Капитоло VI
Как колокол, коль бить в него устанут,
Еще звенит, гуденье ж таково,
Что звук окрест на много миль растянут,Вот так и Строццо уши до того
Нам оглушил своею речью странной,
Что слышать не могли мы ничего.Когда очнулись, были как болваны,
И видим: двое, жаждая, спешат,
Слуга за ними, как один, все пьяны.И вождь: "Столь предан не был и Ахат
Энею, как Беторию Антону
Сей Пекорачча, и слуга, и хват.Так пес за зайцем не бежит по склону,
Как на охоте за дичиной он,
И угождает кушаньем патрону.Слугой доволен названный Антон,
Роняет слюнки, ждет и не дождется,
А как он ест, и молвить не резон.Когда Фортуна тылом обернется,
И Пекорачча неугоден вдруг,
Бедняга дуралеем остается.А о питье их не скажу я, друг,
Считай, что вдвое больше жрут, и впору
Дивиться их обжорству всем вокруг.
И вот их родич, только разговору
О нем не стоит время уделять,
Не мог ты не признать сего обжору!В искусстве нашем браво, так сказать,
Труда, науки долгою стезею
Сумел он совершенство достигать.Еще, наверно, диспут вел с тобою
О Бельфраделло Бартоло, а он
Стал доктором поутру за едою.Аньол Бандини: столь пригож, учен!
Хоть жирный, а в проворстве искушенный,
Идут с ним Пекорачча и Антон."А кто за ними, думами стесненный,
Поведай мне, – я у вождя спросил, -
С лицом багровым, потом орошенный?"Вожатый мне на это возразил:
"Не думай, что багровый он, себе бы
Ошибку я сегодня не простил.Как для овечки травка вместо хлеба,
Так мой Арриго пьет; лицо, гляди,
Горит в вине божественном, как небо"."А кто это немного позади,
По виду он точь-в-точь тупая кляча,
Глазища совьи, челюсть впереди?""Да то от моны Бетты, твой ди Баччо,
Коль за столом узришь, каков гурман,
Сужденье поменяешь, не иначе.Он в паразитстве преотменно рьян,
Слывет матерым, истым оглоедом,
И в лазарете б жрал он, был бы зван.В питийстве долог счет его победам,
Такого б каждый опознать сумел…
Но не обижу я того, кто следом:То в незакатной славе Боттичелл,
То жадный, ненасытный Боттичелли,
Пред ним и муха будет не у дел.Забуду ль болтовню его ужели!
Коль на пирушку кто-то позовет,
Глухим не остается пустомеля:Чуток он только приоткроет рот,
Не как во сне, а ловит что попало,
Обратно с полной бочкою идет.И для него стыда как не бывало,
Жалеет лишь: мол, шея коротка,
Ему бы как у аиста пристала.Он сытым не бывал наверняка
И с новыми гостями остается,
Проглоченное раструсив слегка.Утроба же вместительней колодца,
Ты б видел! Груз не вынесет такой
И судно, что на запад понесется.Но всё о нем; скажу о паре той,
Что вон идет ко сбору винограда,
Глянь: доблестью одарена с лихвой!Вино им как проклятье и досада,
Один из ненасытных тех томим
Тоской о том, что не пришла награда.Не смотрят прежде чем упиться в дым,
А лучше б на вино смотреть повесам;
Приятель то, Ридольфо Лотти с ним.Приятель наш слывет прямым балбесом,
Под самый вакханалии финал
Прибавил двадцать восемь фунтов весом!И что за диво, коли не снискал
Награды он? Стыжусь за проволочку,
Что он не венчан, словно в карнавал.Другому же в одну приснилось ночку
(Под утро снится правда лишь одна),
Что, мол, не каплю вылили, а бочку.Коль ярые враги они вина,
То и вино им тоже ворог ярый,
Чей горний пыл бьет в голову сполна.Инжир, черешня – для гонимой пары,
Всё, что не даст отменного питья,
И каждый млад, вино ж – напиток старый".К благому серу обернулся я:
"Скажи еще про пару мне другую,
Что рядом села", – речь была моя.И вождь на это: "Уж толпа вплотную.
Без пояса, то Пиппо Джуньи мой,
Он медлит, удаль потеряв былую.А Пандольфино с ним идет четой,
В игре нелегкой лук он распрямляет,
Спускаясь к дяде, что в питье герой.Он фунт вина отнюдь не презирает
И в вакховых сраженьях верховод,
С достоинством ту должность исполняет.Их жажда – не огонь, что сено жжет,
Не ложный пыл Бертольда, а природный
Великий жар, что силой всё возьмет.Тот Пиппо истребитель превосходный
Вина: так им зальется удальски,
Что из башки выходит жар свободно;И оттого в поту его виски".
Капитоло VII
Уж подходило солнце понемногу
К черте полудня, поглощая тень,
Как будто близилось к возку и рогу.Народу прибывало: всем не лень!
Не столь густы муравы полевые,
Сколь толпище, что шло к Мосту в тот день.Там были кривоногие, хромые,
Кто косоглазый, кто паршой порос,
Припадочные, хилые, блажные;Одни, как херувимы, цвета роз,
Другие грыжу подвязали туго;
Вот веки рваны, вот приплюснут нос;Пятнадцать или двадцать из их круга
Стаканы в охладителях несли,
Шли вместе, натыкаясь друг на друга.Я также видел: перед нами шли
И те, что давят виноград удало.
Что было дальше, каждый мне внемли.Один с другим судачили, но мало:
Как будто море, где за валом вал,
Бурлящая толпа их оттесняла.Когда мы подошли, их вождь узнал
И подмигнул, тая в устах усмешку;
"Да здравствует бригада! – им сказал. -Как хорошо вверху быть и в потешку,
Пред сбором винограда, пить вино,
Глотая залпом или вперемешку!"Один ему: "Поешь ты мудрено".
Он говорил с трудом, слова глотая,
И после как отрезал: "Хватит, но!"Обнять затем пытался краснобая
И прянул, но отброшен был волной
И обнял тех, кто рядом шел, у края.Так пес, плывущий чрез поток речной,
Против теченья метит, но впустую,
Несется вниз, влекомый быстриной."О сер, мне назови его, прошу я,
Чтоб не стоял я точно дурачок".
Так я, и вождь измолвил речь такую:То Люпичин Тедальди, мой дружок,
Ему я подмигнул, узрев при этом
Укропа на главе его пучок;Багровый лик, глаза искрятся светом,
И на ногах стоит нетвердо он,
Но слушай, что он делал этим летом.В жару, когда цикадный слышен звон,
С бригадой вместе (за столом сидели!)
Им был потоп нещадный учинен.Все выплыть со стаканами сумели,
Лишь о своем стакане он грустил
И вышел налегке, без груза в теле.Прискорбно прерван пир застольный был,
И сделалось причиной общей муки,
Что кто-то громко ветры испустил.Под бульканье воды, под злые звуки
Воздвиглась буря; словно решето
Стаканы стали, не возьмешь и в руки.Поднялся Люпичино и на то
Соседу сбоку молвил в раздраженьи:
"С тобою впредь не сядет уж никто.Свершил бы ты такое прегрешенье
При древних предках, какова тогда
Была б расплата за твое смерденье?"И тот ему: "И поделом беда:
Фасоли на обеде съели груды.
Вестимо, вздулось (ни к чему вражда!),А жажду не залить из той посуды".
Тут Бенедетто слово взял, пия:
"Отец – вино (он молвил), и не чудо,Что дети мы его, одна семья,
И значит, нам не след пылать враждою.
С тобой поспорю, Леонардо, я:В вино коль погрузишься с головою,
То и наружу ты вино прольешь,
А жажду погашают и водою".Так он сказал, и пыл угаснул сплошь,
Все утешали Люпичино следом:
"Ты, Бенедетто, – молвили, – хорош".Антею он (тот был его соседом):
"Ты пей из рук моих, я из твоих,
Ведь без вина и добрый лад неведом".Так вскоре воцарился мир у них,
И знай, что с Геркулесом-Люпичино
Антей на пару выпил в тот же миг.Как ястреб, нападая на дичину,
Царапает глаза, ее слепит,
Таков был Бенедетто-молодчина.Мгновенно пробудился аппетит,
Не нужно ни укропа, ни фасоли,
Лягушек, крабов всяк вкусить спешит.– О них не стану говорить я боле".
Сер "с Богом!" их напутствовал засим,
И те пошли так быстро, как дотоле.И тут я повелел зрачкам своим,
Чтоб "лучника" другого созерцали;
Растрогался мой вождь тотчас пред ним,Обнять пытался в жарких чувств накале
Цедителя того, не преуспел:
Им животы обоим помешали.Три раза он обнять его хотел,
Три раза простирал к нему он длани,
Три раза только тронуть грудь сумел.И молвил: "Как толкуют горожане
Из окон, на углах между собой,
Поговорим о том вот, кто в сутане.То стийский пастырь, милый, дорогой!
Из Казентино вышел он, конечно,
Чтобы вина залить в себя с лихвой"."Ты прав отчасти, – отвечал нам встречный, -
Иду я в баню, чтобы наверстать
Ту жажду, что утратил бессердечно.Хоть за двоих привык я выпивать,
Но (прежде не было) во мне застряло,
Едва глотков я сделал двадцать пять.Я принял в Казентино средств немало,
Но снова возвратился диабет,
И тысяча лекарств не помогала.Затем-то и спешу другим вослед,
Чтоб лихорадку обрести в итоге,
И жаждою да буду я согрет!И всё ж не вышло – я теперь убогий,
Земная жизнь, твои постылы дни".
И сер: "На половине ты дороги;То, что утратил, Бог тебе верни!"
Капитоло VIII
Как с молоком, уже прокисшим, кадка
Колеблется, трясется так и сяк,
Когда ее несут походкой шаткой,Так у попа, что шел вперекосяк,
Потряхивались полушарья зада,
То высоко, то низко, бряк да бряк.Как юноша стакан несет с бравадой,
В вино свой цепкий ноготь погрузив,
Загнувши перст, дабы держать как надо,Так пастырь хлопал пузом, ниспустив
Свои кальсоны, обнажив колени,
Искал он жажду, шаг укоротив.Мы взоры подвели без промедлений
Ему за спину, видим: тяжкий пот
На ж… проступил, как у оленя.Но что в своей кошелке он несет?
Сардельки вижу, сыра круг, колбаски,
Селедка также посередке прет,Анчоуса четыре в общей связке
И всё, что приготовил он в поту:
Ни описать пером, ни молвить в сказке!Так пастырь гордо шел сквозь тесноту,
Танцуя задом, что звенел трубою,
Со смрадом, что снести невмоготу.А следом – некто с рожею рябою,
Жрун, у кого во рту веретено,
Пред ним себя сочтешь ты пустельгою."Бот поп Арлотто, всуе же грешно
То имя поминать, ведь всякий знает
(Он мокрый, как ведро!), не мудрено.На Таинстве колен не преклоняет,
Коль в чаше хилое вино на вкус,
Ведь Бог в таком, он мнит, не пребывает.Как встарь против природы Иисус
Священным чудом задержал светило,
Так с другом он, приняв изрядный груз,Вдруг ночь остановил, что тьму сгустила
(Ты б только видел!), новый день смешав
Со следующей ночью. Вот так сила!На первый день они открыли шкаф,
Сочтя его окном, затем в постели
Легли опять, лишь темень увидав.Господь изволил, дабы не храпели,
И дома показал им свет дневной,
А то б валялись как без духа в теле.На третий день воскресли, на второй
Будил их свет, однако же напрасно,
На третий день умчался сон хмельной".
Так этот пастырь проходил прекрасный
Меж теми, о которых говорим.
Тут на другого взведши очи ясны,Спросил я: "Сер Жирняк, а кто засим
С шестью или семью идет в компашке,
Что, словно стражи, неразлучны с ним?Расставил ноги (странные замашки!),
Сер Пузо, почему идет он так,
Как мальчик, у кого в штанах какашки?
На этом поэма обрывается.
Амбра
I
Умчалось прочь благое время года,
Созревшие плоды сорвали с веток,
И лес, лишенный лиственного свода,
Уж не густой, стоял, угрюм и редок,
Была не по охотникам погода:
Ни троп не видно, ни звериных меток;
Не бегал зверь, а под листвой сопрелой
Скрывался в тайных логовах умело.II
Лавр красовался среди сухостоя
И куст Киприды в аромате нежном;
Под белой шапкой проступала хвоя,
Сгибались ветви под покровом снежным;
Рос кипарис, пичуг ветвями кроя,
И ветер бил по соснам безмятежным;
Руки и можжевельник не уколет,
Коль кто-нибудь сорвать его изволит.III
Олива гордо высится у склона,
Под ветром то бела, то зеленеет.
К деревьям тем природа благосклонна,
Но к остальным любовь ее скудеет.
Уж пилигримы-птицы утомленно
Летят за море, где весною веет,
Их провожают взглядом нереиды,
Тритоны и различных чудищ виды.IV
Господству мрака землю обрекая,
Спустилась Ночь, коротких дней темница,
И, ореолом пламенным сверкая,
Уже повозка звездная лучится;
Из Океана дышло поднимая,
Свет разлила златая колесница,
И хладный Орион с просторов неба
Мечом грозящим изгоняет Феба.V
Сопровождают колесницу Бденья,
И Стражи, и проворные Заботы,
И Сон (хоть те могучи, без сомненья,
С докучными он быстро сводит счеты);
За ними поспешают Сновиденья,
Морочат нас их ложные щедроты:
Здоровье в них воображает хворый,
А бедный – праздник и богатства горы.VI
Несчастен тот, кто ночью сна не знает
И наступленья дня желает страстно,
Кого желанье шпорой понукает,
Суля грядущий день, терзает властно;
И даже если вежды он смыкает,
От горьких дум всё страждет ежечасно,
То спит, то нет и, временем обманут,
Мнит: час ночной в столетие растянут.VII
Несчастен тот, кто ночь в открытом море
Встречает средь бушующего лона,
И судно курс теряет с ветром в споре,
И волны бьют, грохочут исступленно,
С обетами взывает он к Авроре,
Моля покинуть старого Тифона,
Мгновения считает безутешно
И тихий шаг клянет Ночи неспешной.VIII
Куда приятней радостным влюбленным
Зимой холодной ночи проводить:
Ночь кажется им мигом просветленным,
А хмурый день всё медлит уходить!
Уж птицы этим временем студеным
Успели оперение сменить,
И каждая заботится о месте.
Но как их петь мне, не скажу по чести.IX
Вот журавли курлычут в небе сером,
Красивым клином на ночлег спешат,
Последние пред вожака примером
Вытягивают шею, мельтешат;
Рассаживаются таким манером:
Те спят в полях, а те дозор вершат,
Покрыли птицы долы и озера,
А скольких видов – сосчитать не скоро.X
Орел парящий, над прудом летая,
Грозя пичугам трепетным, кружится.
Взметнулись птицы, гомон нагнетая,
Но камнем хищник злой на них стремится;
Ту, что отбилась от пернатой стаи,
Когтями рвет Юпитерова птица,
Беспечной был удел ее неведом:
Юпитер, мнила, мчит за Ганимедом.XI
Повеялся Зефир на Кипр далекий,
Где с Флорой в травах водит хороводы,
А здесь Борей и Аквилон жестокий
Одели небо в темень непогоды;
И скованные крепким льдом потоки
В томлении свои сдержали воды,
В них рыбы, под покровом серебристым,
Подобны мошкам в янтаре лучистом.XII
Гора, что Кавра супротив порывам
Отринула цветочный свой покров,
Казалась великаном горделивым,
Увенчанным короной облаков;
По раменам, белеющим с отливом,
И по груди, где в гущине клоков
Стелилась борода, был лед хрустальный,
А очи, нос – ручей, от стуж кристальный.XIII
Высокие виски главы пространной
Гирляндой облаков овеял Нот;
Борей, устав от гонки непрестанной,
На белой круче прикорнул и ждет;
А Нот на крыльях, влажный, окаянный,
Гнал облака как белорунный скот;
Вплоть до Морелло, легкий иль тяжелый,
Грозит он затопить, заснежить долы.XIV
Покинул эфиопов Австр летучий
И жажду утолил в Тирренском море,
Впитал, как губка, влагу через тучи;
И все равнины он обрек на горе:
Поднялись реки грозно и могуче
От таянья снегов, и на просторе
Разлились разом, друг на друга грянув,
Из древних русел на свободу прянув.XV
Так отчий Океан они встречали,
Виски свои увив морской капустой;
Им праздным гулом скалы отвечали;
И было чрево взбухшее не пусто:
Тот гнев, что много дней назад зачали,
На побережья выплеснули густо
И, пенясь, вражьи рушили плотины,
Не почитая свой предел старинный.XVI
Не долгою стезей, для них привычной,
Не как змея, а бурною лавиной
Они стремились, ширясь безгранично,
В отцово лоно, слившись воедино.
Итак, дорогой новой, необычной
Бежали реки и волной бесчинной
Друг с другом разговоры заводили,
Искали устья и не находили.XVII
Когда же вновь, раздувшимся, беспутным,
Им приходилось сжаться между гор,
Бег замедляли и в бурленье мутном
С землей мешали ярых волн напор.
В ущелье было тесно рекам смутным,
Из скальных глыб там ширился затор,
И волны бились об него с размаху;
Смотрел пастух и предавался страху.XVIII
Как твердь земли дрожит и тяжко дышит
Внутри пустого, высохшего чрева
И шумно пламенем и дымом пышет
Из узкого разверзшегося зева,
И ближняя Вольтерра в страхе слышит
Тот жуткий треск прорвавшегося гнева,
Дождей озера вспененные просят
И выше дым от вод своих возносят, -XIX
Так эти хляби, яростны, жестоки,
Брега, им супротивные, глотали,
Но до краев свершив разлив широкий,
Себя как будто вдоволь напитали
И прянули назад, сошли потоки,
А горы вместо берегов им стали;
Под буреломом поднялись озера
И склоны гор опустошили скоро.XX
Крестьяне, видя, что дела их плохи,
На хлевах отпирают все засовы,
Хватают люльки, в коих плачут крохи,
Постарше дети вслед бежать готовы;
Спасают шерсть и лён в переполохе,
А ветхий скарб уносит вал суровый,
Плывут быки, барахтаются свиньи,
А овцы тонут в гибельной пучине.XXI
И, обездоленный, на крыше кто-то
Глядит, как все труды и достоянье
Вмиг исчезают средь водоворота,
Но, не теряя самообладанья,
Молчит он, не ведет потерям счета,
Спасенью рад и позабыл страданья,
От остальных напастей он не стонет,
Мысль о спасенье все другие гонит.