2
Тонкой своей рукой она нервно теребила изящный кулон - гладко отполированный кусочек янтаря неправильной формы на золотой цепочке.
- Что-то не так, любимая?
Жёлтые мерцающие топазы её глаз излучали тревогу.
- У Врат скопилось слишком много людей, - произнесла она - глухим, уставшим голосом. - Артефакту не хватит мощности, чтобы перебросить сюда всех. Нужно было с самого начала ограничить величину свиты каждого Одарённого.
- Ещё не поздно это исправить, - он с невыразимой нежностью коснулся её руки. - Совсем без слуг они не обойдутся, ты права. Мы дали им слишком много воли, и они обленились. Но никогда не поздно показать, кто здесь…хозяева.
Они оба чувствовали, как рядом с ними пульсирует, бьётся нездешней жизнью Великий Артефакт. Тот самый, который они заставили служить себе в далёкие времена и не в этом мире… Обычный человек, оглянувшись на пройденный путь, быть может, покачал бы головой и отметил, что наделал массу ошибок, но ведь боги не могут ошибаться, верно? Это люди. Жалкие, смертные, грязные существа со своими мелкими желаньицами и мыслишками. Они не способны уразуметь и тысячной доли великого замысла, вознося своё личное несовершенство до небес и молясь на него. Привязываются душой к мимолётному, оплакивают то, что при всём желании не могут удержать. Смех берёт, когда видишь, что они именуют любовью! Ничтожества. Любовь имеет смысл только для бессмертных богов. Этим же достаточно скотской случки ради произведения потомства, такого же ничтожного и смертного, как их родители.
Совсем другое дело - она. Лишь она, прекраснейшая из прекраснейших, богиня, достойна быть любимой. За свою долгую жизнь он боялся только одного: растратить хоть каплю этой божественной любви на кого-то ещё… Дети? Какие ещё дети? Зачем бессмертным дети, если они и так будут жить вечно? Воры, крадущие часть великой любви - вот кто такие эти дети.
Только он и она. Только они двое. Вот величайшая мудрость, обретённая на тропах вечности. Только это имеет смысл. Всё прочее - призраки.
3
Новость благородные ведьмаки и ведьмы встретили весьма неоднозначно.
До открытия Врат оставались считанные дни. Вместо обычных для этих мест декабрьских снегопадов пришла солнечная, сухая и холодная погода. Стойкий северный ветер властно разогнал все тучки, оставив лишь непорочную синеву перевёрнутой чаши неба и золото солнца. Все щеголяли в мехах. Лошади мёрзли, для них приходилось сооружать временные конюшни. Дрова и хворост сразу подскочили в цене. Жечь индивидуальные костерки у каждого фургона оказалось мало и накладно, соседи, несмотря на "братскую любовь", царившую в колдовском сословии, волей-неволей объединялись и устраивали большие костры. Пожаров удавалось избегать только благодаря нашему ведьмачьему умению. Не будь наколдованных амулетов, горели бы фургоны, как спички. Колдуны приплясывали у костров, хлопали себя по рукам и кутались в шубы. И всё равно никто не мог согреться. У нас в таких случаях люди сбиваются в плотные семейные кучки, стараясь согреть друг друга. Точно так же поступили и мы с Дойленом - грели детей как могли. Чем заслужили массу косых взглядов и кривых ухмылок. Я всё понимаю. И браки в девяноста девяти случаях из ста по сговору или расчёту, и дети как чужие, а то и вовсе будущие враги-соперники-конкуренты, и братья-сёстры знаться не желают, но чтобы вот так откровенно жалеть крошечку собственного тепла для ближнего… Во всех смыслах, ведь мы с другом моим драгоценным не просто кутали мальчишек в собственные шубы, но и старались подарить им частичку душевного тепла, без которого не согрет никакой костёр. Дойлену было плевать на мнение соседей, он всегда отличался здоровым пофигизмом в этом отношении. А я, чувствуя ответное тепло маленькой души Ингена, в который раз просящего "тётю Стану" рассказать ему интересную историю, только улыбалась в ответ на презрение соседушек. Не без злорадства улыбалась, скажу честно. У меня в руках было богатство, недоступное людям с убитыми душами.
Ни Керен, ни Ирочка ни разу не пришли. Очевидно, состоявшийся на днях официальный развод родителей сильно подорвал сыновнюю почтительность по отношению к отцу, а против воли своего ненаглядного Ирка не пойдёт. Тем более, что, по словам часто навещавшего нас Игоря, девчонка пришлась свекрови по душе. Наверное, потому Керен и присмирел, перестал срывать зло на нелюбимой жене - слово матери, судя по всему, значило для него очень много.
Впрочем, события, последовавшие за оглашением воли князя, показали, что и среди этой пустыни ещё можно встретить что-то живое. Хотя…
Два простолюдина при особе ведьмака или ведьмы, четыре - при маге или магичке. И три дня на сборы. Всё.
Приказы князя, как известно, не обсуждаются, и, хотя колдуны, особенно богатые, подняли галдёж, идти поперёк княжеской воли никто не пожелал. По лагерю пошли маги-чиновники - высшее звено местной администрации - которые тут же регистрировали имена колдунов и отобранных ими сопровождающих. Линерит, кстати, не растерялся, ещё до их прихода сформировал новый отряд и отправил налегке в столицу, оставив при себе четверых самых надёжных солдат. Плюс Рогг, состоявший при нас в качестве телохранителя и осведомителя. Нам-то проще было: нас двое и сопровождающих четверо. Никого лишнего, никакой головной боли по выбору и отправке назад не прошедших кастинг. Наши соседи, в основном небогатые ведьмаки, тоже не особенно переживали, количество слуг на душу с медальоном не превышало планки, заданной князем. Зато что творилось в обществе магов и зажиточных ведьмаков, я описать не могу. Нет таких матерных слов, даже в русском языке. Колдуньи бились в истерике и самым натуральным образом метали молнии, не представляя, как они смогут путешествовать в столицу без дюжины прачек, швей, поварих и прочих горничных. Их отцы, мужья, сыновья и братья в спешном порядке сокращали списки свиты, вычёркивая егерей, сокольничих, конюхов, брадобреев, посыльных… Проще всего было свободным слугам и солдатам. Получили расчёт - и до свидания. Но подавляющее большинство слуг было крепостными, рабами в ошейниках. Эти зависели от воли хозяев абсолютно. И вот тут колдовской бомонд показал своё истинное лицо.
Некоторые маги и ведьмаки, жившие не слишком далеко отсюда, почти сразу отправили ставшую лишней дворню обратно в свои поместья. Некоторые, но не все. Иные, либо жадные до денег, либо мало-мальски пристойно относившиеся к движимому имуществу, порешили устроить распродажу. Купцы, мгновенно учуявшие выгоду, коршунами налетели на предлагаемый товар. Цены озвучивались небывало низкие, ведь предложение явно превышало спрос. В первый же день торговцы и содержатели борделей по дешёвке расхватали мастеровитых мужиков и баб, более-менее симпатичных молодых женщин и мальчишек. Никто и ухом не повёл, когда воздух то и дело сотрясался от душераздирающих воплей - матерей разлучали с детьми, жён с мужьями… На второй день цены были ещё более акционными, но желающих приобрести стариков со старухами, несмышлёную малышню и молодух, настолько страшных, что на них не позарился бы и пьяный солдат, не нашлось. Утром третьего дня хозяева "бросового товара" снова собрались посовещаться. Крика на сей раз не было, да и совещание надолго не затянулось. После чего никому не нужных слуг, коих всё это время никто не удосужился даже покормить, выгнали в плавни… Ведьмаки и ведьмы, маги и магички верхом на крупных, откормленных лошадях, со смехом гонялись за людьми, словно это была охота. Забивали хлыстами, рубили железом, жгли колдовскими молниями, гнали в ледяную воду и не давали выйти. Особо изобретательные собственноручно выстругали колья… Вопль отчаяния, смертного страха - за что?!! - носился между холмами. Старики и старухи, нянчившие не только своих мучителей, но и их отцов с матерями. Малолетки, добрая треть из которых были собственными, лишёнными Дара отпрысками весело хохочущих охотников. Молодые краснолицые прачки с огрубевшими руками, сразу из гусят-подростков превратившиеся в неопрятных толстых тёток без возраста. Калеки, потерявшие здоровье на службе господам. Волна ужаса катилась между берегов голубого Дуная, заставляя леденеть души ведьмаков и ведьм, наблюдавших с холма.
- Не смотри, малыш, - я прижала Ингена к себе, закрывая ему глаза ладонью. - Не смотри, милый.
Энгит, в отличие от брата, смотрел, и сжимал кулаки. Но, когда охотнички принялись насаживать на колья страшно визжавших детей, мелко задрожал и ткнулся мне лицом в плечо.
- Ненавижу… - простонал он. - Ненавижу…
Я обняла и его, стараясь не показать, что меня тоже трясёт. Боюсь, мне это не очень хорошо удалось… Да, мальчик. Если хочешь остаться человеком, ты обязан ненавидеть это.
А ты, подруга, смотри. Запоминай и копи ненависть. В своё время пригодится каждая её капелька.
- Пойдём отсюда, - процедил Дойлен, коснувшись моего плеча. - С меня довольно.
Всю дорогу до фургона он тихо матерился сквозь зубы, а я не без затаённой злой радости отметила, что далеко не на всех ведьмацких лицах были заметны азарт или равнодушие. Кое-кто из мужчин отводил глаза и тоже поругивался, некоторые женщины, особенно молодые матери, приговаривали: "Ну, как так можно? Ведь дети же…" Иные, как мы, уходили, не в силах дальше выносить тот кошмар. Мага Линерита, кстати, мы застали за большим кувшином вина. Воин, привыкший беречь жизни солдат, по большей части выслуживших вольную крепостных, просто не смог спокойно воспринять то, что сейчас происходило на берегу… Мир, поражённый смертельной болезнью, но не все души ещё выела эта язва. Может, у него ещё есть надежда.
Легенда о семи праведниках в Содоме и Гоморре… Найдётся ли достаточное число достойных, чтобы Господь сжалился над этим несчастным миром?
Один только раз мы с Дойленом встретились взглядами, и я увидела в его глазах ту же стылую, чёрную ненависть, какая переполняла меня.
- Дерьмо, - он сказал это, как плюнул. - Сброд, а не люди. Иногда начинаю думать, что напрасно ввязался во всю эту кутерьму.
- А мальчишки? - я уже отправила парней в фургон с каплями валерьянки и недвусмысленным приказом спать.
- Только ради них и стараюсь. И ради тебя тоже, - он спрятал в бороде грустную усмешку. - Раньше думал, как бы половчее извернуться, чтобы ты со мной осталась. Теперь… Теперь считаю, что тебе лучше поскорее оказаться в своём мире и забыть… обо всём.
- Но ты останешься, и всё это, - я кивнула в сторону плавней, откуда ещё слышались стоны умиравших на кольях, - останется вместе с тобой. И с мальчишками. И с их детьми. Неужели ты думаешь, что здесь что-то изменится к лучшему, когда магии не станет и колдуны лишатся силы? Ты представляешь, что начнётся, когда простецы это осознают?
Дойлен посмотрел на меня… несколько странно, я бы сказала.
- Приедем в столицу, - сказал он, - и тогда продолжим разговор. Хорошо? А сейчас выпей этих дрянных кошачьих капель… да и мне, пожалуй, тоже набулькай. Ну их к червям могильным, аж в груди закололо…
Записной хам и дуболом Дойлен, перессорившийся со всеми соседями, в этом весь ты. Можешь со спокойной душой помародёрствовать, набить морду, ограбить купеческий караван и вырезать свидетелей, преследовать своими ухаживаниями понравившуюся женщину и беспардонно манипулировать окружением, но ты никогда не опускался до садистских забав с беззащитными. Далеко не идеал, мягко говоря, но ты не переступил черту, отделяющую человека от безумного зверя… Я осторожно, едва касаясь, провела ладонью по его груди - аккурат против сердца. Так и есть: лёгкая аритмия, наверняка нервного происхождения, что меня почему-то не удивляет. Чтобы такой здоровяк, как Дойлен, жаловался на "в груди закололо", тут действительно нужно очень постараться… А он… Он так же осторожно, едва касаясь, накрыл мою ладонь своей лапищей.
- Успокойся, - тихо сказала я. Сфера тишины окружала нас, но инстинкты сильнее, и я старалась не повышать голос. - Не знаю, чем всё закончится, но эти, - кивок в сторону, откуда слышались приглушённые расстоянием и сферой звуки разудалой пирушки, устроенной любителями кровавых забав, - они так или иначе заплатят за всё.
В кольце пляшущего света появилась долговязая фигура. Две тени мгновенно перекрыли неизвестному путь, но тут же отступили. Рогг узнал начальство, а Лис… белобрысый просто сдвинулся в сторонку, но бдить не перестал.
Линерит, как правило, сохранявший щёгольский вид даже в походе, был феерически пьян и безобразно расхристан, а в руке держал недопитый кувшин.
- Видали? - он плюхнулся на чурбак, служивший нам одним из сидений у костра. - Засррранцы… Дерьмо свинячье… Я за них жизни не жалел, за этих уродов… Слышал всякое, но не верил… - приложившись к кувшину, он сделал пару крупных глотков. Потом уставился осоловевшими глазами на Дойлена и ткнул пальцем в его сторону. - Вот ты… Был бы ты среди них, я бы сейчас с тобой не разговаривал. Одно слово Роггу - и твоя голова у меня на столе… А ты человек. И ты, госпожа моя, тоже человек. Моё дело людей беречь, а не подставлять голову под варварские топоры за эту шваль… Да… Огнём выжечь заразу… Как железом калёным рану, чтобы не загноилась…
Мага шатало, глаза у него то стекленели, то становились безумными. Воин с фронтира. Такой в пьяном угаре может сотворить что угодно. Или языком лишнего наляпать. Пришлось скормить ему бегемотью дозу валерьянки. Пусть лучше у него поутру будут мешки под глазами и почки поболят, чем нас всех загребут по доносу добрых соседей. Дойлен и Рогг оттащили задрыхшего мага к его фургону, и только тогда мы смогли перевести дух.
Людям всегда обидно узнавать, что они проливали кровь за нелюдей. Есть скромная надежда, что этот маг-воин, тот ещё манипулятор и интриган, сможет помочь родному миру. Даже жаль, что я этого не увижу.
…Через двое суток открылись Врата.
4
Столица была прекрасна. Без всяких скидок и натяжек.
Из всех виденных здесь городов этот выделялся неподдельной красотой. Полоса земли между подножием невысокой горы и лазурным морем, представлявшая собой прекрасный парк с громадными дубами, распланированный между зданиями. Два островка с чудесными домиками, соединённые с берегом прекрасными ажурными мостами. И наконец потрясающий архитектурный ансамбль на вершине горы. На явно искусственно срезанной вершине горы, если точнее, потому что я, кажется, узнала ландшафт… Нет, мне самой ни разу не приходилось отдыхать в Дубровнике, но мои знакомые как раз в то злосчастное прошлогоднее лето ездили. Оставили кучу денег, привезли загар, массу фотографий и фразочку: "Та же Ялта, только дороже". Так вот, именно на их фото я и увидела город, лентой вытянувшийся по побережью у подножия горы. Только в нашем мире на вершине стояла старинная крепостица, а здесь гора подверглась более глубокому преобразованию. Ландшафтные дизайнеры их княжеских высочеств отработали свою зарплату на пять с плюсом, превратив неказистую возвышенность в сказку. В воплощение рая земного. В застывшую в камне музыку, сошедшую с нездешних высот… Что мне напоминали эти чудесные шпили? Я бы сказала - всё. И барокко, и изысканность готических соборов, и эльфийскую стрельчатую ажурность с картин иллюстраторов фэнтези, и холодное изящество Эрмитажа. Словом, ни одна из наших культур не создала ничего, достаточно похожего на…это. Тем более, что там было очень мало прямых линий. Отсюда, снизу, открывался совершенно фантастический вид. Я даже расчехлила свой шестидюймовый монстрофон и принялась нащёлкивать фотографию за фотографией, чем привлекла к себе ненужное внимание посторонних. И так, вместо того, чтобы чинно притулиться за городской чертой в очередном временном лагере, мы нагло потащились в город. Местные смотрели на провинциалов как и положено смотреть столичным жителям на "понаехавших", а коллеги по путешествию без особой приязни оглядывались на наш побитый жизнью фургон и уставших лошадок. А ну как в пупе земли на всех места не хватит?
Но нет. Фургоны попутчиков, возжелавших городского комфорта, остались в купеческой слободе, где было достаточно постоялых дворов на любой кошелёк, а мы уверенно ехали через фешенебельный центр дальше, в район казарм городского гарнизона и домов офицеров княжеской гвардии. На нас косились, фыркали, манерно тыкали мизинцами в нашу сторону: обшарпанные путешественники оскорбляли взоры благородных магов и магичек. Но Дойлену и на это было плевать, а я так увлеклась фотосессией, что чуть было не прозевала предупреждение от дорогого друга.
- Спрячь это и сама в фургон спрячься, - не без тревоги в голосе проговорил он.
Я огляделась. Слева, перекрывая собой сверкающую ленту моря, высилось здание… Как бы помягче выразиться… Словом, фантазия Сальвадора Дали в исполнении Иеронима Босха, если хоть на минуточку представить последнего в роли архитектора. Шедевр сюра а-ля средневековье. Складывалось впечатление, что автор проекта либо изначально был психически нездоров, либо накурился какой-нибудь особо забористой травки. Здание производило тяжёлое впечатление, и с такой силой, что действительно захотелось спрятаться, проехать это место как можно скорее. Напоследок запечатлела его парой торопливых снимков и, отключив смартфон, всунулась под полог.
- Что это было? - спросила я, когда чудо шизоидной архитектуры скрылось за густыми дубовыми кронами.
- Гадючник, - без особой охоты ответил Дойлен.
- Что, что?
- Высшая магическая школа, - уточнил дорогой сосед. - Для сливок общества.
Когда я слышу это словосочетание, всё время хочется уточнить, что, если речь идёт о людях, то наверху обычно плавает… в общем, не сливки.
- Ну, тогда понятно, почему маги такие…стукнутые, - я подпустила побольше ядовитой иронии. - И давно тут стоит это уродство?
- Лет пятьсот, - последовал ответ. - Старое здание после землетрясения дало трещину, и князь велел построить новое. Построили…
Да уж. Архитектура эпохи упадка нигде не внушает положительных эмоций. Особенно когда шиза выдаётся за продвинутость, и особенно на фоне настоящих шедевров старины. Ведь эта… это… даже слова не подберу, чтобы адекватно охарактеризовать сие явление, смотрелось как, прошу прощения, мазок сомнительной коричневой субстанции на полотне Леонардо да Винчи. Боюсь даже представлять, какой дизайн там внутри. Впрочем, достаточно присмотреться к выпускникам сего учебного заведения. Раз уж даже собратья по Дару называют высшую магическую школу Гадючником, то наверняка форма соответствует содержанию.