Кашмарик
Он третий раз пытался дозвониться по телефону, но не заставал нужного человека на месте. Патрулей в Москве оказалось больше, чем он ожидал, разгуливать по городу было опасно. Андрей Костинский, он же агент Абвера Гельмут Штутт с документами выписанного из госпиталя Ивана Грачева, выполнил свое задание и должен вернуться на базу. За каждую просроченную минуту придется отчитаться, задержка всегда вызывает подозрение. Оправдание он нашел. Возвращаясь из Подольска на попутной машине, видел подорванный поезд на путях. Москву давно не бомбили, это была диверсия. Все электрички застряли в двадцати километрах от столицы и не тронутся с места, пока не уберут состав и не отремонтируют пути. Этот факт легко проверить. Вполне уважительная причина для опоздания, хозяева ему поверят. Но он не мог уехать не встретившись с единственным в Москве человеком, который знал о его существовании. Для остальных капитан госбезопасности Павел Клубнев погиб при выполнении служебного задания. Если остановит патруль, которому не понравятся документы… Проверки выведут его на чистую воду, тогда свои же расстреляют. Обидно будет.
Он позвонил еще раз, и ему повезло.
- Коммутатор.
- Свяжите меня с тридцать четвертым.
- Минуточку.
Несколько щелчков, и в трубке послышался низкий мужской голос. Он его тут же узнал.
- Слушаю вас.
- Говорит "Янтарь 12". Мне нужна встреча.
Секундная пауза, потом вопрос:
- Где?
- Дом 6 по Таганской улице. Проходная подворотня.
- Я выезжаю.
Павел оглянулся перед тем, как свернуть во двор. Нервишки. Проследить его не могли, он передвигался только на попутных машинах, петлял.
"Эмка" въехала во двор через десять минут, он увидел ее из подъезда с разбитыми окнами. Пришлось поторопиться. Задняя дверца открылась, и Павел запрыгнул на заднее сиденье.
Машина проскочила под несколькими арками и выехала на другую улицу.
- Здравия желаю, товарищ генерал.
- Я уже не чаял тебя живым увидеть, Паша.
Полный мужчина в штатском, с висками покрытыми сединой по-доброму улыбался.
- Выжил.
- А Глаша?
- Глаша осталась заложницей. Будь я один, меня бы выпустить не рискнули, любимая жена в качестве гарантии осталась.
- Куда едем?
- Мне нужно посмотреть эти адреса. Как теперь выглядят улицы и дома.
Павел достал из кармана листок и передал генералу, а тот шоферу.
- Ну рассказывай, Павел. Два года не слышал твоего голоса.
- Внедрение прошло планово. Дважды чуть было свои не расстреляли. Пронесло. Попал в школу Абвера "Гюрза". Пригород Кракова. Закончил с отличием, оставили инструктором. Готовлю диверсантов. Списки в тайнике - Воронцово поле, три. Почтовый ящик на девятой квартире. Дом пустой. Подчеркнутых в списке не трогать до поры до времени, они из моих групп. Самые опасные помечены галочками, их надо ликвидировать.
- Как это скажется на тебе?
- Пронесет. В школе шесть инструкторов, они выделены в отдельный список. В свою группу отъявленных отщепенцев я не брал.
- Тебе нужен радист?
- Не нужен. У немцев высокоточные пеленгаторы, из собранных ими передатчиков можно музей создать. Есть три надежных адреса в Кракове. Донесения будут лежать под каменными решетками. Есть у них газета объявлений, где печатают сведения о свадьбах, помолвках, похоронах и репертуар кинотеатров. Двенадцать полос, более трех сотен заметок. Три фамилии. Каждая соответствует своему адресу. Такой-то такой-то объявляет о помолвке с такой-то такой-то. Значит, сообщение уже лежит по нужному адресу. Все адреса и фамилии в отдельном реестре, заберете на Воронцовом поле. Если встретите одну из фамилий в некрологе, значит, квартира засвечена.
- Неплохо придумано.
- Отправьте пару надежных людей в Краков. Обо мне они ничего не должны знать.
- Сколько у тебя своих людей?
- Трое. Из них двое немцев. Очень надежны. Вне подозрений. Один из них - шофер начальника школы, он и будет объезжать нужные адреса.
- Где школа набирает свой контингент?
- В концентрационных лагерях. Я сам туда езжу со своим куратором. В оккупированных зонах желающих служить фюреру хватает. На территории Польши пять школ Абвера, специализирующихся на советском направлении. Места расположения засекречены, но, думаю, удастся их вычислить. Мне доверяют, выдали немецкий мундир и присвоили звание лейтенанта.
- Как переходил линию фронта?
- В наглую. Под шквальным огнем с обеих сторон.
- Головой рискуешь…
- По-другому нельзя. Из докладной записки все поймете.
- А документы?
- Немцы делают не только документы, но и деньги, и хлебные карточки - используют наших специалистов, и все получается на высоком уровне. Они заботятся о своих диверсантах. Я прошел восемь адресов под носом у главного управления. Сейчас отправляют несколько групп в Бобруйск. Проверьте, почему их интересует этот район больше других.
- Тут и проверять нечего, все знаю.
Разговаривая с генералом контрразведки, Павел внимательно поглядывал в окна машины. Об этих улицах и домах его будут расспрашивать, но он не успел их обойти - потерял время на звонки и кружение вокруг места с телефоном-автоматом.
- Когда возвращаешься, Паша?
- Прямо сейчас.
- Мы можем переправить тебя надежным каналом.
- Чем легче переход, тем хуже для меня. Я выполнил трудное и важное задание и должен вернуться тем же путем, каким ушел.
- Под пулями?
- Пронесет. Вы же знаете, товарищ генерал, русское авось надежней всего на свете.
- Береги себя, Павел.
- Рад бы, но не всегда получается.
Павел Клубнев, он же Андрей Костинский, он же Гельмут Штутт перешел линию фронта, минуя партизанские леса, болота, линию огня и вернулся на базу с пустяковой царапиной на плече, оборванный и обессиленный. Встретили его, как героя, но все же трое суток проверяли, допрашивали - мурыжили.
В конце концов вынесли решение - лейтенанта Гельмута Штутта наградить и произвести в капитаны. Через месяц на новом мундире Штутта красовался железный крест третьей степени за храбрость.
6.
- Ну что скажете? - непонятно к кому обратился Масоха, когда все содержимое вещмешка разложили на полу в подсобке.
Профессор Берг надел резиновые перчатки и приступил к осмотру.
- В этом мешке продукты. Крупа, консервы, сухари, соль, спички, сахар. Что именно подбросили японцы, мы не знаем.
- Мы видели, как в мешок положили какой-то предмет. Один. И он должен отличаться от других, - заметил Зарайский. - Здесь пять банок тушенки, произведенной в Хабаровске. Где японцам взять такие же? На прилавках сельпо стоят консервы, но они произведены в Красноярске.
- Вы правы, у вас наметанный глаз, Яков Алексеич, - поддержал его Ледогоров. - Одна из банок должна отличаться от остальных.
- Нашел!
Берг поднял банку с закручивающейся крышкой и поднес ее к горящей свече. Все придвинулись к нему.
- Отойдите подальше. Банка керамическая, а не железная. О керамических бомбах я вам прочту лекцию чуть позже.
- Что в ней? - спросил Кондрат.
- Этого мы не узнаем, дорогой лейтенант. Вскрывать ее нельзя. Как вы можете догадаться, одного человека травить не имеет смысла. На ужин каждый берет по банке, не станут же все есть из одной. Значит, когда откроют сосуд, зараза должна тут же рассеяться и отравить все в округе. Штаммы чумы, холеры, желтой лихорадки разносятся ветром или с помощью насекомых. В частности, блох. Эту дрянь мы должны закопать. Чем глубже, тем лучше.
- Ладно. Что будем делать дальше? - спросил Егор.
- С рассветом команда Лизы уходит в тайгу. Баба с возу, кобыле легче, они нам мешают.
- А ты откуда знаешь, Ледогоров?
- Не все спали, когда я в сельсовет заглядывал, слышал разговор. Люди из села уйдут, японцы успокоятся. Нам надо оставаться незамеченными, сидеть здесь, пока монахи не вернутся из тайги. Не знаю, сколько их, но думаю, что немного. Двое, трое или пятеро - не имеет значения. Важно другое. Они выжили и никуда не ушли. Лучшего источника информации нам не добыть.
- Почему их не тронули? - удивился Зарайский. - Если все село вымерло, как им удалось уцелеть?
- Уцелеть никто не мог, это исключено, - покачал головой Берг. - Чума или холера никого не пощадит. И японцы не станут разносить заразу у себя под носом, им здесь жить и работать. Люди сами ушли. Что касается монахов, то я полагаю, они не посмели бросить храм на разграбление. Вы обратили внимание на церковь? Она действующая, сквозь щель пробивается свет, а купола и кресты сверкают золотом.
- Очень похоже на правду, - согласился Егор. - Монахи не мешают японцам, и они их не тронули. В селе жили охотники и рыбаки, ходили в тайгу за дичью и дровами и, возможно, натыкались на бункер или на его обитателей. Пришлось принять меры и выкурить население из деревни. Оставшиеся при церкви монахи их не очень тревожили.
- У меня есть одна идейка, - задумчиво протянул Ледогоров.
- Слушаем тебя, Шурик, - подался вперед Масоха.
Ледогоров быстро завоевал авторитет. И не только потому, что
выкрал мешок из-под носа у Лизы Мазарук, но и потому, что все его соображения отличались железной логикой.
- Нам повезло, десант отвлек на себя внимание. Надеюсь, мы остались незамеченными. До поры до времени. Но я себе очень слабо представляю, каким образом мы найдем лабораторию раньше, чем ее обитатели обнаружат нас. Нам надо переодеться в монахов. К ним привыкли, как к деревьям в лесу, они не привлекают внимания. Жить будем в церкви, сделаем из нее свою штаб-квартиру.
- Из твоей косоглазой морды получится такой же монах, как из меня китайский мандарин! - возмутился Кондрат Масоха. - Из генерала Моцумото тоже монаха не получится.
- А нам необязательно выставлять себя напоказ. К тому же если настоящих монахов двое или трое, то наблюдатели не должны видеть во дворе пятерых. Вылазки будем устраивать ночью, чтобы ознакомиться с местностью. Спешить нам некуда. Провалить дело можно в два счета, но другие на наше место не придут, мы единственные, кто может и должен уничтожить рассадник заразы.
- Предлагаю перебраться в церковь сейчас, - предложил Моцумото. - Село просматривается со всех сторон, с восходом солнца мы площадь не пересечем, нас обнаружат.
- Правильно, так и сделаем, - согласился охотник. - А утром одному человеку надо подняться на колокольню с биноклем. Спрятавшись за перилами, можно осмотреться.
- Японцев ты не заметишь, - возразил Кондрат, - видел, как они разрисовали свои маскхалаты? Пятнышками. С двух метров от кустарника не отличишь.
- Кто нам мешает сделать такие же? - спросил Зарайский.
- Чем? Я не видел красителей в сельпо.
- Лучший краситель - трава, - вмешался Егор. - Она еще молодая, сочная. Ревень оставляет коричневые пятна. Можно поколдовать с живыми красками, времени у нас с избытком.
- Поколдуем, - согласился Масоха. - А теперь берем мешки и перебазируемся в церковь. И надо привести здесь все в порядок. Кому-то из команды десантников может прийти в голову перед уходом заглянуть в сельпо, а мы тут наследили.
Яркая луна освещала площадь белым холодным светом. Стрекотали цикады. Ворота церкви оставались приоткрытыми, из щели сочился теплый желтый свет. Шли гуськом, прячась в тени построек, на паперть взбирались ползком, в церковь вошли на коленях, как паломники в Иерусалимский храм.
- Пока мы ползли, я наткнулся на зону, воняющую хлоркой. Короткий участок, - сказал Зарайский.
- И я тоже, - подтвердил Ледогоров.
- Вокруг церкви сыпят хлорку, чтобы в нее не забирались мыши. Делать это надо часто, потому что дождь хлорку вымывает, - объяснил Масоха.
- Как у Гоголя. Хома Брут чертил мелом круг, спасаясь от нечистой силы. Помните "Вия"? - улыбнулся профессор.
Храм поражал своей роскошью и красотой. Охотник и профессор Зарайский перекрестились, остальные, открыв рты, озирались по сторонам.
- Смотрите! Гроб!
Шли крадучись, как напуганные зверьки. Приблизились.
- Не зря Гоголь вспомнился, - прошептал Берг.
- Покойничек-то свежий, - сказал Масоха.
- Монах. Похоронить еще не успели. Спугнули их Лизины архаровцы, вот они в лес и сбежали, - произнес Тосиро.
- Вернутся, - уверенно сказал Зарайский, - покойника не бросят. Здесь мы их и дождемся.
- Смотрите, тут галерея на уровне второго этажа. С окнами. С нее можно вести наблюдение за улицей. Там есть где спрятаться, если лечь на пол. Где-то должна быть лестница, - продолжал осматриваться Кондрат.
- Лестниц тут много. Надо обследовать все, - предложил Моцумото. - Сводчатые опоры мешают полному обзору, за ними легко скрыться.
- От кого? - удивился Егор. - Не думаешь же ты бойню устроить в святом месте?
- Я думаю о защите и обороне, охотник, а не о бойне.
- Послушайте, друзья! - Профессор Берг поднял руку покойника и сдвинул рукав рясы. - Я не вижу ни малейших следов отравления. Кожа абсолютно чистая. И намека на язвы нет.
- Святых болезни не берут, - произнес Зарайский.
- Не могу не согласиться, - продолжал Берг. - А как насчет смерти? Человека в гроб положили, а у него температура нормального здорового тела и нет следов окоченения.
- А пульс?
- Пульса не слышу.
- Оставьте его, Борис Леонтьевич, - поморщился Зарайский, - святым займемся, когда разберем рюкзаки. Может, это кощунственно звучит, но я полагаю, нам надо взять у покойника кровь на анализ. Другим способом мы не определим его состояние.
- И то верно, Яков Алексеич.
- Надо поспешить, - сказал Моцумото, - скоро рассвет, а мы еще не осмотрелись.
- Точно! - поддержал его Кондрат. - В команде Лизы есть поп, он наверняка сюда придет помолиться перед уходом. Может, и другие богомольцы найдутся, нам с ними встречаться не резон.
Зашли за алтарь, прикрыли за собой златые врата, зажгли свечи. Лестница находилась с левой стороны.
- Вот и ход на галерею, - сказал Масоха.
- И не только. Ступени ведут в подвал. С него и начнем.
Ледогоров поднял свечу над головой и пошел первым. Деревянные ступени сильно скрипели. Все спустились вниз и очутились в просторном помещении.
- Похоже на больничную палату, - пробурчал Масоха.
- Не палата, а общая келья, - поправил Зарайский.
- По пятнадцать коек с каждой стороны, - подсчитал Моцумото.
- Аккуратный народ, эти монахи, - продвигаясь вперед, сказал Ледогоров. - Все коечки застелены одинаково, у каждого молитвенник на тумбочке, распятие над головой. Никакой индивидуальности.
- Вы не правы, Шурик, - возразил Зарайский. - Те, кто ушли, молитвословы забрали с собой. Я вижу только три. Остальные - библии. Новый завет. Миниатюрные издания на старославянском языке издательства Сытина 1878 года.
- А вы почем знаете, Яков Алексеич?
- У меня такое же издание имелось, его конфисковали при аресте. А молитвословы в темно-красном переплете, и их всего три. Я думаю, монахов здесь осталось трое. Их мы видели в тайге. Сюда они и вернутся. Давайте-ка, друзья, встанем по проходу между кроватями, чтобы осветить все помещение. Цепочка из свечей растянулась по келье.
- Вы правы. Их здесь трое. Куда же делись остальные? - спросил Масоха.
- Дождемся этих. Придут - расскажут, ждать недолго, а для начала надо проводить отряд Лизы. Если мы устроимся на галерее, то увидим, как они будут уходить.
7.
На третьи сутки пути отряд Лизы Мазарук вышел к железнодорожной насыпи. Старая одноколейка проходила сквозь чащу тайги прямой линией.
- Хорош сюрпризик! - присвистнул Грюнталь по прозвищу Огонек. - Как вам это нравится?
- Мне это никак не нравится, - выходя вперед, сказал Гаврюха. - Откуда здесь взялась "железка"?
- Разрешите, я взгляну.
Журавлев поднялся на насыпь и осмотрел пути.
- Ну что там, Матвей Макарыч? - крикнул Чалый.
- Ветка старая. Очень старая. Но, похоже, поезда здесь ходят. Не каждый день, конечно, так, раз в полгода. Бока рельсов ржавые, а поверху отполированы.
- До Транссиба километров триста, - заметил Пенжинский, - а к северу нет городов, зачем здесь нужна дорога?
- Поднимайтесь! - взмахнул рукой Журавлев.
Усталые путники с тяжелыми мешками и винтовками собрались на насыпи и в полной растерянности стали осматриваться по сторонам. Журавлев присел на корточки:
- Видите, здесь руда и уголь.
- И что? - нетерпеливо спросила Лиза.
- Руду, скорее всего, вывозили с севера, а уголь везли на север. В одном месте не добывается и то и другое. Где-то должен быть рудник, не очень богатый. Курсирует только один поезд, и очень редко. По всей вероятности, рудник старый и уже исчерпал себя. Руда мне незнакома.
Он поднял с земли серый острый камень. Его осмотрели все.
- На молибден вроде не похоже, и на серебро тоже, - предположил Шабанов.
- И на вольфрам - не очень, - прикинул на руке булыжник Блонскис.
- По железке идти проще, чем по лесу, но опасней, - бросив камень в сторону, сказал капитан Дейкин. - Пойдем вдоль насыпи, а там видно будет.
Спорить никто не стал. Пенжинский сфотографировал узкоколейку, а Дейкин сделал зарубку на дереве.
Тронулись в путь. Варя шла рядом с Шабановым, она не отходила от него даже ночью. Сначала над докторшей посмеивались, а потом успокоились: может, человек свою судьбу нашел. Почему нет? Варю все любили, а пилот не многим нравился. Слишком хмурый и молчаливый. Чалый, по прозвищу Трюкач, куда симпатичней, его сама Лиза обхаживала, чем очень злила юного одессита Огонька. На глазах разыгрывались личные драмы. О чем люди думают? Шли к черту в зубы искать мираж, растворившийся в океане, а тут еще какие-то чувства!
- Скажи, Глеб, только честно, Кашмарик из-за тебя сбежал? - спросила Варя, будто извиняясь.
- С чего ты взяла?
- Конвойные от меня ничего не скрывали, я знаю, что ваши камеры не закрывались на ночь, так генерал распорядился. У вас был конфликт. Вы подрались, да?
- Пустяки. Качмарэка трудно напугать, он ничего не боится. Как повздорили, так и помирились.
- А почему же он сбежал?
- Ему паспорт не нужен, как летчику, идущему на таран. На том свете документы не спрашивают.
- Он на тот свет собрался?
- В Москву поехал, и я уверен, он доберется до столицы. Сумеет ли выжить там? Вряд ли. Но для него долги важнее жизни. Расплатится, и можно подыхать. Успел бы.
- Я ничего не поняла.
- И не надо. Не засоряй мозги ерундой, мы и без Кашмарика справимся с задачей.
- Ты в это веришь?
- Я верю в нас. В тебя, князя, Лешего, Кистеня, Важняка и даже в Огонька…
- Значит, мы выживем?
- И будем жить долго и счастливо. Девушка грустно улыбнулась.
Через час пути впереди показался хвост поезда. Дейкин поднял руку, и отряд остановился.
- Людей не видно. Кто пойдет в разведку?
- Я схожу, - сказал Кистень. - Ноги затекли от безделья, хочу размяться.
Все рассмеялись.
- И я пойду, - вышел вперед Огонек.
- Отличная команда, - усмехнулся латыш. - Но ты не пойдешь.
- Назад, Огонек, - приказала Лиза.