А про себя добавила: "Самому наплевать на себя, так хоть бы о других подумал".
- Если бы мне было наплевать на себя, - Глинка повернулся к помощнице, - то я бы спускал заработанные деньги в питейных заведениях.
Мария ошарашенно посмотрела на хозяина и прикрыла рот пухлой ладонью, не понимая, как он смог прочитать ее мысли.
- Я иногда умею это делать! - продолжил Глинка, вскинув указательный палец.
- Чего, пан, вы умеете?
- Читать чужие мысли, Мария! Для этого много не нужно. Всего-то не есть жирного, сладкого и мучного в больших количествах, а еще вставать до восхода солнца и немного тренировать свое тело.
- А ложиться?
- Что ложиться?
- Можно вставать, пан Глинка, до рассвета, весь день впахивать, как заведенный, но вечером нужно обязательно с кем-то ложиться. Жить днем, чтобы наконец дождаться счастливой ночи.
- Ложиться нужно с закатом, дорогая Мария!
Глинка стал наносить взбитый крем на вытянутые корзиночки.
- С закатом так с закатом! - смирилась Мария и, глубоко вздохнув, что-то пробурчала себе под нос.
Спустя два часа пан Глинка натягивал видавший виды кафтан, подкладка которого скаталась кверху и торчала горбом; каблук одного башмака был специально немного подточен, чтобы возникала легкая хромота; войлочная шапка с пером довершала портрет бедного, но веселого пирожника.
Он шел, как обычно, держа перед собой лоток, прихрамывая на правую ногу, стуча деревянными башмаками по камням мостовой.
Горожане приветствовали сгорбленную одинокую фигуру. И дома словно оживали: по ступеням лестниц катился топот каблуков, кожаных и резиновых подошв, молоденькие пани летели наперегонки, дамы постарше выкрикивали свой заказ прямо из окон, мужчины чинно вставали в очередь.
- Пан Бонифаций!
Глинка аж вздрогнул, настолько окрик был резким и нетерпеливым. Обернулся. Перед ним стоял бледный Болен Новак.
- Я слышал его. Вы понимаете? Ну, тот, о ком мы с вами говорили!
- Молодой человек, давайте не здесь! - предостерегающим шепотом ответил Глинка. - Вы разве не видите, что кругом полно ушей?
- Хорошо! - закивал Болен.
- Вот ваши любимые, пани! Как всегда, только-только… - продолжал торг пирожник.
Болен отошел в сторону и стал терпеливо ждать, когда очередь растворится сама собой; руки его слегка дрожали, а прядь волос прилипла к влажному лбу. В каждом жесте молодого человека читалось бешеное волнение.
- Вы что, с ума сошли?! - наконец сказал пирожник, вытирая руки о льняной передник. - А ну, давайте-ка в сторонку. Что там такое случилось?
- Я его слышал. Он разговаривал со мной вчера около полуночи. Но появился караул. Я отвлек офицера и даже прошелся со стражей пару сотен шагов. К сожалению, когда вернулся, никого уже не застал.
- Вы можете описать его? - у Глинки еле заметно дернулась щека.
- Нет, он говорил со мной, стоя у меня за спиной в темноте. Мне даже показалось, что я слышу голос из какого-то другого мира.
- Вы настоящий мистик, пан Новак.
- Да что вы! Но дело в другом. Я узнал сегодня утром, что готовилась облава.
- И что же?
- А ничего. Солдаты пришли, а дом пуст. Словно кто-то предупредил их!
- Хм. Интересно, как узнали, где он прячется? Потом, вы сказали "их". Значит, с ним был еще кто-то? И кто же смог предупредить?
Пан Бонифаций закинул пустой лоток за спину.
- А что вас смущает?
- Смущает то, что кто-то идет за ним по следу и в то же время предупреждает.
- Вы полагаете, это одно и то же лицо?
- Нет. Просто по поводу слежки все более или менее понятно. А вот откуда взялись доброжелатели, да еще оказавшиеся на связи с преступниками?
- Вы считаете их преступниками?
- Не перескакивайте, пан Новак. Должен же я как-то их обозначать в нашем разговоре.
- Хорошо, хорошо.
- Так вот. Продолжаю. Тайная информация в канцелярии, получается, вовсе не тайная. Ее быстро передают нашим мстителям. А кто часто бывает в администрации и, мягко говоря, не симпатизирует нынешней власти?
- На что вы намекаете, пан Бонифаций? Да я бываю, точнее, бывал, и даже в кабинете главы города. И что?
- Понимаете, вас могут привлечь к расследованию.
- Да Бог с вами!
- Надеюсь, Он со мной!
Молодой Новак не почувствовал, что пирожник пытается сбить его с толку, переводя разговор на другую тему.
- В пыточных подвалах человек становится не подвластным собственной воле.
- Да прекратите же!
- Это вы прекратите искать с ним встречи.
- Но вы же сами мне посоветовали!
- Советовал, пока речь шла о избитых и еле стоявших на ногах пьяных рейтарах. А теперь совсем другое дело.
Глинка отмахнулся от летящего прямо в лицо кленового листа.
- Тогда я совершенно не представляю, что делать! До Божьего суда остается все меньше времени. Мне нужен поединщик, или я погибну от рук Валука, и моя сестра пойдет по миру.
- Я уже слышал вашу историю. А вы знаете еще одну новость? Удивлены, что я тоже могу кое о чем поведать? Так удивляйтесь дальше. Сегодня ночью была арестована женщина, крестьянка. Жена одного человека, которому Войцеховский чеканом проломил грудь. Человек этот, кажется, его звали Степаном Курило, умер. Солдаты пришли узнать, на месте ли их сын, поскольку поговаривают, что рядом с высоким монахом все время крутится мальчишка, отрок почти. В общем, стали навещать те семьи, в которых, по мнению следствия, могут быть обиженные. И вот такая семья нашлась. Вскоре после того, как хозяин умер, оказывается, исчез куда-то его сын. А вот куда он исчез, следствие надеется услышать от его матери.
- И таким образом выйти на самого монаха?
- Все правильно, молодой человек. Но что может рассказать бедная женщина? Она-то ведь точно не знает, где прячутся преступники. А значит, ее будут использовать как приманку. Понимаете теперь?
- Вы так искренни со мной, пан Бонифаций!
Глинка отвернулся, чтобы незаметно проглотить горький комок.
- Бросьте, Новак. Мне просто давно не с кем поговорить. Я догадываюсь, что вас интересует. Сразу скажу: нет, не видел. Только слышал, что отец увез Алисию куда-то и прячет. Еще бы. Ему есть чего бояться. Ведь если с ней что-то случится, то план по обретению чужого имущества рухнет.
- А Брецлава?
- А что ей сделается! Каждый вечер развлекается с молодыми гусарами.
- Давайте вернемся к арестованной. Вы полагаете, это хорошая приманка?
- Вашим мыслям не сидится на месте. Скачете с одного на другое.
- Я просто всем своим существом чувствую, что моя судьба как-то связана с высоким русским монахом. А как зовут ту женщину, мать мальчишки?
- Ее зовут Матрена. Скорее всего, следствие спланирует какую-нибудь публичную экзекуцию, от которой кровь заледенеет в жилах.
- А вы еще хотите, чтобы я был на стороне администрации?
- Но вы - поляк, пан Новак!
- Если у польских отцов города не хватает мозгов, чтобы изловить преступников, и они прибегают к нечеловеческим методам, то почему я должен быть на их стороне?
- Всему виной хорошее классическое образование. Такие, как вы, являются скрытой разрушительной силой любого режима.
- При чем здесь воспитание?
- При том, что оно прививает основы гуманизма и справедливости. А это не всегда идет на пользу государству. Ну, мне пора домой, дорогой Болен. Желаю вам приятного дня. Посмотрите, какое чудное утро сегодня!
Глинка задрал голову и уставился в хрустальную синь осеннего неба.
- И то верно, пан Бонифаций. Пойду, отнесу сестре ее любимые пирожные.
- Я бы советовал вам поменьше появляться на улице.
- Да что со мной будет. Ведь я нужен живым, иначе суд не состоится. Бежать мне тоже некуда. На воротах усиленная стража. И вся жизнь моя как на ладони. Остается только терпеливо ждать своей участи. Я даже не могу прийти к Анжеле, чтобы не запятнать ее семью. Представляете, сколько будет разговоров, если я…
- Не договаривайте. Я все представляю! - пирожник, прихрамывая, зашагал прочь.
В растерянности Болен смотрел на удалявшуюся спину. Он вдруг почувствовал глубокую тягу к этому человеку, настолько глубокую, что неожиданно для самого себя крикнул:
- Пан Бонифаций, если вам станет что-нибудь известно о матери того мальчишки, дайте мне знать, прошу вас!
Пирожник медленно обернулся и, приложив палец к губам, укоризненно покачал головой.
- Вы что-то спросили, пан Новак?
Болен вздрогнул. Справа от него выросла фигура караульного офицера.
- Я… я… Может быть, и так! - Болен, казалось, смотрел сквозь говорившего. - Сдается мне, пан офицер, вы сегодня еще не ложились.
- Да, так и есть. Напряжение растет час от часу. Вас интересует, если я не ошибаюсь, мать одного из преступников?
- От вас просто некуда деться!
- Служба такая! Действительно, накануне вечером приставы наведались в одну деревню и взяли под стражу женщину, муж которой пострадал от чекана пана Войцеховского; бедолаге не повезло - он умер спустя несколько дней. Следствие из этого сделало вывод, что их сын мог оказаться в банде черного монаха. Решили допросить.
- Допросить! Да знаю я ваши допросы! Пытки. Пытки. До тех пор, пока человек не признается в том, чего не совершал, и расскажет о том, о чем не имеет представления.
- Полегче, пан Новак! Советовал бы вам держаться подальше от Бонифация Глинки.
- А это еще почему? - Болен, разговаривая с офицером, старался не потерять из виду пирожника. - Он-то каким образом попал под подозрения?
- Мы проверяем всех. Никто не знает, где бывает Глинка после того, как распродает свои пирожные.
- И всего-то!
- Раньше он возвращался домой и не высовывал оттуда носа. Теперь он бывает еще где-то…
- А вы не думаете, что и у пирожника могла, например, появиться женщина?
- Мы проверили. Нет у него никаких женщин, кроме его помощницы.
- С чего вы решили тогда, что он еще где-то бывает?
- Понимаете ли, раньше некоторые уважаемые люди нашего города обращались к нему в самое разное время. И он сам всегда выносил заказы. А теперь, вот уже несколько дней, клиентов обслуживает помощница, или вообще никто не выходит. Как это понимать? Нет, мы ни в чем никого раньше времени не подозреваем. Но, согласитесь, странно.
- Идите вы к черту, пан офицер! - Болен рванул с места.
- Ну-ну… - буркнул офицер, прищурив глаз и закрутив на указательный палец кончик отвисшего уса.
До Болена вдруг дошло, что пан Бонифаций - совсем не простой пирожник, за которого он себя выдает. Озаренный этой мыслью, молодой человек побежал в сторону площади, где мелькала в толпе спина Глинки. Но, оказавшись посреди людского моря, он потерял свою цель. Громко чертыхнувшись и топнув каблуком, Новак бесцельно побрел по Успенской улице, которая вела под уклон к собору.
ГЛАВА 11
- О, я вам очень признательна, пан Бонифаций!
- Не стоит благодарностей, пани Агнешка! Я очень дорожу тем, что могу сделать для вас что-нибудь приятное!
Пирожник стоял за спиной девушки, глядя на позолоченный солнцем изгиб нежной шеи.
- Как это не стоит! Вы ведь никому на дом не приносите ваши замечательные творения!
- Да, это не совсем в моих правилах. Обычно это делает Мария!
- У меня нет сил сдерживаться, поэтому я ем прямо при вас. Но не могу при этом не отвернуться. Мне стыдно!
- Ешьте на здоровье. Меня невозможно смутить.
Глинка легонько подул девушке на макушку.
- Ой, что это? - Агнешка поежилась.
- Что вы имеете в виду?
- Не прикидывайтесь, пан Бонифаций!
- Я тоже увидел, как у вас на макушке шелохнулись волосы. Наверно, ангел поцеловал.
- Ангел! Хм. Тогда у него очень теплое прикосновение. А я всегда считала, что ангелы несут прохладу небес.
- Даже у жителей неба иногда просыпаются чувства, от коих их кровь начинает двигаться быстрее.
- Разве у ангелов возникают человеческие чувства? Мне кажется, они ощущают к людям нечто иное, более рассудочное, что ли!
- Вы ведь сами только что убедились!
- Ай-яй-яй! - Агнешка погрозила окну испачканным кремом пальчиком, продолжая стоять спиной к собеседнику.
- Я двадцать лет делаю пирожные, и вот сегодня награда нашла меня! - Глинка наклонился за якобы нечаянно оброненной монетой и поцеловал мыс агнешкиной туфли.
- А это тоже ангелы?
Пирожник поднял голову и увидел чуть влажные синие глаза девушки.
- Я бы очень хотел, чтобы это были именно они! - произнес Глинка, пряча взгляд.
- Да встаньте же вы наконец лукавый шутник! О… постойте. А вы носите парики, пан Бонифаций? Я хочу предложить вам подарок. Дело в том, что Болен не надевает почему-то. Я сейчас, мигом!
Агнешка упорхнула в соседнюю комнату. Было слышно, как она роется в шкапе.
- А, вот, нашла. Нашла. Прикиньте, пожалуйста!
Девушка сдернула с головы пирожника его дурацкую войлочную шляпу и ловким движением водрузила черный парик.
- Ой, что это?.. - она попятилась, прижав тыльную сторону ладони ко рту. - Вы так похожи на…
- Я не могу принять ваш дар! - перебил ее Глинка, вяло снимая с головы парик. - Простите, пани. Не могу. Я всего лишь бедный пирожник, и мне такие вещи ни к чему.
В его глазах заблестели две одинокие слезинки.
- У меня к вам небольшая просьба! - Глинка вытащил из-за пазухи конверт. - Прочтите это, но только тогда, когда меня не будет! Обещайте!
- Вы… вы плачете!
Агнешка попыталась приблизиться, но пирожник сделал два шага назад и резко развернулся.
- До встречи, дорогая Агнешка! - бросил он через плечо, и деревянные подошвы застучали по скрипучей лестнице.
- Пан Бонифаций…
Агнешка перевела взгляд с открытой двери на недоеденное пирожное, а потом на конверт, который лежал на трехногом табурете.
***
- Пани Мария! - караульный офицер жевал табак, обнажая темные зубы.
- Хоть бы выплюнули вашу мерзость, когда разговариваете с пани! - Мария вытерла руки о передник и подбоченилась.
- Я не с ухаживаниями к вам пришел, а по долгу службы!
- Службы?
- А вы, конечно, ничего не знаете?
- Ну, смотря о чем вы…
- В городе орудует банда негодяев, один из них высокий человек в монашеской рясе.
- А при чем тут пан Глинка?
- Не перебивайте, пани Мария.
Мария придала голосу подобающую жесткость.
- Вы бы сами назвали ваше имя для порядку. Почем я знаю, может, вы тоже переодетые преступники!
- Друджи. Друджи Яновский. Честь имею.
- Вот теперь продолжайте.
- Извольте. Приставы не могут изловить бандитов, потому что им кто-то помогает избежать ловушки. Вот мы и обходим дома для того, чтобы узнать, где хозяева.
- Уж не думаете ли вы, что пан Глинка, который занят только пирожными, как-то может способствовать?
- Мы ничего не думаем. Мы всего лишь хотим убедиться, дома ли хозяин?
- Ладно. Сейчас позову. Он наверняка отдыхает во флигеле или на другом конце дома. Не припомню, чтобы мой хозяин куда-то выходил после заката.
Мария развернулась и зашагала в глубь жилища по темному коридору.
- Пан Глинка!! Пан Бонифа-а-ций! Вы где?
И уже себе под нос:
- Черт бы их всех побрал! Хоть бы раз пришли к женщине по настоящему делу. А то колобродятся по своей чертовой службе.
Ворча, Мария вышла во внутренний двор и направилась во флигель. Но там было темно и пусто, как в церкви под скамейкой. Тогда она заглянула на веранду, но и там никого не обнаружила. Медленно стала подниматься на второй этаж. "Пан Бонифаций, куда же вы запропастились?! У меня нет столько сил, чтобы прыгать по этим придурошным ступенькам!"
- Не смогла найти! - всплеснула Мария руками, вновь оказавшись лицом к лицу с караульным офицером. - Ничего не понимаю. На него такое поведение совсем не похоже.
- Вот и я о том же, пани Мария! - поднял указательный палец Друджи Яновский.
- О, ничем не могу помочь! - пожала плечами женщина.
- Ну ничего. Сейчас такое дело замышляется! Они сами вылезут из берлоги.
- Вы о чем, пан офицер? А давайте я вас угощу стаканчиком прелестного вина? Не откажетесь от галльского? Сделано по старинным рецептам.
- О, говорят, его пили древние римляне! Я и впрямь утомился. С удовольствием передохну.
- И солдатики ваши чуть отдохнут.
- И то верно, - Яновский подмигнул Марии и, повернувшись к солдатам, скомандовал отдых.
- Тогда прошу в дом. У меня тоже есть своя половина. Только у меня одна маленькая просьба…
Мария наклонилась к офицеру так, чтобы он оценил пышность ее груди.
- Не думаю, что боевой офицер не сможет удовлетворить просьбу такой милашки.
- О, боевой. А на каких фронтах, извольте спросить?
- На самых разных. И на этих тоже… - Друджи еще раз подмигнул Марии.
- Заходите скорее. Зачем беседовать при посторонних ушах! - хохотнула пирожница и потянула мужчину за рукав.
Они вошли в дом. Мария провела офицера в гостиную и усадила на мягкий стул.
- Вот! Отведайте то, что пили, как вы сами только что сказали, эти ваши римляне.
- О, и впрямь, поразительный вкус. Но мы ведь не будем долго засиживаться в гостиной?
- Какой вы нетерпеливый. Я все-таки дама, и мне нужно чуть-чуть подготовиться.
- А о какой просьбе вы говорили? Исполняю любую! - Друджи заерзал на стуле.
- Еще стаканчик? А впрочем, оставлю вам кувшин. Пейте столько, сколько влезет. А я быстро.
Мария исчезла в уборной. А офицер опрокинул залпом стакан и потянулся за добавкой к кувшину. Через несколько минут он был изрядно подвыпившим и готовым на подвиги.
- А вот и я.
- Иди ко мне, моя страсть! - Яновский обхватил женщину за необъятную талию, резко притянул к себе и усадил на колени.
- Люблю дерзких и сильных!
- А я люблю податливые персики.
- Персики! Так бери их, мой победитель! - Мария выпростала грудь и подставила ее под поцелуй. - Ах, да, да. Еще сильнее. А теперь неси меня в мою комнату.
Яновский взял Марию одной рукой под колени, а другой под плечи и с большим трудом оторвался от стула.
- Любишь кататься, люби и саночки возить! - сказала пирожница задыхающимся голосом.
- Тяжела ноша, да пригожа! - Яновский на полусогнутых ногах понес Марию в спальню.
Там, бросив ее на кровать, он задрал юбки и жадно стал целовать пухлые, покрытые складками жира бедра. Потом сорвал с себя одежду и, навалившись всем телом, вошел в нее. То ли алкоголя в крови было недостаточно, то ли желание было столь сильным, а тело Марии сладким, словно самое лучшее пирожное, но Друджи быстро кончил, задергавшись в блаженстве всем своим худощавым телом, чем сильно расстроил партнершу.
- А еще боевой офицер! - сморщила нос пирожница.
- Это еще не конец! Обещаю исправиться! - Друджи был уязвлен и желал ответить достойно. - Вот только еще вина. Больше вина. И тогда я буду бесконечен. Обещаю.
- Я совсем не против! - заулыбалась довольная Мария.