Про Ники говорили, что он родился с крыльями за спиной, он чувствовал самолет как продолжение собственного тела, у него была мгновенная реакция и острое орлиное зрение - все, что так необходимо "воздушному фехтовальщику". Это его собственное выражение - Ники воспринимал воздушный бой подобно благородному и честному поединку на шпагах, с поистине мушкетерским уважением к своему противнику. Он был спортсмен до мозга костей, пылкий, азартный, неистовый в бою, но великодушный к поверженному противнику…
Я так хотел рассказать эту историю русским, но не рискнул. Я побоялся, что Петров обвинит меня во вражеской пропаганде!
Рассказывает старшина Нестеренко:
- Однако на этом история с разбитым носом Пауля не закончилась. Утром меня вызвал "на ковер" Лагодинский. Голос его был суров:
- Старшина Нестеренко, почему вы позволили себе избить военнопленного Гроне?
- Так, товарищ полковник, вы бы видели, как эти фашисты вопили от восторга, когда ихний стервятник нашего сталинского сокола подбил! Ну, душа моя этого не вынесла, я и… припечатал ему маленько.
- Товарищ Нестеренко! Вы не на базаре! Вы боец НКВД и выполняете серьезное задание по работе с перевербованными вражескими агентами. Вы же не ожидали, что они, как в сказке, моментально превратятся в верных бойцов за победу коммунизма? Процесс этот долгий и сложный, через коленку ничего ломать нельзя; и я требую, чтобы вы впредь сдерживали свои чувства. Тем более что вы сделали это на глазах у остальных. Вы хотите испортить всю проделанную мной работу? Посидите сутки на гауптвахте и подумайте о своем дальнейшем поведении.
И тут мне так обидно стало!
- Товарищ полковник, из-за какого-то пленного фашиста вы меня, бойца Красной Армии, на губу сажаете?! Волнуетесь, что они о нас подумают. А как же священная ненависть к врагу?!
- Проявляйте свою священную ненависть в бою! А бить военнопленных запрещено по приказу свыше.
- Да чего там я его ударил, так, слегка…
- Кругом! Двое суток гауптвахты!
Рассказывает рядовой Гроне:
- Однако отношения тут у вас. Как в пороховом погребе, не знаешь, когда рванет, - подобрал красочную метафору Курт.
- Да ты не пугайся. Вообще-то русские достаточно добродушные парни, и к пленным им приказано относиться гуманно. Просто иной раз бывают приступы ярости. А так обычно жалеют, особенно их женщины. Вон девчонки как за нашими ранеными ухаживали. Просто надо их убедить, что ты не фашист, на фронт тебя загнали насильно. Но ты совсем не успел повоевать и никого не убивал. Что ты просто еще мальчишка.
- И что, у вас это получилось? Вы же Fallschirm-jögere, по самой сути своей крутой спецназ, а не мягкие и сентиментальные мальчики. И вы воевали на стороне славящихся своей жестокостью повстанцев.
- Да уж, жестокости в этой войне хватает с избытком. К любой благородной идее, например к освободительной борьбе, всегда умудряется примазаться кучка негодяев, для которых война это повод Для грабежа или удовлетворения своих садистских наклонностей. Никогда не забуду слова одного из наших эсэсманов: "Не дождусь, когда попаду на фронт. Не терпится пострелять по живым мишеням". Когда мы летели в Чечню, то искренне верили, что Шерипов и Исраиловы пламенные борцы за освобождение чеченского народа от большевистского гнета.
- А вам близко пришлось сталкиваться с лидерами бандитов? Расскажите о них.
- Ну, с самим Исраиловым я пока не встречался, но наши кавказские коллеги из Бергмана кое-что Рассказывали о нем. Вот послушай, - начал свой Рассказ Гюнтер. - Если раньше во главе повстанцев становились в основном религиозные и тейповые авторитеты, то к сороковым годам ситуация изменилась. Старая вайнахская гвардия постепенно истреблялась чекистами, но, как у сказочного дракона, вместо одной отрубленной головы тут же вырастали две новые! Самое интересное, что зачастую мятежниками становились представители новой горской интеллигенции, воспитанные уже при Советской власти. Большевики проводили политику поддержки национальных кадров, посылали чеченских юношей в институты. Вот и выучили себе на беду! Есть такая русская поговорка: "Сколько волка ни корми, он все в лес смотрит".
Такими новыми лидерами стали братья Исраиловы, Хасан и Хусейн, получившие высшее образование в советских вузах. Братья перешли на нелегальное положение и начали ездить по аулам, агитируя и создавая боевые группы. Они создавали свою боевую организацию по типу дерева из троек и пятерок, основным звеном были аулкомы. Исраиловы даже посылали своих представителей в соседние республики.
- А как получилось, что вас послали воевать вместе с бандитами? - спрашивает летчик.
- Когда наши германские войска начали войну с СССР, чеченцы решили использовать вмешательство третьей силы в собственных интересах. Сначала вооруженный мятеж планировалось начать осенью 1941-го. Но ты же знаешь, наш блицкриг захлебнулся, а у чеченцев вместо организованного мятежа получились разрозненные разбойные нападения. И тогда абвер решил поставить во главе восставших своих людей из "Бергмана", хорошо знакомых с местными обычаями и национальными противоречиями. Командиром особого батальона "Бергман" был назначен специалист по восточным вопросам профессор Кенигсбергского университета, кадровый офицер абвера обер-лейтенант Теодор Оберлендер, а его заместителем зондерфюрер Вальтер фон Кутченбах. Последний родился и вырос на Кавказе в Тифлисе, умеет говорить не только по-русски, но и по-грузински. Кстати, он дальний родственник Паулюса.
- Это того, что командует нашей шестой армией под Сталинградом?
- Точно, его самого. Брат нашего Кутченбаха Альфред женат на Ольге, старшей дочери Паулюса, и служит при его штабе переводчиком. Оба сына барона фон Кутченбаха отличные парни, без всякого прусского снобизма. Они всегда с удовольствием общались с нашими Volksdeutsche, выходцами с Кавказа. Вообще немцы, выросшие в России, несколько иные.
- Это точно, в Пауле с Кристианом очень заметен этакий восточный колорит, - улыбнулся Курт. - Горячие кавказские парни, белокурые джигиты арийской крови.
- Тогда уж скорее мы казаки, - встрял в разговор Димпер. - Ты ведь не знаешь, что казаки были не только русского происхождения. Были еще казаки осетинской, армянской или грузинской крови, как предки Нестеренко. Казаки - это не нация, это просто особая военная каста, получившая от царей земли на границах России. А мои немецкие родственники жили на Ставрополье в станицах, как казаки, и призывались в Красную Армию. Ведь начиная с XIX века Volksdeutsche несли службу в российской армии. И были отличными офицерами и генералами, смелыми, дисциплинированными солдатами.
- Говорят, чеченские повстанцы сами попросили вермахт о помощи, послав через линию фронта своих представителей?
- Лично ко мне никто с такими просьбами не обращался, - усмехнулся Гюнтер. - Кто уж там первый предложил такой брак: то ли невеста сама жениху навязалась, то ли как-то иначе было. Но безусловно, для пропагандистов Геббельса выгоднее именно такой вариант: коренные народы Кавказа ждут немцев как освободителей и наперебой предлагают сотрудничество.
- Но вас послали на помощь. И как вас встретили в Чечне?
- Ты знаешь, у местных есть священный обычай гостеприимства. Мусульмане считают, что каждый гость послан самим Аллахом. Поэтому жаловаться не буду: встречали нас вайнахи очень хорошо, кормили, укрывали от преследований НКВД. Вообще это щедрый, но гордый и свободолюбивый народ. Они живут по своим законам, многие из которых непонятны европейцам.
Рассказывает старшина Нестеренко:
- Господи, какая жара, даже не верится, что на дворе уже осень. На термометре около тридцати градусов. Фрицы весело плещутся у колодца. Разделись до трусов, Гюнтер весело окатывает Пауля и Криса ледяной водой. Хохот, брызги, вопли, беготня! По-моему, они просто не умеют вести себя тихо. От них троих шуму больше, чем от всей нашей роты. Причем они способны веселиться так даже абсолютно трезвые, а мы такими становимся только "приняв на грудь" грамм 200 неразведенного спирта. Максим замечает знаменитую татуировку Пауля. "Вот это девка! Я тоже такую хочу!"
"Кайне проблем! - любезно отзывается Пауль. - Если надо, сделаю. Любой ваш каприз". Вечером собираемся в нашей комнате, я достал иглы и все необходимое. Пауль неплохой художник, он берет химический карандаш и ловко рисует контур полуобнаженной красотки на плече у Максима. Только, естественно, вместо сдвоенной руны "зиг" выводит русские буквы НКВД, а вместо рогатого шлема рисует на голове девицы буденовку. Максим в восторге, майор Петров в трансе: "От похабники! У вас одно на уме, кобели!" А что у нас еще должно быть на уме?! Мы молодые здоровые парни с горячей кровью! Ходят слухи, что в столовой нам в компот подливают бром, но я что-то особого эффекта не чувствую. Правда, Пауль утверждает, что любое лекарство рассчитывается на килограмм веса, и просто дозы не хватает для такого слоняры, как я. Возможно, и так.
Я тут такую повариху нашел, прямо сдобная булочка! Мягкая вся такая, пышная, хохлушка-хохотушка! Горячая, как русская печка! Правда, немного постарше меня, ей уже под тридцать, вдова-солдатка. Но ничего бабы к этому возрасту только в раж входят. Вот жаль: сегодня она отпросилась навестить родственников в станице. Уехала, а я тут лежу, верчусь с боку на бок, еще и луна полная и круглолицая заглядывает в окно, спать мешает. Хоть бы поболтать об этом, хотя бы с фрицами.
- Эй, Пауль, Курт, расскажите, какие там у вас в Германии девчонки?!
Рассказывает рядовой Гроне:
- Мы все были еще так молоды, нам хотелось жить и говорить не о войне, а о любви!
Курт с загадочным видом полез в нагрудный карман униформы и вынул оттуда маленькую плоскую коробочку. В коробочке лежал локон мягких белокурых волос и небольшая фотография с надписью по-немецки "Дрезден 1942". С фото загадочно улыбалась юная девушка в форме БДМ, сам Курт держал ее под руку и аж сиял от счастья. Он стоял при полном параде, с галунами и кубарями на погонах, знаком бортрадиста на груди и выходным кортиком персонала ВВС на портупее, на желтых петлицах были закреплены знаки различия фельдфебеля - по три "птички" на каждой стороне.
- Это мы сфотографировались перед самой моей отправкой на фронт, - пояснил мой друг. - Знал бы ты, сколько я провозился со своей новой формой, Желая поразить свою подружку. Но ей были абсолютно безразличны изменения в моей униформе, а знаешь, как она отреагировала на мою радость по поводу скорой отправки на фронт? Обозвала меня "настырной скотиной"! Мне было так обидно!
- Бедненький Курт! Но она хотя бы дозволила тебе… - теперь выпитый накануне самогон вызывает у нас смешливое настроение, мы оба довольно-таки сильно пьяны: в ответ на мое предположение Курт, расхохотавшись, сталкивает меня с кровати, мы оба падаем и долго хохочем, сидя прямо на полу.
- Эй, а ну потише! - в дверном проеме возникает еле видимый в лунном свете силуэт Петрова. - Старшина Нестеренко, успокойте фрицев! Чтобы через минуту в казарме было тихо и все спали!
- Яволь! - хором отзываемся мы и, зажав рот ладонями, с трудом подавляем приступы хохота.
Я снова лезу на кровать и устраиваюсь под одеялом рядом с Куртом.
- Знаешь, Курт, что самое забавное? - теперь я уже говорю по-немецки и тихо, буквально ему на ухо. - Пару лет назад я мечтал об эсэсовской форме, мне казалось, что тогда все девчонки будут мои!
Курт улыбается в ответ.
- Знаешь, а я так же мечтал о форме люфтваффе. Все мальчишки мечтают о военной форме. Но ведь под любой униформой человек остается самим собой, и нельзя по мундиру судить, хороший человек или плохой.
Рассказывает старшина Нестеренко:
- Слушайте, этот Пауль мне все уши прожужжал насчет моей сестренки. Какая там радиоигра, какая война - у него на уме одна Гулька!
Буквально умоляет, чтобы я с ним сходил в село (ну, одному ж ему нельзя - только с конвоиром). Что ж, я не против лишний раз заглянуть домой.
Мама еще на работе, у сестры дежурство начнется вечером, пока она в доме одна. Застаем ее врасплох в домашнем халатике. Она визжит от неожиданности и кидается в заднюю комнату переодеваться. (Будто я ее никогда в затрапезном не видел. Или это она для Пауля так старается?!) Через пару минут выходит в нарядном платье и с новой прической. Ей идет, когда она так волосы подкалывает по бокам головы, словно киноартистка. За те несколько лет, что Пауль ее не видел, она из миловидной девочки превратилась в стройную девятнадцатилетнюю барышню!
Заметно, что оба очень сильно стесняются. Он, заикаясь, говорит какой-то комплимент и галантно целует ей руку. Гулька краснеет и смущенно хихикает.
Ее изящные тонкие руки ловко расставляют на столе фарфоровый сервиз. Округлое личико с ямочками на щеках горит смущенным румянцем, вьющиеся каштановые локоны оттеняют мраморную белизну кожи. Она украдкой бросает взгляды на своего старого друга, а он во все глаза глядит на нее.
Моя сестренка-комсомолка была в восторге от нашей сказочки. Еще бы, это так романтично - молодой немецкий коммунист (причем красавчик), рискуя жизнью, сбегает из гестапо (надо же нам было объяснить полузажившие шрамы и синяки на его лице), потом отважно сражается с бандитами (ну хотя бы последние 30 % рассказа правда). Он пел соловьем, расписывая, как они покрошили Шмеккера с Абдуллой. А я подпевал, поддерживая его новый имидж, втайне надеясь, что ему и вправду захочется стать таким.
Рассказывает рядовой Гроне:
"Гулико, Гуля, Гулечка!" - поет моя душа. Все мои мысли только о тебе! Как бы, ну как бы снова ее увидеть! И, о чудо! На следующий день Гуля появляется во дворе крепости. Приветливо машет мне рукой. О, я уверен, она пришла специально ради меня! Догоняю ее в укромном месте, прижимаю ее руку к своему бешено стучащему сердцу. Девушка руку не отдергивает, но нарочито возмущается: "Ты что, хочешь, чтобы весь полк знал, что я кручу любовь с немецким солдатом?! Не смей так открыто бегать за мной!"
- А если бы я был русским солдатом?! - дерзко спрашиваю я, глядя ей в глаза.
- Если бы да кабы во рту выросли грибы, - смеется она, но я же чувствую, что она не против! Короче, все упирается в конспирацию. Но уж тут я мастер, я же разведчик! Договариваемся увидеться ночью, у запруды, я уверен, что мне удастся улизнуть: с нами в комнате на втором этаже ночует только Серега (Петров куда-то уехал). Но мой друг сам по ночам бегает к симпатичной поварихе и хвастается, что у них все на мази. Приходит домой под утро, пахнет духами, и морда довольная, как у кота, наевшегося сливок.
Полдесятого, едва стемнело, как старшина бесцеремонно командует: "Всем спать!" Предупрежденные мною ребята послушно заваливаются и задают храпака. Через полчаса, воровато озираясь, Сергей покидает койку. Через пятнадцать минут после его ухода я натягиваю русскую форму, в которой ездил в Грозный, и бесшумно лезу через окно. Спускаюсь вниз, цепляясь за виноградные лозы, босые пальцы ног чутко нащупывают неровности стены (дом сложен из дикого камня). Часовой перед нашим домом - Esel (осел), даже не обернулся! Зато часовой у ворот окликает крадущуюся тень: "Стой, кто идет?!"
- Рядовой Саакян! - отзываюсь я, мастерски имитируя кавказский акцент. - Слюшай, туалэт иду, да!
Часовой смеется: "Вот засранец!"
Ухожу в тень, затем ловко перемахиваю через забор в том месте, где близко к нему растет развесистая шелковица.
До села примерно с километр. Бегу, нет - лечу, кажется, ноги едва касаются земли, на сердце невиданная легкость, хочется кричать от предвкушения счастья!!!
Естественно, я прибежал намного раньше срока. Сажусь "в засаду", прижимаюсь щекой к коре старой чинары, сердце рвется из груди, бухает, кажется, на весь лес. Но это не от одышки, в учебке я и по пять километров бегал с полной выкладкой. Минут через двадцать со стороны села появляется стройный девичий силуэт, доходит до чинары и с недоумением вертит головой. Выскакиваю из своей засады.
- Ох, чертяка, напугал! - хохочет она и грозит мне пальчиком.
- Гулечка, любимая! - притягиваю ее к себе, ныряю лицом в ее пушистые каштановые волосы. Девичье тело мягко и податливо, волосы пахнут солнцем и медом. Кажется, мое сердце на секунду остановилось. Ищу губами ее губы, нежно касаюсь их.
Но как в сказке, наше счастье продолжалось только три ночи. Как говорится, "es kommt doch endlich an die Sonnen". Перевести это можно по-разному, в том числе и как "шила в мешке не утаишь".
Наше третье свидание было прервано самым ужасным образом! Огромная кавказская овчарка выскочила из-за кустов и грозно зарычала, готовясь прыгнуть на нас. Схватив с земли толстый сук, я встал у нее на пути, готовясь защитить Гулю от злобной твари. Я замахнулся, пес прыгнул и яростно вцепился в палку.
- Назад, Борз! - подчиняясь хозяйскому голосу, собака подошла и села у ног Сергея.
- А ты у меня сейчас получишь за побег, - тон старшины не предвещал ничего хорошего. - Иди сюда, чертов фашист!
Он выхватил палку из пасти пса и недвусмысленно показал, ЧТО именно собирается ею сделать. Я чувствовал, что он не совсем трезв и очень зол.
- Сережа! - как можно более мирным тоном говорю я. - Ты прекрасно знаешь, что я не собирался бежать.
- И он не фашист! - пискнула за моей спиной перепуганная Гуля.
- Иди сюда! - тон Сергея был непререкаемым. - Ты сбежал, ты подставил меня перед Чермоевым, теперь ты получишь по полной программе!
- Сережа, ты же ему все кости переломаешь! - возмутилась Гуля.
- А ты, курва, заткнись! С тобой особый разговор будет. А ты, Гроне, иди сюда!
- Яволь, но ты брось палку, и спокойно вернемся в крепость.
Но мои слова только обостряют ситуацию. Старшина снимает с плеча автомат и целится в меня. Гулька с воплем кидается к нему, он отшвыривает ее в сторону. Сидя на земле, она потрясенно смотрит, как я делаю навстречу Сереге шаг, другой, третий. Застываю, глядя ему в глаза, жду удара; палка опускается мне на плечо и с треском ломается пополам. Потом на меня обрушивается дикий поток матерной ругани:
- Проклятый фашист, скотина, дурак, ты что, хочешь, чтобы меня упекли в штрафбат, а тебя расстреляли?! - Серега схватил меня за плечи и трясет как грушу.
- Но ты же знаешь, что я не собирался бежать.
- Да если бы собирался, я бы тебя до полусмерти избил! И не смейте больше встречаться! Идет война!
Накричавшись, отправляет Гулю в село, а меня тащит в крепость. Нас встречает ухмыляющийся Чермоев: "Сколь волка ни корми, он все в лес смотрит! Я же говорил, что фрицам нельзя доверять. Посиди тут, подумай о своей выходке! Ты в плену, а не на курорте!"
Он приказывает Сереге запереть меня в темном сыром погребе, где раньше хранили вино, а теперь размещается гауптвахта.
До рассвета еще далеко. Кое-как пристраиваюсь в углу на старых мешках, свернувшись клубочком от холода. Плечо, куда пришелся удар, опухло и немилосердно болит, но еще больнее на душе, буквально слезы готовы из глаз брызнуть. А я-то думал, что Сергей мне друг. Что я такого сделал?! Он же прекрасно знал, что я не собирался сбегать!