- Его отец! Его происхождение! Заладили одно и то же! Так вот, метр Жан Уллье, - произнесла Берта, нахмурив брови в свою очередь, - знайте: именно его отец и происхождение стали причиной того, что я приняла участие в судьбе этого молодого человека.
- Как это?
- А вот как: моя душа взбунтовалась против несправедливых обвинений, которые мы и наши соседи обрушивали на голову этого несчастного молодого человека; мне надоело слышать, как его попрекают происхождением, которое он не выбирал, отцом, которого он не знал, ошибками, которых он не совершал, а возможно, и его отец не имел к ним никакого отношения; все это показалось мне настолько мерзким и отвратительным, что я решила подбодрить молодого человека, помочь ему исправить ошибки прошлого, если они действительно были, и доказать на деле храбрость и преданность, чтобы впредь никакой клеветник не осмеливался чернить его имя.
- Это не имеет значения! - не сдавался Жан Уллье. - Как бы он ни старался, я никогда не смогу с уважением относиться к его имени.
- А все же, метр Жан, вам придется его уважать, - произнесла Берта твердым голосом, - когда это имя станет моим, как я надеюсь.
- О! Хотя я и слышу ваши слова, до сих пор не могу поверить, что они выражают ваши мысли! - воскликнул Жан Уллье.
- Спроси у Мари, - сказала Берта, оборачиваясь к сестре (та, белая как мел, затаив дыхание слушала их спор, словно от его исхода зависело жить ей или умереть). - Спроси у моей сестры. Я ей открыла свое сердце, и ей хорошо известны все мои печали и надежды. Ты же знаешь, Жан, как я ненавижу ложь и как мне противно перед собой и особенно перед вами скрывать то, что я думаю на самом деле. И потому я счастлива признаться во всем. И вам я скажу со своей неизменной прямотой: Жан Уллье, я его люблю!
- Нет, нет, заклинаю вас, мадемуазель Берта, не говорите так! Я всего-навсего простой крестьянин, но раньше… когда вы были совсем крошкой, вы разрешили называть вас дочкой, и я вас полюбил и сейчас люблю вас обеих так, как ни один отец не любил до сих пор своих собственных детей! Так вот, старик, что был у вас нянькой, держал вас на коленях, баюкал по вечерам, так вот, этот старик, что не мыслит жизни без вас, на коленях умоляет об одном: мадемуазель Берта, не любите этого человека!
- Но почему же? - спросила, теряя терпение, девушка.
- Потому что, и я говорю вам это от чистого сердца, союз между вами невозможен, чудовищен и отвратителен!
- Мой бедный Жан, твоя привязанность к нам заставляет тебя все преувеличивать. Я надеюсь, что господин Мишель меня любит так же, как я его, а в своих чувствах к нему я не сомневаюсь. И если он своими делами заставит людей забыть то, что связано с его именем, я буду счастлива стать его женой.
- Хорошо, в таком случае, - произнес Жан Уллье с удрученным видом, - на старости лет мне придется искать других хозяев и другую крышу над головой.
- Но почему же?
- Потому что, каким бы нищим ни был Жан Уллье сейчас или в будущем, он никогда не согласится жить под одной крышей с сыном отступника и предателя.
- Замолчи, Жан Уллье! - воскликнула Берта. - Замолчи! Или я тоже могу разбить твое сердце.
- Жан! Мой добрый Жан! - прошептала Мари.
- Нет, нет, - произнес старый егерь, - надо, чтобы вы знали обо всех распрекрасных поступках, совершенных теми, чье имя вы так спешите поменять на свое.
- Жан Уллье, ты больше не произнесешь ни единого слова! - воскликнула Берта, и в ее голосе послышались грозные нотки. - Послушай, я тебе открою секрет: мне часто приходилось спрашивать свое сердце, кого оно больше любит, отца или тебя, но еще одно оскорбление в адрес Мишеля, и ты для меня станешь только…
- Лакеем? - прервал ее речь Жан Уллье. - Да, но лакеем, не запятнавшим своей чести, всю свою жизнь честно исполнявшим свой долг и никого не предававшим. И этот лакей имеет право сейчас крикнуть: "Позор сыну того, кто за деньги продал Шаретта, как Иуда продал Христа!"
- А мне дела нет до того, что произошло тридцать шесть лет тому назад, то есть за восемнадцать лет до моего рождения! Я знаю того человека, кто живет сейчас, а не того, кто давно умер. Я знаю сына, а не отца. Жан, ты меня слышишь, я его люблю, как ты меня сам учил любить и ненавидеть. Если его отец и виновен в том, в чем ты его обвиняешь и во что я не хочу верить, Бог ему судья, а для Мишеля мы сделаем все, чтобы он прославился, чтобы никто больше не вспомнил, что его имя было проклято как имя предателя, и чтобы все склонили головы перед тем, кто его носит. А ты, Жан, поможешь мне. Да, ты мне поможешь… Ибо повторяю тебе: я его люблю, и ничто, кроме смерти, не осушит тот источник нежных чувств к нему, что бьется в моем сердце.
Мари еле слышно жалобно простонала; хотя звук, вырвавшийся из ее уст, был совсем негромким, Жан Уллье услышал его.
Он обернулся к девушке.
Затем, словно из-за жалобного стона одной сестры и бурного признания другой, у него подкосились ноги, он упал в кресло и закрыл лицо руками.
Заплакав, старый вандеец не хотел, чтобы сестры видели его слезы.
Берта поняла все, что творилось в душе человека, посвятившего им всю свою жизнь. Она подошла к нему и встала перед ним на колени.
- Вот, - сказала она, - ты теперь можешь судить, насколько сильны мои чувства к молодому человеку? Ведь я едва не забыла о моей истинной и глубокой привязанности к тебе!
Жан Уллье печально покачал головой.
- Я понимаю твою неприязнь, осознаю твое отвращение, - продолжала Берта, - и была готова к бурному проявлению твоих чувств. Но терпение, мой старый друг, терпение и покорность судьбе! Один только Бог может вырвать из моего сердца то, что вложил в него, но он этого не сделает по той простой причине, что тогда ему придется лишить меня жизни. Дай нам время доказать тебе, что предрассудки сделали тебя несправедливым, а человек, которого я избрала, достоин меня.
В эту минуту послышался голос маркиза.
Он звал Жана Уллье, и по его тону можно было предположить, что произошло нечто важное.
Жан Уллье встал и направился к двери.
- Как, - остановила его Берта, - ты уходишь, так ничего мне не сказав в ответ?
- Мадемуазель, меня зовет господин маркиз, - ответил ледяным голосом вандеец.
- Мадемуазель! - возмутилась Берта, - мадемуазель! Ах! Так, значит, ты не откликнулся на мою просьбу? В таком случае, запомни, я тебе запрещаю, ты меня слышишь? Я тебе запрещаю даже малейшим намеком оскорблять достоинство господина Мишеля и хочу, чтобы его жизнь стала для тебя священной, а если по твоей вине с ним что-либо случится, я за него отомщу, но убью не тебя, а себя, а ты ведь знаешь, что у меня слова никогда не расходятся с делом.
Жан Уллье, взглянув на Берту, притронулся к ее руке.
- Возможно, для вас, - сказал он, - так было бы лучше, чем выходить замуж за этого человека.
И, услышав, что маркиз еще раз позвал его, Жан Уллье вышел из комнаты, оставив Берту досадовать на его упрямство, а Мари пребывать в полном смятении перед неистовостью чувств сестры, внушавших ей неподдельный ужас.
XII
ГЛАВА, В КОТОРОЙ МОЛОДОЙ БАРОН МИШЕЛЬ СТАНОВИТСЯ АДЪЮТАНТОМ БЕРТЫ
Жан Уллье поспешно вышел из комнаты, скорее руководствуясь желанием как можно быстрее расстаться с Бертой, чем откликнуться на зов маркиза.
Он нашел хозяина во дворе; перед ним стоял, еле переводя дух, забрызганный грязью крестьянин.
Он сообщил, что солдаты ворвались в дом Паскаля Пико. Но ничего, кроме этого известия, он добавить не мог.
Ему поручили спрятаться в кустарнике у дороги на Ла-Саблоньер и без промедления бежать в замок, если только он увидит, что солдаты направляются к дому, где остановились беглецы. Крестьянин точно выполнил задание.
Маркиз, которому Уллье ранее рассказал, что он оставил Малыша Пьера и графа Бонвиля в доме Паскаля Пико, встревожился.
- Жан Уллье, Жан Уллье, - повторял он таким же тоном, каким Август восклицал: "Вар! Вар!" - Жан Уллье, почему ты перепоручил другому то, что должен был сделать сам? Если произошло несчастье, бесчестье падет на мой дом раньше, чем он превратится в руины!
Жан Уллье не ответил маркизу. Он низко опустил голову и, нахмурившись, молчал.
Его молчание и неподвижность вывели маркиза из терпения.
- Жан Уллье, оседлай мне коня! - воскликнул он. - И если тот человек, кого еще вчера я называл "моим юным другом", не зная того, кто он есть на самом деле, попал в плен к синим, мы сможем ему доказать, рискуя жизнью ради его освобождения, что мы достойны его доверия.
Но Жан Уллье отрицательно покачал головой.
- Как? - сказал маркиз. - Ты не хочешь подать мне коня?
- Он прав, - произнесла Берта (появившись на пороге, она услышала приказ, отданный маркизом, и видела нежелание Жана Уллье его выполнять), - остережемся от необдуманных поступков, чтобы ничего не испортить.
Затем, обращаясь к крестьянину, принесшему плохую весть, она спросила:
- А видел ли ты, как солдаты выходили из дома, ведя под конвоем пленников?
- Нет, я только видел, как они чуть было не прибили Малерба, малого, которого Жан Уллье оставил дозорным у верхних ланд. Я следил за ними, пока они не скрылись в саду Пико, и сразу же помчался предупредить вас, как и приказал мне метр Жан.
- А теперь, Жан Уллье, - снова вступила в разговор Берта, - вы можете поручиться за женщину, у которой вы их оставили?
Жан Уллье, повернувшись к Берте, посмотрел на нее с укором:
- Еще вчера, - заметил он, - я мог бы сказать про Марианну Пико: "Ручаюсь за нее как за самого себя", но…
- Что значит ваше "но"? - спросила Берта.
- Но сегодня, - добавил со вздохом старый егерь, - я сомневаюсь во всем.
- Ну, хватит. Мы лишь теряем время. Коня! Подать мне коня! И не пройдет и десяти минут, как я буду знать, что мне делать дальше.
Берта остановила маркиза.
- А! - воскликнул он. - Это так мне повинуются? Что же мне теперь ждать от других, если в моем собственном доме отказываются выполнять мои приказы?
- Отец, ваши приказы священны, особенно для ваших дочерей; однако ваша преданность ослепляет вас. Нам не следует забывать о том, что люди, из-за которых мы так волнуемся, в глазах жителей этого края простые крестьяне. И если сам маркиз де Суде отправится верхом на коне справиться о судьбе двух бедняков, всем станет ясно, какое значение он придает этим людям, что и выдаст их с головой нашим врагам.
- Мадемуазель Берта права, - сказал Жан Уллье, - я поеду один и все разузнаю.
- И вам тоже, как и моему отцу, не надо туда ездить.
- Это почему же?
- Потому что вы слишком рискуете.
- Сегодня утром я уже был там и подвергался большому риску, желая увидеть какой пулей убили моего бедного Коротыша, и я снова повторю этот путь, чтобы разузнать, что произошло с господином Бонвилем и Малышом Пьером.
- Жан, я хочу, чтобы вы знали, что после вчерашней ночи вам лучше не попадаться на глаза солдатам; для такого задания нам нужен человек, который еще ни разу не обратил на себя внимание и может отправиться к дому Пико, не боясь вызвать подозрения, и все там хорошенько разузнать: то, что уже произошло и, по возможности, к чему нам надо готовиться в будущем.
- Какое несчастье, что этот осел Лорио поторопился вернуться в Машкуль! - произнес маркиз де Суде. - А ведь я его просил остаться. У меня было недоброе предчувствие, когда я хотел записать его в мой отряд.
- Ну, а разве господина Мишеля больше с нами нет? - спросил Жан Уллье с иронией в голосе. - Вы можете его послать в дом Пико, как и в любое другое место, куда только захотите. Его пропустят даже в том случае, если этот дом будет оцеплен десятью тысячами солдат, и никто не заподозрит, что он выполняет ваше задание.
- О! Вот именно тот человек, кто нам нужен! - воскликнула Берта, принимая помощь Жана Уллье, который преследовал какую-то тайную цель, предложив кандидатуру барона, и при этом руководствовался, несомненно, отнюдь не благими намерениями. - Не правда ли, отец?
- Черт возьми! Думаю, что ты не ошиблась! - воскликнул маркиз де Суде. - Несмотря на его изнеженный вид, молодой человек нам может оказаться полезным.
Услышав, что говорят о нем, Мишель подошел поближе и стал почтительно ожидать приказа маркиза.
Когда он увидел, что маркиз согласился с предложением Берты, его лицо просияло от радости.
Берта тоже светилась счастьем.
- Господин Мишель, вы готовы рисковать ради спасения Малыша Пьера? - спросила барона девушка.
- Мадемуазель, я готов выполнить все, что вы только захотите, лишь бы доказать господину маркизу, насколько я ему признателен за теплый прием.
- Хорошо! Тогда берите лошадь, но не мою, так как ее сразу узнают, и скачите туда галопом. Войдите в дом без оружия, как будто вами движет простое любопытство, и если нашим друзьям угрожает опасность…
Маркиз замолчал, так как он всегда колебался, когда надо было брать на себя инициативу.
- Если нашим друзьям угрожает опасность, - подхватила его слова Берта, - разведите на больших ландах костер из вереска, а Жан Уллье тем временем соберет своих людей, и тогда мы все вместе с оружием в руках поспешим на помощь столь дорогим нам людям.
- Браво! - воскликнул маркиз де Суде. - Я всегда говорил, что Берта - самая сообразительная в семье.
Берта с гордой улыбкой посмотрела на Мишеля.
- Как, - обратилась она к сестре, вышедшей во двор и незаметно присоединившейся к ним в то время, как Мишель отправился за лошадью, - уж не собираешься ли ты остаться в этом платье?
- Да, - ответила Мари.
- Как так?
- Я не стану переодеваться.
- Ты думаешь, что говоришь?
- Ты же знаешь, - произнесла с грустной улыбкой Мари, - что в любой армии рядом с солдатами, которые сражаются и умирают, находятся сестры милосердия, накладывающие повязки на их раны и врачующие их души. Вот и я буду вашей сестрой милосердия.
Берта с удивлением взглянула на сестру.
Возможно, она бы задала сестре вопрос о том, что заставило ее столь неожиданно изменить свое решение, но тут вернулся Мишель верхом на коне, которого ему велели взять, и слова застыли у нее на губах.
Он обратился к девушке, отдавшей ему приказ:
- Мадемуазель, вы мне сказали, что я должен делать, если в доме Паскаля Пико случилось несчастье, но вы не уточнили, каковы должны быть мои действия, если я застану Малыша Пьера целым и невредимым.
- В таком случае, - произнес маркиз, - вы должны вернуться, чтобы успокоить нас.
- Нет, - ответила Берта, стараясь выглядеть в глазах того, кого любила, самой главной в семье, - поездка туда и обратно может вызвать подозрения у солдат, прочесывающих лес. Оставайтесь в доме Пико либо побудьте где-нибудь поблизости, а с наступлением ночи подойдете к дубу Желе и ждите нас. Вы слышали о нем?
- Да, конечно, - ответил Мишель, - это по дороге в Суде.
(Мишель знал наперечет все дубы, что росли вдоль дороги в Суде.)
- Отлично! - продолжила девушка. - Мы спрячемся рядом с ним. Вы подадите условный знак: три раза прокричите лесной совой и один раз полевой, и мы к вам выйдем. А теперь, дорогой господин Мишель, в путь!
Мишель поклонился маркизу де Суде и девушкам, а затем, пригнув голову, пустил лошадь в галоп.
Надо отдать ему должное: он был превосходным наездником, и Берте понравилось, как он ловко заставил лошадь сменить аллюр, когда поравнялся с воротами.
- Невероятно, как легко можно сельского недоросля превратить в дельного человека! - заметил маркиз, возвращаясь в замок. - Правду говорят, что во всем необходимо вмешательство женщины. Этот молодой человек и впрямь чего-то стоит.
- Да, - ответил Жан Уллье, - в дельного человека! Их много вокруг. Гораздо труднее найти человека с добрым сердцем.
- Жан Уллье, - заметила Берта, - вы уже забыли мое предупреждение: остерегитесь!
- Мадемуазель, вы ошибаетесь, - ответил Жан Уллье. - Напротив, именно потому, что я ни о чем не забываю, я мучаюсь, как вы имели возможность заметить. Я принимал за угрызения совести свою неприязнь к молодому человеку, но с сегодняшнего дня начинаю бояться, что предчувствие меня не обмануло.
- Угрызения совести у вас, Жан Уллье?
- А! Вы же слышали?
- Да.
- Так вот, я не отказываюсь от своих слов.
- Так что же вы имеете против него?
- Против него ничего, - ответил мрачно Жан Уллье, - но против его отца…
- Его отца? - произнесла Берта, невольно вздрогнув.
- Да, - сказал Жан Уллье, - из-за него однажды мне пришлось изменить имя: и меня с тех пор уже больше не зовут Жаном Уллье.
- А каково же оно теперь?
- Возмездие.
- Из-за его отца? - повторила Берта.
И тут она вспомнила о слухах, которые ходили в их краях по поводу смерти барона Мишеля.
- Из-за его отца, найденного мертвым во время охоты! Несчастный, что вы говорите!
- Что сын может отомстить за отца: смерть за смерть.
- И почему же?
- Потому что вы его безумно любите.
- Ну и что дальше?
- А то, что я могу вам сказать с полной уверенностью…
- Что?
- Даю вам слово Жана Уллье: он вас не любит.
Берта надменно пожала плечами, но его слова болью отозвались в ее сердце.
Вдруг у нее появилось ощущение, что она испытывает к старому вандейцу чувство, близкое к ненависти.
- Займитесь-ка лучше сбором своих людей, мой бедный Жан Уллье, - произнесла она.
- Повинуюсь, мадемуазель, - ответил шуан.
И он направился к воротам.
Берта пошла к дому, ни на кого не глядя.
А Жан Уллье, прежде чем выйти за ворота замка, подозвал крестьянина, который недавно сообщил, что Малышу Пьеру и его спутнику грозила опасность.
- До того, как пришли солдаты, - спросил он, - ты не видел никого входящим в дом Пико?
- К Жозефу или к Паскалю?
- К Паскалю.
- Да, видел, метр Жан Уллье.
- И кто же был этот человек?
- Мэр Ла-Ложери.
- И ты говоришь, что он зашел к вдове Паскаля?
- Уверен.
- Ты его видел?
- Так же, как вижу сейчас вас.
- А в какую сторону он пошел?
- По тропе, ведущей в Машкуль.
- И вскоре оттуда появились солдаты?
- Именно так! Не прошло и четверти часа после его ухода, как пришли они.
- Хорошо! - заметил Уллье.
Погрозив затем сжатым кулаком в сторону Ла-Ложери, он воскликнул:
- Куртен! Куртен! Ты испытываешь терпение Бога. Вчера ты пристрелил моего пса, а сегодня совершил предательство!.. Это уже слишком!