Невыплеснутая злость заставила ускорить шаг, и по восточной лестнице Темка почти взбежал. С размаху обхватил колонну, прижался. Вот дерьмо шакалье, ну что за слезы дурацкие подкатывают? Обидели деточку, на балу не пришлось побывать. Тьфу! А если Марику морду нельзя пока набить – так учись бить словами.
Ресницы все-таки намокли, Темка слизнул с губы соленую каплю. Создатель, ну почему все не так, как должно было быть? Вроде бы полной чашей отмерил бед еще там, в Черных песках. Ан нет, то было только начало. Олень-покровитель, а ты за что разгневался на своего княжича? Нет ответа.
И Митьки рядом – нет, и отец далеко. Но князя Торна Темка скоро увидит, а как выпадет с побратимом встретиться? Не приведи Создатель – в бою. И пощади от плена: ни Темку мятежники не помилуют, ни король милости врагам не обещает.
Темка вытер щеку о плечо. Все, действительно пора бы найти коннетабля, получить распоряжения по случаю отъезда.
Княжич спускался неторопливо, похлопывая ладонью по перилам. Военному, конечно, так идти непростительно, во всяком случае, по Темкиному мнению. И когда он услышал шаги, то торопливо выпрямился, одернул мундир. Кто-то поднимался навстречу, вот-вот выйдет из-за поворота, с заставленной высокими вазонами площадки. Хорошо, что не застукали, когда он обнимался с колонной, вот было бы позорище! Темка ускорил шаг, стараясь побыстрее проскочить мимо.
– Княжич Артемий!
Горячая волна толкнула в грудь: на лестнице стояла Анхелина.
– Принцесса, – он склонил в приветствии голову.
– Я хочу поздравить вас.
Стремительный шаг – и Анхелина поднялась на одну ступеньку с Темкой.
– Простите, принцесса, – смутился княжич. Это он должен был спуститься, а застыл как столб каменный.
– Проводите меня, Артемий, – ладонь опустилась на его локоть.
Слова, что он торопится к коннетаблю, Темка был готов проглотить вместе с языком.
– Скоро отъезд. Мне так жаль. Все еще хуже, чем когда Эмитрий отправился в этот Южный Зуб. Я тогда посчитала, два года пройдут быстро. А вышло вон как… Я спросила отца, что будет, когда мятеж закончится. А он… он говорит – закон для всех. И если Митя выбрал свой путь, то ему и отвечать. А я не верю. Слышите, я не верю!
Принцесса остановилась, топнула ножкой.
– Я тоже! …Простите, я перебил вас.
– Ничего, – Анхелина потянула его за локоть. – Я была уверена, что вы так скажете. Я не знаю, как все случилось, но вот чувствую, видит Ларр, что не мог Эмитрий так просто предать короля. Я буду молиться за него. И за вас, княжич Артемий.
Темка почувствовал, как заливается краской. Он должен был поблагодарить, но слова прилипли к языку, точно намазанные вареньем.
Анхелина глянула лукаво из-под ресниц. Ох, если бы не тяжелая геральдическая цепь, если бы можно было забыть на минутку, что эта девочка – дочь короля.
– Мне показалось, или вы расстроены?
Невозможно врать, когда столько участия слышно в голосе, пусть даже легкая ложь предусмотрена этикетом. И не расскажешь всю правду.
– Да, я думал о своем наставнике, капитане Демаше.
У Анхелины затвердели губы, плотнее прижалась ладонь к сукну мундира, когда княжич рассказал о душном отчаянии Александера. Но не хотелось, чтобы капитан остался в памяти принцессы мрачным калекой, и Темка начал вспоминать Торнхэл и службу в Северном Зубе.
– Мы пришли, – принцесса остановилась у высоких дверей, ведущих во внутреннюю галерею.
Кольнуло сожаление – как короток путь!
– До свидания, княжич Артемий. Ларром клянусь, я постараюсь что-нибудь придумать.
Темка спускался медленно-медленно, все еще ощущая легкое прикосновение к локтю.
***
Дома бушевал Шурка.
– А ты! Ты!.. – мальчишка от ярости не находил слов. Темка улыбнулся. – Ты будешь… Так и знай, не возьмешь, я сам сбегу! Да я… Зубами за лошадиный хвост уцеплюсь, хоть всю дорогу буду следом волочиться.
– Не получится, – серьезно возразил Александер. – Через час есть захочешь.
За дверью помолчали. Потом Шурка выдохнул с тихим отчаянием:
– Пап, ну тебе же самому проще будет. Как ты…
– Ты серьезно думаешь, что мне будет легче, если я возьму на войну сына? – грустно отозвался капитан.
– А мне легче, что ты туда едешь? – огрызнулся Шурка. – Пап, ну ты же сам говорил – долг. Ты говорил – жизнь солдата… А теперь?
– Шур, тебе же еще нет и четырнадцати.
Все так же улыбаясь, Темка пошел дальше по коридору. Ну надо же, сложилось – как в сказке! Спасибо, принцесса Анхелина. Ведь по ее слову коннетабль долго расспрашивал княжича, как и чему учил его наставник, а потом написал приказ вернуть капитана Демаша на службу, предложив место в королевской свите и обязав заниматься с молодыми порученцами Эдвина. Конечно, Александеру не помешало бы еще недели две полежать, но разве удержишь его теперь.
А Шурка отца уломает. Темка готов на что угодно спорить. До завтрашнего утра есть время – целая ночь.
Княжич дошел до еще одной закрытой двери. За ней было тихо, но свет пробивался у косяка. Улыбка погасла. Темка толкнул створку. Княгиня не обернулась, продолжала сидеть, ровно держа спину и глядя на портрет отца. На подлокотнике кресла не было привычной корзинки с вышиванием, зато лежал на коленях платок, какой обычно носила осенью.
– Мама.
Чуть дрогнули плечи. Темка на цыпочках подошел, остановился за креслом. Страшно было шагнуть вперед, увидеть, что страх все-таки вырвался из-за непрочной преграды из ресниц. Мама обернулась, всхлипнула и притянула сына к себе. Упал платок, распахнулся под ногами цветочной поляной. Темка рванулся поднять, но княгиня не отпустила, обхватила сильнее, прижалась к мундиру.
– Ну мам, – он неловко погладил вздрагивающую голову. Обычно мамина ладонь касалась его волос, утешая и успокаивая, а тут роли вдруг переменились. Темка почувствовал себя очень взрослым, но от этого стало только тяжелее. Он снова коснулся тугих локонов:
– Мам, ну не плачь.
Каждое путешествие непохоже на предыдущее, теперь Темка знает это точно. Расцвечена степь геральдическими цветами: штандарты, мундиры, лошадиные попоны. Над головой не тряский потолок фургона, а небо. Прошла боль, руки поджили, вернулись прежняя гибкость и точность движений. Место в пути княжичу Торну определено: недалеко от короля, так же, как и Фалькию Леднею и Маркию Лессу. Кроме этого, порученцев ничего не объединяет. Впрочем, Темка не расстраивается. Фальк ему неинтересен, а Марика бы и вовсе глаза не видели. Хотя есть за князем Лессом должок, который Темка собирается стребовать.
Коротки и светлы летние ночи. Вечером долго горят костры лишь затем, чтобы приготовить ужин. Это Темке на руку. И отсутствие Александера – удача: вызвали к коннетаблю; будет милость Росса – капитан вернется нескоро. Сегодня – самый подходящий вечер, думал Темка, стоя на берегу. Снизу, от отмели, поднимался Марик, ведя за собой Санти. И конь, и хозяин были мокрыми. Лесс окинул Темку насмешливым взглядом:
– Никак меня ждешь? За что такая честь?
Княжич протянул руку, разжал кулак: на ладони лежали два защитных колпачка для шпаг.
– Переодеться-то дашь? – Марк повел плечами, демонстрируя прилипшую к телу рубашку.
– Жду тебя на поляне, к юго-востоку от главного костра. Недалеко, найдешь сам.
Марик молча потянул повод и пошел в сторону лагеря. Его шаг остался тем же расслабленно-неторопливым.
Темка был уверен, что Лесса придется ждать долго, и даже вздрогнул, когда за спиной хрустнула ветка. Бывший побратим не надел мундир, и шпагу нес в руке, небрежно. Холодная ярость обожгла Темку. Ладно, улыбайся. Посмотрим, как ты признаешь себя побежденным.
– Ты еще не готов? – бросил Марик, преувеличенно внимательно рассматривая крепление защитного колпачка на острие шпаги.
Княжич Торн шагнул на середину поляны. Дуэльный этикет требовал поклониться, что Лесс и сделал с тем изяществом, которое всегда раздражало Темку. Пижон! Красуется, даже не встанет в позицию. Дурак, думает, с ним тут шутить будут.
Темка атаковал стремительно, забыв, что гнев плохой советчик. Лесс же мгновенно перехватил удар, отвел в сторону. Тут бы уйти в оборону, прощупать – чего стоит теперь бывший побратим. Но жаль было терять даже мгновение. Быстрее приставить шпагу к груди, заставить бросить оружие!
Атака следовала одна за другой. Даже в лучших боях с Александером так не выкладывался Темка – и все зря. Словно не два года прошло, а десяток лет – и все это время Марик тренировался. Шакал побери! Словно сам Росс оружие ему в руку вложил! Но Темка должен, должен победить! Укол – ушел. Вверх, рывок – звон железа. Будь ты проклят, Марик! В сторону, а теперь вперед – и тупой конец остановился у Темки выше ключицы. Медленно, точно после похода в Пески, поднял княжич глаза. Если бы Лесс смеялся, если бы! Нет, смотрел с пониманием и сочувствием.
– Еще! – Темкина шпага рассекла воздух.
Прилипла рубаха к спине, уже не пьянила уверенность в собственных силах. Морщился Лесс – и так понятно, кто из них сильнее. Ну уж нет! Не дождешься, чтобы Темка признал себя побежденным. Атака! Дерьмо шакалье!
– Еще? – усмехнулся Марик, останавливая руку. Чуть продолжи он движение в настоящем бою – гулять бы Темке в Саду Матери-заступницы. – Или хватит с тебя, Торн?
Медленно поднял Темка шпагу. Побежденный должен бросить оружие под ноги победителю. Только право Марика будет, наступить ли на клинок, подтверждая позор, или перешагнуть снисходительно. Ждет Лесс. И снова в его черных глазах сочувствие. Темкины пальцы ухватили колпачок, сорвали. Короткий взмах рукой – и крохотная защита улетела в кусты.
– Еще. Снимай.
– Ты сдурел, Торн? – Марк даже отступил на шаг, опустил руку.
– Снимай!
– Я не буду с тобой драться – так. Не хватает мне на душу еще и твою жизнь брать.
– Если у тебя есть хоть какая-то честь – дерись!
Вспыхнули злостью глаза Марика. Отлетел сверкнувший звездочкой колпачок.
Атака! Еще! Подловить движение, выждать, пусть раскроется. Нет, Темка не собирается убивать, но он должен, должен хоть раз задеть, чтобы потекла кровь, пачкая рубашку, чтобы взвыл от боли этот шакалий Марик! Лесс обороняется, и даже на ложный выпад не купился. А теперь всерьез, но противник мгновенно ушел с линии атаки. Темка в запале качнулся вперед, опоздал лишь на мгновение повернуться.
Кровь мгновенно пропитала рукав, капнула с локтя. Марик бросил зло:
– Доигрались! Давай перевяжу.
Темка ненавидел собственное тело, предавшее его. Так позорно выпустившее красные капли. Он даже не чувствовал боли, только огненные пятна вспыхнули на мгновение перед глазами.
– Нет. Ничего, это левая.
– Ты сумасшедший, Торн! – сплюнул Марик. – Чего ты добиваешься, чтобы я тебя убил?
– Сражайся, ты! – Темка бросился в атаку, забыв все наставления. Марик успел выставить защиту.
– Прекратить! Прекратить, я сказал!!!
Темка еле успел отвести руку. Александер стоял между ними и так заковыристо ругался, как не слышал княжич и от торнхэлского конюха.
– Шпаги! Ну!
Привычка подчиняться капитану заставила протянуть оружие.
– Князь Лесс, я жду. Вы забыли, что я ваш наставник?
Шпага Марика тоже оказалась в руке Александера. Тот окинул противников быстрым взглядом, поморщился при виде Темкиной крови.
– Сильно?
– Нет, – буркнул тот.
– А ты?
– Цел, – Марик демонстративно помахал руками.
Показалось Темке, или действительно скользнула по лицу Александера досада?..
– Дурачье! Под суд захотели? Вы же знаете, что за неподчинение приказу бывает! Устав учили?! Или думаете – это так, буковки на бумаге? А вас не тронут? Да именно вас бы в первую очередь и наказали, чтобы другим неповадно было. Вы – королевские порученцы, с вас спрос особый. Сопляки! Нашли время!
Темка чуть дернул плечом: королевского гнева он не страшился. Сейчас вообще ничто не имело для него значения, кроме одного: он проиграл Марику. Княжич ждал, что Лесс будет оправдываться: это же Темка сорвал защиту, но тот молчал, и от этого становилось еще противнее.
Капитан махнул рукой:
– Вам же вместе служить! Хоть об этом бы подумали.
Жаль, вздохнул Темка. Насколько было бы проще, перейди Марик на сторону отца.
– А ты, – капитан поглядел уничижительно, – лучше подумай, как будешь объяснять рану.
Темка снова дернул плечом: подумаешь, велика царапина.
– Могу я надеяться, что тебе больше не придет в голову драться со мной боевым оружием? – поинтересовался Марик, глядя в спину уходящему капитану.
– Слушай, Лесс, у меня к тебе громадная просьба. Нацепи, наконец, белые аксельбанты!
Темка круто развернулся и пошел к реке. Рубашку-то от крови состирнуть не помешает, от греха подальше.
– И не надейся, Торн! – долетел насмешливый голос бывшего побратима.
Часть III
Глава 10
Поль устало месил дорожную грязь. Моросило, занавешивая приближающуюся опушку. Такой выдался Яблоневый месяц: не гроза, так туман, не туман, так морось. Митька туже стянул завязки у ворота потяжелевшего плаща, мотнул головой, отбрасывая со лба мокрые волосы.
Стали различимы деревья. Еще не прикрытые листвой ветки угрожающе топорщились в серое небо, того и гляди – проткнут набухающую хмарь, и хлынут новые потоки воды. Проглянула уходящая в лес тропка. Глубокую выбоину на повороте кто-то забросал ветками, свежими, поверх втоптанных в грязь. Настил затрещал под копытами Поля, и тут же простужено спросили:
– Пароль?
– Валтахар, – Митька ответил без запинки, но в горле запершило, как от дыма. В кустах промолчали, и княжич уверенно двинулся в глубь леса.
До лагеря оставалось не так уж много, скоро появится еще один часовой. Поль все медленнее переставлял ноги. Митька спрыгнул – чавкнула под сапогами грязь. Заледеневшими под весенним дождем пальцами ухватил повод и свернул с тропы. Поль недовольно всхрапнул. Сомкнулись за спиной ветки, морось прикрыла коня и княжича.
Далеко Митька продираться не стал, остановился на крохотной слякотной полянке. Запустил руки в жесткую гриву и уткнулся лицом в теплую шею Поля. В горле все еще першило. "Валтахар".
…Когда зима катилась к концу и даже самые зажиточные семьи расчетливо следили за запасами, войско князя Кроха стало трудно прокормить; с фуражом тоже хватало проблем. Подъели все в округе, а королевские полки сильнее отжимали к границе, к опустошенным ранее землям. И начали по вечерам у костров рассказывать байки о силе медуниц. Мол, насылают проклятия, голодом, холодными ветрами и снегом, болезнями и неудачами хотят сжить со свету. Князь Крох приказал выпороть самых болтливых, но солдат это только озлобило. Вот тогда отец и повел отряд на Валтахар. Были обещаны еда, медовуха и девки с золотыми волосами. Князь поклялся собственноручно приволочь за косу самую красивую медуницу. А чтобы не тряслись из-за бабских россказней, первым опробовать колдунью и убить.
Митька тоже был в том строю. Сжимал губы, слушая отца. Он понимал, что князю Дину нет сладости в насилии, нет чести воину вырезать беззащитную деревню. Все понимал – и знал: князь не отступит. Отец видит в этом свой долг и ради него готов на многое.
Бой был коротким.
Снег растопило, огонь дожирал ульи. Обугленные коробки казались Митьке похожими на гробы. Поль всхрапывал, не желая идти сквозь дым. Пришлось спешиться, отдать повод стоящему в охранении солдату. Двинулся через поле. Сапоги скользили по тонкому слою грязи на замерзшей земле.
Порывом ветра раздуло клубы дыма, открыв деревню. Всего несколько дворов, одна улица. У ближайшей калитки лежала собака. Подбирающийся огонь опалил шерсть; кровь, натекшая из разрубленного бока, смешалась с талой водой. Верный был пес, даже в смерти скалил зубы. Все одно не уберег: юную хозяйку оттащили к колодцу, там и опрокинули на спину. Разорванный подол накинут на лицо, и виднеются только рыжие волосы. Ногти чуть не до крови впились в ладонь: показалось – убитая девочка похожа на Лисену.
Солдат у колодца опустил ведро, утерся рукавом. Пояс на его штанах был завязан небрежно, теплый плащ валялся тут же, на снегу. Митька отвернулся – у этого он спрашивать не хотел. Попался навстречу еще один, несший на плече медную вывеску; огромная пчела на ней чуть закоптилась. Следом топал второй, тащил кувшин, прижимая к груди. Вся рожа мародера поблескивала от меда. Митька прибавил шагу.
К дому медуницы огонь еще не добрался. Но скоро вспыхнут сплетенные из соломы пчелы. Возьмутся огнем резные ставенки, и пламя сотрет искусные узоры. Станет тяжелее запах горелого мяса: тут, ближе к небольшой площади, мертвых больше. Все на защиту встали – и старики, и мальчишки. Вон пацаненок – лет десять, не больше. Кто-то успел отнести его к плетню, положил на сугроб. Рядом уткнулась лицом в снег женщина, выстрелом ей разнесло затылок.
Одна створка ворот – ярко-желтых, резных – висела, скособочившись; другую выломали вовсе. Посреди широкого двора стояли князь Дин с соратниками. Митька обошел двух убитых парней, оба в одних рубахах, светловолосые, похожие. Они и умерли одинаково: сжимая в руках вилы; одному пуля вошла в грудь, другому в лицо. Чуть в стороне хрипел мужик, на раненого не обращали внимания. Митька остановился. Кровь залила разорванный ворот, но все равно можно было разобрать вышитых пчел. Запрокинута голова, судорожно подергиваются посиневшие губы. Не жилец. Матерь-заступница, будь милосердна к нему, открой калитку в Сад… На выстрел обернулись – и князь Дин, и солдаты. Мужик царапнул ледяную землю пальцами и затих. Княжич сунул пистолет за пояс.
Отец посторонился, давая сыну место рядом с собой.
Не поленились, вытащили на двор стол. Веревки стискивали щиколотки и запястья медуницы, тянулись к ножкам стола. Волосы падали золотым водопадом, стелились по земле, и сержант уже примеривался к ним с ножом. Этой подол на лицо не накинули, просто распороли платье. Наверное, хотели, чтобы медуница все видела. Но глаза цвета гречишного меда смотрели в зимнее небо. Снежинки медленно опускались на ее лицо, на золотистую грудь в лиловых синяках. Князь поудобнее перехватил нож – Орел на рукояти скрылся под ладонью. У Митьки заледенел позвоночник.
Нож вошел в золотистую плоть. Распахнулись шире глаза, всхрипнула медуница, когда убийца потянул лезвие обратно.
– Вот так, – князь Дин показал окровавленную сталь. – И бабы они как и все. И кровушка такая же.
Вылез из-под стола сержант, придерживая охапку струящегося золота. Медуница чуть повела освобожденной от тяжести волос головой, застонала. Кровь толчками била из раны, капала со стола на землю. Заметался взгляд – от белесого неба к пламени надвигающегося пожара, от поднимающихся клубов дыма к лицам убийц. Князь Дин наклонился, бросил насмешливо:
– Ну, прокляни!
Испуганно отшатнулся сержант, чуть не выронил волосы.
– Мы… не проклинаем, – изо рта девушки потянулась кровавая слюна.
– Слышали? – Князь насмешливо глянул на солдат, вытер нож о разорванное платье.
– Вы уже… прокляты… – тихий выдох услышали все. – Ваш род потерял покровителя… Когда ваш враг придет… – взгляд снова метнулся к высокому небу, застыли ресницы.
Растерянное, испуганное молчание опустилось на двор. У князя дрогнули от гнева ноздри.