Но граф де Марийяк уже не слышал этого "однако". Как только Екатерина заявила о благородстве Алисы де Люс, он рухнул на колени, припал к руке королевы и не смог сдержать восторженного возгласа:
- О, матушка! О, милая матушка!
Екатерина в ужасе осмотрелась, затем злобно взглянула на замершего у ее ног Деодата.
- Вы лишились рассудка, граф? - холодно осведомилась она.
Марийяк быстро поднялся.
- Граф, граф! - тихо сказала Екатерина. - Как вы меня разволновали… но это было радостное волнение… однако представьте себе, что могло случиться, если бы ваши крики достигли чьих-нибудь чужих ушей… Вы навеки погубили бы репутацию королевы-матери!..
- Извините, Ваше Величество, извините меня! Я так эгоистичен!
- Не будем больше об этом, граф! Пусть на ваши уста ляжет печать молчания. И пусть вам поможет сохранить нашу тайну если не сыновняя почтительность, то хотя бы сострадание, с которым каждый дворянин обязан относиться к даме, до дна испившей чашу горестей и мук…
- Обещаю вам! Клянусь всем, что для меня свято!..
- Даже не упоминайте об этом - нигде и никогда!
- Обещаю, Ваше Величество, нигде и никогда!
- Даже Алисе, даже королеве Жанне, несмотря на ее доброе сердце.
- Клянусь вам!
- Вы уже дали мне слово никому не говорить о наших свиданиях.
- И даю его снова!
Похоже, королева немного успокоилась, и лик ее опять затуманила светлая печаль, делавшая Екатерину особенно величественной и в то же время обворожительной.
А Марийяк был безмерно счастлив - чему сам изумлялся: "Что со мной происходит? Отчего я испытываю такое облегчение? Ведь я ни секунды не подозревал Алису всерьез, ни секунды…"
На несколько минут в часовне воцарилась тишина; Екатерина прикидывала, до какой степени доверяет ей теперь Деодат. Но вот она промолвила:
- Я поклялась открыть вам правду; вам должно быть известно, что так огорчило Жанну д'Альбре. У Алисы де Люс в самом деле есть одна тайна, и королева Наваррская не хотела, чтобы вы о ней знали. Некоторые обстоятельства бросают на девушку тень, хотя несчастная ни в чем не повинна…
- Не томите же меня, Ваше Величество! - не выдержал Деодат.
- Да, вы вправе услышать это, граф: Алиса - найденыш, ее происхождение - полная загадка. Девочка воспитывалась в семье де Люс, однако имя, которое она теперь носит, не принадлежит ей. Вот и все, мой милый граф.
Назвать Алису незаконнорожденной и заявить об этом Деодату, который сам был подкидышем, - такой изощренный замысел мог созреть только в дьявольском мозгу Екатерины Медичи. Оказаться найденышем было в ту пору для девушки, выросшей в дворянской семье, огромным позором.
Однако обрадованный Марийяк вскричал, задыхаясь от восторга:
- Мадам, вы воскресили меня! Благослови вас Бог! О, как я счастлив!.. Я на коленях буду вымаливать у Алисы прощение; возможно, она когда-нибудь сумеет забыть, до какой низости я дошел, приняв ее за злодейку…
- Итак, граф, эта новость не изменила вашего отношения к Алисе?
- Ваше Величество, - прерывающимся голосом тихо промолвил Марийяк, - как я могу осудить ее за это, если я сам…
И он замолчал, заметив, как помрачнела, услышав это, королева. Марийяк замер перед Екатериной в глубоком поклоне и сказал еще раз:
- Благослови вас Бог, мадам!
- Но, граф, если вы желаете, чтобы я помогла вам достойно начать семейную жизнь, то все, что я вам сообщила, должно остаться между нами.
- Как прикажете, Ваше Величество. Обряд венчания как таковой меня не волнует. Я хочу только одного: назвать наконец Алису своей женой!
- Таким образом, я могу действовать по своему усмотрению. Что ж, я все устрою, - проговорила королева, ласково улыбаясь.
- Ах, мадам, как мне благодарить вас?! - вскричал Марийяк.
Бедный Деодат упивался своим счастьем: ведь он нашел мать и скоро должен был обрести обожаемую супругу.
- Тогда я сама назначу день и час вашей свадьбы, а также выберу собор, где состоится венчание. Думаю, вы не столь фанатичный гугенот, чтобы не войти в католический храм, отказываясь сделать мне приятное?
- Ваше Величество, я выполню любое ваше повеление… Смирюсь даже с католическим священником…
- Да, священник… нужно поразмыслить, кого можно попросить… Я знакома с одним монахом… Это - настоящий праведник. Он вас и поженит! Его имя - святой отец Панигарола. А храм? Ну, например, Сен-Жермен-Л'Озеруа.
- Но когда же, когда? - воскликнул Деодат, просто обезумев от восторга.
- Пусть это будет на следующий день после свадьбы моей дочери Маргариты с Генрихом Беарнским.
- А в какой час, мадам?
- Самое лучшее - в полночь! Пока же - ступайте, граф, и радуйтесь жизни.
- Радость моя безмерна! - прошептал Марийяк и принялся горячо целовать руку, которую милостиво протянула ему Екатерина Медичи.
- И вот еще что, граф, - добавила королева, - позвольте мне самой уведомить Алису о скором венчании. Нужно же мне каким-то образом загладить прежнюю свою чрезмерную жестокость. Конечно, я тогда погорячилась…
- Я полностью покоряюсь вашей воле, мадам, - промолвил Марийяк и покинул Екатерину Медичи. Юноша, казалось, парил над землей. Он торопился к королеве Жанне, чтобы поделиться с ней своими восторгами и лететь затем на крыльях любви к Алисе - на коленях вымаливать прощение.
Едва граф скрылся за дверью, Екатерина вышла из часовни и проследовала через свой кабинет в небольшую мрачную комнатку.
Здесь, в темном уголке, королеву ждала Алиса де Люс. Приблизившись к ней, Екатерина сжала ее пальцы и, проницательно посмотрев в глаза, осведомилась:
- Ну? Подслушивала?
- Нет, Ваше Величество! - отозвалась Алиса.
- Удивительно! - усмехнулась Екатерина. - Это совсем не в твоем духе… Что ж, придется мне пересказать тебе наш разговор. Так вот: еще минуту назад граф был в моей часовне. Он обожает тебя - даже более пылко, чем раньше. Скоро вы поженитесь, но ни времени венчания, ни имени священника знать тебе пока не нужно. Настанет час, когда я все тебе сообщу. Но запомни: ты - не родная дочь графа де Люс, а подкидыш, твое происхождение окутано тайной. Королеве Жанне известно, что ты - приемыш; ты сама поделилась с ней своим секретом, а Марийяку признаться не решилась. Ясно?
- Да, Ваше Величество, - тихо пролепетала Алиса.
- Отныне ты обязана казаться спокойной и довольной. У тебя нет никаких сомнений, вашему союзу ничто больше не мешает. Твой секрет известен лишь мне одной.
- И королеве Жанне?
- Об этом не беспокойся, - вновь усмехнулась Екатерина, и мрачная тень легла на ее лицо. - Вы обвенчаетесь и отправитесь в дальние края… туда, куда сами пожелаете. И ты сможешь наслаждаться своим счастьем. Но пока тебе придется выполнять все мои распоряжения - беспрекословно и безропотно. Если я хоть что-то заподозрю - имей в виду: я тебя уничтожу!..
- Я целиком и полностью покоряюсь вам, Ваше Величество!
- Вот и отлично, дитя мое. Знай: я желаю вам обоим только добра. Ступай же.
Однако Алиса не двинулась с места, будто что-то приковало ее к полу.
- В чем дело, Алиса? О чем ты замечталась? - удивилась Екатерина Медичи.
- Извините, мадам, - очнувшись, произнесла красавица. - Я думала… Хотя нет… Пустяки…
- Подожди! Ты собиралась о чем-то побеседовать со мной?
- Нет, но мне пришло в голову…
- Ты и правда не подслушивала под дверью часовни? - сурово осведомилась Екатерина.
- Даю вам слово, мадам, я все время была здесь, - твердо сказала фрейлина.
Королева прекрасно знала Алису и, пронзив ее сейчас проницательным взглядом, решила, что молодая женщина не лжет. Впрочем, Алиса уже взяла себя в руки, присела в вежливом реверансе и выскользнула за дверь.
Минуя парадные помещения, Алиса по темным коридорам и задним лестницам выбралась из дворца и помчалась к себе, на улицу де Ла Аш. Вбежав в свой домик, она без сил упала в гостиной на стул и погрузилась в размышления:
- Стало быть, она - его мать… Известно ли ей об этом? Нужно ли мне открыть этот секрет ему или ей? Мне так трудно было принудить себя молчать у королевы - и все же я едва не проболталась. Очень жалко, что я не наблюдала за ее встречей с Деодатом… Это мой промах. Но память у меня отличная, и я вовсе не забыла разговор королевы Жанны с Марийяком… Это случилось как раз в тот день, когда Жанна д'Альбре вышвырнула меня на улицу… Тогда я все прекрасно расслышала и даже сейчас могу повторить каждое слово. Он простонал: "Лучше бы мне умереть… я не желаю быть сыном жестокой королевы Екатерины Медичи… ". Надо ли мне сообщить ему, что я все знаю? А догадывается ли об этом Екатерина? А если я все расскажу Марийяку, а он отшатнется от меня?
Долгое время провела Алиса в своей гостиной, мучаясь и ломая голову над тем, что ей делать. Но в конце концов красавица решила:
- Буду молчать! Если Екатерина поймет, что граф - ее сын, ему больше не жить!
Глава 7
ПЕРВАЯ ВСПЫШКА МОЛНИИ
Отправимся же вместе с графом Марийяком в парадные залы Лувра, где пышно праздновали обручение Маргариты Французской и Генриха Наваррского. Читателям уже известно, что граф был на седьмом небе от счастья. Никогда еще Марийяк не испытывал такого радостного возбуждения - даже в тот день, когда Алиса призналась, что любит его.
Вся боль, годами копившаяся в душе Деодата, растаяла от ласковых слов Екатерины; юноша забыл обиды; теперь он видел в королеве не жестокого врага, а страдающую мать.
Он искал в залах Жанну д'Альбре. Ей первой мечтал рассказать Деодат о своем счастье - естественно, умолчав о скорой женитьбе, как и просила Екатерина Медичи. Потом Деодат хотел пойти к Алисе и обратиться к ней со словами, которые давно уже звучали в его душе:
- Простите меня, я посмел усомниться в вас. Прибыв в Париж, я не решился тут же явиться к вам. Но не печальтесь: еще немного терпения, и мы будем до конца своих дней принадлежать друг другу.
Он бродил среди гостей, и с лица его не сходила восторженная улыбка. Он то и дело повторял про себя:
"Неужели я в Лувре?! Неужели королева говорила со мной, как с сыном?.. Неужели я женюсь на Алисе? Порой мне кажется, что я сплю!.. "
В этот миг Марийяка окружила компания веселящихся придворных, которые отплясывали нечто вроде фарандолы. Среди них был и герцог Анжуйский - хохочущий, со сбившимся набок кружевным воротником.
- Сударь, отчего же вы не танцуете? - обратился герцог Анжуйский к Марийяку.
"Мой брат, Боже, ведь герцог - мой брат!" - пронеслось в голове у Деодата.
И он искренне и открыто улыбнулся Генриху.
- Господа гугеноты, извольте развлекаться! - крикнул герцог Анжуйский.
- Поверьте, монсеньор, - проговорил Марийяк, - никогда в жизни не видел я более замечательного праздника!
- Отлично! Хотя бы вы, граф, кажется, всем довольны.
Придворные попытались увлечь Марийяка за собой. Юноша почувствовал, что католические сеньоры хотят выставить его на посмешище. Деодат вспыхнул, резко вырвался из назойливых объятий и поспешил уйти. А разгоряченная свита Генриха Анжуйского, лавируя в толпе гостей, с громким хохотом умчалась в противоположный конец зала.
Только тут граф заметил, что веселятся в Лувре весьма странно.
Католические вельможи, разбившись на группки в пять-шесть человек, высматривали одного гугенота и обступали его плотным кольцом. Делая вид, что стремятся поднять гостю настроение, они осыпали его злыми шутками, но не утрачивали при этом показного добродушия.
В одном зале группа приближенных герцога де Гиза наседала на Генриха Наваррского; его пихали, перекидывая, будто мячик, от одного щеголя к другому, однако умный Беарнец, хоть и побелел от гнева, но заливался веселым хохотом. В соседнем зале стряхивал с себя дюжину католиков принц Конде. Он был менее хладнокровным, чем король Генрих, и отвечал на резкость резкостью, отбрасывая от себя обидчиков. Торжество постепенно переходило в потасовку. Но гугеноты все еще пытались не обращать внимания на издевки и держались очень спокойно, что лишь распаляло дворян-католиков, которые старались перещеголять друг друга в язвительном остроумии.
Вдруг в зал впорхнуло несколько десятков обворожительных молодых женщин. Только что кончился балет на мифологические темы, в котором эти дивные существа выступали в ролях нимф. Они замелькали среди приглашенных, держась за руки; юные тела были лишь чуть-чуть прикрыты воздушными одеяниями, которые не могли утаить ни одного соблазна. Очи этих чаровниц блестели, полуоткрытые уста навевали мысли о поцелуях.
- Летучий отряд королевы Екатерины! - вскричал де Гиз. - Вот теперь начнется настоящее веселье!
Весть о том, что Гиз желает поразвлечься, быстро разнеслась по всем залам. Понтюс де Тиар глубокомысленно заметил, что отряду надлежит гарцевать верхом, и первым воплотил свою идею в жизнь, подхватив одну из прелестниц и посадив ее себе на плечи. И тут же все гости будто лишились рассудка и принялись водружать женщин на мужские спины. Однако удивительная вещь: кроме католика Понтюса де Тиара, все прочие дворяне, угодившие "под седло", были гугенотами. Да, именно так: католики закинули нимф на плечи протестантам, те остолбенели от неожиданности, но все еще пытались притворяться веселыми. А злой забаве не было видно конца: католическая знать, сделав из гугенотов лошадей, водила их по залам за руки, точно за поводья. Около пятидесяти вакханок взгромоздилось на шеи протестантов, и невиданная процессия закружила по двору под взрывы смеха и громогласное "Виват!". Герцог де Гиз бежал перед этой невообразимой кавалькадой и вопил:
- Расступитесь! Дорогу кентаврам! Слава содружеству вер и тел!
А всадницы-нимфы, распутные и обольстительные особы самого благородного происхождения, голыми ногами лупили своих "скакунов". Полураздетые, с разметавшимися волосами, они махали руками, визжали и ликовали. Католики упивались своим торжеством, оскорбляя протестантов.
Возможно, читатель решит, что мы намеренно сгустили краски, обрисовывая бесстыдство придворных, но автор опирался на свидетельства современников и, напротив, несколько смягчил описание.
Пока "летучий отряд" королевы, то есть молодые женщины, которых Екатерина превратила в безропотных исполнительниц своих приказов, гарцевали на гостях-гугенотах, в других помещениях дворца католики ловили дам-протестанток, вовлекая их в безобразные бесчинства.
И в это время в зал вошел Карл IX. Хохот мгновенно смолк. Гугеноты поспешили к своим дамам, а католики бросились навстречу государю. А он приблизился к адмиралу Колиньи, который застыл у стены и мрачно созерцал картины мерзкого разгула, воцарившегося в Лувре. Колиньи ничего не говорил; он лишь все больше бледнел и хмурился. Заметив короля, адмирал приветствовал его вежливым поклоном. Карл подал старику руку, обнял за плечи, сердечно расцеловал и осведомился:
- Вам нравится наш праздник, друг мой?
- Разумеется, сир. Я до конца своих дней запомню, как принимали нас в королевском дворце.
- Возможно, вам больше по вкусу иные забавы - скажем, охота на ланей… или даже, охота на монарха…
Реплика Карла произвела впечатление разорвавшейся бомбы, хотя король говорил, любезно улыбаясь.
- Ваше Величество, - ледяным тоном произнес адмирал, - я горю желанием узнать, что вы изволили иметь в виду…
- Клянусь Господом нашим! - воскликнул король. - Да я…
Лицо его побелело, в глазах зажглись гневные огоньки; наверное, Карл в ярости выложил бы адмиралу все, раскрыв тайны королевы-матери, но его остановил суровый взгляд Екатерины. Королева стремительно приблизилась к старшему сыну и. мило улыбнувшись, обратилась к Колиньи:
- Господин адмирал, вы скоро отправитесь в Нидерланды, охотиться на герцога Альбу, а это ведь в какой-то мере и охота на испанского короля!
Гугеноты облегченно вздохнули, а католики начали недовольно перешептываться.
- Ваше Величество, - промолвил Колиньи, - не скрою, я лучше чувствую себя на поле боя, хотя торжества в Лувре, разумеется, восхитительны.
- Естественно, мой друг, вы же - солдат, а не царедворец, - сказал король, мгновенно обуздав свой гнев под пронзительным взглядом матери. - А кстати, где мой дорогой кузен Генрих Наваррский?
- Вон он! - кивнула Екатерина в сторону Беарнца. - Кажется, сын Жанны д'Альбре на вершине блаженства.
Генрих и правда стоял недалеко от них; он придерживал за локоток свою невесту Маргариту и, похоже, был полностью поглощен игривой беседой с принцессой. По знаку короля веселье возобновилось, хотя отвратительных сцен больше не было видно. Карл увлек Колиньи в укромный уголок:
- Как идет подготовка к военной экспедиции в Нидерланды? Вы слышали, Альба учинил там чудовищную расправу, повелев казнить восемнадцать тысяч гугенотов.
- Увы, сир, мне это известно. Однако я думаю, что доброта французского короля поможет нам в скором времени пресечь эти преступления.
- Вы бы поспешили, адмирал, а то ведь и в других землях над протестантами может нависнуть смертельная опасность.
Король произнес эти слова весьма раздраженным тоном, но Колиньи не уловил в них скрытой угрозы: Карл, казалось, так радовался, что во Франции воцарился наконец долгожданный мир!
Государь прошествовал к трону, который высился в центральном зале. По пути Карл столкнулся с поэтом Ронсаром и, похоже, пришел в восторг. Повинуясь жесту короля, Ронсар устроился по левую руку от Его Величества. Порозовев от гордости, поэт принялся горячо благодарить монарха.
Колиньи было предложено почетное место справа от трона: осыпанные королевскими милостями, гугеноты возликовали.
- Ронсар, - обратился к стихотворцу Карл IX, - пока все придворные веселятся, а наш дорогой адмирал размышляет о походах и боях, не поговорить ли нам о поэзии? Ну как, ты не против?
Ронсар, как мы помним, был абсолютно глух. И он непринужденно произнес, имея в виду предложенное ему место у трона:
- Конечно, вы удостаиваете меня великой чести, Ваше Величество. Я всегда буду помнить о вашей доброте…
- Знаешь, - потупился Карл, - я на досуге написал сонет… Сейчас я тебе его прочту, а ты поправь, где нужно, рифмы.
Однако не успел король продекламировать и двух строк, как в смежном зале, где до этого показывали балет, вдруг начался переполох и раздался возглас:
- Ее Величеству плохо! Ее Величество при смерти!
А случилось вот что. Мы еще не забыли, как граф де Марийяк искал Жанну д'Альбре. Он увидел ее в тот самый миг, когда Карл IX в сопровождении Ронсара и Колиньи приблизился к трону, а Екатерина Медичи со свитой в свою очередь направилась к королеве Жанне.