Андрей сел на табуретку. Вспомнил свою новую биографию - примитивную судьбу московского вора, дважды сидевшего, пойманного в третий раз, в меру нахального и трусливого, с исковерканной личной жизнью - где-то были брошенные жена и дети. Ими не интересовался - иногда появлялся дома, чтобы переждать смутное время, и пропадал снова - опять надолго, казалось, навсегда… В уголовном мире с ним считались - многие слыхали о Блондине - опытном "воре в законе". Мог он организовать и свою шайку, но не лез на глаза розыску, предпочитая роли второстепенные… Андрей видел Блондина. В начале следствия в Чека считали, что налет на ювелирный магазин совершили люди из офицерской подпольной организации, маскируя его под обычный вооруженный грабеж. Первые же допросы единственного уцелевшего грабителя успокоили чекистов. И они не ошиблись - Блондин рассказал им о себе все. Ни о какой связи с офицерьем не было и речи. Андрей еще помнит высокого, тощего человека с жидкими выцветшими волосами, спадающими на морщинистый лоб, и равнодушные блеклые глаза, иногда вдруг вспыхивающие припадочным блеском. Видно, на его счету немало темных дел, но уже не было времени связываться с московским уголовным розыском. Да и вооруженное ограбление - достаточное обвинение, чтобы подвести под революционный трибунал. Теперь, когда он, Андрей, стал Блондином, неприятности могли возникнуть самые неожиданные. Предугадать их было невозможно, и оставалось только сидеть в полутемной камере, слушать, как грохочут вышибаемые двери, и ожидать - вот сейчас загремит гулкий коридор, раздадутся радостные крики и плотная, жаркая, задыхающаяся толпа ринется к воротам.
Он чувствовал легкую лихорадку, и сердце стучало неровно, томительно обмирая. Мысли бежали чередой - спутанные, тяжелые - и не успокаивали, а еще больше взвинчивали нервы. Боялся ли он? Да. Что такое страх, Андрей знал. За всю свою жизнь он испытывал его несколько раз, и даже сейчас, при воспоминании, его охватывает озноб… В детстве тонул, рядом был берег, и никак не мог до него дотянуться. Андрей до сих пор видит это во сне… Когда пришел в Чека, в первой же операции, нос к носу столкнулся с офицером, переодетым в штатское. Дрались один на один, голыми руками, в темном дворовом колодце. Бросали друг друга на грязный асфальт и кирпичные стены. Хрипло дышали. И каждый знал, что помощи не будет.
Когда лежали распластанные на асфальте двора, уже не имея сил шевельнуться, Андрей поймал взгляд офицера. На потном, грязном, залитом кровью лице, ненавидяще, по-звериному жадно и страшно светились фосфорно-желтые беспощадные глаза. Тогда он почувствовал, как его охватывает ужас. Захотелось отползти, забиться в угол, накрыть голову дрожащими руками. Но, наверно, он смотрел на того человека глазами, еще более страшными и жуткими, потому что тот вдруг заскреб пальцами по асфальту и стал двигаться в сторону, к мусорному ящику, у которого Андрей его и настиг…
Андрей вырос в бедной семье учителя. Их было много, детишек, у скромного служащего народного просвещения. Революцию Андрей принял восторженно. Ходил с красным бантом в петлице, кричал что-то ликующее на митингах… Затем фронт - окопы, убитые друзья… Революция в его сознании все! больше приобретала четкие и определенные черты классового бескомпромиссного сражения. Направили в органы Чека. В памяти Андрея на всю жизнь остались чекисты со вспоротыми животами. Крестьяне, сожженные вместе с детьми. Пленные красноармейцы, распятые на стенках подвалов контрразведки… Он видел это собственными глазами - снимал их с крючьев, хоронил, отправлял в больницы… Те, кто резал и жег, сидели перед ним в следственной комнате, отделенные только столом. Такие понятия, как белый террор, кулаки, класс эксплуататоров, - воплотились в конкретных людей, которые coвершали кровавые преступления и организовывали заговоры против молодой Республики Советов…
Андрей прислушался. В глубине тюрьмы рухнула первая дверь, и разноголосый шум ворвался в коридор. Бежали люди - стучали сапоги, хлопали деревянные подошвы тюремных котов. Ругань, крики, звон сбиваемых запоров.
Андрей заколотил табуреткой по двери своей камеры.
- Сюда-а-а! На помо-о-ощь!!
Табуретка разлетелась на куски. Он забарабанил кулаками, расшибая их в кровь.
- Сюда-а-а!! На помо-о-ощь!!
Кто-то остановился. Слышно было, как заложили в замок ломик. Дверь распахнулась. Небритые, худые люди толпились у входа. - Кто ты?
Андрей шел к ним, бледный от волнения, без шапки, в рваном пальто, прикрыв отворотами голую грудь.
- Братцы, - сказал он дрожащим голосом. - Я Федька Блондин… Один остался. Неужели свобода?! Братцы…
- Давай, урка… Катай отсюда, пока цел, - захохотал коренастый заключенный, обросший курчавой цыганской бородой.
- Слыхали о тебе, Блондинчик, - прищурился насмешливо второй - морщинистый, узкоплечий, с дряблой шеей. - Повезло. Не успели шлепнуть!
Андрей сразу угадал их и, не раздумывая, бросился в двери.
Тюремный двор обдал жаром - ни одного деревца, только булыжник и вдоль стены вскопанная сухая земля.
Открыли ворота и выбежали на пустынную улицу. Все кинулись врассыпную. Андрей нашел взглядом тех, двоих. Они нырнули в подъезд дома, выскочили с другой стороны, перелезли через кирпичный забор. Оглянулись и увидели тяжело дышащего Андрея.
- А ты чего за нами? - грубо закричал бородатый и, нагнувшись, поднял камень. - Иди отсюда, ну!
- Бросаете, сволочи? - Андрей остановился посреди двора, рванул на груди пальто. - Бей, гад! Бей! Песья кровь… Попадешься ты мне на кривой дорожке… Бей!
- Слушай, Блондинчик;- миролюбиво сказал второй уголовник. - Нам не по пути. Ты чужой, завалишь нас.
- Фараоны для вас свои, да?! Воры называется… Шпана несчастная! Щипачи!
- Заткнись! - огрызнулся бородатый и посмотрел на него с бешенством. - Заезжие крохоборы…
- Я тебя траву заставлю грызть, - с ненавистью бросил Андрей. - Ты еще ноги мои целовать будешь, козел!
- Руки коротки! Не та губерния, сынок!
- Достанем, - Андрей погрозил кулаком. - Не таких обламывали.
- Ладно, будет вам, - хмуро проговорил второй уголовник. - Чего не поделили? Одна воровская кость. Пошли, Блондинчик.
- Стой! - выкрикнул бородатый. - Тебя кто брал - угрозыск или Чека?
- Я вор! Ты это понимаешь?! - зло заорал Андрей.
- Черт с тобой, - неохотно согласился бородатый и выбросил камень. - Идем. Нам не светит иметь дело ни с Чека, ни с контрразведкой.
Андрей медленно подошел к ним.
- Давай знакомиться, - сказал второй уголовник. - Меня зовут Неудачник. А его, - он кивнул на бородатого, - Джентльмен.
- Что, у вас - имен совсем нет? - прищурился Андрей. - Засекретились по завязку.
- Да и ты для нас только Блондин и все, - буркнул Джентльмен. - Так оно спокойнее, парень.
- Провинция чертова, - усмехнулся Андрей. - Скоро собственной тени бояться будете.
- Не пижонь, - перебил Джентльмен. - Пошли.
Они повернули за угол и оказались на центральной улице. Колокола уже трезвонили по всему городу. Они били на разные голоса - размеренно, монотонно и торопливо. Колокольни толстыми пальцами упирались в небо, и тоненькие золотые! крестики блестели под солнцем. Наконец забухал и Благовещенский собор - громада, обросшая сияющими луковицами.
- Во клопов сколько повылазило, - хмуро сказал Неудачник.
Улица оживала. Там и тут стали появляться празднично одетые люди. Они собирались кучками у богатых подъездов, весело переговариваясь и громко окликая тех, кто появлялся на балконах, уже разукрашенных коврами и гирляндами цветов. Пьяные дворники в белых фартуках и с надраенными бляхами посыпали песком в подворотнях, пылили метлами на тротуарах. Некто в распахнутой поддевке, в хромовых, бутылками, сапогах шел посреди улицы, с трудом держась на нoгax и орал, обливаясь слезами:
- Братия во Христе-е!.. Святой праздник… Преклоним колени-и-и!..
Вдруг все замерли, повернулись в одну сторону и, загалдев, побежали навстречу цоканью копыт.
Из-за угла вынеслись всадники. Не обращая внимания на восторженные крики встречающих, не придерживая коней, на бешеном аллюре врезались в толпу. Люди шарахнулись в стороны, кинулись в подъезды, оставляя на мостовой букеты цветов и раскрытые зонтики.
Перед Андреем мелькнули тяжело ходящие бока лошадей, потные лица всадников, золото погон. В звоне шпор, конском храпе и свисте нагаек отряд прогрохотал мимо и скрылся. Очнувшись от неожиданности, люди бросились за ним. Андрей бежал, не отставая от Джентльмена и Неудачника.
Оставив на мостовой лошадей, офицеры уже колотили рукоятками нагаек в двери фотоателье Лещинского. В нетерпении они дергали за ручку, налегали плечами, но, закрытая изнутри, она не поддавалась их усилиям. Тогда один из них снял со спины кавалерийский карабин и, размахнувшись, обрушил приклад на витрину. Осколки усеяли тротуар. Пригибаясь, офицеры нырнули в глубину помещения.
Толпа нарастала. Люди подходили к угловому дому, большим полукругом выстраиваясь у разбитой витрины.
- За что же это они фотографа? - Джентльмен становился на цыпочки, стараясь поверх голов разглядеть все, что происходило впереди.
- Может, коммунист? - предположил Андрей.
- Конечно, - не задумываясь, ответил Неудачник, и морщинистое лицо его покрылось паутиной злых склеротических жилок. - Чекист засекреченный! Стукач!
- Кто чекист? - послышалось рядом. - Что вы говорите? Фотограф?.. Царица небесная… Господин Лещинский?!
Толпа заволновалась и подалась ближе к дому, тесня тревожно всхрапывающих лошадей.
В глубине фотоателье раздался топот ног, и в проломе витрины показались офицеры. Они несли за углы бархатную занавесь, в которой тяжело провисало тело убитого.
На крыльцо вышли полковник и поручик. Они молча смотрели, как офицеры приторачивали к седлам двух лошадей грузный сверток, из которого с одной стороны торчали тщательно начищенные башмаки, а с другой - запрокинутая вниз голова.
Высокий и смуглый, похожий на итальянца поручик громко закричал толпе:
- Разойди-и-ись!
Люди не слушались, они напирали на стоящих впереди, и полукруг у дома сжимался.
Коренастый, с крестом на первой пуговице кителя полковник сердито бросил поручику:
- Оставьте часовых… И эту толпу - конечно, вежливо, господин Фиолетов… Толпу разгоните.
Он сбежал с крыльца и решительным солдатским шагом направился к лошади. Опустившись в седло, хмуро произнес, не глядя на людей:
- Господа, вам тут делать нечего… Пожалуйста, разойдитесь.
Какая-то толстая женщина восторженно выкрикнула:
- Виват! Доблестным освободителя-я-ям!..
Полковник недовольно поморщился и поднял руку в несвежей белой перчатке.
- Спокойно, господа… Основные силы прибудут через считанные минуты.
- Кого убили? - из последних рядов толпы прокричал кто-то басом.
Полковник поискал того глазами, подумал и сказал твердо, по-военному:
- Господа! Вы свидетели очередного варварского злодеяния большевиков. От их рук пал один из лучших сынов великой России. Мир его праху…
Он снял твердую фуражку, медленно перекрестился и тронул шпорами лошадь. За ним двинулись остальные всадники. Бархатный занавес с телом убитого закачался между двух испуганно косящихся лошадей.
- Смываться надо, - трусливо прошептал Неудачник. - Мокрое дело… Ни за что влипнуть можно.
Он стал выбираться из толпы, оглядываясь на спешащих за ним Андрея и Джентльмена.
Опустив поводья, насупившись, полковник молча ехал во главе отряда. Он не смотрел по сторонам, его не волновали радостные лица встречающих жителей. Его конь устало опускал копыта на горячую мостовую. Полковник словно не слышал праздничного благовеста колоколов. Он тяжело покачивался в седле, сгорбив старческую спину. Если бы его воля, он бы приказал прекратить этот безалаберный, ненужный трезвон. Еще несколько лет тому назад он мечтал о часе, когда его конь ступит на знакомые мостовые этого города. Здесь прошла его часть жизни, и, может быть, часть самая лучшая. Тут он познал любовь, был счастлив. Отсюда он начинал свой путь - полный надежд на будущее, молодой, сильный, верящей в свое исключительное предназначение. И сюда вернулся - дряхлым, разбитым человеком. Он слышал за спиной топот копыт, звон шпор. Он мог обернуться и увидеть, - как олицетворение всей его прожитой жизни, - скорбный кортеж, следующий за ним.
Сегодня, как никогда, полковник понимал, что происходит вокруг него. Радостные лица жителей? - они не были истинными жителями этого города. Ликование нескольких центральных улиц не могло даже в малой толике компенсировать угрюмую ненависть заводских окраин. Исступленный бой колоколов? - они хоронили память о городе детства, о той поре, когда молодой юнкер с веткой сирени в руках стоял вот у этого здания. Волновался и смотрел на часы… И был солнечный слепой дождь. И шла по тротуару та, которую он ожидал… Дело, которому он служит? - оно держится на тупом повиновении подчиненных, на верности обреченных и жестокости тех, у кого души опустошены и выветрены, подобно корням деревьев, растущих на песке.
Полковник тронул поводья и подождал, когда с ним поравняется поручик.
- Я думаю, - тихо сказал Пясецкий, - вечером у нас уже появятся первые арестованные. Вы понимаете, господин Фиолетов?
- Безусловно, - кивнул головой офицер.
- Распорядитесь… И лучше всего на центральной площади. Человек двенадцать будет достаточно.
- Не много ли? - заколебался поручик.
- Нет, - ответил полковник. - Войска должны быть спокойны, что им не станут стрелять в спины из-за углов.
- И, кроме того, надо отомстить, - поручик кивнул через плечо в сторону убитого капитана.
- Месть как чувство оставим обывателям. Для нас - это профилактическое мероприятие и только.
- Но, господин полковник, - запротестовал Фиолетов, - погиб наш товарищ!
- Убит разведчик, проваливший задание, - жестко произнес Пясецкий. - И как разведчик, вы должны об этом подумать в первую очередь. Где альбом?
- Простите, - поручик коснулся кончиком пальцев козырька фуражки и придержал лошадь. Он понимал, что этим делом - убийством Лещинского - придется заниматься ему, и заранее злился, видя раздражение полковника. История с самого начала казалась запутанной, и многое в ней было просто непонятно. Капитана Лещинского поручик лично не знал, но часто слышал об удачливом и умном офицере.
Поручик Фиолетов зло посмотрел в спину полковника. Он видел зеленый френч, золото смятых погон и тщательно начищенные хромовые сапоги с никелированными шпорами, которые изредка звякали в такт усталому движению лошадей.
Глава 3
Весь день белые войска шли через город. У Благовещенского собора их встречали хлебом-солью именитые жители - архиерей, бывший председатель Думы, дворяне и купцы. Ревели оркестры. Качались ряды винтовок с плоскими штыками. Вал за валом шли добровольческие отряды. Офицерские сводные роты потрясали воображение обывателей литым нерушимым строем. Зрители кричали "ура!" и бросали с балконов конфетти.
Казаки качались в седлах, держа у стремян длинные пики, выпустив из-под лакированных козырьков фуражек расчесанные чубы. В белоснежных черкесках гарцевали моложавые генералы. Легко, как призрак, пронеслась "волчья сотня". Чадя плохим бензином, вполз на площадь броневик с размашистой надписью на круглой башне: "Освободитель". На рысях прогрохотала конная артиллерия с лихими ездовыми на передках. А затем поплыла серой рекой подневольная пехота в рваных сапогах, в обмотках, в шинелях без хлястиков. На головах папахи и выгоревшие картузы. Сбиваясь с ноги, торопливо, под злые окрики офицеров полки катились мимо громадного собора бесконечной лентой.
В это время в молчаливых пригородах, в рабочих районах уже начались первые аресты. Хватали по доносам добровольных осведомителей и предателей. На берегу пересохшей реки плотники в распоясанных гимнастерках с погонами сколачивали из свежеоструганных бревен виселицу на двенадцать человек.
Контрразведка облюбовала себе здание гостиницы "Палас". Раньше как-то не обращали внимание на этот дом, а сейчас словно увидели его серые стены, мрачных бетонных атлантов и чугунные цепи, поддерживающие тяжелые козырьки над дубовыми дверями. Здесь неподвижно стал солдат с черным суконным ромбом на рукаве, в центре которого белели череп и скрещенные кости.
Воры пришли к торговке краденым.
- Она баба злая и жадная, - сказал Джентльмен, пропуская спутников в подвал.
- Людка на нас капитал оставила, - хмыкнул Неудачник. Долго стучали в дверь, пока ее не открыла худая простоволосая женщина с испитым желчным лицом.
- Встречай гостей, Людмила, - сказал Джентльмен.
- А я никого не звала, - сердито отрезала женщина. - Не по нынешним временам гостями заниматься.
- Не узнаешь? - сощурился Неудачник.
- Что вам от меня надо?
- Пропусти в дом, - попросил Джентльмен.
Она захлопнула дверь, но Джентльмен успел подставить ногу.
- Ох и стерва ты, Людка, - удивился он и, отстранив ее, вошел в комнату. - Давайте сюда, ребятишки.
В низком подвале светилась крошечная лампадка. Отблески играли на множестве небольших икон. У стены стояла громадная деревянная кровать с горой белоснежных подушек. Пахло какими-то травами и валерьянкой.
Все опустились на венские стулья, только Людмила осталась у двери.
- Проходи, не бойся, - усмехнулся Джентльмен. - Быстро ты забываешь своих друзей. Напомнить, красавица?
- Говори и уматывайся, - хмуро сказала женщина.
- А ну, цыц! - пристукнул кулаком Джентльмен. - Вот что, Людка… Мы только с казенных квартир. Барахло у тебя есть? Надо приодеться. Эту рвань вонючую можешь взять себе.
- Осчастливил, - фыркнула женщина. - Я воров не укрываю.
- Зато ворованое покупаешь, - Неудачник весело хохотнул. - Я один тебе столько шмоток переносил!
- Пользы тебе от этого было мало, - презрительно сощурилась женщина. - То-то и кличут Неудачником.
- Заткнись! - крикнул обиженно Неудачник.
- Третий-то кто? - спросила женщина и кивнула на Андрея.
- Свой человек, - ответил Джентльмен. - Федька Блондин. Сидел за грабиловку. Из камеры выпустили.
- Чего-то личность чужая, - сухо проговорила женщина и царапнула Андрея острым взглядом. - Не признаю.
- Московский парень, - успокоил ее Джентльмен.
- Морда гладкая… Не нашего поля ягода.
Андрей с угрозой поднял голову.
- Ты знай свое дело, старуха, а то…
- Что то? - с вызовом спросила она.
Андрей медленно встал из-за стола. С гулом рухнул стул на каменный пол. Женщина посмотрела в его округлившиеся от гнева, яростные глаза, и желтизна схлынула с ее щек.
- Ладно… Ишь ты какой! - буркнула она. - Садись… Гостем будешь.
- Садись и ты, королева, - усмехнулся Андрей. Женщина опустилась на стул боком, на самый краешек, точно чужая в своем доме, положила руки на скатерть.
- Жить будем у тебя денька два, - проговорил Джентльмен. - Пока не подберем нужную хату… Ты нас оденешь.
- Во что я вас одену?
- Оденешь, - решительно перебил Джентльмен. - Денег у нас нет. Но за нами не пропадет. Потом возьмешь с процентами. Все! А теперь давай бритву. Заросли, как звери.