- Крис не еврей, чтобы определять нацию по матери, считает себя немцем. Я тоже не русский, а казак. Все мои предки по отцовской линии - терские казаки, мой прадед с генералом Ермоловым Кавказ усмирял, - уточняет свою биографию герр Ростоцкий.
- Дед усмирял, а ты баламутишь, - шучу я.
- Германия баламутит национальные чувства нохчей, чтобы те помогли немцам таскать каштаны из огня, - цинично ухмыляется Алекс. - Только вряд ли Гитлер после победы на Кавказе позволит им создать свое государство.
- Не для того мы кровь здесь проливаем, - вторит ему Димпер. - Кавказ будет наш. Мы тут уже двести лет живем, со времен Екатерины.
Пауль кидает кости одной из чабанских собак, оставшейся с нами. Это совсем молодой пес, любимчик всей четверки. Внезапно что-то почуяв, он начал беспокойно лаять в наступающий полумрак.
- Что это? - насторожился Крис.
- Успокойтесь, камерады, - усмехнулся Гюнтер. - Это просто шакалы. Они нам не опасны.
Алексей разливает по стаканам слабенький немецкий шнапс.
- Ну, за знакомство!
Сидим у костра, едим шашлык, дружески болтаем, периодически поднимая тосты.
Ловлю себя на мысли, что с трудом воспринимаю их как фашистских солдат: в пляшущем свете костра они выглядят как туристы на привале. Сходство усиливает гитара Криса и то, что они одеты не в привычную полевую форму вермахта и короткие сапоги, а в какие-то брезентовые ветровки и горные ботинки со шнуровкой.
Вот только пьют они не по-нашему, уж больно маленькими дозами.
- Давай, Серега, тяпнем по-нашему, по-русски! - вдруг предлагает мне Ростоцкий. Наливаем граненые стаканы до краев и пьем залпом, без закуски.
- О! - восхищенно тянут трое немцев и качают головами.
Потом пью с каждым на брудершафт.
После выпивки затягиваем песни: Крис аккомпанирует на гитаре, у него и у Пауля приятные мелодичные голоса. А вот Ростоцкому медведь не просто наступил на ухо, а даже изрядно там потоптался. Ревет как пьяный извозчик.
Позже Пауль осторожно выкладывает своим предложение Лагодинского: те потрясены, но быстро соглашаются. Еще о чем-то шушукаются и укладываются спать.
Мне не спится. Если бы еще пару дней назад кто-нибудь бы сказал, что я проведу ночь высоко в горах один с четырьмя пьяными фрицами, - я б его обсмеял. Вон они храпят, развалившись возле догорающего костра, рядом лежат заряженные черные "шмайсеры". Немецкие десантники, которых мы два месяца ловили. Обалдеть!
- Ахтунг, ауфштеен! - будит нас на рассвете сдавленный голос Гюнтера. Примерно таким тоном кричат "Атас!" мальчишки при появлении милиции. Вскакиваем, стукаясь лбами.
К нам приближаются две темные фигуры, у одного на плечах тускло поблескивают серебристые погоны, в петлицах руны "СС". Догадываюсь, что это оберштурмфюрер Шмеккер. Рядом с ним тяжело шагает гориллоподобный детина с туго набитым рюкзаком за спиной, это верный подручный Хайнц.
Фрицы вытягиваются в струнку, слегка разведя локти, и щелкают каблуками. У меня так не получается да и не очень стараюсь, я ж не дрессированный медведь!
- Кто это? - эсэсовец подозрительно буравит меня ледяными глазами-иголочками.
- Это русский перебежчик, оберштурмфюрер, - докладывает Пауль и излагает нашу легенду.
- Ненавижу комиссаров и советскую власть. Я с детства восхищаюсь всем немецким. Вы великая нация, и я мечтаю служить фюреру, как мой лучший друг рядовой Гроне, - вдохновенно вру я.
Не прокатило! Может быть, он и большая сволочь, но не дурак. Быстро наводит на меня свой пистолет.
- Вы идиоты! Большевистский шпион втерся к вам в доверие и проник в наш отряд, а вы напились как свиньи…
Все-таки у немецких десантников отличная реакция. Два выстрела сливаются в один: вытаращив глаза, падает прошитый автоматной очередью Шмек, рядом грузно оседает Хайнц.
Пауль и Гюнтер опускают дымящиеся стволы "шмайсеров".
- Спасибо! - выдыхаю я.
- Не за что, - спокойно отвечает Гюнтер. - Мне было самому приятно прикончить эту тварь.
Он достает фотоаппарат и начинает деловито снимать трупы в разных ракурсах.
Я немного шокирован: "Это еще зачем?"
- Нам же надо отчитаться перед вашим командованием. Или НКВД предпочитает, чтобы мы принесли в мешке их отрубленные головы?! Джигиты отчитывались перед Абдуллой именно так.
Ничего себе черный юмор! Но отвечаю ему в тон:
- НКВД предпочитает свежие скальпы.
- О’кей, шериф! Завтра скальп Абдуллы будет висеть в вашем вигваме! - шутит в тему неунывающий Пауль.
Рассказывает рядовой Гроне:
- Да уж! Изо всех сил стараюсь вести себя как ни в чем не бывало, пытаюсь шутить, а у самого такое смятение на душе! Смотрю на Криса, у него тоже глаза ошалелые какие-то, и уголок рта нервно дергается. И сам я намертво вцепился в автомат, чтобы руки не дрожали, упорно отвожу взгляд от мертвецов. Конечно, оба покойничка при жизни были большие сволочи. Но когда я договаривался с Лагодинским, то не думал, что придется самому их вот так в упор застрелить. Просто Шмек как-то резко наставил пистолет на Серегу, и я знал, что он вот-вот убьет моего друга, который только что меня от расстрела спас. Вроде все правильно, я просто долг чести вернул. Но все равно тоскливо. Рубикон перейден.
- Чего вы с Крисом такие грустные, словно на похоронах?! - хлопает меня по плечу Сергей. - Выше голову! Вы все сделали отлично! Или, может, вас совесть замучила? Так ведь ваш Гитлер сказал, что освобождает арийцев от химеры, именуемой совестью. Как я понимаю, немецкий солдат должен убивать не моргнув глазом.
- Серый, ты издеваешься? - спрашиваю я.
- Отнюдь! Ни за что не поверю, что ты сейчас первый раз в жизни застрелил человека. Отчего же такие душевные муки на лице? О, конечно, большая разница: те, убитые тобою раньше, не были арийцами! Они принадлежали к низшей расе…
- Старшина, чего вы от нас хотите? - вмешался Гюнтер. - Чтобы мы мгновенно превратились в коммунистов?
- Да мы были уверены, что в 1941 году германские рабочие поднимут восстание против Гитлера и не станут воевать против своих классовых братьев.
- Ну, извините! Все намного сложней. И вообще лучше все вместе помогите оттащить трупы. И будем думать, что делать дальше.
Приступаем к планированию операции под кодовым названием "Скальп Абдуллы".
Младшим членам отряда дико нравится индейский антураж. Думаю, такие же парни, как они, изобрели потом гэдээровский вестерн. Пауль втыкает в свои волосы орлиное перо и вещает: "Отважные Сыновья Волка вырыли священный томагавк войны. Трепещите, грязные гуроны!" Крис, хлопая ладошкой по рту, издает боевой клич команчей.
- Дети, сущие дети! - вздыхает Гюнтер. - Они и в войну сначала играли, как в индейцев.
Странно, почему не возвращаются старик с внуком. На ночь они загоняли своих баранов в большую пещеру, чтобы тех не тронули волки. Пещера находится примерно в километре отсюда. Слава богу, что они не видели произошедшего, а трупы Гюнтер успел скинуть со скалы.
Мальчишка пригнал овец на пастбище один, утверждает, что дед должен был прийти к нам еще на рассвете, проводив эсэсманов. Удивительно, но мы его не видели.
Ростоцкий на ломаном чеченском языке объясняет мальчишке, что надо отвезти письмо Шамилю. Тот послушно вскакивает на лошадь и, пришпорив ее грязными пятками, скачет выполнять поручение.
Надо как-то заманить в ловушку главаря банды и его ближайших помощников. От имени Шмеккера бандитов приглашают срочно приехать к старому аулу якобы для совещания.
Собака опять ведет себя как-то беспокойно, что-то нашла в кустах. Иду за ней, она упорно пытается Раскопать нечто, полузарытое под ворохом веток. О боже! Перед моим взором предстает восковое лицо старого чабана, залитое кровью; папаха валяется Рядом, на выбритом до синевы темени чернеет глубокая рана.
Понимаю, что бандит отстал от эсэсманов только в последний момент, когда те подходили к догорающему костру. Мы его в полумраке не разглядели, но он наверняка все видел. Кто ж его так? Гюнтеру пришлось убрать нежелательного свидетеля? Но когда он успел?!
Шагаем по левому берегу бурной горной речушки. Каньон постепенно суживается, затем вновь расширяется, открывая взору небольшую поляну, на которой живописными руинами лепятся развалины средневекового чеченского аула. Это несколько сторожевых башен, сложенных из дикого камня и поросших мхом, в стенах оставлены узкие бойницы.
Залезаем в самую высокую из башен на второй этаж, ребята деловито размещают в бойницах два ручных пулемета МГ-34, готовят к бою немецкие ручные гранаты с длинными деревянными ручками. Мне взамен моей мосинской винтовки дали автомат Хайнца; обезоруженный в плену Пауль взял автомат Шмеккера.
- Как ты думаешь, сколько будет гостей? - небрежно интересуюсь я.
- Человек пять командиров и несколько охранников. Обычно они так ездят, - отвечает Ростоцкий. - Не бойся, управимся. Как говорится, "с нами Аллах и два пулемета".
- А по-нашему это звучит "Готт мит унс унд цвай "МГ-34", - это снова Пауль со своими шуточками.
Рассказывает рядовой Гроне:
- Чуть позже назначенного часа на тропе появляется десяток всадников. В центре группы на черном жеребце восседает сам Шамиль. Это жилистый мужчина средних лет с жестоким и неприятным лицом. На голове белая чалма - знак паломничества в Мекку, сзади черными, как у демона, крыльями развевается по ветру темная бурка. Рядом скачут джигиты, все в лохматых папахах, с ног до головы обвешаны оружием немецкого производства. Наш фельдфебель, как старший по званию, "командует парадом":
- Подпускаем поближе. Вы вдвоем стреляете именно по главарю, чтоб наверняка. Мы с пулеметов косим остальных.
Устроившись поудобнее перед узкой бойницей, навожу оружие на цель. Во время учебы в элитной нацистской школе я стабильно занимал призовые места на стрелковых соревнованиях. Вот и научили на свою голову! Ненадолго задерживаю дыхание и плавно жму на курок. В плечо мне бьет резкой отдачей, а на белоснежной чалме Абдуллы алой розой расцветает кровавое пятно - пуля угодила точно в середину лба.
- Фойер! Огонь!
Лай пулеметов вмешивается в цокот копыт, диковинными кустами вырастают взрывы гранат; лошади встают на дыбы, мечутся, сбрасывая и давя всадников.
Рассказывает старшина Нестеренко:
- Ура! - победно орем мы с Ростоцким (и Крис, кажется, тоже!).
- Hur-ra-a! - вторят нам Гюнтер с Паулем.
Но на месте убитых тут же появляются новые, в еще большем количестве, похоже, Шамиль зачем-то привел на встречу всю свою банду, а это около пятидесяти человек.
Обозленные смертью командиров, они кидаются на нас, как стая бешеных собак, пулеметные очереди косят их, но силы явно не равны: их просто намного больше, и запас патронов у нас ограничен.
"Приз достается поймавшему медведя, а не пойманному медведем", - всплывает в голове дурацкая Фраза. Но не озвучиваю ее, действительные и страдательные причастия русского языка - слишком сложная грамматика для немцев. Не поймут.
Зато прекрасно понимают, что это, возможно, их последний бой, но никто не трусит, продолжают вести огонь из всех стволов.
Гортанные выкрики на чеченском и гиканье многократным эхом отражаются от стен ущелья. Вокруг башни, как рой жалящих ос, кругами носятся конные бандиты, стреляют на скаку.
Вот охнул и схватился за грудь Крис, рикошетом ранен в ногу Гюнтер. Патроны на исходе. Переглядываемся, мысленно прощаемся.
- "Ich hat es erwischt" (меня задело), - говорит своим фельдфебель.
Хриплым, яростным голосом сын белого офицера Ростоцкий запевает "Варяг":
Наверх вы, товарищи, с Богом, "ура!"
Последний парад наступает!
Врагу не сдается наш гордый "Варяг",
Пощады никто не желает!
Сначала к нему густым басом присоединяюсь я, затем в наш хор вливается звенящий тенор Криса (он помнит слова, ведь он вырос в СССР). С песней и помирать легче!
Этот хор звучит настолько жутко и зловеще, что недоумевающие бандиты на некоторое время прекращают пальбу.
Внезапно вершины окрестных скал оживают хлопками выстрелов: узнаю знакомый стрекот старого доброго "максима", частую дробь родных трехлинеек.
- Никогда не думал, что испытаю такой бешеный прилив счастья от появления отряда НКВД! - признается потом Пауль.
Нам навстречу из-за скалы выходит улыбающийся Лев Давидович.
- Молодцы! Герои! Покрошили их как капусту!
Еще не остывшая от горячки боя немецкая десантура настороженно здоровается. Русский полковник щедро сыплет комплименты их боевой выучке и тактической изобретательности. Похвалы приятны, но заметно, что больше бы устроила простая фраза: "Всем спасибо, все свободны".
- Ну, все, мы можем уходить? - первым не выдерживает Гюнтер. - Вы давали слово офицера, обещали нам свободу.
Он с опаской оглядывает плотное кольцо оцепивших остатки банды красноармейцев.
- Конечно. А пока я приглашаю вас вместе отметить удачное окончание операции. Вы не пленники - вы мои гости на этот вечер. К тому же раненым необходима медицинская помощь.
Гюнтер дергается, но Пауль что-то быстро шепчет ему на ухо по-немецки.
Сформировав из бандитов небольшую колонну пленных, красноармейцы гонят их по дороге, я с фрицами еду в кузове грузовика.
Постепенно их настороженность спадает, разряжаясь каким-то нервным весельем: возможно, этому способствует фляга с русской водкой, презентованная нам полковником. Фляга идет по кругу, и вот мы уже с хохотом вспоминаем подробности прошедшего боя. Слава богу, двое наших товарищей ранены не тяжело.
"Ничего себе я выразился о них - "товарищи", - запоздало соображаю я.
Рассказывает рядовой Гроне:
- Сидим в качестве гостей Льва Давидовича во дворе под виноградной беседкой. Сочные янтарные грозди светятся прозрачным светом в лучах мягкого осеннего солнца. Мирно жужжат пчелы, садясь на сладкие ягоды, на земляном полу трепещут тени от резных виноградных листьев. Демонстрируя знаменитое кавказское гостеприимство, стол ломится от богатой выпивки и закуски.
Вскоре к нашей компании присоединяются еще двое. Один в гражданском, но с военной выправкой. Второй, несмотря на теплую погоду, носит каракулевую папаху. Здороваются с нами за руку, представляются: "Владимир Петров, Асланбек Чермоев". Петров с улыбкой рассказывает, какое впечатление произвел них наш сводный мужской хор, поющий "Варяг" на руинах чеченской башни. Еще бы - театр абсурда, трио: белогвардеец, энкавэдэшник и фашист, горланящие под горскими пулями русский военный марш.
"Выпьем за смелых парней, кто бы они ни были!" - именно так сформулировал свой тост один из наших новых знакомых.
Сидим дальше. Хорошо сидим!
Пока все больше походит не на допрос, а на дружескую беседу. Часто переходим на немецкий язык, который Владимир знает в совершенстве. Так же хорошо знает немецкую классическую музыку и поэзию.
Задают нам общие вопросы о родителях, о друзьях, о нашей жизни в Германии. Расспрашивают, кто из нас как попал в отряд "Бергман". Особого секрета тут нет: я пришел в поисках кавказских приключений, Ростоцкий стремился на Родину, Гюнтер не смог уклониться от призыва. История Кристиана Димпера чуть длиннее: он был гражданином СССР, но в первые же дни войны попал в окружение и был взят в плен как боец Красной Армии. Узнав, что он фольксдойч, немецкие офицеры стали вербовать его в вермахт, а потом как нефтяник и бывший грозненец он привлек внимание абвера.
Просят и нас произнести какой-нибудь тост. Слово берет Гюнтер, он среди нас самый старший по званию - фельдфебель.
- Выпьем за то, чтобы скорее кончилась эта ужасная война!
- Чьей победой? - обостряет ситуацию Асланбек.
Вновь появляется исчезнувшая было напряженность.
Нам стало еще больше не по себе, после странного тоста, произнесенного Львом Давидовичем: "Старшина Нестеренко спас друга от расстрела, так как не хотел причинить горе его матери. Выпьем за то, чтобы вашим матерям не пришлось плакать!"
Гюнтер попросил объясниться.
- Для своих родных в Германии вы умрете. Командование сообщит, что вы все убиты, ведь по рации перестали поступать донесения из отряда. Абвер пришлет сюда другой десант, их очень заинтересуют причины вашей гибели, и может всплыть правда. Тогда гестапо займется вашими семьями.
Но если рация не замолкнет, если вы не сообщите ни о смерти Шмеккера, ни об уничтожении банды… Ваше начальство будет регулярно получать от вас жизнерадостные донесения об успехах, а ваши родные - причитающиеся вам деньги и радоваться, что вы живы и здоровы.
- Но вы же обещали нам свободу…
- Не перебивать старшего по званию! Вы могли бы жить в горах свободно, как я и обещал. Однако лето кончается, а выжить там зимой непросто. Вас ждут жуткие морозы и снежные ураганы. Надеяться на хорошую охоту смешно - напуганная войной дичь ушла за перевалы. Вас ждет смерть от голода и холода. Но если абвер будет уверен, что вы работаете, вам регулярно будут сбрасывать помощь с самолетов.
- Вы опять стремитесь обмануть нас. Но я не так глуп, как эти наивные мальчики. Думаете, я не знал, что ваши из НКВД, отпустив Пауля, шли за ним по пятам? Я понял это еще у чабанского костра, собака учуяла чужаков! Именно поэтому я позволил мальчишкам напиться в ту ночь. Я знал, что, пока мы вам нужны, ваши солдаты нас не тронут.
- А как вам такой вариант - мы вас не обманывали, а страховали! Например, убрали нежелательного свидетеля чабана. И согласитесь, эта подстраховка здорово помогла, когда бандиты чуть не убили вас.
Так вот, оказывается, как действовал полковник. Беспроигрышная лотерея для него: я вывожу НКВД на парашютистов, а далее либо мы выполняем свою часть соглашения, либо нас расстреливают на поляне как кроликов. Слушайте, получается, что он Серегу тоже подставил?! Не доверял, думал, он в самом деле завербован?! Или Серый знал о "подстраховке"?! Черт их поймет. У меня полное впечатление, будто я сел играть в карты с профессиональными шулерами.
А Лагодинский упорно гнет свою линию: "И я лично в дальнейшем не оставлю вас своими заботами. Красноармейский паек, теплые вещи и безопасность гарантирую".
- Как вы добры! - перебил его Гюнтер. - Но если вы пришли к башням за нами по пятам, то почему сами сразу не перестреляли банду?
- Вашу песню хотели дослушать, - пытается скрыть истину за шуткой Лагодинский. - Уж больно душевно вы пели!
Но упрямый фельдфебель не сдается:
- А можно поподробнее о жизнерадостных донесениях?! Я полагаю, вы имеете в виду дезинформацию? Я не стану сотрудничать с врагом!
И он призывно оглядел остальных. Ростоцкий задумчиво курил, Крис растерянно водил глазами. Конечно, в словах русского полковника есть доля истины, но передавать дезу - это уже слишком!