- Прошляпили, черт возьми! - Мезенцев крепко потер ладонью стриженную под бобрик голову. - Хорошо хоть то, что крейсер "Память Азова" со всем учебным отрядом ушел из Ревеля в Папон-Вик на учебные стрельбы. Нам меньше хлопот. Постойте-ка!.. - Он замолчал и, озарённый какой-то неожиданной догадкой, закусил палец. - Когда отряд ушел из Ревеля?
- В среду, то есть вчера на рассвете.
- А сегодня, в четверг к вечеру, мы получили свеженький труп нашего агента. Нет ли тут какой-то связи?
- Возможно, - в раздумье погладил усы подполковник. - Но какая?
- Значит, все-таки "тайна моря"? - раздраженно, со стуком переставил Мезенцев на столе тяжелое пресс-папье. - Вы не находите, господин подполковник, что в Ревеле с недавних пор, примерно этак с конца мая, действует чья-то опытная направляющая рука? Надо предупредить командира отряда капитана Дабича, чтобы офицеры усилили надзор за командами всех кораблей, особенно крейсера "Память Азова". Распорядитесь, господин подполковник!
ЛОПОУХИЙ
В тот же рассветный час, когда учебно-артиллерийский отряд снялся с ревельского рейда, на пустынном берегу Папон-Викского залива, на вершине дюны, в кустах можжевельника затаились четыре человека. Это были рабочие ревельского завода "Вольта" - эстонцы Тамберг и Эдуард Отто, третий тоже рабочий - с Балтийской мануфактуры. У третьего заметная внешность: большие оттопыренные уши. Вышло так, что архивы не донесли до нас ни его имени, ни фамилии. Все трое - члены штаба дружины. Их обязанностью было охранять четвертого, высокого худощавого человека с волосами светлыми, длинными и слегка вьющимися. Одет он был в суконные флотские брюки, потертый пиджак и косоворотку с вышитым воротом. Трудно было определить, кто он: по одежде не то рабочий, не то переодетый матрос, по тонкому умному лицу и стальному пенсне, несомненно, интеллигент. Это был партийный работник, направленный в Ревель петербургской военной организацией большевиков. По паспорту он значился тамбовским мещанином Степаном Никифоровичем Петровым; а в ревельских партийных кругах его называли Оскаром Минесом, Это и был тот, чью опытную направляющую руку почувствовал жандарм Мезенцев.
…Революционная гроза загремела неожиданно, спутав все планы. Раньше намеченного срока стихийно восстали на Свеа-боргских островах пехотинцы и крепостные артиллеристы. Захватив форты на четырех островах, они начали бомбардировать Центральную крепость. Верные революционному долгу в поддержку Свеаборга восстали и кронштадтцы, захватили береговое укрепление Литке и форт Константин.
Поздно вечером 18 июля на конспиративной квартире по экстренному вызову собрались члены городского комитета, члены штаба рабочих дружин и матросы-большевики. Говорил Оскар Минес:
- Подробностей о Свеаборге и Кронштадте у нас пока нет, но партийная дисциплина обязывает нас поддержать тех, кто уже борется!
Собрание происходило в пригородном доме, и все невольно посмотрели в окно, выходившее на море. Где-то там, далеко, за чертой горизонта, по ту сторону Финского залива, уже второй день гремит орудийными залпами восставший Свеаборг.
- Ревель поддержит Свеаборг и Кронштадт, - продолжал Минес. - Мы уже договорились с эстонскими товарищами. Всеобщая забастовка и вооруженный захват власти! А вы, моряки, поддержите ревельских рабочих. Высаживайте десант, а если понадобится - ударьте главным калибром по казачьим и жандармским казармам, полицейским участкам и губернаторскому дворцу!
Но вот последовало неожиданное сообщение матросов. Из подслушанных разговоров офицеров они узнали, что морскому министерству известно о подготовке восстания на кораблях Балтийского флота и что приняты уже меры, чтобы раздавить его любыми средствами. Для начала приказано арестовать всех подозрительных матросов, На "Памяти Азова" уже арестован и передан жандармам минер Исадский, кроме того, есть приказ: команды на берег с завтрашнего утра не увольнять и рассредоточить флот. Во исполнение этого приказа завтра на рассвете учебно-артиллерийский отряд уйдет с ревельского рейда в залив Папон-Вик якобы для учебной, стрельбы.
Растерянность и смятение отразились на лицах некоторых участников совещания. Послышались взвинченные крики меньшевиков:
- Драку еще не начали, а сопатка уже в крови! Без флота из рабочих дружин царские мясники кровь будут цедить! Пропало дело! Восстание в городе и на кораблях отменить!
- Молчите, истерички! - поднялся Минес. Его лицо было сурово и твердо. - Дело не пропало! Перевод учебной эскадры из Ревеля в Папон-Вик осложняет нашу задачу, но это не поражение! Нет! Отряд придет обратно в Ревель и придет с красным флагом на мачтах! Я сейчас же отправляюсь в Папон-Вик и завтра ночью буду на "Памяти Азова". Спустите мне, морячки, с борта какую-нибудь веревочку? - улыбнулся Минес матросам.
- Ты, Оскар, не марсовый, засмеялись и матросы, - по канату тебе не подняться. Мы адмиральский трап спустим, оркестр выставим!
Ночью Минес и его охрана добрались на крестьянской подводе до залива Папон-Вик и на рассвете уже затаились в кустах, ожидая подхода отряда кораблей. Внизу, под стожком сена, была спрятана лодка, нанятая в рыбацкой деревне. Тамберга и Лопоухого Минес оставил на вершине дюны дозорными, а сам вместе с Эдуардом Отто спустился немного по склону. Юноша успел шепнуть Минесу, что им нужно поговорить с глазу на глаз.
И вот теперь Отто рассказывал:
- Когда нас назначили вашей охраной, мы все трое побежали вытаскивать из гайников револьверы и патроны. Тамберг и я справились быстро, а Лопоухий почему-то замешкался. Тамберг послал меня поторопить его. Вхожу, а он еще не готов. Сидит за столом и что-то торопливо пишет. Мне почему-то показалось, что он и не собирается с нами, а пытается улизнуть. Вошел я в его дом тише тихого, как мышь. Вы ведь знаете, что в нашем деле не надо лишних глаз и ушей. Он заметил меня, когда я стоял уже за его спиной. Если бы вы видели, товарищ Минес, как он вздрогнул! Будто около его уха выстрелили! И побледнел, куррат! Заметил он, конечно, что я удивился и вопросы буду задавать, сам первый затараторил: "Идем ведь на опасное дело, вот я и решил невесте письмо написать". - "Ну, дописывай, - говорю, - я подожду". - "Ладно, - говорит, - не стоит, пожалуй, ее расстраивать!" А сам все глубже и глубже письмо в карман запихивает, словно боится, что я листок из рук у него выхвачу. А потом мы вышли к ждавшему нас Тамбергу. Что вы на это скажете, товарищ Минес?
- Письмо это и сейчас при нем, как вы думаете, Эдуард?
- Я все время следил за ним. Не выбросил. Разве вот сейчас попытается уничтожить. Так ведь при нем Тамберг.
Минес поднялся и зорко, внимательно оглядел окрестности. Отто понял.
- Здесь опасно. По дороге могут проехать. Лучше в море.
- Да, - согласился Минес.
И в этот момент они услышали юлос Лопоухого. Он стоял выше их на склоне дюны и громко, насмешливо говорил:
- Все совещаетесь о мерах безопасности? На меня надейтесь, товарищ Минес, грудью прикрою тебя от царских пуль и штыков!
- Идемте вниз, спускайте лодку на воду, - приказал Минес.
- Зачем? - удивился Лопоухий. - К эскадре поплывем ночью, а она еще и не пришла.
- Нужно осмотреть рейд, выбрать короткий и скрытый подход к кораблям.
Когда лодка отошла от берега так далеко, что деревья казались низеньким кустарником, а людей и вовсе не различить, Минес окинул взглядом море. Ни дымка, ни паруса на горизонте. Тогда он посмотрел в упор на Лопоухого.
- Дай твое письмо к невесте!
- Вы что?.. Вы с ума сошли? - взвизгнул Лопоухий, схватившись обеими руками за борт. Он, видимо, хотел выброситься из лодки. Но три револьвера уставились на него. Эдуард вытащил из его кармана письмо к "невесте", которое оказалось донесением в жандармское управление.
Минес прочитал его вслух. Фамилии товарищей из дружины и городского комитета РСДРП. Против каждой фамилии - домашний адрес. Затем предложение выдать боевую дружину, подпольную типографию и судовые партийные комитеты учебного отряда. Все за десять тысяч рублей.
Минес кончил читать. Точку поставили три выстрела в упор. Убитый провокатор упал навзничь на корму, и Эдуард выстрелил в него еще два раза. В глазах юноши стояли слезы ярости и ненависти. Труп выбросили в море, привязав к нему лодочный верп. Но от разыгравшегося через несколько часов шторма якорек, видимо, отвязался, и труп принесло в устье Пириты, на радость жандарму Мезенцеву.
Повернули к берегу и гребли медленно, подавленные. Провокатор пробрался в штаб и в городской комитет! После долгого молчания Тамберг сказал:
- На волоске мы висели.
- Наше дело на волоске висело, а это хуже! - откликнулся Минес.
После полудня услышали далеко в море орудийные выстрелы. Отряд вел учебную стрельбу. А под вечер корабли вошли в залив. Минес и его товарищи глядели на них, лежа в прибрежных кустах.
Первым шел флагманский корабль, крейсер 1-го ранга "Память Азова". Он предназначался для самостоятельных действий на океанских просторах как рейдер - охотник за военными транспортами и торговыми судами неприятеля. Кроме мощных машин с шестью котлами, он имел и парусное вооружение для экономии топлива во время плавания вдали от берегов.
У "Памяти Азова" была славная родословная. Свое имя крейсер получил в память линейного парусного корабля Черноморского флота "Азов", особо отличившегося под командой М. П. Лазарева в На вари иском сражении. На носу крейсера были изображены белый георгиевский крест и полосатая черно-оранжевая орденская ленточка. Окрашенный в серо-голубой цвет, сверкающий надраенной медью, опрятный, щеголеватый, крейсер словно приготовился к торжественному морскому параду.
За флагманом вошли в залив минные крейсеры "Воевода" и "Абрек", миноносцы "Ретивый" и "Послушный". Один из кораблей отряда, учебное судно "Рига", остался в Ревеле. Он проводил стрельбу у острова Нарген.
"Какая грозная сила! - думал Минес, любуясь кораблями. - Мы должны направить ее на борьбу за революцию!.."
Глухой ночью, в часы "собачьей вахты", лодка с тремя большевиками подошла к эскадре… На берегу, в соснах, свистели первые взмахи шторма.
КОЧЕГАР № 122
Тесное таранное помещение "Памяти Азова", куда не только офицеры, но и кондукторы редко заглядывают, было набито матросами. Шло собрание корабельной большевистской организации. Председательствовал широкий в плечах, с густыми черными усами на твердом, волевом лице артиллерийский квартирмейстер Нефед Лобадин. Справа и слева от Лобадина стояли члены комитета - стройный, высокий красавец гальванерный квартирмейстер Петр Колодин и румяный, смешливый баталер Степан Гаврилов. Рядом с ним стоял Оскар Минес, переодетый в матросскую форму. Говорил Степан:
- Надо немедленно начинать! Не терпится братве вцепиться в глотку царю-батюшке! Потемкинцы и очаковцы начали, мы, азовцы, закончим. А нам, балтийцам, сподручнее сшибать с трона царя. Нам до Питера ближе, чем черноморцам! - Степан задорно улыбнулся.
- Правильные слова! - заговорили матросы, но в задних рядах кто-то сказал ядовито: - Царя сшибать азовцы задумали, а в 1905 году не вы ли заслужили царское спасибо и удостоились лобызания ручки ее величества царицы?
- Это не мы, это офицерьё и шкуры кондукторы лобызали!! - загудели возмущенно матросы. - А мы ее, стерву, так бы лобызнули!..
- На собрании чужие есть! - шепнул Минес Лобадину. Тот поднялся на цыпочки, вглядываясь. Потом сказал сердито и встревоженно:
- Тильман, как ты сюда попал? Ребята, ну-ка, задержите его!! Но уже хлопнула дверь горловины за выбежавшим Тильманом.
- Плохо получилось! - покачал головой Лобадин. - Уж больно у нас на крейсере команда разношерстная. Кроме основного состава, на который мы, как на каменную гору, надеемся, есть переменники-ученики. Переменники, за малым исключением, в революционном смысле материал совсем сырой. Тлеют, а не горят, хоть ты что! Ох, и тяжело будет!
- Революцию вообще тяжело делать! - серьезно ответил Минес. - А скажите, Нефед Лукьяныч, у вашего комитета есть связь с другими кораблями?
- И даже очень тесная! Партийные организации имеются на "Риге" и на "Абреке".
- А на "Воеводе" и на миноносцах сочувствующие выявляются. Сознательные и боевые есть ребята! - добавил Колодин.
- Это же огромная сила! - воскликнул Минес. Собрание продолжалось.
А в это время Тильман докладывал торопливо пристегивавшему палаш и револьвер старшему офицеру крейсера капитану 2-го ранга Мансурову:
- В таранном отсеке собрались. Бунт готовят!
Мансуров замысловато по-матросски выругался и вылетел из каюты.
Собрание вынесло решение поручить комитету сейчас же, немедленно разработать детальный план восстания и самое позднее через час сообщить его партийцам. А пока всем, кроме комитетчиков, выйти на палубы. В отсеке было невыносимо душно, кое-кому стало даже дурно. В этот момент влетел матрос:
- Полундра! Сюда Мансуров топает!
Словно по боевой тревоге колоколов громкого боя, матросы бросились к горловине отсека и разбежались по палубам. И когда появились капитан 2-го ранга Мансуров и вахтенный начальник, отсек был пуст. Но Мансуров уже узнал от Тильмана, что на корабле есть посторонний человек. Он вызвал караул и пошел по жилым палубам. На одной из коек лежали два человека. Один был знакомый Мансурову матрос, второго он не знал
- Ты кто такой? - послышался строгий вопрос.
- Кочегар номер сто двадцать два.
- Нет у нас такого, - засмеялся Мансуров. - Взять его!
Минеса схватили и обыскали. Нашли заряженный браунинг и запасную обойму. Арестованного отвели в офицерскую ванную комнату и поставили четырех часовых, в число которых попросился Тильман. Дверь в ванную оставили открытой, а часовым было приказано заколоть арестованного при малейшей попытке к бегству.
ДЕЙСТВОВАТЬ ПО-ФЛОТСКИ!
В носовой части артиллерийской палубы Нефед Лобадин опять собрал большевиков. Всем было ясно, что действовать надо немедля. Через час уже будет поздно: Минеса отправят на "Воеводу", и на рассвете минный крейсер уйдет в Ревель.
- Не теряй время, командуй! - вырвалось нетерпеливо У Петра Колодина. - Упустим время, и нас брезентом накроют, как потемкинцев!
- Значит, решили! - свободно и легко вздохнул Лобадин. - Действовать по-флотски! Все за одного, один за всех!
- Трави до жвака-галса! Ура! - подкинул бескозырку веселый Степа Гаврилов. - Да здравствует наша родная, самая красивая, самая желанная революция!
На верхней палубе щелкнул вдруг револьверный выстрел. Сверху из люка кто-то крикнул:
- Лейтенант Захаров застрелил матроса! Ребята тоже не стерпели - по башке прикладом… Богу душу отдает!
- В ружье! - крикнул Лобадин. - Выключай свет! В темноте нам виднее! Ребята, за мной!
Крейсер погрузился в темноту. Выбегая на палубу, Лобадин услышал за собой топот матросов.
С тремя партийцами он бросился выручать Минеса. С фонариками в руках они вбежали в коридор. Дверь в ванную открыта, караула нет, - в дверях Минес.
- Оскар! - бросился к нему Лобадин. Они крепко обнялись. У порога ванной лежал мертвый Тильман со штыковыми ранами в груди.
- Кто его? - спросил тихо Лобадин.
- Караульные, прежде чем убежать,
На верхней палубе гремели револьверные и винтовочные выстрелы.
Выбежав на палубу, Лобадин крикнул:
- Ребята, без крови! Бери офицеров в плен!
- Они нас в плен не берут!.. В упор стреляют! - закричали в ответ матросы.
Выстрелами сверху, через люки, матросы гнали офицеров в кают-компанию. Убит был вахтенный начальник Зборовский, тяжело ранен Мансуров и командир крейсера капитан 1-го ранга Лозинский. Офицеры панически метались по внутренним помещениям юта. Наконец, поняв, чего от них хотят, они ринулись толпой в кают-компанию и на кормовую батарею.
- Все! - вытер со лба пот Степа Гаврилов. - Драконы в клетке! - Он опустил винтовку.
Но ему пришлось тотчас же взять оружие на изготовку. С кормы закричали:
- Драконы бегут! На паровом командирском катере!
Офицеры бежали через кормовой адмиральский балкон, сообщавшийся с кают-компанией. Матросы забыли о балконе. Офицеры уже спустились в катер. Забурлил винт, катер начал пятиться от кормы крейсера.
- Катер к борту! - крикнул в мегафон Лобадин.
Но катер прибавил обороты и разворачивался носом к берегу. С палубы загремели винтовочные выстрелы.
- Нельзя их выпускать! - крикнул Лобадин. - Комендоры, к орудию!
Бортовой "гочкис" выплюнул пламя. Близ левого борта катера взметнулся фонтан. Второй выстрел Катер качнуло, он стал зарываться носом. Снова два выстрела один за другим. Снаряды легли по бортам катера, и он застыл на месте. Офицеры начали прыгать в воду и побрели вброд к берегу. "Гочкис" сделал еще три выстрела подряд. Но офицеры уже добрались до берега и скрылись в лесу.
Убежали с крейсера не все офицеры. Загнанных в кормовую батарею там и заперли, отобрав у них оружие. С ними был поп Клавдий. Но часа через два попа выпустили и даже разрешили ему свободно ходить по кораблю.
Над морем занималась заря. Наступал новый день, 20 июля 1906 года.
Утром этого дня Николаю II подали телеграмму. Царь удивленно округлил белесо-голубые глаза. Телеграмма была послана из неведомой эстонской деревушки Колга. Содержание ее было коротким: "Команда крейсера "Память Азова" взбунтовалась. Убит командир и пять офицеров. Крейсер в руках мятежников"
Царский приказ был тоже коротким:
"Повелеваю немедленно привести в повиновение команду крейсера "Память Азова". В случае необходимости потопить его".