Большой горизонт - Линьков Лев Александрович 2 стр.

- Даже не покачнутся. Будете, стоять на па­лубе и не заметите, что под кораблем прокати­лась цунами: глубины огромные, и вместе с тол­щей воды поднимется и ваше судно. Цунами - это по-японски. В переводе - большая волна в заливе. В названии и разгадка: чем ближе к бе­регу, чем мельче, тем все больше и больше волны. Особенно стремительно нарастают цунами в узкостях: заливах, бухтах, проливах. Тут-то они и обрушиваются на берег гигантскими крутыми валами...

- Как в хороший шторм?

- Куда шторму! Штормовая волна редко бы­вает выше пятнадцати, от силы двадцати метров, а в моретрясение на берег накатываются волны метров в сорок, а то и во все пятьдесят.

- И часто бывают такие цунами?

- Часто не часто, а бывают. В сорок шестом году, к примеру, катастрофа постигла несколько японских островов. Цунами снесли тогда все при­брежные постройки в заливе к югу от Осаки. А в апреле пятьдесят второго года цунами произ­вели опустошительные разрушения у берегов Северной Америки - на Аляске, на Алеутах, в Калифорнии - и докатились до Гонолулу и Оаху на Гавайях. Ну и, как вы знаете, Камчатку с нашими Курилами цунами тоже не забывают. Не так давно, да к тому же ночью, они обруши­лись и на остров Н. У капитана третьего ранга Николая Баулина, к которому вы едете, тогда погибла жена Ольга Захаровна. Вот ведь как в жизни случается - блокаду в Ленинграде пере­несла, медсестрой на фронте, на самой передо­вой, была, а тут... Самсонов помолчал.

- По-старому говоря, я был их сватом - по­знакомил Николая с Ольгой.

- Вы были во время моретрясения на Н.?

- Служить-то я служил на Н., но в это самое время находился в командировке на материке... Алексей Кирьянов тогда отличился. Старшина первой статьи. Вот о ком надо писать! Самого Кирьянова вы вряд ли на острове застанете,- наверное, уже демобилизовался. Баулин расска­жет. Интересный человек этот Кирьянов, так прямо в книгу и просится.

- Чем же?

- С характером... Мне-то о нем рассказывать трудно - не все в подробностях знаю, да и не совсем удобно: я в некотором смысле перед ним не то чтобы виноват, но вроде...

А цунами нужно научиться предсказывать,- продолжал он.- Для этого сейсмические стан­ции несут теперь круглосуточную вахту и в Южно-Сахалинске, и в Петропавловеке-Камчатском, и в Курильске. Курилы нам не после­завтра -сегодня осваивать. Богатейшие острова, одной рыбы сколько! Народу каждый год прибывает тысячи. Сами видели - старые кузнецы из Сормова и те сюда подались.

Петрович оказался легок на помине: не успели мы с Самсоновым сделать и десяти ходов, как он без стука вбежал в каюту. Не вошел, а именно вбежал.

- Вот они где! Опять в шахи и маты балу­ются,- обрушился на нас старый кузнец.- По­шли в кубрик! "Последние известия" передают. Насчет тайфуна...

В кубрике было тесно, но тихо. Пассажиры и. свободные от вахты матросы сумрачно смотрели: в круг приемника.

"...Наибольший ущерб причинен Японии,- со­общало радио.- Миллион человек остался без крова, пострадало двести тысяч семей. По пред­варительным данным, погибло три тысячи шесть­сот человек. Ранено тринадцать тысяч и пропал" без вести тысяча семьсот двадцать человек. В прибрежных районах снесено волнами не­сколько поселков. Затонуло пятьдесят кораблей, триста сорок два судна выброшено на камни..."

Мы молча поднялись на палубу.

- Эх, сообща бы всем миром взяться,- ска­зал вдруг Петрович,- сколько делов бы хороших натворил человек! Можно Берингов пролив пе­регородить. Арктику отеплить, голода на всей земле никто бы не знал. Глядишь, и тайфуны люди научились бы укрощать.

- Разве мы против! - отозвался Самсонов.

- История известная,- Петрович нахму­рился.- Какого рожна, к примеру, они тут кру­тятся, будто у себя дома?

Он кивнул вслед американским бомбардиров­щикам, по нескольку раз на день кружившим над стоящими в порту кораблями.

...Спустя двое суток после того, как "Даль-строй" покинул наконец-то Отару, на горизонте возникли Курильские острова. Погода проясни­лась, утихла, и все пассажиры высыпали на па­лубу. Словно и не было страшных дней тайфуна, словно и не было недавней опасности и тревог...

Приветственно прогудела идущая встречь нам флотилия "Алеут" - китобои возвращались во Владивосток с летнего промысла. "Дальстрой" отозвался "Алеуту" протяжным басовым гудком.

Петрович посмотрел за корму, сказал с явной грустью:

- А наше Сормово загудит только часиков че­рез семь, не раньше.

И тут же приосанился, повторил гордо:

- Через семь часов! Это ж надо понять! Мас­штабы!..

В утренней ясности, расцвеченный красками осени, щедро облитый солнцем, все выше и выше поднимался из сине-зеленой воды остров К. Впе­реди, за проливом, начинался безбрежный вод­ный простор.

- Вот он, значит, каков есть, океан!- сказал Петрович.- Из-за этого самого Тихого меня сюда, за тысячи верст, и кинуло.

- Горбушей нашей либо бурями интересуе­тесь? - усмехнулся стоявший рядом рыбак.

- У нас на Волге своя рыба не хуже здеш­ней,- добродушно сказал старый кузнец,- а к штормам-тайфунам вовсе интереса нет. Это уж пусть природные моряки себя бурями тешат, у нас другая забота.

- Какая ж?

- А такая, что тут граница.

- Граница вокруг всего Союза проходит.

- А тут, я считаю, самая важная! - загоря­чился Петрович.- Америка в соседстве.

- Так-то оно так,- согласился собеседник,- да вот яблоньки на Курилах не вырастишь.

- Яблоньки... Где, парень, яблонек не выра­щивали? Вырастут. Руки приложить, похозяйст­вовать - все будет.

- У вас сын-то кем здесь? Не пограничник ли? - спросил Самсонов.

Петрович ответил не сразу.

- У нас с Матвеевной и старший, Иван, на границе служил. В сорок первом. В Белорус­сии.

- Погиб?

- Да. И невестка с внучком погибли. Бомба прямиком в заставу угодила...

"И на Тихом океане свой мы начали по­ход..."- пели курские и полтавские комсомольцы.

Глава первая
Остров спокойствия

После напутственных прощальных речей гря­нул марш. Было пасмурно, и медь оркестра не блестела, а лишь тускло отсвечивала. Взволно­ванные, радостно возбужденные матросы и стар­шины, отслужившие на Курилах свой срок, спу­стились на катер. Последним спрыгнул с пирса старшина 1-й статьи Алексей Кирьянов. Зароко­тал мотор, катер рванулся вперед, оставляя за кормой пенистые водоворотики.

Провожающие замахали платками, фураж­ками, бескозырками: "Счастливого пути! Пи­шите!"

С катера в ответ: "Счастливо оставаться! Не поминайте лихом!.."

Рядом с Самсоновым, который заезжал на ост­ров, чтобы хоть часок, пока шла разгрузка, по­видаться со старыми друзьями, на корме стоял Кирьянов. Он крутил над головой мичманку, и я подивился, что на лице его нет и тени радости. А ведь он тоже возвращался домой.

Маринка прильнула к Баулину, горько запла­кала.

- Ну что ты, доченька, ну что ты, не плачь,- успокаивал ее капитан 3 ранга.

- Мы так любили друг друга!- вымолвила девочка.

Катер шел ходко и минут через пятнадцать привалил к стоящему на внешнем рейде "Дальстрою", тому самому "Дальстрою", который при­вез на остров Н. продовольствие, новый опресни­тель морской воды, несколько станков, книги, по­сылки и почту.

Провожающие не расходились, с невольной грустью глядя, как с борта парохода спустили трап, как едва заметные фигурки людей подня­лись на палубу, как наконец, выбрав якорь, "Дальстрой" попрощался протяжным басовым гудком и взял курс на север.

С невольной грустью смотрел на удаляющийся пароход и я. Разве забудутся дни, проведенные на его борту? Доведется ли когда-нибудь вновь повстречаться с капитаном 1 ранга Самсоновым, с кузнецом Петровичем, оставившим в Сормове родной завод, свой домик и яблоневый сад во имя нашей нови на Курилах? Обретет ли счастье в этом краю молодая учительница, которую увез из Сочи лейтенант? Как-то сложится здесь, на Дальнем Востоке, судьба курских и полтавских комсомольцев?.. Счастливого пути вам, друзья! Пожалел я и о том, что разминулся со стар­шиной 1-й статьи Алексеем Кирьяновым. "Вот о ком надо писать!" - вспомнились слова Самсонова. До чего же долгим, кружным путем бу­дут добираться демобилизованные пограничники до материка: Камчатка, потом Магадан, Никола­евск-на-Амуре... Да, редко еще заходят пароходы на такие острова, как остров Н...

- Пошли, Мариша, домой,- прервал мои раз­думья Баулин.

Девочка вытерла кулачонками покрасневшие глаза.

- Пошли...

На ошвартованных у пирса сторожевых кораб­лях, недавно возвратившихся из дозорного крей­серства, происходила приборка. Редкостный для октября тихий ветер едва шевелил флаги погра­ничного флота. Мутно-свинцовые волны лениво накатывались на склизкие, обросшие зелеными лохмами водорослей сваи.

Пронзительно вскрикнув, крупная сизая чайка нахально выхватила на лету из клюва другой ры­бешку. Царапая нервы, скрежетали скрябки: с днища вытащенного на берег катера счищали ржавчину и ракушку. Неподалеку от стоянки ко­раблей матросы строили похожее на цех здание. Из-за высокой, отвесно падающей в океан скалы доносился перекатистый гул "птичьего базара".

Крутой каменистой дорогой мы поднимались от морбазы к небольшому поселку стандартных, привезенных с материка домиков. Десятый час был на исходе, а солнце все еще не могло осилить толщу низких серых туч, отчего все вокруг тоже казалось серым, унылым.

Голые скалы в заплатах лишайников, нагро­мождения камней, напоминающие развалины древнего города, и вокруг ни единого деревца, ни кустика, ни даже травинки!..

Дорога свернула влево, и в прямоугольной ска­листой выемке, словно в громадной раме, выри­совался конус вулкана, спрятавшего в тучах, свою вершину. Под ногами похрустывали об­ломки застывшей лавы.

- Ты не устала, Мариша? - спросил Баулин.- Давай-ка я тебя понесу.

Маринка помотала головой;

- Не, я сама.- И побежала вперед.

- Николай Иванович, а почему бы вам не от­править Маришу на Большую землю, к родным? Уж больно сурово у вас тут на острове.

- На будущий год отправлю. Придется отпра­вить,- сказал Баулин.- На будущий год мы станем совсем взрослыми. Пойдем в первый класс.- Сквозь грусть на лице его промельк­нула улыбка.- А что до климата, так ведь Мариша здесь выросла, она у меня, можно сказать, коренная курильчанка: когда мы приехали сюда, ей не было и двух лет.

- Значит, Мариша не видела ни цветка, ни нашей русской березы?! - вырвалось у меня.

- Мама делала нам цветы из бумаги... Заме­чательные цветы, как живые!

- А вы не подавали рапорта о переводе? Куда-нибудь на Черное море либо на Каспий? Вас же переведут без звука.

- Здесь я нужнее,- нахмурился Баулин.

Я снова огляделся вокруг: скалистый остров представился мне еще более унылым и мрачным. Тучи немного развеяло, и вулкан показал свою усеченную главу. Из кратера поднимался желто­ватый дымок. Внизу, левее морбазы, виднелись остатки фундаментов никуда теперь не ведущей дороги.

"Моретрясение бед наделало",- подумал я.

- Пришлось перебраться повыше,- перехва­тив мой взгляд, объяснил Баулин, показал на стройку: - А это мы строим свои судоремонтные мастерские. Новый народ скоро приедет.

На утесе, куда мы поднялись, стояли непода­леку друг от друга выщербленный временем и не­погодами каменный крест и скромный гранитный обелиск с пятиконечной звездой.

- Кто-то из казаков Ивана Козыревского,- сказал капитан 3 ранга, останавливаясь у креста, и скинул фуражку.

"1713..." - с трудом разобрал я высеченную на кресте дату. От имени отважного землепроходца осталось лишь несколько разрозненных букв ста­ринной славянской вязи.

Три века назад открыли русские люди Куриль­ские острова. Первые "скаски" о Курилах запи­сали в Москве еще со слов открывателя Кам­чатки Владимира Атласова. А в начале XVIII века, когда на Камчатке была подавлена ка­зачья смута, один из вожаков бунта Иван Козыревский, желая заслужить царево прощение, от­правился открывать для России новые острова.

- И получил в награду за курильские походы десять целковых,- с горечью заключил Баулин свой рассказ.- А сколько таких безымянных русских могил и на Камчатке, и на Командор­ских островах, и у нас, на Курилах.

Мы подошли к обелиску.

- И таких памятников теперь здесь немало,- сказал Баулин.

К красноватому граниту была прикреплена чугунная доска:

"Вечная слава героям, павшим в боях

за честь и победу нашей Родины!

Память о вас, вернувших Родине

Курильские острова,

переживет века.

Август 1945 г."

- А вы говорите "уехать"! - с неожиданной горячностью сказал Баулин.- Как это можно! Здесь же первая пядь нашей земли...

С высоты утеса открывался вид на океанский простор, на соседние острова. Среди туч неуве­ренно проглянуло солнце. Далекий, далекий путь предстоит пройти ему над морями, над полями и лесами России.

- "Над моей отчизной солнце не заходит, до чего отчизна велика",- продекламировал Бау­лин, будто угадав мои мысли.

А Маринка легко, словно горная козочка, взо­бралась на большой замшелый камень и зама­хала ручонками. Она махала "Дальстрою", похо­жему на черного жука, медленно ползущего по бескрайней, серо-свинцовой плите.

- Да разве увидит тебя так далеко дядя Алеша? Ты, как царевна на горошине,- пошу­тил я.

- Увидит! - убежденно сказала Маринка. - Дядя Алеша говорил, что попросит у штур­мана бинокль.

Чем же внешне грубоватый старшина 1-й статьи пробудил в девочке такую горячую любовь? Правда, я видел его мельком, не пере­кинулся с ним и парой слов, и первое впечат­ление могло быть обманчивым. Снова вспом­нилось: "Не забудьте расспросить Баулина о Кирьянове..."

Я решил при случае завести с капитаном 3 ранга этот разговор, но вечером он сам загово­рил о Кирьянове.

Стрелки висящих на стене корабельных часов подходили к полуночи. Маринка давно уже спала. Мы напились чаю с привезенным мной ли­моном, и Баулин достал из книжного шкафа фо­тоальбом.

- Поглядите, есть любопытные снимки. Альбом и впрямь оказался интересным: рас­сматривая его, я как бы заново проделывал путь вдоль Курильской гряды, с юга на север.

Один за другим возникали острова с крутыми берегами самых причудливых, непривычных очертаний. Гранитные колонны и арки и пещеры фантастических форм - следы разрушительных при­боев и ураганов. Непроходимые заросли бамбука, рощи клена и тиса на южных островах, затем цепляющиеся в расселинах кедры-стланцы и низ­корослые кустарники, наконец, просто голые скалы, как на острове Н. Огромные "птичьи ба­зары", лежбища котика и тюленя. Фонтаны, вы­брасываемые стадом китов, и ворота, сооружен­ные из ребер кита. Лов сельди гигантскими став­ными сетями, новые рыбные и консервные заводы и новые добротные поселки недавних переселен­цев с материка...

Особенно заинтересовали меня снимки извер­жения вулкана: на одном из них - поток рас­плавленной лавы, на другом - колоссальный "гриб" из дыма и пара над кратером.

Однако самой поразительной оказалась послед­няя фотография: острая одинокая скала среди вспененных волн, и на ней уцепившийся за вы­ступ человек с ребенком на руках. Я узнал в ре­бенке Маринку. Держащий ее человек был сфо­тографирован со спины. По тельняшке можно было определить, что это моряк.

Баулин ушел на кухню и не возвращался уже с полчаса. Мне захотелось узнать подробности происшествия, запечатленного на фотографии, и, прихватив альбом, я тоже направился на кухню. Увиденное заставило меня приостановиться в две­рях: капитан 3 ранга развешивал на веревке только что выстиранные детские рубашонки, чулочки, штанишки.

- Простите... Кажется, помешал? - пробор­мотал я.

- Что вы, что вы! - Баулин нимало не сму­тился тем, что я застал его за столь не мужским занятием.- Вы меня извините - оставил вас од­ного. Оля всегда сама стирала Маришино при­даное. Ну, и я. Так, знаете, чище... Как фотогра­фии? - увидел он в моих руках альбом.

- Поразительные! - Я показал на последний снимок.- Николай Иванович, когда это снято? Кто это с Маришей?

- Алексей Кирьянов. Тот самый старшина первой статьи Кирьянов, с которым мы распро­щались утром. Алексей спас Маришу во время моретрясения.

Мы вернулись в комнату.

Поскрипывали ставни, тревожным гулом напо­минал о себе утихший было океан.

- Слышите? - кивнул на окно Баулин.- Разгуливается. Русские землепроходцы называли его не Тихим - Грозным Батюшкой. А заокеанские господа возомнили, будто это их внутреннее море. Не знаю уж чего тут больше - спеси или наглости. Общий океан, а если общий - и жить бы всем в мире.

Мерно, не торопясь отстукивали ход времени корабельные часы над большой, во всю стену картой Тихого океана, и он сам грохотал за ок­ном, на прибрежных рифах - Великий Грозный Батюшка.

Я снова посмотрел на поразившую меня фото­графию: острая одинокая скала среди моря, и на ней Алексей Кирьянов с Маринкой на руках.

- Николай Иванович, я слышал, что моретря­сение произошло ночью, почему же на снимке день?

- Перед рассветом на берег обрушилась пер­вая волна, а их было несколько. Океан так взба­ламутился, что не мог уняться суток двое. Сни­мок сделан спустя семь часов после начала море­трясения. Это не я снимал, а наш штурман. Не растерялся, успел щелкнуть. К слову сказать, мы каждое чрезвычайное происшествие фотографи­руем - документ.

- И Кирьянов с Маришей столько времени держался на этой скале?

- На отпрядыше,- поправил капитан 3 ран­га.- Мы называем такие одиноко торчащие из воды камни отпрядышами или кекурами - ста­ринное поморское наименование.

- Их нельзя было снять с этого... отпрядыша из-за шторма?

Баулин утвердительно кивнул.