– Все помнят. Но сейчас следов войны почти не видно, и это хорошо, – возразил Великий князь. Полковник промолчал, не желая повторять бесконечный разговор. Всё равно он, Заболотин, будет видеть на месте домов развалины, стоит ему закрыть глаза. А что видят остальные – ему не важно. Разве что Сиф…
Но он не знает этого города. И слава Богу.
… В гостинице было пустынно, и свет горел только по коридорам. Великий князь со своим сопровождением тихо поднялся в номер, достал из мини-бара запасённые заранее две бутылки дорогого вина, с полки – шесть бокалов и поинтересовался у Сифа с улыбкой:
– Ты как, пьющий?
– Спаиваемый, – ухмыльнулся мальчик, старательно делая вид, что не замечает зверского взгляда командира. Краюхины тихо фыркнули смехом и принялись убеждать князя, что они-де, уж точно непьющие, потому как при исполнении долга и вообще. Даже волшебная формула "Ради праздника" не сработала.
– А ради нашего дорогого полковника? – не унимался князь, которого происходящее искренне забавляло.
– Вашбродь, ну хоть вы-то нам запретите! – взмолился один из Краюх. Заболотин милостиво согласился запретить, и бывшие снайперы возликовали, тщательно пряча грустные взгляды, изредка бросаемые на бутылку. Чтобы достичь некоторого единства среди бокалов, Великий князь использовал старый проверенный способ: вместо вина своим телохранителям налил виноградный сок. Цвет напитка почти ничем не отличался.
Когда все расселись, кто где – за столом, на диване, в креслах у балкона, Великий князь поднялся с бокалом в руке, поглядел на настенные часы и сказал:
– На поздравительный тост у меня времени всего чуть-чуть, поскольку скоро надо будет поздравлять уже с прошедшим. Поэтому скажу совсем немного: именины – это не просто день имени. Это День Ангела. Ваш ангел – сам Георгий Победоносец, и, думаю, он во все глаза приглядывает за вами – ведь вы до сих пор целы вопреки всей вашей жизни. Так путь он бережёт вас и впредь столь же надёжно, а вы, Георгий Никитович, не создавайте ему дополнительной работки… – Иосиф Кириллович взглянул на часы снова и закончил с улыбкой: – Вот, ровнёхонько. С Днем Ангела вас!
– Наличие работы от меня не всегда зависит, – усмехнулся Заболотин в ответ. – А вообще, это событие века: меня так редко зовут по имени… – он подмигнул Сифу, сидящему рядом. Мальчик немедленно возмутился, разглядывая свой неполный бокал:
– А я-то тут причем, ваше-скородие!
Звон бокалов потонул в хохоте, присоединилась к нему даже Алёна, чувствующая до этого момента себя слегка не на месте. Сиф, ничуть не обидевшийся на такую реакцию, сам смеялся от души.
– Вашбродь… В смысле, Георгий Никитич, – начал и тут же поправился со смехом один из Краюхиных, – давайте и мы вам что-нибудь скажем.
– Говори, говори, считай, что мы говорим в унисон, и поэтому всем слышится только один голос, – поддакнул его брат.
– В общем, вы и шесть лет назад были таким же: там с улыбкой, тут серьёзно – по ситуации, – но всегда там, где больше всего требуетесь, и с приказами, которые нам всем, наверное, жизнь кучу раз спасли. Для остатков всего нашего батальона вы, вашбродь, – всегда останетесь нашей курицей-наседкой, которая о нас бережно заботилась, как бы вам самим плохо ни было.
– Да что за эпитафия! – не выдержал Сиф, вскакивая. – Ваше высокородие, вы – это просто вы. И желать вам ничего не надо: и так вы – это вы, и вы не поменяетесь. Просто будьте и дальше самим собой – а остальное всё приложится, – он опустил глаза и снова сел, в глубине души боясь, что ляпнул какую-то глупость.
– Буду, Сиф, – полковник дотянулся и привычным жестом взъерошил ему волосы. – Спасибо всем за дифирамбы и пожелания. Учту, но исполнить не обещаюсь, мало ли, что случится. Святой Георгий со мной вряд ли заскучает!
Вновь зазвенели бокалы, и вдруг Алёна обнаружила, что все глядят на неё. Она смутилась и поняла, что тоже надо что-то сказать.
– Я вас почти не знаю, – тихо призналась она. – И что желать, поэтому плохо представляю. Но мне кажется, вам надо просто… пожелать, чтобы у вас всегда был дом, куда можно вернуться после всех этих ваших приключений, и люди, к которым вы вернётесь в этот дом. Это нужно каждому – возвращаться.
И не дожидаясь ответа, она вскочила и вышла на балкон, дверь на который была по причине по-летнему тёплой погоды открыта.
– А Алёна действительно пожелала самого важного, – вздохнул князь, провожая своего шофёра задумчивым взглядом.
Через некоторое время встал и Сиф – и тоже вышел на балкон. Ему хотелось тихо исчезнуть из комнаты, где остальные разговаривали на слишком болезненную для него тему. Дом, семья… лучше от всех этих мечтаний спрятаться за уставом и службой. Потому что дом может в одночасье пропасть, а вот командир…
– Тоже любишь свежий воздух? – окликнула его Алёна, облокачиваясь о перила и глядя вниз, на стоянку, где машины попеременно подмигивали огоньками сигнализаций.
– Именно, – согласился Сиф, вставая рядом, и тоже поглядел вниз. – Знаешь, спасибо за вальс.
– Да ладно тебе! – Алёна быстро взглянула на офицерика и тут же вновь уткнулась взглядом в стоянку. – Это тебе спасибо надо говорить за него. Я же даже не умела.
– Зато теперь умеешь, – возразил Сиф. – Так что заслугу делим поровну.
Они помолчали ещё какое-то время, и вдруг Сиф взял руки Алёны, одну положил себе на плечо, другую вместе со своей отвёл в сторону, приобнял девушку и повлёк куда-то в сторону со словами:
– Может, ещё раз?
– Считай, – улыбнулась Алёна, радуясь, что балкон большой, хоть сильно мешались столик со стульями.
– Раз-два-три, раз-два-три, – словно метроном начал Сиф, сразу же закручивая Алёну в повороте, поскольку с местом следовало поступать экономно.
Это был третий вальс, на пяточке в четыре шага, и он вышел совсем другим, чем оба предыдущих. Было то же волшебство танца, но на этот раз, уже привыкнув, Сиф и Алёна не мешались друг у друга под ногами, хотя места было – пяточек в четыре шага, и не боялись опозориться, ведь никого, кроме них, на балконе не было. Они просто танцевали, почти переступая на месте, и думали – каждый о своём. Сиф негромко считал, и это вполне заменяло им торжественную оркестровую музыку. Говорить не хотелось, поэтому они просто молчали и глядели, иногда – друг на друга, а чаще на руки. В комнате слышались то решительный голос Заболотина, то мягкий, с улыбкой – Иосифа Кирилловича, то почти одинаковые голоса близнецов-Краюхиных. Всё это не мешало воцариться на балконе тишине.
Если хочешь как-то интуитивно понять человека, попытайся начать копировать его движения, жесты, его ритм дыхания и выражение его лица.
Заодно, когда не всё удастся с первой попытки, ты поймёшь, в чём же ты с человеком так сильно различаешься. А приняв его образ поведения, приблизишься и к его образу мыслей. Вот такая простая цепочка.
А если так вышло случайно? Если просто вы танцевали вдвоём и вдруг поняли, что что-то теперь вас роднит – поняли одновременно? Словно бы танец сблизил вас до того порога, когда мысли друг друга становятся понятны. Что тогда делать?
Сиф остановился и кончил отсчёт, неотрывно глядя перед собой. Было в этом чувстве сближения что-то не то, неправильное. Словно зачем-то напрашиваешься в гости к человеку, которого плохо знаешь, а тот радостно подхватывает идею и активно приглашает. А что потом делать с приглашением? Кому нравится вот так лезть к незнакомцу, чтобы сидеть у него, не понимая даже, зачем, а на следующий день стесняться глядеть ему в глаза, как будто совершил что-то постыдное…
Такое сближение не может довести до добра, поэтому Сиф слегка отстранился и опустил голову. Алёна сама всё поняла и отвернулась. Наверное, они слишком поздно спохватились: обоим стало как-то неудобно.
– Извини, – просто сказал Сиф, который на самом деле относился к этому слову очень бережно, понимая, что длинные извинения всегда звучат гораздо более неуклюже, чем это короткое слово. Вопрос только в том, как частоты его произносишь: стоит его затаскать в речи, как вся ёмкая в своей простоте сила пропадает.
– Ничего, – так же просто ответила Алёна, потом вслушалась в то, что сказала, и уточнила: – Уже ничего.
Она понимала, что отрицать минувшее бессмысленно. И некрасиво – словно сводя на нет само извинение.
Сиф опустил руки и присел на краешек складного стола. Алёна прислонилась спиной к перилам. Оба молчали и слушали разговор в комнате.
На балкон выглянул один из Краюхиных – покурить. Сразу же стало тесно, потянуло табаком, и Алёна с Сифом нехотя вернулись в комнату, по-прежнему избегая взглядов друг друга.
Первая бутылка вина подходила к концу, но допивать её полковник и князь не торопились. Заболотин улыбнулся вернувшемуся с балкона Сифу и вновь пригубил напиток, смакуя вкус, а Иосиф Кириллович обернулся к Алёне:
– Будешь ещё?
– Совсем немного, – Алёна потупилась. Вид у нее так становился странным: уж слишком контрастировали между собой дерзкая внешность и скромно опущенные глаза.
– Немного, как заказывали, барышня, – и Великий князь с улыбкой протянул девушке неполный бокал. – Свежий воздух кончился?
– Да я-то чего? – заглянула в комнату голова Краюхина. Отсутствие шрама подсказало, что курить вышел Алексей. – Подумаешь, сигарета… – и вновь исчезла, затянуться этой самой "подумаешь, сигаретой".
Великий князь усмехнулся, пододвигая к креслу, где он устроился, стул и кивая Алёне: что стоишь, садись. Девушка села, взглянула на князя, замерла под ответным взглядом и вновь опустила глаза. Воцарилось молчание, в течение которого Заболотин-Забольский разглядывал князя с шофёром и размышлял об их отношениях. Вряд ли Иосиф Кириллович не замечал очевидного, но относился к девушке с той же ровной отцовской нежностью, что и к Сифу.
Филипп встал и ушёл на балкон к брату.
Чтобы как-то разбавить тишину, Заболотин взглянул на часы и оповестил:
– Без десяти час. Сиф, тебе не кажется, что детское время давно миновало?
– А вам не кажется, что в пятнадцать лет о нём можно не беспокоиться, ваше высокородие? – неожиданно обиделся Сиф.
– Почти час? Так, что-то мы засиделись, – спохватился Великий князь. – Пожалуй, действительно пора расходиться.
– Спокойной ночи, – поднялся Заболотин и, не слушая никаких возражений, сгрёб Сифа и повлёк к двери. – Завтра когда?
– В восемь, – ответил Иосиф Кириллович, наблюдая за ними с улыбкой.
– Понял, Сиф? У тебя пять с половиной часов на сон осталось, – строго заявил полковник.
Прежде чем закрылась дверь, ещё послышался ответ мальчика:
– Почти шесть. Я же не собираюсь сейчас полчаса медитировать в душе!
– Ну да, я поверил…
– Я пойду? – привстала Алёна.
– Можешь ещё посидеть, Воробей, если уж сидится, – отозвался Великий князь, сам не двигаясь с места.
– Сидится, – подтвердила девушка, ёрзая на стуле, чтобы устроиться поудобнее.
– Вот и ладненько… У меня, оказывается, живёт редкая птица: цыганский воробушек, умеющий вальсировать. Буду знать.
– Да, Сиф научил, – отмахнулась Алёна. – И скоро вновь разучусь, без практики-то.
– Значит, моя задача – обеспечить практику, – заключил Иосиф Кириллович. – Ничего, в Москве такие балы – не редкость.
Алёна фыркнула не самым вежливым образом:
– Да кто меня туда пустит!
– Капризный сумасброд с титулом Великого князя, вот кто, – строго заявил князь. – Если хочешь, приглашу на ближайший бал и Сифа.
Алёна не была точно уверена, что хочет этого, и поэтому, замявшись, поменяла тему:
– А кто вам… Сиф?
Улыбка Великого князя стала ещё шире:
– Нет, отнюдь не внебрачный сын, хотя и брака-то у меня нет тоже. Сиф Бородин – просто Сиф. Мальчик, которого За… Георгий Никитович спас на войне, а я, как мог, поучаствовал в этом спасении. Ведь одно дело – уберечь тело, а другое – забрать у войны и душу тоже. Георгий – невероятный человек, Алён. У самой… бойни выцарапать детскую душу так, что даже шрамы на ней со временем почти исчезли – это подвиг гораздо больший, чем спасти моё глупое тело, которое так любит подставляться под пули.
Вспомнив странный взгляд Сифа, когда тот задумывается о прошедшей войне, Алёна мысленно не согласилась. Шрамы остались. Просто Сиф научился их прятать.
Может, князь это тоже заметил. По крайней мере, замолчал в задумчивости.
Почувствовав, что нужно что-то сделать, Алёна встала и принялась лихорадочно убираться на столе. Правда, больше хотелось посидеть рядом с князем, просто слушая, как он говорит, но девушка не желала подавать виду, насколько сильно. К тому же, оставлять неубранным стол на ночь совсем никуда не годилось.
Иосиф Кириллович тоже встал и принялся помогать, собирая бокалы в одно небольшое стеклянное стадо, но Алёна запротестовала, уверяя, что сделает всё сама. Подхватив все шесть бокалов, она отнесла их в ванную и принялась споласкивать в раковине. Раковина была мелкая, кран короткий – явно дизайнер не предполагал, что в номере "люкс" упрямый цыгано-русский характер возьмёт верх над ленью, и кто-то будет мыть посуду – занятие, к слову, которое Алёна по жизни не любила.
– Ты уверена, что справишься, Воробей? – остановился на пороге Великий князь, дальновидно решив, что лезть под руку к лихорадочно убирающейся девушке – занятие, однозначно относящееся к экстремальным видам спорта, даже для князя, по возрасту с некоторой натяжкой годящегося девушке в отцы и внушающего, вроде бы, соответствующее уважение. Девичья душа настолько тонка, что мужской разум разобраться в этом клубке тончайших нитей просто не в состоянии.
– Конечно, справлюсь, – уверенно ответила Алёна, уже вытирая тем временем бокалы полотенцем для рук.
– Только не поскользнись и, вообще, давай бокалы, я сам отнесу, – Иосиф Кириллович давно усвоил, что непреклонный тон действует даже на Алёну, как бы сильно ей ни втемяшилось что-нибудь в голову. Девушка обиженно вручила князю бокалы и немедленно попыталась поскользнуться, но ничего не вышло, хотя пол был основательно забрызган во время мытья. Совсем обидевшись на весь свет и, погрузившись в "дуйку" – так звал это состояние, когда дуешься на весь свет, князь, – назло села в комнате в кресло, которое раньше занимал Иосиф Кириллович. Князь ничего не сказал, расставляя бокалы по местам, но Алёна на всякий случай применила хорошо известный ещё с детства кошачий способ сделать так, чтобы тебя не согнали: закрыла глаза и сделала вид, что спит. Если честно, спать действительно хотелось изрядно.
Изображая мирный сон, Алёна услышала, как Великий князь остановился в нерешительности у кресла, решая, будить или не будить, и так же тихо отошёл в сторону. Отчаянно заскреблась совесть, глупая улыбка захотела срочно выползти на губы, но Алёна мысленно себя одёрнула. Ей было ужасно интересно, что предпримет князь.
– Воробей, – Иосиф Кириллович снова подошел к креслу, – ты уверена, что спишь?
Ответом ему было ровное дыхание спящего человека, хотя веки у Алёны иногда подозрительно подрагивали.
– Мне тебя тащить на руках? Я-то могу, ты знаешь.
– О-ох… – Алёна протёрла глаза, которым и вправду хотелось закрыться обратно. – Поспать не дали, разбудили, теперь ещё и выгоняют…
Она сделала вид, что сердита, но долго так просидеть не удалось. Князь мягко, но настойчиво её отправлял спать, даже слышать не желая, что Алёна уже совсем-совсем не хочет и вообще. К тому же, сама Алёна тоже плохо себе представляла, что за "вообще".
– Давай, шевели ногами, – Иосиф Кириллович поднял девушку и поставил вертикально. Алёна не сдержалась и привалилась к его плечу, уверяя себя, что просто на секунду потеряла равновесие, поскольку её поставили на ноги слишком резко.
– Воробей, – укоризненно сказал князь, – я не запасная точка опоры, я важная дипломатическая личность с титулом.
– Так всегда, – Алёне захотелось поиграть в маленькую и опять погрузиться в "дуйку", но ей этого не дали, непреклонно вытесняя в коридор.
– И этой титулированной особе тоже хочется спать, не меньше, чем тебе, – продолжил гнуть своё Иосиф Кириллович и, когда Алёна оказалась уже на пороге, напутствовал: – Ложись спать немедленно. До утра, Алён.
– До утра, – на автопилоте откликнулась Алёна.
Великий князь проводил зевающую девушку сонным взглядом – идти провожать ему уже никуда не хотелось – и вернулся в комнату, а оттуда завернул сразу в спальню.
– Вальсирующий Воробей… Гм, – проговорил он задумчиво, останавливаясь в дверях. – Нет, надо её брать на балы. Правда, дворянство… Да-а… Но это дело наживное. Может, даже перестанет бриться налысо ежегодно.
Правда, последнее предположил он довольно неуверенно: знал, что Алёна из тех девушек, в которых природа упрямством компенсировала пытливый ум. Такие предпочитают тормозить только в забор и только головой, хотя прекрасно знают и другие способы, а пальцы в розетку суют неоднократно, сравнивая, чем отличаются ощущения, когда пальцы мокрые и когда сухие. Если Алёне нравится ходить с волосами, короче, чем в армии стригут – значит, она будет вот так вот ходить и год, и два. Вот, уже пять лет прошло, а она всё так же регулярно стрижётся, а вернее сказать, бреется "под ноль". Так что вряд ли балы что-то исправят…
– Балы, балы… – Иосиф Кириллович вспомнил сегодняшний вальс Алёны и Сифа у террасы и улыбнулся.
Так он и стоял, улыбаясь, посередине спальни, пока, наконец, не понял, что в комнату неслышно скользнул Морфей, принося с собой себя сонливость и лень. Плоское табло часов на стене показывало час-семнадцать. Князь не любил такие часы, предпочитая старинные, механические, которые казались ему какими-то живыми существами со своим характером. У кого – неторопливым и обстоятельным (такие часы чаще всего были напольными): они били серьезно и вдумчиво не чаще раза в час, а порою встречались и легкомысленные торопыги, всё время пощёлкивающие и звякающие от скуки каждые пятнадцать минут. Напольных среди них было немного, всё чаще настенные, не брезгующие обзавестись и кокетливой кукушечкой.
… Часы же с электронным табло безлики и скучны. Они почти не издают звуков, разве что будильники противно пищат. Нет, даже будильник Иосиф Кириллович предпочитал использовать старый, механический, с двумя металлическими чашечками, соединенными дужкой, и ехидным молоточком, который приходилось ловить и останавливать, прежде чем где-то сзади найдется хитроумный рычажок, выключающий утренний трезвон.
Конечно, на случай, если часы забудут завести, на мобильном телефоне тоже стоял будильник, но его помощь требовалась настолько редко, что об этом можно было и не вспоминать. Разве что теперь, когда будильник остался в Москве, и на телефон приходилось полагаться. Впрочем, Иосиф Кириллович не любил разлеживаться в кровати, потому что знал, что с каждой минутой себя всё сложнее и сложнее поднять. Когда голова спит, можно вскочить и пойти умыться, она не успеет найти причин остаться под одеялом. А вот чем больше времени лежишь, тем лучше голова начинает работать и тем больше этих самых причин ею находятся…