Другой, чуть позади, с лицом приятным
И с носом, что так странно заострен -
Он также рай в вине находит знатном.То фьезоланский пастырь, носит он
С собою чашу для причастья всюду,
И капеллан с ним рядом, сер Антон.
Привержены священному сосуду,
Они не разлучатся с ним, поверь,
О прочих говорить тебе не буду.Всегда он с ними будет, как теперь,
В какой бы край они ни заходили,
Стучаться будут с ним в любую дверь.Когда же упокоятся в могиле,
Положат с ними эту чашу в гроб,
Чтоб и по смерти радости вкусили.Пусть завещание составит поп!
Но видишь, все они остановились,
Стал проповедовать монаший скоп.Созвать своих каноников потщились,
И братья все обстали их кружком,
Меж тем плащами добрыми покрылись,Ему же чаша служит колпаком".
Капитоло II
Стыдясь отчасти и смеясь отчасти,
На них взирал и слушал речи те
Я словно тот, кто у мечты во власти.Как вдруг, томясь от жажды, в маете,
Один промчался мимо той дорогой.
Я вмиг его узнал по хромоте.К нему воззвал: "Постой, о быстроногий,
Едва ль поспеет за тобою пард,
Помедли здесь со мною хоть немного".Тот бег замедлил, свой уняв азарт,
Как конь, который сдержан узденицей.
И я ему: "Путь добрый, Адовард!"
А он: "Меня так звать уж не годится,
Впредь жажда имя мне, она дана
От Бога людям, в пору ль усомниться:Столь ценна, благородна и славна;
Наш диспут ныне прения возбудит,
Сомнения возникнут в нем сполна.Коль жажда к питию изрядно нудит,
То сладостна она, я признаю,
На том и решена дилемма будет.Я жажду натуральную свою
Унять вовек, пожалуй, не сумею,
Она всё крепче, сколько я ни пью,Подобно баснословному Антею,
Что, падая, вновь набирался сил,
Чем больше пью, тем паче вожделею.Поскольку жажды погашает пыл
Природная вода, не пью я воду,
Лишь вкус вина мне неизменно мил.Вином упьюсь, забуду я невзгоду,
Как прежде пил, так буду пить и впредь,
И выше блага я не ведал сроду.Ты можешь по башке меня огреть
Дубиной, коли жаждать перестану,
Пусть смерть тогда меня поймает в сеть!"Он в гневе говорил и, верно, спьяну,
Я слушал, преодолевая стыд;
Тут обратился Бартоло к буяну:"Где голос потерял ты, паразит?"
И тот с трудом ответил: "В Сан Джованни,
Приорство там немало мне вредит.
Как удержаться, если я на грани,
От этого треббьяно? Весь горю,
Раскаяния чужд и покаяний.Ничем я не обязан алтарю,
И коль умру, не будет сожалений,
Не будет сожалений, повторю.Мое искусство – путь к могильной сени,
Смерть от него – венец всех дней моих".
Сказав, умчался точно ветр осенний.Тут следом шедшего узнал я вмиг.
Как прочие, он также шел в угаре,
А пил обыкновенно за двоих,С власами редкими и склонный к сваре.
"О Грасселино, – речь была моя, -
Ты честь и слава дома Адимари,Что, в путь пустился ради пития?"
И он мне: "Не дивись, что будто крылья
В пути столь долгом обретаю я.Проделал бы легко и сотню миль я
Такого ради, не почтя за труд".
Смолк и помчал, удвоивши усилья.Я – Бартолино: "Посмотри, кто тут.
Скажи скорей о тех двоих, что следом,
Средь толчеи немыслимой, идут".И тот: "А первый что, тебе неведом?
То Папи, родич мой; смеется, вот:
Он весел как всегда перед обедом.Он вдвое больше заливает в рот,
Чем друг его; второго же, что сзади,
Как не узнать? В паландре он идет.
Ему бы стяг вручил я чести ради,
В питийственных делах он командир,
Как рыцаря почтить его бы кстати;Стяжал он славу, выиграв турнир.
То Пандольфино, муж достопочтенный,
Столь храбро пьет он, что дивится мир".Я честь ему воздал самозабвенно,
С почтеньем сняв свой головной убор,
И тот, как резвый струг, промчал мгновенно.И вот он припустил во весь опор,
Ни шляпой не покрытый, ни беретом,
А был разгорячен и больно скор."Скажи о бегуне мне пылком этом,
Вот-вот, глядишь, он перейдет на рысь".
"Антон Мартельи – вижу по приметам:Алеют щеки, губы запеклись,
Нос у него лиловый, ноздреватый;
Бутылки, склянки все ему сдались.Ужель не помнишь, каково он в Прато,
За зверем мчась, однажды нашумел
И поднял куропаток сонм пернатый?И то, что он нимало не скорбел,
Когда была украдена одежа
И полть всего, что до того имел?""А что за пьяная, скажи мне, рожа
Косит сейчас на тот и этот глаз?"
И он мне: "Такова, должно быть, кожа.То Симончино Бьянко, дуропляс,
Шута на свете нету бесшабашней,
Вот левой, правой машет, разойдясь.Его стихия – кутежи и шашни,
Он сводник преотменный, хоть куда,
Кабак ему милей, чем кров домашний"."Кто тот, что с персиком идет сюда,
Тем самым обонянью угождая,
Хоть нос у самого забит всегда?""То Дзута, он портной, и пил бы, знаю,
Он только носом, до того упрям,
При этом ничего не отвергая.Но в нашем стане это стыд и срам,
Грех против жажды, коя сводит челюсть!
Как вздумает, так пьет он тут и там.Когда же пьет, болтает так, что прелесть:
От скуки всем томиться суждено,
Словцо пускает, вовсе не прицелясь.Идет в Рифреди с нами пить вино,
Напьемся вдоволь, я тому порукой,
С собой прихватим бочку заодно,Такой запас не будет нам докукой.
Вот Кандиотто Теджиа при нем,
Так любит, что ведет его за руку;Ночь в лавке скоротают за вином".
Капитоло III
Закончил Бартолин повествованье,
И так как время мчится и не ждет,
Он обернулся, молвив: "До свиданья".И я ему: "Постой, так не пойдет!
О прочих удостой меня ответом,
Чтоб каждого узнал я в свой черед.Кто этот щеголяющий беретом
И кто на плечи скинул капюшон?"
И он: "Скажу, раз просишь ты об этом.Вон видишь, тот, кто счастьем упоен -
Бертольд Корсини, друг мой закадычный,
Стаканами размахивает он.Так пьет он, что мочу струит прилично,
Хватило бы для мельничных колес;
Идет он, видишь, с сыном как обычно.Сынок-то возраст нежный перерос,
В нем зримы несомненные задатки:
Отменный весельчак и виносос.Привил отец ему сии повадки
И рад успехам выучки своей,
Ведь ученик смекалистый и хваткий"."А кто до подбородка и ноздрей
Распялил губы, как в огне недуга?"
"Скоссину, – молвил тот, – узнай скорей, -Ему совсем не от падучей туго,
Он так сугубой жаждою приперт,
Что идиотом выглядит пьянчуга"."А кто это средь буйственных когорт
Проходит как нагруженное судно,
Когда маячит вожделенный порт?Шатается, и кто он, вижу смутно,
Но явно жаждет клюв свой обмакнуть".
И тот: "Исполнить просьбу мне нетрудно.Как тот, кто к цели довершит свой путь,
Так он, достигнув лучшего причала,
Шатнется так, чтоб жажду пошатнуть.Он без вина подпорченный и вялый,
Припомни-ка Филиппо старика,
Он снова млад, как зазвенят бокалы".К нему я ухо развернул слегка,
И он продолжил, видя, что хочу я
О новых всё узнать наверняка.Так начал: "Я твое желанье чую,
Его читая на лице твоем,
Всех на словах подробно опишу я.Вот шестеро, гляди, идут рядком,
Как ловчие, на след напавши четкий;
Все меж собою связаны родством.Здесь Никколо ди Стьятта посередке,
Стать уксусом вину вовек не даст,
Тотчас оно в его исчезнет глотке.Дьячетто справа, тоже пить горазд,
Великий труд он молча совершает
И, как верблюд, волочит свой балласт.Спинельи ошуюю выступает,
И верится, что разом он сожрет
Чего и пара бочек не вмещает.Кто сбоку, Джулиан Джинори тот,
Покажется, что щуплый он и тощий,
Но также до отвала ест и пьет,И не смотри, что сух он точно мощи,
Ведь для него бочонок осушить,
Как станет дело, ничего нет проще.И тот вот, за троих привыкший пить,
Коль не узнал, так то Джован Джунтини,
В застольях у него безмерна прыть.Но о вине ты много слышал ныне,
Примеров хватит. Слева же от них
Идет Якопо твой де Марсуппини.Хоть он и старше, знаю, остальных,
Всё ж больше жаждет, мы б его не смели
Звать хилым средь баталий питьевых.Кто близ него, не видишь неужели,
Едва волочит он за шагом шаг?
То, я тебе скажу, Толстяк Спинелли!Смотри, сколь отвратителен жирняк,
Вразвалочку ходить ему приятно.
А шуму-то наделал, знаешь как?Ночной колпак (ты слышал, вероятно)
Из хлопка он напялил перед сном,
А утром снять не мог его обратно.Зато мастак он тешиться вином,
В нем жажда день-деньской когтем скребется,
Наверно, ты сочтешь его глупцом.К цветку пчела так рьяно не метнется,
Как он, учуя Вакха, к питию,
И жрет он так – уму не поддается;В утробу ненасытную свою
Сыр, яйца, рыбу, мясо вполовину
С травой кидает, взяв в пример свинью.Другой, что грязью так измазал спину,
Не тоньше будет, пьянству отдал дань,
Без хлеба жрет свою он мешанину.И он Толстяк степенный, важный, глянь,
Он знает толк в вине и поросенке
И ввек не пьет, коль не налито всклянь.
На третьего взгляни, идет в сторонке:
Столь жирный не уместится в гурьбе,
В искусстве нашем он умелец тонкий.Стеккуто оный, ничего себе!
Так пьет он в "Драгончино", что могу я
Едва ли описать, скажу тебе.Наклюкавшись, тотчас на боковую,
Храп у него такой, такая вонь,
Не выдержишь, ну право, ни в какую.Ещё всегда потеет, словно конь".
Капитоло IV
Всё на Стеккуто я смотрел, обжору,
Когда мой вождь: "Коль не обгоним их,
То к шапочному мы придем разбору".Я подождать просил его в тот миг,
И просьбы так подействовали, к чуду,
Что слышал он приказ в словах моих.Сказал он: "Я не против, жду покуда.
Но чем скорей отпустишь ты меня,
Тем больше я тебе обязан буду"."Коль тяжко промедленье, – молвил я, -
То ты ничем не будешь мне обязан.
О толстяке велась уж речь твоя".И после шедший сбоку им указан,
Он великана мне напоминал,
На муле ехал, весь как будто связан.Я с удивленьем на него взирал -
Мессером Пьеро издали казался,
Но Бельфраделло после в нем узнал.Спросил я: "Бартоло, ты б мне признался,
Нелепо так скакать какой резон,
Почто он к остальным не приравнялся?"Наверно, потому, что носит он
Столь длинные одежды, видно сразу:
Не вместится в идущий легион;Иль потому, что сумка до отказа,
Иль потому, что отроду лентяй,
Иль потому, что у него проказа.По виду, важных дум в нем через край,
Но ты не верь, на эту мнимость глядя,
Он глупое созданье, так и знай.Он пьет как царь, всё время при параде,
И пьют, пожалуй, элегантно столь
Лишь в папской курии, не в нашем граде.И всё же так идти ему позволь,
С ним не захочешь и водиться даже,
Узнав, что он глупец и полный ноль.Вон видишь, тот, в грязи, как будто в саже,
Разжирей, как болван на карнавал?
Прославленный почтарь твой, дель Бантаджо.Таверна у него, но в ней развал:
К исходу года осушит глотками
Запас тот, что на всех приберегал.И то же в "Обезьяне", "Фиге", "Яме":
Мальвазии невиданный расход,
И также в "Кандиотто" временами.Когда пакет с письмом порой придет,
Что ражими торговцами доставлен,
Пьет с ними он за адресата счет.А вот смотри, шатается, подавлен,
Чуть позади зигзагом правит шаг
Тот, кто как истый пьяница прославлен -Стефано-маклер; сразу вдрызг мастак
Напиться он, и во мгновенье ока;
В пруду и рыбка не проворна так.И не иначе: как взойдет с востока
Светило дня, лучами озарив
Весь мир наш и привольно, и широко,Так он уж пьет, расслаблен и ленив;
Когда ж садится солнце, возле кружки
Лежит как хлам, не мертв, но и не жив.Вон трое в предвкушении пирушки
Бегут за ним". – "Отколь? – "Из Погребка!
Как свиньи, что кидаются к кормушке.Родные братья, не узнать пока!
Один что сойка, что сороки двое,
И пьют как их отец, наверняка.Когда за стол они садятся трое,
Учтивее не встретишь ты людей,
И дивно красноречие такое.Матвей Стьяттезе – тот, кто всех худей,
Покажется, что с виду он усталый,
Но это всё обман, уразумей;Тот, кто из ямы вылезает, вялый,
Соломинкой не сдержан никакой -
Толстяк мессер Паголь, питух бывалый.И каждый мучим жаждою такой,
Что осушили б всё, как супостаты,
На засуху обрекши мир земной.А третий с ними – грамотей завзятый,
Он в теологии на высоте,
Стал доктором, ведь помогли ребята.В мученьях обретал познанья те,
Спасителю тем самым подражая,
Который "Жажду!" молвил на кресте;Нам сердце будто надвое взрывая,
Порой он проповедует, своим
Тяжелым шагом через боль ступая.Он ест и пьет подобно тем двоим,
В его цитатах Августин Блаженный
Цветет, как и Святой Иероним.Знаток латинян, греков совершенный,
Он ведает, как ширится внутри
Телячий жир, как пить вино, отменно.Бригадка, хоть вспотела, посмотри,
Свои изрядно глотки просушила,
Спасет литровка лишь, а то и три.Все вялые идут, угасла сила,
Но знают, что лекарство обретут
И из горла загасят бед горнило.Пускай же с Божьей милостью идут".
Капитоло V
Как зоркий ястреб на охоте птичьей
Бросает с неба взор на резвых псов,
Что кинулись за сбитой им добычей,Так вождь на них смотрел и был готов
Процессию нагнать, откинув бремя
Всех объяснений и докучных слов.
Сказал он: "Друг, летит нещадно время.
Глоток едва ли тот урвет себе,
Кто не примчится во время со всеми.Коль каждого решусь назвать в гурьбе,
То стану я болтать как балаболка,
И дня не хватит, я скажу тебе.Вон вижу: сер Настаджо, волей долга
Тебе его успею показать,
Но как назло он ходит слишком долго.Эй, сер Настаджо, времени не трать!"
Услышав, тот приблизился со смехом
И к Бартоло: "Что хочешь ты сказать?""Ах, сер Настаджо, ты своим неспехом
Убьешь меня, поведай кой-о-ком".
И увенчалась просьба та успехом.Сдержал я нетерпение с трудом
И молвил: "Сер Настаджо, я тут новый
И мало с кем в толпе еще знаком".И тот в ответ: "Отрады, право слово,
Нет большей для души моей простой,
Чем счастье удовольствовать другого.Как вышел за предел я городской,
Так рассчитал дорожки все прямые
И здесь могу беседовать с тобой".Пока он рек, увидел впереди я
Две башни, кои двигались; теперь
Я понял, что не знаю, кто такие.И, обернувшись: "О, удостоверь, -
Вождя я вопросил в недоуменьи, -
То человек идет иль некий зверь?"
И вождь на это: "Брось свое сомненье,
Хотя и рослы свыше всяких мер,
Всё ни к чему здесь будет опасенье.Тот, кто рябой, зовется Уливьер,
Другой же Аполлон твой Бальдовино;
Разнятся ростом, пьют же всем в пример".Когда второй приблизился детина,
Мой вождь ему: "О милый Аполлон,
Остановись, помедлить есть причина!Моей перечить просьбе не резон!"
Тот нам промямлил что-то заикаясь,
Не разобрали то ни я, ни он.Пока смотрел на них я, развлекаясь,
Обильно харкнул первый баламут,
Так звучно, что доселе слышу, каюсь.И вождь мой: "Видишь, сколь скопилось тут
Великой жажды; какова ж блевота,
Когда они сполна в себя зальют!Не пустяки, а памятное что-то,
Смеяться чтоб над ними иль болтать,
Не трать же времени". Но мне охота,Читатель, об одном тебе сказать,
И не дивись, мала моя отвага,
И, верно, было б лучше промолчать.Как встарь, когда сошла на землю влага
Плевком громадным на эмаль песка,
С водою жар сопрягся, и на благоВерховной силой, шедшей свысока,
Лягушка зародилась в той водице,
Так вот теперь явилась из плевка.
К нам обернулся Уливьер и сице
Промолвил: "Мне б нутро ополоснуть,
Чтоб булькало слышнее". "Ох, тупица!"Две тени те, помедлив с нами чуть,
Возобновили шаг свой великаний,
Исчезнув с глаз как молнье не блеснуть.Тут вождь мой указал мне взмахом длани
Другого, что был в кляксах от чернил.
"Нотариус, – спросил я, – друг писаний?""Нотариус, – Настаджо подтвердил, -
А что он, коль исправно подкрепится,
Не будет пьян, я б споры не водил.Нотариальный акт им сотворится,
Какому Киприан иль Россо рад,
Хоть смыслом здравым там не пахнет, мнится".Позвав, расцеловав его двукрат,
Промолвил вождь: "О сер мой Доменико,
Как мыши – сыр, так ты мне дорог, брат.Держать тебя не стану, поелику
Идти поспешней жаждешь и быстрей,
А этой речью сбит ты с панталыку".И, не ответив, удалился сей.
Вот пятеро как воедино слиты,
Один известен "тихостью" речей.Как свиньи, кои с пастбища к корыту
Бегут, чтоб мешку жадно похлебать,
Так те спешили к цели деловито.Как только к нам приблизились все пять,
Один промолвил: "Бог да будет с вами!"
Вождь крепко поспешил его обнять.
Уж прочие подобными словами
Хотели нас приветствовать, но тот
Опередил всех красными речами.И сер мне, от смешка прикрывши рот,
Шепнул на ухо: "Это Строццо смелый,
Болтал еще в утробе, словоплет.Скорее скажет "голова без тела",
Где б надо "срубленная голова",
И спорить с ним – бессмысленное дело.Обычно вздорны все его слова,
А выпьет – складно вяжет он глаголы,
Признаюсь, что молва о том права.Глядишь-глядишь, русло благой Терцоллы,
Пока он будет пить и говорить,
Иссохнет, как в июле суходолы.А тот, кто мчится обок во всю прыть,
Не скажешь: "выпьет", скажешь: "в миг единый
Всё залпом поспешит в нутро залить",Среди гуляк он прозван Белландино;
Вот Читто, Торнаквинчи и Паккин
Идут навстречу бравому Джунтино.Закал у всей компании один:
Вдрызг вечно пьяны, только заявляют,
Что знают средство ото всех кручин.Между собою споры затевают,
Но вот судья, что примиряет всех,
Хоть и не в меру горячи бывают.И мне не удивителен твой смех", -
Так вождь мне. После ж: "Ну пора, до встречи!"
Оратор молвил и пустился в спех.
И я, и вождь, как бы лишившись речи,
Держали нить беседы что есть сил,
Как будто были там, где недалечеСвергает воды величавый Нил.