Итак, часов в шесть вечера солдаты маленького гарнизона сидели на катках для выравнивания земли, оставленных с наружной стены дома. Это было их излюбленное место для отдыха; наслаждаясь ласковыми лучами заходящего солнца, они могли отсюда любоваться живописной панорамой раскинувшегося на горизонте озера Гран-Льё, поверхность которого была освещена дневным светилом и походила на гигантских размеров скатерть из алого полотна; у их ног проходила дорога на Нант, похожая в это время года на широкую ленту, извивающуюся по зеленому покрывалу равнины; и мы должны отметить, что наши герои в красных штанах с гораздо большим вниманием следили за тем, что происходило на дороге, чем наслаждались созерцанием изумительной по красоте картины, созданной прихотливой природой.
С наступлением вечера крестьяне возвращались с полей, стада спешили в свой хлев, и дорога в это время была отнюдь не пустынной: солдатам было на что посмотреть. Каждая телега, нагруженная сеном, каждая группа крестьян, возвращавшихся из Нанта с базара, и в особенности каждая крестьянка в короткой юбке давали им пищу для размышлений и повод для шутливых восклицаний, и мы должны еще раз отметить, что по вечерам хватало и того и другого.
- Посмотри, - неожиданно воскликнул один из солдат, - что это я вижу там, внизу?
- В нашу сторону направляется волынщик, - ответил другой солдат.
- Как, волынщик в наших краях? - заметил третий. - Ты что, все еще находишься в своей Бретани? Заруби себе раз и навсегда на носу: здесь нет волынщиков, а есть только народные сказители.
- Хорошо, но что же тогда он несет за спиной, если не свой музыкальный инструмент?
- Это и есть самый настоящий музыкальный инструмент, - сказал четвертый солдат, - но он называется шарманкой.
- Какая-то странная шарманка! - заметил первый. - Спорим, что это котомка. И она принадлежит нищему, ты же видишь, в каких он лохмотьях.
- Хорошенькая котомка с глазами и носом, как у нас с тобой. Ну, посмотри же, Лимузен!
- У Лимузена тяжелая рука, но не зоркий глаз, - произнес другой солдат, - все сразу иметь невозможно.
- Будет вам, будет! - сказал капрал. - Давайте подведем итог: перед нами человек, несущий на своих плечах другого человека.
- Капрал прав! - хором воскликнули солдаты.
- Я всегда прав, - произнес человек с шерстяными нашивками, - прежде всего потому, что я ваш капрал, затем как старший по званию; и если кто-нибудь еще продолжает сомневаться, то он сможет сейчас убедиться в правоте моих слов, ибо эти люди направляются в нашу сторону.
Действительно, нищий, о котором только что с таким жаром спорили солдаты и в котором наш читатель, несомненно, признал Триго, а в волынке, шарманке и котомке - Обена Куцая Радость, свернул налево и пошел по откосу к посту Сен-Коломбен.
- Какие мерзавцы! - продолжал один из солдат. - Подумать только, если бы этот урод застал одного из нас в зарослях, он бы, не задумываясь, всадил в него пулю. Не так ли, капрал?
- Возможно, - ответил капрал.
- А когда он увидит, что нас здесь много, - продолжал солдат, - то подойдет и попросит милостыню, трус!
- Так я и раскошелился! Он у меня не получит ни су! - сказал первый из солдат, принимавших участие в разговоре.
- Подожди-ка, - произнес второй, поднимая с земли камень, - вот что я положу ему в шляпу.
- Я тебе запрещаю это делать, - сказал капрал.
- Почему?
- Потому что у него нет шляпы.
И солдаты покатились со смеху, единодушно признав шутку старшего по званию исключительно остроумной.
- Ладно, ладно, - произнес один солдат, - на каком бы инструменте ни играл этот чудак, не будем его обескураживать. Не кажется ли вам, что в этом убогом скрывается тьма талантов, а вы хотите пренебречь такого рода спектаклем, который на нас свалился?
- Спектаклем?
- Или концертом… Все попрошайки этого края вроде трубадуры. Мы его заставим спеть нам все песни, какие он знает, и даже те, каких не знает, и это поможет нам скоротать вечер.
В эту минуту нищий, переставший быть загадкой для солдат, подошел так близко, что от них его отделяло всего четыре шага, и протянул руку для подаяния.
- Вы не ошиблись, капрал, когда сказали, что у него на плечах сидит человек.
- Нет, я ошибся, - ответил капрал.
- Как так?
- Это не человек, а лишь половинка человека.
И солдаты расхохотались над второй шуткой так же, как покатывались над первой.
- Вот кому не надо тратиться на штаны!
- Да ему и сапоги нет надобности покупать! - добавил капрал, чья шутка, как всегда, развеселила солдат.
- Как же они уродливы! - заметил Лимузен. - Прямо обезьяна на спине у медведя!
Триго с самым невозмутимым видом выслушивал плоские шутки солдат, сыпавшиеся на него со всех сторон. Он стоял с протянутой рукой, придав своей физиономии самое кроткое выражение, в то время как Обен Куцая Радость, в своем качестве оратора товарищества, гнусавым голосом повторял одни и те же слова:
- Помилосердствуйте, добрые господа! Подайте милостыню бедному вознице, потерявшему обе ноги под своей телегой на спуске Ансени.
- Какие же вы темные, - сказал один солдат, - если просите милостыню у пехтуры! Какие же вы круглые дураки! Если вывернуть все наши карманы, мы вряд ли наскребем и половину того, что находится в ваших.
Услышав эти слова, Обен Куцая Радость тотчас же переделал на другой лад свою песенку и, уточняя предмет своих просьб, снова затянул:
- Добрые господа, подайте, Христа ради, маленький кусочек хлеба; раз у вас нет денег, то кусочек хлеба у вас наверняка найдется.
- Мы найдем для тебя хлеба, - ответил капрал, - и сверх того ты получишь тарелку супа и даже с куском мяса, если его еще не съели. Это мы тебе дадим. Но, скажи нам, приятель, что ты можешь нам предложить взамен?
- Мои добрые господа, я помолюсь за вас Богу, - ответил гнусавым голосом Куцая Радость, который играл роль генерал-баса для пения своего товарища.
- Это не повредит никому, - произнес капрал, - да, молитва никому не повредит, но этого явно недостаточно. А что-нибудь забавное есть в твоей лядунке?
- Что вы имеете в виду? - спросил Куцая Радость с самым невинным видом.
- Я имею в виду, что, какими бы мерзкими типами вы ни были, возможно, вы умеете насвистывать какие-нибудь занятные мелодии. В таком случае вперед, поехали! Кто хочет получить на ужин хлеб и суп с мясом, должен их заработать. Ну-ну, я слушаю!
- О, я не отказываюсь, а совсем наоборот, мой офицер! - польстил капралу Обен. - Если вы подадите нам милостыню, разве немного развлечь вас и ваших людей не будет самым малым, что мы сможем вам предложить взамен?
- Развлеки нас, если можешь! И без особых церемоний, ибо мы смертельно скучаем в этой дыре!
- Для начала, - произнес Куцая Радость, - мы попробуем показать вам кое-что из того, что вы конечно же никогда не видели.
Каким бы избитым ни показалось это обещание, прозвучавшее как обычная песенка всех балаганных зазывал, но оно вызвало огромный интерес у солдат, и они, притихнув, с любопытством и даже не без некоторого уважения поспешили окружить двух нищих плотным кольцом.
Сидевший до сих пор на плечах Триго, Обен Куцая Радость пошевелил культями ног, подав знак, что хочет спуститься на землю, и Триго, с привычной покорностью выполняя волю своего хозяина, присел на обломок от зубца стены, лежавший наполовину скрытый крапивой справа от катков, что служили солдатам скамьей.
- Вот это выучка! - восхитился капрал. - Мне бы такого малого, я бы перепродал его толстяку-лекарю: он никак не может подобрать себе индюшонка по вкусу.
Тем временем Куцая Радость поднял с земли камень и подал его Триго.
Не ожидая дальнейших указаний, Триго сжал камень пальцами, затем раскрыл ладонь и показал, что от камня остался лишь порошок.
- Вот это Геркулес! Пенге, тебе бы так, - сказал капрал, обращаясь к тому солдату, кого мы уже два или три раза упоминали под кличкой Лимузен.
- Ну, мы еще посмотрим, - ответил солдат и бросился во двор.
А Триго, не обращая внимания ни на слова, ни на уход Пенге, флегматично продолжал свои фокусы.
Схватив двух солдат за ремни полевых сумок, он осторожно приподнял их в воздух и держал в таком положении на вытянутых руках в течение нескольких секунд, затем с самым невозмутимым видом поставил их на землю.
Солдаты разразились восторженными криками.
- Пенге! Пенге! - кричали они. - Эй, куда ты там запропастился? Посмотри на этого малого, он тебя запросто уложит!
А Триго продолжал как ни в чем не бывало показывать свои трюки, словно они были заранее придуманы. Он пригласил двух солдат усесться на плечи своих товарищей и приподнял четверку почти с такой же легкостью, как и первую пару.
Не успел он их поставить на землю, как появился Пенге, неся на каждом плече по ружью.
- Браво, Лимузен! Браво! - воскликнули солдаты.
Приободренный возгласами товарищей, Пенге сказал:
- Так каждый дурак сможет! Эй ты, людоед, попробуй сделать так, как я.
И, засунув по пальцу в ствол каждого ружья, он поднял их вверх на вытянутых руках.
- Ба! - воскликнул Куцая Радость, в то время как Триго, скривив губы, что вполне могло сойти за насмешливую улыбку, смотрел, как Лимузен демонстрировал свою силу и сноровку. - Ба! Принесите-ка еще парочку ружей!
Действительно, когда принесли ружья, Триго нанизал на четыре пальца одной руки по ружью и приподнял их до уровня глаз с такой легкостью, что ни один мускул даже не дрогнул на его лице.
Этого было достаточно, чтобы Пенге понял, что ему придется оставить надежду выйти победителем из состязания с этим нищим.
Порывшись в кармане, Триго достал подкову и согнул ее пополам, будто это был обычный кожаный ремешок.
И после каждого своего трюка Триго поглядывал на Куцую Радость, как бы выпрашивая у него улыбку, а тот одобрительно кивал ему в ответ, и это указывало на то, что он был доволен.
- Видишь ли, - сказал Куцая Радость, - ты пока что нам заработал на ужин, а теперь надо заслужить, чтобы нас оставили на ночь. Не правда ли, мои добрые господа, если мой товарищ покажет вам нечто более замечательное, чем все то, что вы до сих пор видели, вы дадите нам охапку соломы и позволите переночевать где-нибудь в уголке?
- О! Это невозможно, - сказал сержант, пришедший посмотреть представление, когда услышал крики и восторженные возгласы солдат, - у нас строгий приказ.
Такой ответ, казалось, озадачил Куцую Радость, и его лисья мордочка сразу стала серьезной.
- Ба! - предложил один из вояк. - Мы скинемся, чтобы собрать вам десять су, и вы сможете переночевать в первом попавшемся вам на пути постоялом дворе, где постель несравненно мягче, чем ржаная солома.
- А если у того быка, что служит тебе вместо лошади, - добавил другой, - ноги такие же крепкие, как и руки, ему ничего не стоит прошагать один или два километра.
- Посмотрим сначала на главный трюк, который он нам припас! - хором воскликнули солдаты.
Было бы не по-товарищески со стороны Куцей Радости лишать Триго барышей, связанных с этим воодушевлением, и он тут же уступил просьбам солдат, что свидетельствовало о его уверенности в твердости бицепсов приятеля.
- А нет ли здесь, - спросил он, - какого-нибудь неотесанного камня, бруса или еще чего-нибудь, что весит этак фунтов тысячу двести или тысячу пятьсот?
- Вот тот камень, на котором вы сидите, - ответил один из солдат.
Куцая Радость только пожал плечами.
- Если бы у камня было за что ухватиться, - сказал он, - то Триго поднял бы его одной рукой.
- Есть тут один жернов, которым мы прикрыли окно в камеру, - заметил другой солдат.
- А почему бы сразу не весь дом? - сказал капрал. - Вспомните, как вы его передвигали вшестером, да еще с каким трудом, да еще с помощью рычага! И как я бесился от того, что мое звание не позволяло мне помочь вам, и называл вас кучей бездельников!
- Впрочем, - сказал сержант, - жернов нельзя сдвигать с места в то время, когда в камере сидит заключенный.
Взглянув на Триго, Куцая Радость ему подмигнул. И не обращая внимания на слова сержанта, Триго направился к огромному камню.
- Разве вы не слышите, что я вам сказал? - повысив голос, произнес сержант и схватил Триго за руку. - К этому камню нельзя прикасаться!
- Но почему? - сказал Куцая Радость. - Если ему удастся сдвинуть жернов с места, он сумеет, будьте спокойны, поставить его обратно.
- К тому же, - вступил в разговор один солдат, - стоит только взглянуть на мышонка в капкане, как тут же становится ясно, что он неспособен на побег: этого худенького несчастного заморыша можно было бы легко принять за переодетую женщину; я даже вначале подумал, что это герцогиня Беррийская.
- К тому же он только и делает, что льет слезы, и ему вовсе не до побега, - в свою очередь подал голос капрал, которому никак не хотелось пропустить такое зрелище. - Когда Пенге и я, то есть я и Пенге, спустились в погреб, чтобы дать ему поесть, он так плакал, что можно было принять два его глаза за два крана.
- Ну, хорошо, так и быть, - согласился сержант (ему, несомненно, так же как и другим, хотелось увидеть, как нищий справится с такой непосильной задачей), - беру всю ответственность на себя.
Триго поспешил воспользоваться его согласием. Подойдя вплотную к жернову, он обхватил его двумя руками за основание и, упершись плечом в его середину, поднатужился, пробуя его приподнять.
Однако под весом огромной каменной глыбы осела рыхлая земля, на которой покоился жернов, в результате чего он вошел в грунт на глубину четырех или пяти дюймов, и увеличившаяся сила сцепления с землей свела на нет все усилия Триго.
После того как Обен Куцая Радость, словно огромный жук, подполз на руках и коленках к сгрудившимся вокруг Триго солдатам, ему сразу стало ясно, почему усилия гиганта не увенчались успехом; подобрав большой плоский камень, он наполовину с его помощью, наполовину с помощью рук, освободил жернов от грунта.
И тогда Триго снова принялся за дело; на этот раз ему посчастливилось. Он приподнял каменную глыбу и в течение нескольких секунд держал ее на плече, прижав к стене, на расстоянии фута от земли.
Восторгу солдат не было границ. Они окружили Триго, наперебой поздравляя его, на что гигант, казалось, не обращал ни малейшего внимания; восхищение передалось от солдат к капралу и по иерархической лестнице, естественно, к самому сержанту; уже звучали предложения, сдобренные всеми известными и неизвестными ученикам бога Марса ругательствами, пронести Триго как победителя на руках до самой столовой, где его ожидал приз за проявленную доблесть, ибо все зрители считали, что Триго заслужил не только хлеб, тарелку супа с жестким кусочком мяса, но еще и то, что обычно ест генерал или даже сам король французов, и это было бы совсем не лишним, чтобы поддержать силы, необходимые для свершения таких героических подвигов.
Как мы уже сказали, Триго, казалось, ничуть не возгордился своим триумфом: его физиономия оставалась такой же безучастной, как и морда быка, которому дали передохнуть после тяжелого труда, и только глаза, обращенные на Обена Куцая Радость, спрашивали: "Хозяин, ты доволен?"
В противоположность Триго, Куцая Радость сиял от удовольствия, безусловно довольный впечатлением, произведенным на зрителей демонстрацией силы его товарища, тем более что, лишившись ног, он считал мускулы гиганта своими; возможно, он просто радовался тому, как ловко успел осуществить задуманное: пока Триго был в центре всеобщего внимания, он, держа в руке большой плоский камень, просунул его под жернов, положив таким образом, чтобы огромная каменная глыба, прикрывавшая тюремное окошко, встала на плоскую поверхность камня, что позволяло теперь ее передвинуть и ребенку.
Нищих проводили в столовую; и здесь Триго снова представился случай заслужить восторженные похвалы солдат.
После того как он проглотил целый котелок супа, ему дали еще четыре порции мяса и два пайковых хлеба.
Триго съел первый хлеб с двумя порциями мяса; затем, словно вкусовые качества пищи зависели от порядка ее приема, он взял второй хлеб, разломил пополам, и, сделав в середине углубление, проглотил в качестве развлечения вынутый хлебный мякиш, положил туда мясо, затем сложил обе половинки и с самым невозмутимым видом вонзился в них зубами, что вызвало всеобщее ликование присутствовавших и громкие крики "браво".
Не прошло и пяти минут, как весь хлеб был смолочен, словно его поместили между двумя жерновами, похожими на те, что поднимал Триго на удивление публики. От хлеба остались одни только крошки, и Триго, казалось готовый начать все сначала, бережно собрал их в ладонь и отправил в рот.
Ему тут же принесли еще один хлеб, и, хотя он был черствый, Триго расправился с ним так же, как и с двумя предыдущими.
Солдаты никак не могли успокоиться: они охотно бы пожертвовали всей своей провизией, лишь бы довести опыт до конца, однако сержант счел нужным проявить благоразумие и положить конец их научному любопытству.
Куцая Радость снова стал задумчивым, что тут же заметили солдаты.
- Эй, послушай, ты ешь и пьешь, - сказал ему капрал, - за счет своего товарища, а это несправедливо; мне кажется, если бы ты спел нам какую-нибудь песенку, то смог бы сам расплатиться за свою долю.
- Верно! - подхватил сержант.
- Давай песню, - закричали солдаты, - и тогда будет полный праздник.
- Гм! Я знаю немало песен, - сказал Куцая Радость.
- Тем лучше, начинай!
- Да, но мои песни могут вам не понравиться.
- Лишь бы только это не были ваши заунывные напевы, с которыми разве что можно хоронить черта. А так нам все понравится, что бы ты ни спел: мы в Сен-Коломбене непривередливы.
- Да, - сказал Куцая Радость, - я понимаю, вам здесь скучно.
- Смертельно! - заметил сержант.
- Мы не просим, чтобы ты пел, как господин Нурри, - вставил слово один из солдат родом из Парижа.
- И чем смешнее будет песня, - добавил другой солдат, - тем лучше.
- Раз я ел ваш хлеб и пил ваше вино, - произнес Куцая Радость, - я не имею права отказываться, но, повторяю, возможно, вам не понравятся мои песни.
И он запел:
К ружью! К ружью! Вы видите - вдали
На горизонте адская ватага!
Мы спрячемся, чтоб их врасплох застичь,
Кто в роще, кто в кустах на дне оврага.
Ну, парни, поохотимся на дичь!С ружьем в руке быть начеку, ребята!
Пусть синие крадутся воровато -
Нежданная их ждет здесь западня.
Долг королю и Господу храня,
Окружим их сплошным кольцом огня!..
Куцей Радости не дали допеть до конца. После первых слов удивление солдат тут же сменилось криками негодования; десяток солдат бросились к нему, а сержант, схватив его за горло, повалил на пол.
- Ах ты мерзавец! - воскликнул он. - Я проучу тебя, будешь знать, как петь песни, прославляющие бандитов!
Не успел сержант закончить свою фразу, сопровождаемую излюбленными ругательствами, как Триго с горевшими от гнева глазами раскидал набросившихся на Куцую Радость солдат и, оттолкнув сержанта, встал впереди своего товарища с таким угрожающим видом, что солдаты на несколько секунд замерли в нерешительности.
Однако эти вояки, устыдившись, что они спасовали перед безоружным человеком, выхватили из ножен сабли и бросились на нищих.