Да она меня больше и не интересовала. Мне все это уже порядком надоело, пора было поставить точку над "и".
Тем не менее этот случай, в течение многих недель, правда, все бледнея, не выходил у меня из головы. Я еще и еще раз вспоминал подробности, снова и снова решал, сладок или горек вкус мести, вел нескончаемые споры с самим собой.
Не есть ли это продолжение серии мстительных мальчишеских проделок, берущих начало в Шопроне, в доме по улице Колоштор, только более беспощадными, более дикими способами? Выходит, я таков? Тщеславный, мстительный и злобный субъект? Передо мной маячило изуродованное лицо недавнего соперника. Я видел, как его после "круговой" увозили в лазарет. Он был сломлен и страдал.
Нет, прежде я не был таким! Тот случай мог сойти за выходку: ну, просто захотелось душу отвести… С тех пор я вырос, на моих костях затвердели мускулы, меня закалили! Мог бы избрать иной путь…
Воспоминание об искаженном страданием лице продолжало меня мучить.
"Почему ты это сделал? - задавал я себе не раз вопрос. - Из-за Кэрол? Она, конечно, хорошая, милая девушка, но ты ведь, ты-то ее уже не любишь!"
Любить? Слово это заставило меня задуматься. Более того, оно меня испугало. Ведь и в самом деле я никогда не любил Кэрол по-настоящему.
Голова у меня вдруг просветлела, и я увидел образ другой. Другой девушки, тоску по которой - как это ни ужасно - я никогда еще не ощущал настолько явственно.
Магди! Я отчетливо представил себе ее, ту, которую считал предназначенной мне судьбой.
Вспомнился Фертёд. Сельскохозяйственный техникум, где мы с ней учились.
Что это была за весна!
Магнолии и сирень уже отцвели, каштаны покрылись пышными гроздьями цветов, когда я нашел Магди. Да, нашел в полном смысле слова - ведь знать-то я ее знал уже давно, мы и в школе вместе учились, но прежде она казалась мне всего-навсего белобрысым подростком, состоящим из одних конечностей. Той весной и она расцвела, как белый пион с розовым отливом. Возможно, я и тогда не заметил бы ее, если бы однажды пополудни нас с ней не послали уничтожать долгоносиков на участок сахарной свеклы. Магди наклонялась, изгибалась, кружилась рядом со мной, потом обогнала меня. Теперь она шла впереди. Но я не был этим удручен; правда, теперь мне было не до насекомых - я не отрываясь смотрел на мелькавшие загорелые щиколотки, на стройные ноги, насколько, конечно, позволяла развевающаяся юбка девушки.
С этого дня мы сдружились.
Я дожидался Магди после занятий и чуть ли не все свободное время проводил с ней. Интерес, вызванный во мне первым желанием, постепенно переходил в более глубокое и ценное чувство, наполняясь содержанием.
Магди для меня значила гораздо больше, чем остальные знакомые девушки, она научила меня любить. Я грезил ею. Меня влекло ее общество, хотя чувственность в этом влечении едва намечалась. Магди я не мог представить себе своей любовницей, я мечтал о том времени, когда она станет моей женой. И это я высказал ей однажды.
- Магди, - заговорил я во время одной из наших проникнутых задушевностью прогулок. - В этом году я кончаю техникум. Стану, можно сказать, специалистом, И женюсь на тебе!
Она взглянула на меня. Лицо у нее было серьезное. Но глаза смеялись.
- Ты пойдешь за меня?
- Нет, - ответила она, покачав головой.
- Почему? - опешил я.
- Я ведь только в будущем году получу диплом и, кроме того…
- Что кроме того?.. - Сердце у меня сжалось. Я вспомнил, что ее отец - секретарь совета, наверняка член партии, мой же…
- Мои родители не знают тебя.
- И это все?
- Да!
- Больше ничего?
- А что еще может быть? - Она подняла на меня удивленные большие глаза.
Несколько секунд я молча сидел, уставившись себе под ноги.
- Я думал, ты знаешь…
- Вот странный! - сказала она, чуть насупив брови. - Говоришь загадками, что-то скрываешь. Что я должна знать?
Я исповедался перед ней. Рассказал о своей семье. Начал с отца. Отец сидел в тюрьме. Я думал, узнав об этом, Магди отшатнется от меня - в то время очень настороженно относились к анкетным данным.
Магди спокойно выслушала меня. Только лицо ее чуть порозовело.
- Глупенький! - Она отвела у меня со лба непослушный вихор. - Меня дома учили судить о человеке по его делам.
Я прижал ее к груди и осыпал поцелуями. С этой минуты мы считали себя обрученными. Да, это была единственная женщина в моей жизни, по отношению к которой мои намерения были безупречно чисты.
Даже странным кажется мне теперь, что именно Форт-Брагг, находившийся за много тысяч километров от моей родины, и история, приключившаяся со мной там, воскресили во мне самые светлые воспоминания. Нечистое дело вызвало самые что ни на есть чистые чувства.
Мне стало стыдно.
"Скажи на милость, ну стоило ли из-за такой девчонки, как эта Кэрол, губить парня? - донимал я себя. - Ну если бы тут Магди была замешана - тогда еще…"
Угрызения совести сделали свое доброе дело, заставили меня оглянуться на прежнюю жизнь. Дома я, вероятно, иначе обошелся бы с этим хлюстом. Но здесь, где все, буквально все, действуют с позиции силы, я тоже применил силу. Таким образом я находил оправдание своей подлости, считая ее естественной.
В самом деле, предпосылки для нее частично были заложены уже в моем детстве, дома, во дворе, крылатой фразой: "зуб за зуб".
Однако, для того чтобы взяться за истязание человека, нужно было поселиться в этом заманчивом и в то же время отталкивающем мире, где всё, от деловой стороны жизни и до разнузданных развлечений молодежи, подстрекает к слепой жестокости.
Удивительно, как только я пришел к этому заключению, тотчас перестал возмущаться самим собой. Я понял, что просто-напросто перенял взгляды и нравы окружающих меня людей…
Что греха таить, за время моей военно-полицейской службы мне не раз доводилось участвовать в "круговой". Это входило в программу. Приказ есть приказ. Мягкотелый "эм пи" - не "эм пи". Точно так же, как не солдат тот, кто рассуждает, пререкается, упорствует. Ну так вот, нашей задачей было укрощать строптивых, превращая их в послушные детали механизма.
Все мое дальнейшее повествование покажется вам бессмыслицей, если вы с самого начала не уясните, до какой степени пронизаны вооруженные силы США всевозможными органами разведки и контрразведки.
Вооруженные силы США сжимают два гигантских щупальца: Си-Ай-Си - "Каунтер интеллидженс корпс", военная контрразведка, и Си-Ай-Эй - "Сентрал интеллидженс эйдженси", Центральное разведывательное управление.
В непосредственном контакте с Си-Ай-Эй находятся учебный центр особых методов ведения войны и группы войск специального назначения, являющиеся орудиями открытых вмешательств, "партизанских" войн и диверсий. Тесно связано с Си-Ай-Эй и некое хитроумное орудие, именуемое военной разведкой, назначение которой - военный шпионаж.
Но деятельность всей армии неофициально контролируется Си-Ай-Си, в основе действий которой лежат подозрительность и недоверие. Таким образом, Си-Ай-Си как бы управляет машиной при помощи огромной армии доносчиков, имеющихся во всех подразделениях
войск.
В Форт-Брагге служило больше, чем где бы то ни было, венгров. Надо сказать, своей вспыльчивостью и бунтарством они причиняли немало хлопот командованию… Но дело в том, что перебежчики из социалистических стран здесь рассматривались как наиболее удобные кадры войск специального назначения… А Си-Ай-Си зорко следила за малейшим отклонением от установленной мерки благонадежности. По всякому поводу начиналось тщательное расследование и, так как большинство моих соотечественников плохо говорили по-английски, на допросах часто прибегали к помощи переводчиков. В этой-то роли я и столкнулся с офицерами 701-го подразделения Си-Ай-Си мистером Раттером и мистером Робинсоном. И тот и другой на вид казались людьми ничем не примечательными, сам черт не догадался бы, в какой они были неслыханно высокой должности.
Оба офицера несколько чуждались меня. По крайней мере так мне казалось. Тем большим было мое удивление, когда после одного из затянувшихся допросов мистер Раттер, вместо того, чтобы, как обычно, без лишних слов отпустить меня, дружески обратился ко мне:
- Что это вы всегда так спешите?
- В самом деле, может, составите нам компанию? - Мистер Робинсон тут же распахнул дверцы скрытого в стене маленького бара и одну за другой стал разглядывать на свету бутылки.
- Надеюсь, вы пьете виски? Все остальные напитки - просто разновидности лимонада! - И он ободряюще, с хитрецой подмигнул мне.
Я терпеть не мог виски, но не осмелился попросить чего-нибудь другого. Я настолько был польщен их приглашением, что мне казалось величайшей неблагодарностью проявить какое-либо расхождение с ними во вкусах.
- О, виски - это здорово! - произнес я, состроив довольную мину. Впрочем, это у меня легко получилось: ведь я на самом деле был доволен. Я давно уже раздумывал над тем, как бы обмолвиться о своем заветном плане, и вот они сами предоставили мне возможность высказаться.
Мы выпили.
- Садитесь! Чувствуйте себя как дома! - подбадривал меня мистер Раттер, который стал теперь олицетворением сердечности. Он как будто сбросил, сменил свое прежнее лицо, в котором я не замечал до сих пор ничего приятного.
Уловив мое невольное движение к тому, чтобы встать, мистер Раттер мягко опустил мне руку на плечо.
- Мы не знали точно, когда закончим сегодня дела, поэтому выпросили вас на целый день. Так что вы теперь совсем наш. Можете снять ремень, да и мундир тоже. Давайте, что ли, познакомимся поближе, коль судьба свела нас, - сказал он ласково.
- Если, конечно, вы не возражаете, - поддержал его мистер Робинсон.
Возражаете? Что за вопрос! Ведь доверие этих людей могло повлиять на всю мою дальнейшую судьбу.
Мы говорили о всякой всячине. О моей службе в военной полиции, о тяжелом времени учебы, о Венгрии. Поражала их полная осведомленность во всех делах моей страны. Я даже вслух заметил это, надеясь таким образом еще больше расположить их к себе.
- Да, мы действительно знакомы с вашей родиной. Быть может, даже лучше, чем вы сами!
- Неужели?
А кому, как не мне, было известно, что, живя на родине, я ездил поездом только в двух направлениях: Шопрон - Фертёд и Шопрои - Сомбатхэй. Все остальное о Венгрии я вычитал из школьных учебников, знал понаслышке да по картинкам. Однако признаться в этом мне мешало тщеславие. Не мог же я выставить себя в смешном свете перед двумя посторонними людьми!
- Ну-ка, проэкзаменуйте нас, - вполне серьезно предложил мистер Робинсон.
- В самом деле! Проверьте нас! - присоединился к нему и мистер Раттер.
Здравый смысл все же взял во мне верх: "Смотри не лезь из кожи вон, не задевай их самолюбия!" Но тем не менее мои вопросы оказались не на высоте.
- Назовите самый большой венгерский город после Будапешта. Знаете ли вы еще одну большую реку в Венгрии, кроме Дуная?
Господа переглянулись. Рты их расползлись в презрительную усмешку.
- Вы весьма снисходительны к нам! - заметил мистер Робинсон.
- Или считаете нас за идиотов, - добавил мистер Раттер, который в силу своего характера выражался более определенно. - Ну, теперь наша очередь задавать вопросы!
Боже! Что это были за вопросы!
Сколько энергии вырабатывает ежегодно тисалёкская электростанция? Почему, по моему мнению, именно в районе Ваца закладывают Дунайский цементный завод? (Я в то время еще ничего не слыхал об этом строительстве.) Можно ли на станках Секешфехерварского автомобильного завода изготовлять детали самолетов?
- И откуда вы все это знаете? - непроизвольно сорвалось у меня с языка.
Они уже не скалились, ни весело, ни насмешливо, а смотрели на меня весьма серьезно.
- Это необходимо при нашей профессии. Хотя, можете поверить, нам это все дается гораздо труднее, чем, скажем прямо, далось бы вам!
Я не смог удержаться и вздохнул. Ведь мы наконец приблизились к той теме, которая с самого начала занимала меня, только я не знал, как к ней подступиться.
- Верю, только сие от меня не зависит.
Затаив дыхание, я следил за ними: что они сейчас думают. Прочесть бы хоть что-нибудь на их лицах.
Они оба испытующе смотрели на меня. Мне казалось, прошла целая вечность. Я сидел как на иголках.
- Что вы подразумеваете под словами "сие от меня не зависит"? - прервал наконец молчание мистер Раттер.
Я постарался взять себя в руки.
- Простите, мистер Раттер и мистер Робинсон, но я давно хотел побеспокоить вас одним вопросом… Только не смел…
Они опять переглянулись.
- Давайте, давайте, не смущайтесь!
- Я бы хотел перейти в Си-Ай-Си. Я отдаю себе полный отчет в том, что это значит, но, мне кажется, я бы там пригодился. Я охотно бы стал учиться. В армии Соединенных Штатов служит немало венгров и…
Я запнулся. Предлагать свои услуги было не в моем характере.
Физиономии господ были неподвижны как маски. Оба они, не мигая, смотрели на меня, не собираясь, по-видимому, помогать мне выйти из затруднительного положения. Сгустилась тревожная тишина.
Можете ли вы представить себе смущенного солдата военной полиции? А я именно таковым и был.
Я уже собрался было встать и, извинившись, откланяться, когда заговорил мистер Раттер:
- За непосильное дело вы задумали взяться. Правда, это, с одной стороны, и похвально. - Он медленно провел рукой по своим волосам, будто выигрывая время, прежде чем сообщить неприятную весть.
- Беда в том, видите ли… да что вертеться вокруг да около, ничего не выйдет!
На лбу у него собрались глубокие складки. Тут мистер Робинсон едва заметно, но ободрительно улыбнулся мне и, высоко подняв брови, слегка кивнул: не бойся-де, мистер Раттер все уладит.
И в самом деле. Через несколько минут складки на лице мистера Раттера расправились, оно стало гладким, как море с наступлением затишья.
- Впрочем, может быть, и нашлась бы одна возможность! - сказал он, повернувшись ко мне. - Но это при условии, что мы должны вас прощупать. Да не как-нибудь, а основательно.
Во мне все смешалось. Его тон говорил, что каким-то образом мое дело может принять благоприятный оборот. Но я не мог понять, каким именно образом. Что я должен подразумевать под словом "прощупать"? Будут испытывать? Проверять мою выносливость? Или еще что-нибудь?
На моем лице, видно, отразилось смятение, потому что мистер Раттер тут же добавил:
- Ну, расскажите-ка нам свою жизнь. Поподробнее…
"Вот оно что! - оживился я. - Вот что они имеют в виду! Выходит, не придется долго ждать!"
- С чего начать?
От них не ускользнула послышавшаяся в моем голосе радостная нотка. Потому что их глаза снова встретились. И это показалось мне хорошим знаком.
- Давайте с самого начала! От рождения!
Я не раз уже писал автобиографию, но чтобы в устной форме… Я неуклюже, запинаясь, приступил к изложению:
- Родился я в начале войны в Будапеште. Первые годы моей жизни оставили в памяти лишь ужасающий вой сирен во время воздушных налетов. Вскоре мы очутились в Шопроне, сам не знаю как и почему… Но начало сознательной жизни меня застало уже там. Думаю, после сегодняшнего моего конфуза мне не стоит объяснять, где расположен Шопрон.
- Да, не стоит, - коротко подтвердил мистер Раттер. - Продолжайте.
- Проспект, на котором мы жили тогда, носил имя Республики. Наш дом стоял на самом углу площади Деака. Напротив нас - так как проспект Республики был чем-то вроде аллеи, перерезанной вдоль длинным зеленым сквером, - находился ресторан "Свобода". Из кухни ресторана всегда очень вкусно пахло, аромат этот несся через улицу и через сквер прямо в окна расположенных напротив домов… И к нам тоже. Вам, быть может, покажется странным, что я об этом так подробно рассказываю, но для меня тогда это было очень важно - мы жили бедно. Запах пищи не только возбуждал аппетит, но и насыщал меня…
Отец с нами не жил, мы его потеряли. Ну нет, не поймите так, будто он умер… Он был в тюрьме. Я тогда еще не мог своим умом постичь, что значит тюрьма. Скорее инстинктивно чувствовал, что это должно быть очень и очень плохо и что, хоть никто мне этого не говорил, надо стыдиться, что моего отца арестовали. Первые дни после его ареста, хорошо помню, в обычное время я ожидал его возвращения домой и очень страдал, что он не приходил. Позднее привык к его отсутствию так же, как постепенно иссякли и слезы матери. Хлеба стало в доме заметно меньше, а горя больше. Нас, детей, в семье было четверо, значит, вместе с матерью нас было пять ртов. От хорошей трехкомнатной квартиры мы не отказались, удерживали ее из последних сил… для отца, которого, таясь друг от друга, непрестанно ждали…
- А вы не знаете, за что сидел ваш старик?
- Знаю! - кивнул я. - Соседи сказали. И то, что я узнал, пугало меня и в то же время интриговало… "Измена!" - многозначительно сообщил мне один сосед. Напрасно я ломал себе голову над тем, что это значит. "Шпионаж!" - объяснил мне другой сосед. Это было понятнее. В те годы даже у нас было достаточно бульварной литературы, и я начал поглощать одну за другой пошлые - благо стоившие гроши - книжонки. Это меня больше интересовало, чем учебники. К школьным заданиям я относился спустя рукава - в моей памяти и так легко и быстро все застревало.
Мистер Раттер и мистер Робинсон кивнули, и я запнулся: мне показалось, что они собираются о
чем-то спросить меня. Но они молчали, и я продолжал:
- Уроков я почти никогда не делал, все запоминал в классе. Кроме того, я всегда спешил. Потому что у меня для всех моих дел было наполовину меньше времени, чем у моих однокашников, а мне хотелось все успеть, не отставать от них…
- А что же вам мешало?
- Я же говорил, мы остались без кормильца. Пять ртов, и, заметьте, в семье я был не самый младший. Но и я должен был помогать, чтобы хоть немного облегчить долю матери. На счастье, один наш знакомый помог мне устроиться в спортивный клуб связистов расставлять кегли на кегельбане. Эта работа была нетрудная и не надоедала мне. Наоборот, она даже была для меня развлечением. Тот, кто выигрывал, не скупился и на нас, мальчишек, так как в своей победе усматривал и частицу нашего участия. В этой игре выигрыш зависит от целого ряда мелких обстоятельств. Как стоит шар? Не запылен ли или, не дай боже, не засыпан ли песком кегельбан? Правильно ли расставлены кегли? Я очень скоро усвоил, что и эта весьма увлекательная и интересная игра требует напряженной борьбы и точного расчета… Но это занятие не было моим единственным источником заработка: ежедневно на рассвете я разносил заказчикам молоко…
Во взглядах своих покровителей я прочел, что они жалеют меня за мою участь и в то же время как бы негодуют на ту школу жизни, куда так рано записала меня судьба… Я потянулся за стаканом стоявшего передо мной виски, в то же время соображая, что бы такое им рассказать, чтобы еще больше заинтересовать их своей персоной. Но тут мистер Раттер спросил:
- К тому времени, не правда ли, вы уже достигли переходного возраста? Неужели в вашей жизни не занимали места девушки?
Вопрос его задел мои самые интимные чувства, и я ответил сдержанно:
- Ну-у, девушки, они меня, конечно, интересовали, только…