Он отлично понимал, что кто-то предупредил маркиза де Суде об их приближении. Он отнюдь не был новичком в военном деле и знал, с какой быстротой передаются новости из одной деревни в другую. Удивившись вначале приему, оказанному маркизом де Суде, генерал мало-помалу обрел привычное ему хладнокровие, и, поскольку от его внимания никогда ничто не ускользало, он увидел подтверждение своим подозрениям во всем, что его окружало: в услужливости хозяина, в обильном угощении, слишком роскошном для того, чтобы его могли приготовить для неприятеля. Однако, как всякий хороший охотник за дичью и людьми, он умел сдерживать нетерпение, и, будучи уверенным в том, что, если та великолепная добыча, за какой он охотился, сбежала, о чем свидетельствовало сейчас все, - в потемках пускаться вдогонку было бы пустой затеей; он решил подождать, чтобы заняться серьезным расследованием и не упустить ни малейшей улики, на которую можно было наткнуться в замке.
Генерал первым нарушил молчание.
- Господин маркиз, - произнес он, поднимая бокал, - для нас, равно как и для вас, всегда трудно выбрать первый тост, чтобы он подходил к месту и ко времени. Однако есть один, который, я думаю, не поставит никого в неловкое положение, ибо он лучший из всех, что мы можем предложить. Позвольте мне поднять бокал за здоровье ваших дочерей и поблагодарить их за участие в любезном приеме, оказанном нам.
- Моя сестра и я признательны вам, господин генерал, за ваши слова, - отозвалась Берта, - и мы рады, что доставили вам удовольствие, выполняя волю нашего отца.
- О, это означает, - отвечал с улыбкой генерал, - что вы с нами приветливы, только выполняя наказ господина маркиза, и что мы должны быть признательны именно ему… В добрый час! Мне нравится ваша поистине армейская прямота, и я бы охотно перешел из разряда поклонников в лагерь ваших друзей, если бы я мог только надеяться на то, что меня примут в их число, несмотря на мою кокарду.
- Ваша похвала моей искренности прибавляет мне мужества, - заявила Берта, - и я могу вам признаться, что цвета вашей кокарды не из тех, что я бы хотела видеть на своих друзьях, но, если вы действительно дорожите ими, я охотно вам их оставляю в надежде, что еще настанет день, когда вы будете носить цвета моего знамени.
- Господин генерал, - произнес в свою очередь маркиз, почесывая за ухом, - сделанное вами только что замечание совершенно справедливо: как ответить на ваш любезный тост, произнесенный в честь моих дочерей, чтобы никого из нас не скомпрометировать? У вас есть жена?
Генерал все же не терял надежды уколоть маркиза.
- Нет, - ответил он.
- А сестра?
- Нет.
- Но, может быть, у вас есть мать?
- Да, - ответил генерал, казалось, затаившись в засаде в ожидании маркиза, - у меня есть Франция, наша общая мать.
- Отлично, браво! Я выпью за Францию! Пусть впереди у нее будет еще восемь веков славы и величия, которыми она обязана своим королям!
- И позвольте мне добавить, - произнес генерал, - еще полвека свободы, которой она обязана своим сынам.
- Это не простое дополнение, - сказал маркиз, - это существенная поправка.
Затем после некоторого молчания он сказал:
- Но, право, я принимаю тост: белая или трехцветная, Франция всегда останется Францией!
Сидевшие за столом подняли бокалы, и даже Лорио, следуя примеру маркиза, поддержал тост хозяина дома с поправкой, внесенной генералом, и осушил бокал.
После того как застолье приняло такой оборот и стало сопровождаться обильными возлияниями, разговор начал перескакивать с предмета на предмет и Берта и Мари, просидев за столом большую часть обеда, поняли, что им в обстановке подобных вольностей ожидать десерта не следует. Они поднялись и, стараясь не обращать на себя внимание гостей, вышли в гостиную.
Метр Лорио, пришедший не только к маркизу, но и к его дочерям, тоже встал из-за стола и последовал за девушками.
II
ГЛАВА, В КОТОРОЙ ЛЮБОПЫТСТВО МЕТРА ЛОРИО НЕ БЫЛО ДО КОНЦА УДОВЛЕТВОРЕНО
Итак, метр Лорио не замедлил воспользоваться предоставившимся случаем, чтобы последовать примеру девушек, и, оставив маркиза с гостями предаваться в свое удовольствие воспоминаниям о войне великанов, незаметно поднялся из-за стола и прошел за сестрами в гостиную.
Он вошел в комнату, отвешивая поклоны и радостно потирая руки.
- О! - воскликнула Берта. - Господин нотариус, у вас такой довольный вид!
- Я сделал все что мог, - ответил вполголоса метр Лорио, - чтобы хитрость вашего отца удалась; я надеюсь, что в случае необходимости вы не откажетесь засвидетельствовать, какое хладнокровие и самообладание я продемонстрировал в данных обстоятельствах.
- Дорогой господин Лорио, о каких военных хитростях вы говорите? - спросила, рассмеявшись, Мари. - И мне, и Берте непонятно, на что вы намекаете.
- Мой Бог, - снова вступил в разговор нотариус, - да я об этом знаю не больше, чем вы. Думаю, что у господина маркиза есть самые веские основания для того, чтобы принимать столь мерзких солдафонов словно старых друзей, и даже лучше, чем он зачастую принимает старых друзей, а внимание, каким он окружил приспешников узурпатора, показалось мне несколько странным и навело на мысль, что он преследует какую-то определенную цель.
- Какую? - спросила Берта.
- Разве не понятно? Усыпить их бдительность, а затем воспользоваться удобным случаем, чтобы свести с ними счеты, уготовив им судьбу…
- Судьбу кого?
- Ну, как вам сказать… - начал было нотариус.
- Так судьбу кого?
И тут нотариус провел ребром ладони по шее, как будто перерезая горло.
- Может быть, Олоферна? - воскликнула, громко рассмеявшись, Берта.
- Истинно так, - сказал метр Лорио.
Мари поспешила присоединиться к бурному веселью сестры.
Сестры смеялись до слез над домыслами деревенского нотариуса.
- Итак, вы нам отводите роль Юдифи? - спросила Берта, первой перестав смеяться.
- О, сударыни…
- Господин Лорио, если бы при этом разговоре присутствовал наш отец, он бы, возможно, возмутился, что вы посчитали его способным на подобные деяния, слишком уж похожие, по-моему, на библейские. Однако не волнуйтесь, мы ничего не расскажем ни нашему отцу, ни тем более генералу, который, со своей стороны, вряд ли был бы в восторге от того, как вы истолковали наше гостеприимство.
- Сударыни, - произнес в ответ метр Лорио, - простите, если я в своих слишком пристрастных взглядах в политике и ненависти ко всем приверженцам ложных учений зашел слишком далеко.
- Я вас прощаю, господин Лорио, - ответила Берта, которая из-за своего открытого и решительного характера тоже нередко оказывалась в подобных ситуациях и потому легко входила в положение других людей, - а чтобы вы больше не попадали в заблуждение, я введу вас в курс дела. Знайте, что генерал Дермонкур, воплощающий в ваших глазах самого антихриста, прибыл в наш замок с обычным обыском, вроде тех, что были проведены по соседству.
- Ну тогда, - спросил маленький нотариус, все больше и больше приходя в замешательство, - к чему же их принимать… клянусь, я не побоюсь произнести это слово - с такой пышностью? Ведь закон есть закон!
- Как? Какой закон?
- Да, закон запрещает всем должностным гражданским и военным лицам, находящимся при исполнении своих полномочий, отбирать, изымать, присваивать предметы, не указанные в выданном им мандате; а что делают эти люди с жареным мясом, винами всех сортов и другими угощениями, от которых ломится стол маркиза де Суде? Они их при-сва-и-ва-ют!
- Но, мой дорогой господин Лорио, - вмешалась в разговор Мари, - мне кажется, что мой отец волен приглашать к своему столу всех, кого захочет.
- И даже принимать у себя людей, кто исполняет… представляет… власть тиранов и негодяев? Нет, мадемуазель, с вашего позволения, мне это кажется противоестественным, и я оставляю за собой право усматривать в этом какую-то цель или вескую причину.
- Иными словами, господин Лорио, вы считаете, что здесь кроется какой-то секрет, и хотите во что бы то ни стало его узнать?
- О! Мадемуазель!
- Хорошо, так и быть, я открою - или почти открою - тайну, ибо знаю, что вам можно доверять. Но только при одном условии: скажите нам сначала, что заставило вас отправиться искать господина Мишеля де ла Ложери не куда-нибудь, а в замок Суде?
Берта произнесла эти слова твердым и властным тоном, и нотариус, к которому был обращен ее вопрос, пришел в еще большее замешательство, что нельзя было сказать про его собеседницу.
Что же касается Мари, то она, подойдя к сестре, взяла ее под руку и положила голову на ее плечо, ожидая с любопытством и даже не пытаясь этого скрывать, ответ метра Лорио.
- Ну, раз вы хотите знать почему…
Нотариус замолчал, словно ждал, что его подбодрят.
Берта и в самом деле ободряюще кивнула ему.
- Я пришел потому, - продолжал метр Лорио, - что госпожа баронесса де ла Ложери указала мне на замок Суде как на возможное место, где мог бы укрыться после побега ее сын.
- А какие были у госпожи де ла Ложери основания делать такое предположение? - спросила Берта все таким же твердым и властным голосом, сопровождая свои слова вопросительным взглядом.
- Мадемуазель, - ответил нотариус, все больше смущаясь, - после того, что я сейчас поведал вашему отцу, право, не знаю, хватит ли у меня мужества чистосердечно рассказать вам все, несмотря на вознаграждение, которое вы мне обещали за мою откровенность.
- А почему бы и нет, господин нотариус! - с той же самоуверенной настойчивостью в голосе продолжала Берта. - Быть может, вы хотите, чтобы я пришла вам на помощь, поскольку, как вы сказали, госпожа де ла Ложери считает, что предмет любви ее сына находится в замке Суде?
- Мадемуазель, вы совершенно правы.
- Хорошо! Однако мне хотелось бы знать, что думает госпожа де ла Ложери об этой любви.
- Должен вам признаться, мадемуазель, что она настроена отнюдь не благожелательно.
- Вот наконец нечто общее, что сближает баронессу и нашего отца, - произнесла, улыбнувшись, Берта.
- Однако, - продолжал нотариус, - господин Мишель через несколько месяцев станет совершеннолетним и, следовательно, свободным в своих поступках, наследником огромного состояния…
- Свободным в своих поступках, - произнесла Берта, - тем лучше! Это пойдет ему на пользу.
- В чем, мадемуазель? - спросил лукаво нотариус.
- Он сможет реабилитировать свое имя, чтобы забылись горестные воспоминания, которые оставил после себя его отец. Что же касается состояния, то, если бы господин Мишель почтил меня своим вниманием, я бы посоветовала ему распорядиться им таким образом, чтобы очень скоро во всем нашем крае не было бы имени более почетного и почитаемого, чем его.
- И что бы вы, мадемуазель, ему посоветовали? - удивленно спросил нотариус.
- Возвратить состояние тем, у кого его отец, как говорят, отобрал, вернуть обратно бывшим владельцам национальные имущества, которые господин Мишель купил.
- Мадемуазель, в таком случае, - воскликнул совершенно сбитый с толку нотариус, - вы разорите человека, который вас любит!
- Это не имеет значения, разве у него не останется уважение окружающих и расположение той, что посоветовала ему принести эту жертву?
В это мгновение в дверях появилась Розина и заглянула в комнату, сказав, обращаясь непонятно к кому, - то ли к Мари, то ли к Берте:
- Мадемуазель, вы идете?
Берте хотелось продолжить разговор с нотариусом: ее больше интересовало, возможно, отношение г-жи де ла Ложери к ней, чем чувства ее сына, барона Мишеля; она желала, наконец, затронуть как бы вскользь проекты, с некоторых пор занимавшие ее мысли, поэтому она и попросила Мари пойти узнать, что надо Розине от них.
Мари тоже не хотела уходить из гостиной; она почувствовала себя очень неловко, когда поняла, что нескольких дней было достаточно, чтобы Берта влюбилась в Мишеля; каждое слово сестры болью отзывалось в сердце девушки; уверенная в том, что Мишель любит только ее, Мари с тоской подумала о разочаровании, какое постигнет Берту, когда она узнает о своем страшном заблуждении. Кроме того, несмотря на огромную привязанность к сестре, она не хотела ни с кем делить свою любовь, как происходит со всеми, кому знакомо это чувство; Мари ощутила себя счастливой от того, что сейчас услышала: она уже видела себя в роли, какую ее сестра отводила избраннице Мишеля. Берте пришлось во второй раз повторить просьбу пойти узнать, почему Розина вызывает одну из них.
- Ну, иди же, дорогая! - произнесла Берта, прикасаясь губами ко лбу Мари. - Иди! И заодно позаботься насчет комнаты для господина Лорио: боюсь, как бы из-за этой суматохи про него не забыли.
Привыкнув во всем подчиняться своим близким, Мари и не подумала возражать: из двух сестер она была более уступчивой и послушной.
Розина поджидала ее в дверях.
- Что тебе понадобилось от нас? - спросила девушка.
Розина не ответила и, как будто не желая, чтобы ее слова донеслись до столовой, где маркиз рассказывал о последнем дне Шаретта, потянула Мари за руку и увлекла за собой под лестницу в другой конец прихожей.
- Мадемуазель, - сказала она, - он проголодался.
- Проголодался? - повторила Мари.
- Да, он мне только что об этом сказал.
- Но о ком ты говоришь? Кто проголодался?
- Да он, бедный мальчик!
- Да кто же он?
- Да господин Мишель!
- Как!? Господин Мишель здесь?
- А вы разве не знаете?
- Конечно, нет.
- Два часа назад, после того как ваша сестра вернулась в гостиную перед самым приходом солдат, он зашел на кухню.
- Так он не пошел сопровождать Малыша Пьера?
- Нет.
- И ты говоришь, что он зашел на кухню?
- У него был такой усталый вид, что на него было жалко смотреть. "Господин Мишель, - сказала я ему, - почему бы вам не пройти в гостиную?" - "Моя дорогая Розина, - ответил он своим бархатным голосом, - я не получил приглашения остаться". И он хотел отправиться ночевать в Машкуль, ибо ни за что на свете не хотел возвращаться в Ла-Ложери! Кажется, мать собирается увезти его в Париж. Я задержала его, потому что мне совсем не хотелось, чтобы он бродил в темноте в подобную ночь.
- Розина, ты правильно поступила. И где же он?
- Я устроила его в комнате башни, но теперь, когда солдаты заняли весь первый этаж, туда можно пройти только через коридор в конце чердака, я и пришла за ключом от него.
Первое, что хотела сделать Мари, и то был добрый порыв, так это предупредить обо всем сестру; но за первым порывом последовал второй, и этот второй, нужно признать, был не таким бескорыстным: ей нестерпимо захотелось самой увидеться с Мишелем, причем наедине.
Впрочем, возможность для этого предоставила ей Розина, чем Мари и не замедлила воспользоваться.
- Вот ключ, - сказала она.
- О мадемуазель, - попросила Розина, - умоляю вас, пойдемте со мной. В замке столько мужчин, что я боюсь идти одна и умру от страха, когда буду подниматься в башню, в то время как вас, дочь маркиза, никто не посмеет и пальцем тронуть.
- А как быть с едой?
- Вот она.
- Где?
- В этой корзине.
- Тогда поспешим!
И Мари устремилась вверх по лестнице с легкостью одной из тех козочек, которую она преследовала в скалах, когда охотилась в лесу Машкуля.
III
КОМНАТА В БАШНЕ
Поднявшись на третий этаж, Мари остановилась перед комнатой, которую занимал в замке Жан Уллье: именно здесь находился нужный ей ключ.
Затем она открыла дверь, выходившую с этого этажа на винтовую лестницу, что вела в башню, и, на несколько ступенек опережая Розину с корзиной в руках, стала быстро подниматься по довольно шаткой лестнице, сильно обветшавшей в этой редко посещаемой части замка.
Именно сюда, на самый верх башни, в маленькую комнатку под крышей, и привели юного барона Розина и кухарка, посоветовавшись между собой.
Если намерения двух славных девушек заслуживали похвалы, то исполнение замысла оставляло желать лучшего, так как трудно вообразить более убогую комнату, в которой вряд ли кто-нибудь смог бы отдохнуть, такой крошечной она была.
Это помещение служило Жану Уллье кладовой для семян и инвентаря, необходимого ему для выполнения его обязанностей метра Жака. На стенах не оставалось свободного места - они были буквально обвешаны связками фасоли, капусты, салата-латука, лука самых разнообразных сортов для того, чтобы их семена могли хорошо высушиться и вызреть. К несчастью, все эти сельскохозяйственные культуры уже полгода ожидали, когда их наконец посеют или посадят, и за это время так пропитались пылью, что при малейшем движении воздуха в узкой комнатенке тысячи пылинок слетали с пучков будущих овощей и забивали нос и рот.
Из обстановки в комнате был один лишь верстак; как вы можете представить себе, он был не самым лучшим местом, чтобы расположиться на нем, и поэтому Мишель, смирившись с неудобствами, устроился на груде овса нового редкого сорта, заслужившего право находиться в комнате с драгоценными семенами. Он присел посреди комнаты и нашел, что, если не обращать внимания на некоторые неудобства - у любого кресла, каким бы удобным оно ни было, есть свой шип, - ложе это достаточно мягкое, чтобы дать немного отдохнуть разбитому усталостью телу.
Вскоре Мишель вытянулся на этой подвижной и колкой софе. Упав в ручей после столкновения с Гереном, он сильно испачкался, промок и не успел как следует высушить одежду за время, пока находился на кухне. Он вдруг почувствовал, как от сырости у него начало ломить кости. Он поднялся и начал мерить шагами каморку, проклиная свою глупую застенчивость, из-за которой теперь вынужден был терпеть не только холод, усталость и уже пробудившийся голод, но и - что было для него самым мучительным - отсутствие Мари! Он упрекал себя за то, что не сумел воспользоваться благоприятным стечением обстоятельств и, совершив столь мужественный поступок, не смог достойно довести до конца то, что так хорошо началось для него.
Поспешим заметить, чтобы не вводить читателя в заблуждение относительно характера нашего героя, что сознание допущенной ошибки не прибавляло ему храбрости и ему даже на секунду не приходило в голову спуститься вниз и открыто попросить маркиза о ночлеге, вместо того чтобы продолжать мучить себя упреками.
Тем временем замок заполнился солдатами; Мишель, услышав их топот, расположился у узкого слухового окна, выходившего во двор замка, и смог наблюдать сквозь ярко освещенные окна главного здания, как по дому сновали взад и вперед сестры Суде, генерал, офицеры и маркиз.
И вот, заметив Розину у подножия маленькой башни, где он сидел под самой крышей, барон решил, что настал самый подходящий миг, чтобы снова обратить на себя внимание хозяев, никого не видевших вокруг, кроме пришельцев, и, со свойственной его характеру робостью, попросил у девушки маленький кусочек хлеба; причем его скромная просьба отнюдь не соответствовала поистине волчьему аппетиту, испытываемому им после стольких моральных и физических перегрузок, что выпали на его долю за последнее время!