От центральной улицы за подводами увязалась бездомная собака. Пугая лошадей, она носилась вокруг, лая хрипко, с подвыванием. Свалявшаяся шерсть на загривке стояла дыбом. Казаки гнали собаку нагайками, матерились, но она только шарахалась в сторону и снова вылетала из темноты злым мохнатым комом. Потом исчезла собака. По бокам дороги потянулись одноэтажные домики, окруженные садами. Затем не стало видно и их. Подводы въехали в песок. Уродливые ели зашумели жидкими кронами. Кони тяжело налегали на постромки. Сделалось совсем черно, а небо разгорелось бесчисленными звездами - они стояли в вышине желто-зелеными крапчатыми тучами, казалось, что звездные рои шевелятся со шмелиным гулом, то вольно катил степной ветер, прочесывая гудящие деревья.
- Сто-о-ой! - закричал офицер.
Подводы замерли. Люди слезли с них и затоптались в темноте.
- Господи… Вседержитель… Всемогущий, - зашептал старик рядом с Андреем. - Не соврал перед судом земным… Покаялся им до остатнего слова правды… И перед тобой предстану ангелом чистым…
- Все, отец, - тихо сказал Андрей. - Теперь и бог не поможет…
Солдаты забегали вдоль подвод, выстраивая людей. Торопливо отсчитали половину и повели ее в глубину леса. Казаки окружили оставшихся, через луки седел перебросили карабины. Одна из тачанок развернулась и выставила пулеметное рыло. Вторая тачанка потянулась следом за ушедшими. Приговоренные сбились в кучу. Несколько человек держались за плечи. Среди них стоял бородач и смеялся, поглаживая вскидывающую морду лошади. Он издевался над казаком, который мрачно сидел в седле, не отвечая и отвернув голову в сторону. Женщина в бархатном рваном платье лежала на земле, икая и всхлипывая. Кое-кто был неподвижен - уже лишенные сознания, они ничего не видели и не слышали. Эти не вынесли ожидания смерти. С ними можно было делать что угодно. Они умерли раньше, чем их расстреляли.
Андрей видел бородача, мальчишку, нескольких рабочих. Один из них, в распоясанной рубашке, босой, говорил громко, ни к кому не обращаясь, каким-то торжественно-взвинченным голосом:
- …Каждый из нас будет отомщен… Каждый! Я это знаю… Наступит новое царство… Свободы… Братства… И, черт, мы будем с ними… С ними, братва… А собачьи кости сгниют в земле… А нам памятник. На вечные времена. Народ сложит по камешку. Миллионы придут…
За деревьями грохнул залп. Потом стукнул револьверный выстрел - один, второй…
Женщина закричала, заплакала. Казаки закружились на лошадях, ударяя их нагайками. Из темноты показался офицер и скомандовал.
- Вперед!
Кто взялся за руки, кто поплелся сам. Теснимые конскими крупами, подстегиваемые командами, люди побрели по песку, На поляне вытянулся ряд солдат с винтовками. Было тихо, где-то квакала лягушка, ныли сосны под ветром. Слышно было, как стучали от ужаса чьи-то зубы.
Андрей не помнил, сам ли он стал у края оврага или его сюда толкнули. Он разом, одним долгим взглядом, обнял окружающий мир и, как бы отодвигаясь от всего этого - от купола стылого неба с проколами звезд, от ревматических изломов громадных сосен и короткого блеска вскинутых штыков, - вдруг остался одиноким на ветру, среди темного поля. Отчаяние и боль подступили к горлу.
"…Мама… Наташа, - подумал он. - Все… Конец…"
Усилием воли поднял голову и заставил себя снова вернуться сюда - к так близко стоящему неровному строю солдат, к офицеру с обнаженным револьвером, к тоскливому вою женщины, сидящей на земле.
- Взво-о-од! - запел офицер и поднял руку.
- Значит, конец, - прошептал рядом с Андреем старик-богомолец. Он выпрямился, рванул на груди ворот рубашки.
- Пли-и!
Сверкнуло и ахнуло, стегнув по ушам. От гула содрогнулось тело. Земля косо пошла из-под ног. Вяло взмахнув руками, ударился о нее коленями. Ладонями закрыл лицо и начал медленно клониться, сгибаясь пополам.
Кто-то тронул Андрея за плечо. Он поднял голову, оглянулся. На краю обрыва он был один. В овраге редко стучали выстрелы - добивали раненых. Шатаясь, поднялся на ноги, стал перед офицером, еще не веря случившемуся, не желая этому верить - опустошенный, с тупой болью в затылке.
Его повели сквозь кусты, и они хлестали по лицу ветками, туго, наотмашь, так, что голова откидывалась в стороны. Жесткие удары приводили в чувство.
"Жив… - Но не радость, а равнодушие усталости владело телом. - Куда ведут?.. Зачем?.."
У автомобиля его встретил Фиолетов. Посмотрел почти сочувствующим взглядом и открыл перед ним дверцу.
- Садись.
Машина с трудом выбралась на дорогу, долго буксуя в зыбком песке среди елей.
- Ты, наверно, удивлен? - наконец спросил поручик. - Как видишь, воскрешение из мертвых возможно и в двадцатом веке…
- Почему вы так? - приходя в себя, проговорил Андрей.
- У тебя прекрасная выдержка, - с уважением сказал Фиолетов. - Старичка-богомольца видел? До последней минуты держался. Ведь мы его поймали с шифровкой в штаб красных. Все выдержал, как ни били. Перед богом исповедался, рассчитывая, что мы будем слушать. И мы слушали… Однако он не учел - мы хоть в бога и верим, но только не в служебное время.
- Отпустите меня, - попросил Андрей. - Что я вам такого сделал? Воровать больше не стану. Только отпустите, господин офицер.
- Если честно, - задумчиво произнес Фиолетов, - то я тебе до сих пор не верю. Я думаю, ты продолжаешь с нами какую-то игру. Но вот полковник…
- Я ему буду век благодарен, - прошептал Андрей. - Он же видит - я всегда старался…
- Ты теперь много знаешь, - усмехнулся Фиолетов.
- Зачем же вы тогда спасли меня? - с отчаянием воскликнул Андрей. - Лежал бы я со всеми. Проклятая жизнь…
- Полноте, - засмеялся Фиолетов. - Не такая уж и проклятая. Смотри - звезды. Деревья. Прекрасно…
- Куда? - спросил шофер.
- В контрразведку, - бросил Фиолетов.
Машина круто пошла на поворот, дымные лучи фар легли на длинную дорогу. Высветленная желтым, узкая, как тоннель, высверленный в темноте, она лежала перед автомобилем прямо и ровно, покрытая шишковатой рябью булыжников.
"Все начинается заново, - подумал Андрей. - Надо быть готовым ко всяким неожиданностям. Надо беречь силы…"
Он прислонился лбом к холодной обшивке сиденья и закрыл глаза, отдаваясь мягкому качанию рессор.
Глава 10
Несмотря на позднюю ночь, Андрея провели в кабинет полковника. Пясецкий сидел за столом. Зеленая лампа горела перед ним, накрытая порыжевшей газетой. На столе валялись окурки, вывалившиеся из переполненной хрустальной пепельницы. Ворот кителя был расстегнут, под ним виднелась несвежая солдатская рубашка с завязками. Седая щетина покрывала острый подбородок полковника.
- Садись, - сказал он и, поставив локти на стол, внимательно посмотрел на Андрея. - Вот так-то, - вздохнул он наконец. - Опять встретились. Теперь, может быть, скажешь, кто ты?
- Чего говорить? - с тоской прошептал Андрей. - Сами знаете.
- Настаиваешь на прежнем? - без удивления спросил полковник. Он раскрыл тонкую папку и придвинул ее к Андрею. - Полюбуйся. Нет ли среди них знакомых?
Андрей осторожно взял в руки фотографии. Их было шесть. С листков картона смотрели незнакомые мужские лица.
- Первый раз вижу, - твердо сказал Андрей.
- У тебя есть возможность нам помочь, - проговорил полковник. - Я советую воспользоваться такой возможностью. Только для этого ты и возвращен.
- Господи, - воскликнул Андрей, - да я ради вас родной матери не пожалею.
- …Забулдыга убил нашего человека и похитил у него альбом с фотографиями коммунистов, - продолжал полковник, не поднимая глаз. - Зачем он ему? Я не представляю. В свою очередь, Забулдыгу кто-то убил.
- Не я! - торопливо вставил Андрей.
- …Альбом у него не нашли. Сгорел? Возможно! Но вот что интересно, как только тебя отправили на расстрел, так сразу мы получаем шесть фотоснимков. И, как сообщается в письме, они все коммунисты. Посмотри на снимки с той стороны.
Андрей перевернул одну из фотографий и увидел аккуратную подпись: "Ателье Лещинского".
- Снимки подлинные, - усмехнулся полковник, - но из того ли альбома? В ателье Лещинского фотографировалось много людей. И не обязательно они были коммунистами. Не правда ли?
- Зачем вы мне все это рассказываете? - с испугом проговорил Андрей. - Я не хочу знать ничего! Я не убивал никого! Господин полковник…
- Прекрати истерику, - сказал полковник. - Первое, что нам пришло в голову, это то, что тебя выручают. Подсовывают снимки, как бы говоря: Блондин не причастен к убийству ни Лещинского, ни Забулдыги! Блондин ничего не знает об альбоме. Альбом в других руках. И вот результат - ты сидишь перед нами живой и здоровый.
- Кому я нужен, господин полковник, - прошептал Андрей. - Кто из-за меня других людей будет на виселицу ставить?
- Совершенно верно, - согласился полковник. - Не будут! Шесть за одного - слишком дорогая цена, кем бы ты ни был.
- Так отпустите вы меня на все четыре стороны, ради Христа, - попросил Андрей.
- Как можно? - покачал головой полковник. - Мы послали по всем шести адресам вооруженных людей. Они скоро вернутся. И, как подсказывает мне сердце, с пустыми руками. Вот уж ты поистине попадешь в щекотливое положение.
- Куда? - насторожился Андрей. - Ничего я не хочу. Отпустите домой… У меня жена, дети…
- Это исключено! - сердито бросил полковник. Он долго барабанил пальцами по столу, вглядываясь в темноту за окном. Успокоившись, пробормотал - Не будем гадать на кофейной гуще. Подождем. Скоро все выяснится.
Пясецкий углубился в чтение документов, то и дело отчеркивая что-то карандашом. Фиолетов на цыпочках вышел из кабинета и сквозь неплотно прикрытую дверь приглушенно донесся его разговор с адъютантом. Андрей не прислушивался. Он сидел посреди пестрого ковра на гнутом венском стуле, устало склонив голову на грудь. Все было непонятно и запутано. Тревога мешала думать. Мысли рождались сбивчивые и неясные и только одно звучало громко, заглушая все остальное: откуда снимки? Неужели подлинные? Или существуют вторые экземпляры? Конечно, у владельцев фотографий. Могли их выкрасть у хозяев и прислать в контрразведку. Кто?
Во дворе раздался клаксон автомобиля, послышался стук копыт по асфальту и крики. Полковник быстро поднялся из-за стола и подошел к окну. Он загородил ладонями глаза от света и прижался лицом к темному стеклу.
Стремительно вошел Фиолетов и от порога закричал:
- Господин полковник, вернулись…
- Знаю, - не оборачиваясь, ответил тот, стараясь разглядеть все, что делалось во дворе… - Машину вижу… Кто командует конвоем? Петренко? Вижу его…
Обернулся от окна возбужденный, с повеселевшим блеском в глазах, стал торопливо застегивать ворот кителя, по-гусиному вытягивая шею:
- Поручик! Петренко ко мне! Немедленно!
Фиолетов кинулся из кабинета, грохоча сапогами по пустынному коридору.
Полковник прошелся несколько раз мимо Андрея, бросая на него насмешливые взгляды. Андрей сидел на стуле, не смея повернуться к дверям.
Наконец послышался топот множества ног, скрипнули распахнувшиеся створки дверей, и громкий, прокуренный бас рявкнул в тишине кабинета:
- Господин полковник! Четыре квартиры были пусты и не носили признаков обитания! По двум адресам произведены аресты коммунистов, в чем имеем доказательства, найденные при обыске. Как именно: личное оружие и марксистская литература.
- Кто они такие?! - голос полковника звенел от возбуждения.
- Рабочие городской электростанции!
- Взорванной электростанции, - уточнил Фиолетов.
- Ничего не понимаю, - растерянно проговорил полковник. - Тогда почему только шесть фотоснимков?! Где остальные?! И кто позволяет себе такие роскошные жесты?! Введите арестованных!
Андрей обернулся и увидел, как солдаты втолкнули в кабинет двух полуодетых мужчин. Те, щурясь от света, остановились у ковра, тревожно оглядываясь. Один из них босой, в кальсонах, вытирал кровь с разбитой губы.
Полковник долго смотрел на арестованных, переводя взгляд с одного на другого. У него начало дергаться веко.
- Уведите, - сказал он. - Всех. И этого, - полковник кивнул на Андрея. - Всех к чертовой матери! С моих глаз долой!
Андрей лежал на вонючей соломе в каменном мешке подвала гостиницы - навзничь, раскинув руки.
"Не проходит бесследно для человека близкое знакомство со смертью, - подумал он, - долго оттаивает похолодевшая душа. Как простоявший на зимнем ветру бревенчатый дом. Сначала мокнет на полу иней. Потом слезами исходит изморозь на оконных стеклах. Начинают потрескивать ожившие доски, В земляном накате на чердаке просыпаются зерна полыни, занесенные еще осенью. Только дом - это все уставшее оцепеневшее тело… Вот он снова стоит на краю обрыва. Под сапогами солдат хрустит трава, вминается в песок. Сосны цедят сквозь иглы ветер. Бьется об землю женщина, икая от ужаса. Кони ржут, чуя скорую кровь. И рои звезд, словно тысячи проколов в тот мир, где еще пылает солнце, грохочет нетронутая тишина, и белые облака поднимаются от подножья черного неба в бесконечность, как высокие горы пара… И вдруг - штыки, залп. Взрыв зеленого пламени. Кренится земля, раздирая ситцевое небо. Пылью осыпаются бутафорские звезды. И все несется навстречу громадным горящим комом - весь мир, в огне и пепле. А потом медленно приходить в себя, врастая в жизнь, как обрубленный корень ивы в мокрый береговой ил. Неторопливо оживать, заново узнавать себя. Перемежая тяжелый, с провалами, сон долгими часами молчаливых разговоров с самим собою.
Может быть, еще останусь жить… Еще на много лет. Главное - продержаться, не выдать себя неосторожным словом, жестом. Не притворяться, а быть тем, другим человеком… Уже светает. Скоро за мной придут. Солома пахнет человеческим потом, гнилой и сухой травой. Они не учли этого - бросили ее в камеру, затоптали грязными сапогами, но запах вольного поля живет среди камней. В нем дым костра, сочный хруст косы, память о гнезде жаворонка в ложбинке между двух мохнатых кочек…"
От звенящей птичьей песни из детства память идет к пыльным городским мостовым. Сплетаются, накладываются друг на друга дороги, раздвинутой пятерней уходят в разные стороны. Ноги истерты портянками. Конский храп. Облитые карболкой теплушки. Наташа… Ее любовь…
Он спит, уткнувшись лицом в вонючую солому. На осклизлых стенах камеры первый рассвет стекает с кирпичей по зеленой пленке гнилой плесени. На параше сидит крыса и принюхивается к тишине, в которой только для спящего в углу человека заливается все тот же жаворонок, ветер несет перекати-поле, призывно ржут застоявшиеся кони, и друзья-товарищи в скрипящих кожанках греют ладонями медные эфесы клинков, отбитых этой ночью по-крестьянски на обломках оселков верными ординарцами, словно косы перед выходом в утренний луг…
Утром Андрей забарабанил кулаками в дверь. Он решительно потребовал, чтобы его провели к полковнику. Через некоторое время в подвал спустился дежурный офицер.
- Мне надо срочно видеть господина Пясецкого, - сказал Андрей. - Я должен ему сообщить… Только одному полковнику! Важнейшее дело!
- Следуйте за мной, - коротко проговорил офицер.
В кабинете полковника были сдвинуты с окон все шторы. В раскрытых створках рам виднелся утренний город. Солнце лежало на ковре, отчего узоры казались особенно яркими и пестрыми. В его дымных лучах плавали медовые пылинки. Во дворе стояла свежая утренняя тишина. На подоконнике прыгали воробьи, с азартом выклевывали из трещин дерева крошки хлеба, насыпанные полковником, который внимательно, с серьезным лицом, наблюдал за суетой пернатого народца. Фиолетов сидел у стола, он даже не повернулся в сторону вошедшего Андрея.
- Ты что-то хотел сообщить? - спросил полковник.
- Совершенно точно, - громко произнес Андрей. - Я знаю, кто убил Забулдыгу!
- Вот как? - удивленно сказал полковник и, поставив локти на стол, положил подбородок на скрещенные пальцы.
- Не искушай судьбу, Блондин, - устало сказал Фиолетов. - Побойся бога.
- Знаешь точно? - сощурился полковник.
- Больше никто не мог… Он, гад!! Точно!!
- Кто именно? - с равнодушным видом задал вопрос полковник. - Фамилия? Адрес?
- Вот этого не знаю, - нахмурился Андрей. - Что мне неизвестно, то неизвестно, врать напрасно не буду. А убил Забулдыгу Джентльмен!
- Зачем? - полковник расцепил пальцы и чуть развел их в стороны, выражая недоумение.
- А чтоб обогатиться! - зло бросил Андрей - Деньгу нажить! Надоело, видать, нищим ходить! Да и время такое - воровством не проживешь!
- А убийством? - ухмыльнулся Фиолетов.
- Я ж вам, господин полковник, тогда не во всем признался, - продолжал Андрей. - Страшно было рассказывать все до конца. Да не поверили бы вы мне ни за что на свете. Я сейчас вот говорю, а у самого сердце от страха замирает: вдруг не поверите!! Господи…
- Хватит причитать, - оборвал полковник.
- Ведь как тогда произошло, когда Забулдыга появился? Он мне и Джентльмену что предложил? Да невероятное преступление! Да разве человеческую жизнь за деньги…
- Уведите его в подвал, - сердито сказал полковник. - Он мне надоел.
- Господин полковник! - почти закричал Андрей. - Дослушайте, ради бога! Забулдыга нам тогда сообщил… Мол, убил человека… Случайно… Открыл дверь, вошел, а тот в кресле сидит. Ну и стукнул ломиком. А у того человека альбомчик оказался. И снимочки там не простые. На извороте адресок и фамилия. Все они коммунисты. Смекаете, что за человек?
Полковник и Фиолетов молча уставились на Андрея, боясь остановить его вопросом.
- Вот и задумал Забулдыга торговлю людьми устроить. Ведь за каждого коммуниста восемь тысяч! Так газеты сулят, видел собственными глазами! Можно сказать, по этой причине и я у вас оказался, только мне не повезло.
- Забулдыге тоже, - не выдержал Фиолетов и замолк под взглядом полковника.
- Значит, - Андрей ближе наклонился к полковнику, - посылает Забулдыга фотокарточки, а вы ему в тайник денежки. Я эти денежки в зубы и к Забулдыге. Там этих снимочков - триста штук! Это же два миллиона четыреста тысяч рублей!!
- Кто убил Забулдыгу? - тихо спросил полковник. - Повтори!
- Джентльмен!
- Почему?
- А захотелось ему два миллиона и четыреста тысяч! Забулдыгу убил и повесил. Дом поджег. Остался я единственным человеком, который обо всем знает и при любом случае может продать его вместе с потрохами. Я ж его изучил как облупленного. Так перед глазами и стоит, гад. Вижу каждую его приметку. Издалека по походке определю!
- Ты тогда был с ним? - безразличным голосом спросил Фиолетов.
- Я к вам побежал, - от волнения Андрей даже приподнялся на стуле, - а он к нему! Забулдыга нам обоим назначил свидание на пять часов, а Джентльмен, видать, пришел в четыре. Смекаете? Он тут его и кончил.
- Альбом? - напомнил полковник.
- У него! - уверенно сказал Андрей. - Джентльмен человек торговый. Он сразу понял свою выгоду. А меня захотел с дороги убрать, как единственного свидетеля. Это он, точно, господин полковник. Его волчья повадка! Второй-то - Неудачник, мелкая шпана, как нитка за иголкой, одно слово, дурак, на такое дело не способный. А Джентльмен парень фартовый!
Пясецкий стукнул ладонью по столу и воскликнул.