Невеселыми, суровыми глазами глядела королева Наваррская на торжество, которое устроили, чтобы отпраздновать помолвку ее сына. Толпившиеся недалеко фрейлины заметили, что лицо Жанны д'Альбре становилось то белым, то пунцовым. На щеках королевы вспыхивал лихорадочный румянец. Однако она, похоже, совершенно не обращала внимания на явные признаки надвигавшегося недуга. Жанна не сводила взора со своего сына Генриха, взволнованно наблюдая за Беарнцем.
Тревогу королевы уловила принцесса Маргарита. Поняв чувства Жанны д'Альбре, Марго подошла к ней поближе и вполголоса сказала:
- Не надо бояться, мадам! Заверяю вас, никто не осмелится причинить зло моему жениху.
Слова девушки несколько успокоили Жанну д'Альбре: она знала, что Карл IX вполне откровенен со своей сестрой, так что та посвящена в его замыслы.
Внезапно королева Наваррская увидела графа де Марийяка. который пробирался сквозь толпу гостей, намереваясь рассказать Жанне д'Альбре о своем счастье. Королева с улыбкой поманила юношу к себе. Придворные пропустили Деодата, и он, преисполненный радости, уже хотел было с поклоном припасть к руке королевы…
Но Жанна вдруг поднесла руку ко лбу, а затем схватилась за горло и побелела как полотно; ее лицо покрылось холодным потом, и королева рухнула на пол.
- Ее Величеству дурно! Ее нужно вынести на свежий воздух! - в ужасе воскликнул потрясенный Деодат.
Женщины заверещали, мужчины засуетились.
- О Господи! Что случилось с моей милой кузиной? - прозвучал голос, полный тепла и заботы.
К Жанне д'Альбре спешила Екатерина Медичи. Она выглядела встревоженной, ее глаза излучали горячее сочувствие.
- Быстрее! Быстрее! - приказала королева-мать. - Бегите за Амбруазом Паре.
Человек двадцать кинулись искать врача Екатерины. А она тем временем достала бутылочку с нюхательной солью и поднесла ее к лицу королевы Жанны. Веки Жанны д'Альбре дрогнули, и она с трудом проговорила:
- Все хорошо… Мне уже лучше… Это от духоты и переживаний… О, это вы, сын мой, - слабо улыбнулась она, увидев Марийяка.
- Да, Ваше Величество! - тихо откликнулся взволнованный граф. - Я готов отдать жизнь за то, чтобы вы вновь обрели здоровье!
Подошел доктор Амбруаз Паре и захлопотал над Жанной д'Альбре.
- Генрих! Генрих! Где мой сын? - внезапно воскликнула королева Наваррская, тяжело дыша. - Пальцы… мне жжет пальцы…
Паре обследовал кисти королевы, а кто-то из гостей кинулся на поиски Генриха Наваррского. Жанна опять лишилась чувств, и нюхательная соль уже не привела ее в сознание. Примчавшемуся Генриху сразу стало ясно, что его мать при смерти. Он сжал плечо Паре и тихо промолвил:
- Не скрывайте от меня ничего, сударь!
Ошеломленный Паре пробормотал:
- Ее Величество вот-вот испустит дух.
Генрих встал на колени и стиснул в ладонях руку Жанны. По его щекам покатились слезы. Деодат же, оцепеневший от скорби, привалился к стене, чтобы не упасть.
По залам дворца, изгоняя хохот и веселье, пронеслась весть:
- Королева Наваррская умирает!
Екатерина прикрыла глаза ладонью и воскликнула:
- Господи! Какое горе! Королева Жанна на краю могилы! Боже, спаси ее!
Поспешно подошел Колиньи. Вокруг Жанны д'Альбре столпились принц Конде, д'Андело и другие знатные гугеноты. Всех их охватило неясное ощущение, что кончина королевы - лишь предвестница страшных бед, которые ожидают их уже совсем скоро…
Сообщили ужасную новость и королю. Карл стал белее мела и с трудом сдержал испуганный вопль. Лишь испепеляющий взгляд Екатерины принудил ее сына взять себя в руки. Глаза королевы-матери весьма строго приказывали Карлу молчать. Он все понял, тяжело вздохнул и лаконично объявил:
- Торжество закончено!
Но в этот момент Екатерина быстрым шагом подошла к сыну и шепнула ему на ухо:
- Напротив, сир! Торжество лишь начинается!..
Двадцать минут спустя дворец погрузился во тьму и, казалось бы, в сон.
В часовне негромко беседовали Екатерина Медичи и Руджьери, преступники, на совести которых было теперь новое злодейство.
- Что она говорила? - поинтересовался астролог.
- Жаловалась на жжение - особенно в пальцах.
- Перчатки не подвели…
- Да, друг мой, твой ларец просто великолепен!
- Да, великолепен… Но как вы сумели подсунуть его Жанне, не насторожив ее этим подарком?
Екатерина улыбнулась и сказала:
- А вот это, дорогой Рене, моя тайна. Признаюсь, я придумала прекрасный способ…
Назавтра по столице расползлись слухи о том, что королева Наваррская умерла от какой-то скоротечной хвори, похожей на весьма опасную лихорадку. Тем, у кого эта внезапная кончина вызвала недоумение, говорили, что Бог покарал еретичку и что пышные торжества в честь свадьбы Генриха Наваррского и Маргариты Французской никто отменять не собирается.
Глава 8
ПЛЕМЯННИЧЕК
Есть среди персонажей нашего рассказа один, чья роль в этой истории становится все более и более значительной, и потому мы вынуждены следить за всеми его словами и поступками. Человек он жалкий и ничтожный, но в умелых руках постепенно превращается в жестокого исполнителя чужой воли. Впрочем, часто именно такие незаметные создания по воле рока оказываются в центре событий.
Итак, вспомним о злосчастном лакее Жилло: мы знаем, что Пардальян-старший взял его к себе на службу. До этого же мы упустили парня из виду в ту минуту, когда милейший дядюшка Жиль отрезал племяннику уши. Бедняга Жилло свалился без чувств на холодный земляной пол в погребе дворца Мем.
Читатель не забыл, что его добрейший родственник тут же обратился за советом к своему господину, маршалу де Данвилю:
- Как поступить с этим кретином? Может быть, зарезать?
- Не надо! Он еще будет нам нужен! - спокойно ответствовал маршал.
Провалявшись некоторое время в обмороке, Жилло очухался. Он спешно ощупал голову, мечтая о том, чтобы все случившееся с ним оказалось лишь ночным кошмаром, однако быстро обнаружил плотную повязку… Пока Жилло был без сознания, заботливый дядюшка поставил ему примочки из вина и оливкового масла на те места, где раньше красовались уши.
- О, уши!.. Мои бесценные уши! - горестно заскулил Жилло. - Меня изувечили… я теперь урод… Однако слуха я вроде бы не лишился! Я ведь различаю свои слова… Но меня же будут считать чудовищем: у всех людей есть уши, и даже у зверей есть, а у меня вот нет… А какие хорошие уши были, большие… Подлец дядя! Так обезобразить родного племянника…
Жилло встал и помотал головой, выясняя, что он при этом ощущает. Раны побаливали, однако в остальном самочувствие парня было вполне приличным, будто лакей и не пережил ужасного потрясения.
В сердце Жилло вновь затеплилась надежда. Не обращая внимания на слабость, он начал было карабкаться по ступенькам, но в этот миг распахнулась дверь и кто-то сбежал вниз по лестнице. Парень увидел своего почтенного родственника.
"Явился меня убивать! - похолодев от страха, сообразил Жилло. - Наверное, хозяин велел… "
Однако к огромному изумлению племянника дядя одарил его дружеской улыбкой.
- Ну что, мой милый? Как дела?
- Да как вам сказать, дядюшка… в общем-то, так себе…
- Держись! Тебя не бросят в беде… помогут… До свадьбы заживет!
- А вы меня не зарежете?
- Дурачок! С чего бы я стал тебя резать? Монсеньор смилостивился над тобой. В своей безмерной доброте он не только прощает тебя, но и желает щедро одарить.
- Одарить!.. щедро!.. - восхищенно прошептал Жилло.
- Конечно, глупыш! Но, разумеется, лишь в том случае, если ты будешь беспрекословно выполнять все приказы монсеньора… Тогда он сможет забыть, как подло ты предал его.
- О, дядя, милый дядя, обещаю вам: я сделаю все, что потребуется…
- Вот и хорошо. Храни нам верность, и твои карманы наполнятся золотом. Ты ведь видел мой сундучок?
- Конечно, дядя, это чудо, а не сундучок!
- Так вот, все, что в нем лежит, - твое. Естественно, если будешь преданно служить монсеньору…
Жилло так и вытаращил глаза. Он все не мог понять, как это ему привалило такое счастье. Впрочем, он не стал особенно ломать голову.
- Так что я должен делать?
- Потом узнаешь. А пока - пошли, я тебя уложу.
Читатели еще не забыли, что главным недостатком Жилло была алчность. Именно из-за нее, как мы помним, он и лишился своих ушей.
- Я буду слушаться вас всегда и во всем, дорогой дядя! - вскричал сейчас парень, трепеща от восторга. - Так что же приказывает мне монсеньор?
- Первое его повеление - поправиться!
Дядюшка Жиль, нежно обнимая племянника, отвел его в свою комнату, устроил в собственной постели и принялся выхаживать Жилло, как самая преданная сиделка.
У парня начался жар. Два дня и две ночи пролежал он в беспамятстве. Бедняга бредил, слезно прося дядю вернуть ему уши. Наконец у Жиля сдали нервы и он обещал, что всунет племяннику в рот кляп. На шестые сутки болезнь отступила, на десятые затянулись раны на голове, и Жилло сумел встать. А полмесяца спустя он уже смог покинуть дом.
Жилло немедленно обзавелся парой колпаков, которые надежно закрывали голову до самых бровей. Натянув колпак, он нахлобучил сверху нормальную шляпу и, изучив свое отражение в зеркале, решил, что смотрится совсем недурно.
В тот же день Жилло имел серьезный разговор с дядей. После этого парень надел парадный камзол и вышел из особняка маршала де Данвиля.
- Ступай же, мой милый, - напутствовал его на крыльце дядя. - Помни: ты получил мое благословение.
- Я бы предпочел получить небольшой задаток, дядя… ну хотя бы пару экю, - заныл Жилло.
Жиль сердито насупился, однако несколько монет с неохотой выдал. И все же дядя очень сомневался в наличии у племянника хотя бы зачатков ума, потому старик мрачно пробормотал:
- Ох, не сумеешь ты проникнуть во дворец Монморанси!
- Сумею, дядюшка! У меня есть ключ от его дверей!
- Какой такой ключ?
- А мои отрезанные уши!
И предоставив дяде разгадывать эту загадку, юный негодяй важно зашагал прочь.
Вскоре Жилло оказался во дворце Монморанси, и первым, с кем он там столкнулся, был Пардальян-старший, заглянувший зачем-то в привратницкую.
Читателю небезынтересно будет узнать, что особняки знатных сеньоров мало чем отличались в ту эпоху от настоящих крепостей. Двести вельмож в Париже имели собственные гарнизоны; у них были свои рейтары или солдаты-швейцарцы. Кроме того, почти в каждом дворце проживали приближенные хозяина, его соратники и друзья. Они всюду следовали за своим покровителем: и на балы, и на поля сражений.
Свой гарнизон был и у герцога де Монморанси - так же, как у Данвиля, Гиза и Буйона; любой из этих вельмож мог выдержать в своем доме длительную осаду.
Так что старый Пардальян легко освоился в особняке маршала де Монморанси. Хотя формально ветеран не состоял у герцога на службе, бывалый солдат скоро стал душой маленького дворцового войска.
Как-то маршал сказал ему:
- Господин де Пардальян, возьмите на себя командование моими людьми. Уверен, в этом случае дом Монморанси невозможно будет взять ни штурмом, ни осадой.
- Согласен, монсеньор, - ответил старый задира. - Клянусь, что скорее погибну под руинами дворца, чем сдам его противнику.
Об этом обещании Пардальяна-старшего мы еще вспомним.
Вернемся, однако, к нашему другу Жилло.
Поговорив с ним, ветеран сразу повел парня в свою комнату.
Очутившись там с Жилло с глазу на глаз, Пардальян-старший устроился верхом на стуле, вытянул свои длинные ноги, оперся локтями о высокую деревянную спинку и начал внимательно рассматривать Жилло. Тот постарался придать своей физиономии выражение смиренной честности.
- Значит, ты пришел сюда, чтобы быть нам полезным? - осведомился Пардальян.
- Именно так, сударь.
- Отлично, Жилло. Поглядим, на что ты способен. Однако сразу хочу тебе сказать…
- Я весь внимание, сударь!
- Если у меня появится хоть малейший повод усомниться в тебе, если я обнаружу, что ты тут что-то вынюхиваешь, то уж тогда!..
- Что тогда, сударь?
- Я отсеку тебе язык!
Жилло на мгновение застыл, оценивая открывшиеся перспективы. Хорошенькое дельце: лишиться не только ушей, но вдобавок и языка!
- Да как же это, сударь! - в отчаянии вскричал парень. - До чего же вам нравится отрезать от меня, живого, разные части!
- А я всегда так поступаю! Привык! И дядюшка твой, видимо, тоже привык! Так что насчет языка не сомневайся. Услышу, как ты сплетничаешь о том, что делается в этом доме - останешься без языка. Так и знай!
Устрашенный этой угрозой, парень затрясся и совсем было решил удрать, однако живо вообразил себе ярость дядюшки и щедрую награду, которой ему, трусливому Жилло, не видать, как своих отчекрыженных ушей… И бедняга понял: придется ему проявить исключительную храбрость и остаться во дворце Монморанси.
"Все только и мечтают отхватить от меня какой-нибудь кусок, - мрачно размышлял Жилло. - Язык - еще полбеды, я всего-навсего онемею. Но вдруг этот Пардальян не удовлетворится одним языком?.. Эдак, я потом потеряю еще и нос, а может, и всю голову… "
- Что ты замолчал? - поинтересовался ветеран.
- Соображаю, как вам доказать свою преданность. Пока мне не вырвали язык, я могу присягнуть вам на чем хотите. Клянусь, я ваш верный слуга.
- Поглядим, поглядим… И чем же ты способен нам помочь?
- Сударь, я понял, что вы с маршалом де Данвилем не слишком симпатизируете друг другу. Если вы столкнетесь где-нибудь с этим уважаемым господином - мигом свернете ему шею. А уж если вы попадете ему в руки - то не сомневайтесь: через пять минут он с превеликим удовольствием вздернет вас на толстом суку.
- Все правильно, Жилло! И что же?
- По-моему, вы, сударь, не отказались бы узнавать обо всех замыслах и поступках маршала де Данвиля. Мне кажется, это бы вам совсем не помешало.
- А ты не такой идиот, каким выглядишь…
- Стало быть, мое предложение вам по вкусу?
- Еще как по вкусу! Но каким образом ты сумеешь выведать планы маршала? Ведь в его особняк тебе отныне соваться нельзя, правильно?
- Разумеется! Меня там сразу прикончат. Монсеньор и дядюшка поклялись, что удавят меня, если увидят где-нибудь поблизости.
- Вот то-то! Как же нам разнюхать, что делается во дворце?
- А помните, сударь, пословицу: баба и с чертом сладит? Так вот: во дворце Мем служит некая женщина, вернее, юная девушка… Ее зовут Жаннетта…
- Ага… - пробормотал Пардальян-старший, сообразив, что он уже слышал об этой молодой особе от своего сына.
- Жаннетта меня обожает, - заявил Жилло, - и мы скоро обвенчаемся.
- Она тебя обожает? Быть такого не может.
- Это почему же, сударь? - удивился Жилло.
- Потому что Жаннетта, насколько мне известно, девица весьма неглупая.
- По-вашему, значит, я такой дурак, что меня и полюбить нельзя? А невеста моя действительно неглупа, сударь. И все-таки от меня без ума. Ради меня она пойдет на все… А штучка она ловкая, и как только я ее попрошу, она быстренько разведает, что творится в доме маршала де Данвиля.
- Отлично! Нет, я просто глазам своим не верю, дорогой Жилло. Похоже, сам хитроумный Улисс восхитился бы твоими способностями.
- Не знаю я никакого Улисса… Я все сам придумал! Итак, вы согласны?
- Согласен! И сколько ты потребуешь за службу?
- Сударь, моя цель - расквитаться с дядюшкой. Он же мне уши отсек!
- Хорошо! Клянусь, я отдам тебе старого мерзавца, опутанного веревками, - и делай с ним все, что пожелаешь. Кстати, как ты хочешь отплатить ему?
- Око за око, ухо за ухо!
- Молодец! И когда же ты возьмешься за осуществление своего замысла?
- Да сразу и начну…
- Замечательно! И не забывай: если от тебя и впрямь будет толк, ты не только расквитаешься со своим скупердяем-родственником, но заработаешь вдобавок такую кучу монет, что и в карманах не унесешь.
Жилло немедленно скорчил столь восторженную рожу, что Пардальян не усомнился в его абсолютной искренности. Да, бывает, и старый хитрец попадается на удочку юного негодяя. Правда, следует заметить, что Жилло, проходимец, плут и достойный ученик собственного дяди, отлично сыграл свою роль. Таким вот образом шпион и проник во дворец Монморанси.
И времени он тут даром не терял. Весь вечер и все следующее утро он рыскал по особняку. А через сутки Жилло сказал Пардальяну, что отправляется на свидание с невестой. На самом же деле парень поспешил к маршалу де Данвилю, предварительно убедившись, что за ним не послали соглядатая.
- Ну, как твои успехи? - осведомился у племянника дядя Жиль.
- Все отлично! Я уже живу во дворце.
Жиль взглянул на племянника с некоторым уважением. Потом дядюшка достал лист бумаги, перо и чернильницу, указал Жилло на место за столом и скомандовал:
- Черти план и давай пояснения!
Племянник скоренько изобразил на бумаге внутренний двор особняка Монморанси - схематично, но весьма верно,
- Видите, дядюшка, в большом доме слева находится стража, а рядом - конюшни.
- Сколько там солдат?
- Двадцать пять человек, и у каждого - аркебуза.
- Продолжай!
- Перед казармой - будка привратника, а по другую сторону от будки - второе здание, ничем не отличающееся от дома, в котором живут стражники.
- И что же в этом втором здании?
- Там - комнаты десятка дворян из свиты герцога де Монморанси.
- Значит, двадцать пять охранников и десять дворян… всего - тридцать пять человек.
- Правильно, однако это еще не все. Вы не знаете самого важного!
- Что, еще одно небольшое войско?
- Хуже! Во дворце обосновались сейчас оба Пардальяна - отец и сын, - дрожащим голосом проговорил Жилло.
- Ну и что, идиот?
- А то, милый дядюшка, что эта чертова парочка опаснее двадцати пяти стражников и десяти приближенных герцога вместе взятых.
- Возможно, так и есть… А где комнаты отца и сына?
- Сейчас расскажу, дядюшка. На втором этаже того дома, который занимают дворяне, - каморки слуг. Их там десятка полтора. Между казармой и этим зданием - квадратная площадка, вымощенная булыжником. С третьей стороны ее замыкает одна из стен самого особняка Монморанси, в котором располагаются апартаменты маршала. Из других строений в особняк попасть нельзя. А за герцогским дворцом разбит большой парк.
- Ясно. И кто же обитает во дворце?
- Во-первых, герцог. Далее - в покоях, окна которых выходят в парк, живут две женщины. А по соседству - спальни Пардальянов.
Маршал де Данвиль прекрасно ориентировался во дворце Монморанси и из наброска Жилло не узнал ничего нового. Но парень установил, где теперь находятся солдаты, что было весьма немаловажно.
Дядя Жиль благосклонно похвалил племянника, однако строго заметил:
- Имей в виду, нам должно быть известно все, что делается в особняке герцога. Устрой так, чтобы бывать у меня раза два в неделю.
- Уже устроил! - с притворной скромностью потупился Жилло.
- Каким образом? Признавайся!
- Да ради Бога! Пардальян думает, что я бегаю сюда следить за вами. Мне удалось уверить его в этом.
Радостное изумление Жиля не поддается описанию.