Теперь чудом инженерного искусства считаются мосты с пролетами в несколько сот метров. А что вы скажете о возможности сооружения моста в одну арку, например между Дувром и Кале, моста в тридцать и сорок верст длиной, сделанного из нигилита?
И так далее. Я думаю, что приведенных примеров более чем достаточно для пояснения сказанного мною о значении для всего мира открытого Шарлем Леонаром икс-металла, или нигилита. Добавьте только, что наша фирма, "Кэннинг и Компания", сразу оценила все значение известия, принесенного нам Шарлем Леонаром.
Через несколько недель после приезда Шарля Леонара в Аделаиду мы уже тронулись в путь. Мы образовали экспедицию для розысков тех стран, людей и мастерских, где добывается и выделывается нигилит.
Разумеется, экспедиция шла за счет богатейшей фирмы "Кэннинг и Компания". Я являлся техническим руководителем экспедиции как инженер. При успехе мне было обещано место директора фирмы и один процент чистой прибыли. Шарль Леонар был проводником: ему тоже был обещан пай нашего предприятия. Кроме нас двоих, и с экспедицией шли еще несколько агентов "Кэннинг и Ко": некий Билль Снайдер, потом Нед Карпентер, четыре механика и два чернорабочих.
Мы продвигались в сердце австралийского материка. Было начало мая - лучшее время для путешествия по внутренним областям Австралии.
Нужно ли говорить, что мы были снабжены в изобилии всем необходимым для трудного путешествия?
В моем распоряжении находилась чековая книжка фирмы "Кэннинг и Ко", и я получил инструкции:
- Ничего не жалеть, лишь бы достигнуть цели.
Если бы я пожелал, фирма позволила бы мне набрать целый отряд, создать огромный караван.
Но я считал необходимым взять только ограниченное количество людей, зато таких, на верность, опытность, выносливость и храбрость которых я мог положиться.
Ведь самым важным в нашем деле было узнать секрет, а потом сохранить узнанное в полном секрете. Иначе фирма "Кэннинг" рисковала не сделаться монопольной обладательницей секрета.
Мы предполагали, по существу, произвести только предварительную разведку. Добравшись до места, где обитали люди, знающие способ выделки нигилита, мы должны были завязать с ними переговоры и немедленно поставить в известность об этом мистера Кэннинга-старшего. Передачу моего доклада Кэннингу должен был взять на себя человек, наиболее способный к странствованиям по пустыне на электрическом велосипеде, именно Шарль Леонар.
Зная, где именно искать нас, Кэннинг мог немедленно послать не только экспедицию, но и целую армию рабочих, инженеров и, если бы понадобилось, снабдить эту армию надлежащим конвоем хотя бы с кавалерией и артиллерией. Но посылать теперь на поиски нигилита такую армию, само по себе разумеется, было совершенно абсурдным: достаточно было нас самих.
II
Я не желаю утруждать читателя настоящих моих записок…
Впрочем, будут ли эти записки когда-либо и кем-либо в мире прочитаны? Попадут ли они в руки людей, которые смогут их прочесть?
Это далеко не пустой и праздный вопрос.
Но как-то невольно слова выливаются в шаблонные фразы. И так как я пишу мои записки именно в надежде, что они когда-нибудь и где-нибудь все же станут известными цивилизованному человечеству, то я имею право выражаться так, как нахожу нужным.
Итак, я не желаю утруждать внимание моих читателей передачей всех подробностей наших странствований к сердцу Австралии, а буду останавливаться исключительно на важнейших эпизодах. Равным образом, я считаю излишним слишком много места уделять повествованию о некоторых из участников нашей экспедиции: суть-то в том, что, как всегда бывает в жизни, большинство моих спутников играли роль статистов в театре, артистов без речей. Да к тому же иные из них очень скоро окончательно и бесповоротно сошли со сцены. Упомянуть их, помянуть добрым словом, - этим будет исчерпано все, будет исполнен долг.
Зато я считаю необходимым подробнее остановиться на одной фигуре, на характеристике одной личности. Разумеется, это был Шарль Леонар.
Странное впечатление производил на меня первое время этот человек!
Среднего роста, в меру мускулистый, подвижный, совсем еще молодой человек. Лицо по-своему красиво, с резкими чертами. Во внешности какое-то врожденное изящество. В разговоре какая-то даже странная легкость. Иногда способность заинтересоваться как будто пустяком и об этом пустяке проболтать очень долго. А чаще полное безразличие к поднимаемым в его присутствии, быть может, очень важным, принципиальным вопросам. И при этом такое впечатление, как будто ему просто-напросто не под силу разбираться в этих вопросах. Просто они, эти вопросы, не доступны его пониманию.
И вдруг одно слово, меткое, яркое, оригинальное, и усмешка, и искорка в глазах - и тогда окружающие видят, что волнующий их вопрос для Леонара вовсе не вопрос, что он им уже решен, что Леонару просто смешны наши усилия снова решать уже давно решенное.
Еще в дни подготовки нашей экспедиции мне несколько раз пришлось, наблюдая за Леонаром, замечать, что этот человек буквально играет с окружающими. И умеет обводить их, как говорится, вокруг пальца, морочить, двигать ими, как пешками, заставлять плясать под свою дудку. Но только тогда, когда это еще не надоело. А час спустя на лице Леонара ясно видишь выражение пресыщенности игрой. Одного он заставил высказать грубое невежество, сесть, как говорится, в лужу, другого неисповедимыми путями и способами принудил совершить крупную непростительную некорректность. Третьего, которого все окружающие считали за умницу, заставил высказаться, и все увидели, что у умницы только умная маска, а на самом деле он непроходимо глуп. Встретившись с каким-нибудь чванящимся субъектом, Шарль Леонар оживлялся, принимался за свою жертву - и от пышного хвоста индейского петуха начинали лететь перья, покуда сам чванливый петух, ощипанный начисто, не догадывался, что он, петух, сделался общим посмешищем, и тогда стремительно спасался бегством.
И при этом никто из окружающих ни в чем не мог ни упрекнуть, ни даже заподозрить Шарля Леонара в малейшей некорректности. Просто как-то само собой выходило, что в присутствии француза сразу срывались ловко прилаженные маски, линяли, пестрея краски маскарадных костюмов, падали перья.
А потом Шарлю надоедала игра с окружающими, одураченными им, и он бесцеремонно бросал их, предоставляя им собственными силами выкарабкиваться, выползать из той лужи, куда они уселись при его благосклонной помощи.
Мало-помалу мною овладевало странное чувство: я начал, казалось мне, понимать, что такое этот кажущийся чуть ли не ничтожеством француз с красивым бледным лицом, скучающим взором, с легкою речью и обворожительными манерами? И как-то раз, после очень рискованной штуки, проделанной Леонаром с одним американским "ровди", забиякой и дуэлянтом, которого француз в моем присутствии с самым невинным видом поставил буквально в невыносимое и, главное, безвыходное положение, я набрался духу и заговорил с Леонаром, сказав, что я начинаю бояться его, что, по моему мнению, он морочит всех нас, в том числе и меня самого.
- Вас, мистер Шварц? - лениво улыбнулся он. - О, нет! Вас я уже давно оставил в покое. Но, признаюсь, мне-таки пришлось повозиться с вами!..
- Со мной?
- Ну, да! Только не обижайтесь! Право же, я к вам чувствую симпатию. Мне просто хотелось разгадать вас, что я и сделал. Теперь я отлично знаю все ваши особенности, и мне прямо-таки нет смысла, как вы выражаетесь не совсем точно, морочить вас.
- А других?
- Других? Но, боже! У каждого, мистер Шварц, имеются свои маленькие странности. Меня так создала мать-природа, что я одержим невероятным любопытством, и где натыкаюсь на что-нибудь неясное для меня, не могу успокоиться, пока не доберусь до разгадки!
- Вывернув человека наизнанку? - довольно угрюмо спросил я.
- А что же прикажете делать, когда, именно только вывернув наизнанку, получаешь точное представление о сущности?
- Постойте, месье Леонар! Меня давно уже тяготит подозрение, что вы любите мистифицировать окружающих.
- Например?
- Например, вы как-то сказали, что были рядовым.
- Так! Дальше.
- Потом что вы были кочегаром и расклеивали где-то афиши.
- Дальше!
- Ну-с, а теперь из рассказов некоторых побывавших в Европе колонистов выяснилось…
- Что, собственно, выяснилось, мистер Шварц?
- Что вы воспитывались в каком-то аристократическом институте, что вы получили от вашего дядюшки, ямайского плантатора, семь или восемь миллионов наследства, что вы были блестящим кавалерийским офицером, достигли солидных чинов…
- Та-та-та! Все это тоже верно! Был майором, военным атташе, играл кое-какую роль в нашем генеральном штабе. Да! Но потом это мне надоело, я сбежал в Алжир, под чужим, конечно, именем, записался в иностранный легион. А потом сбежал и оттуда. Почему? Потому что нашел это все скучным, мистер Шварц!
Относительно миллионов, полученных мною от дядюшки, тоже правда: имел их и спустил, играя в карты, на скачках. Но правда и то, что, спустив эти миллионы, я от скуки попробовал служить при одном парижском шантане в качестве человека на все руки. А потом получил еще несколько миллионов от старой тети, герцогини Сэнт-Иври…
- Которая приходилась вам родной теткой?
- Что-то в этом роде. Ну и поступил кочегаром на шедший в Японию пароход… Собственно говоря, неправды про себя я не говорил, мистер Шварц.
- Но не полную правду!
- Совершенно верно!
- Ну, вот видите!
- Ничего не вижу!
- А меня одолевают сомнения. Знаете, по какому поводу?
- Нет! Скажите, буду знать!
- Да вот относительно вашей этой экскурсии в глубь Австралии.
- Формулируйте эти ваши сомнения. Не думаете ли вы, что вся моя поездка была мистификацией?
- Н-нет, но…
- Успокойтесь: может быть, я не все сказал что думаю, но это, согласитесь, мое право. Но то, что я сказал, все это правда. Ведь у вас же имеется налицо доказательство?
- Какое?
- А привезенный мною кинжал и нож, выделанные из икс-металла. Уж не думаете ли вы, что это я самолично сфабриковал эти вещи?
- Ну, да, положим! А все же знаете ли…
- Стойте! Наконец вы припомните мой рассказ о вещах, найденных мною у трупа великана. Помните ли одну маленькую подробность?
- Какую?
- Я говорил же несколько раз, что на гребне шлема убитого великана я видел странную фигуру, изображение готовящегося прыгнуть на жертву крылатого тигра, типичнейшего бенгальского тигра! Помните?
- Ну, хорошо! Помню.
- Так вот, неужели вы думаете, мистер Шварц, что если бы я выдумал всю эту, вы совершенно правы, ужасно фантастическую историю со шляющимися в недрах Австралии гигантами в средневековом вооружении, у меня не хватило бы способности придумать для шлема великана иное, еще более фантастическое украшение, а не твердить, что на гребне сидела вычеканенная фигурка бенгальского тигра? Поверьте, я мог бы придумать нечто пофантастичнее! Нет, то, что я сказал, все это правда! И если мы только доберемся туда, куда мы идем, надеюсь, вы сами скоро убедитесь, что тут нет никакой мистификации. А есть что-то другое. Есть тайна. И пока я не разгадаю в чем дело, я не успокоюсь!
- Тайна изготовления нигилита?
- Ну, меня это менее всего интересует!
- Как? Ведь вам обещана премия в двести тысяч франков!..
- И потом пай завода в четверть миллиона фунтов стерлингов или шесть миллионов франков! - лениво усмехнулся Леонар. - Но ведь вы забыли, мой милый мистер Шварц, что я преблагополучно спустил уже добрых десять миллионов, и притом, уверяю вас, исключительно от скуки. И если я вернусь во Францию, то, очень может быть, узнаю, что за это время успели уже отправиться на тот свет еще какой-нибудь мой дядюшка или какая-нибудь благодетельная тетушка. Суть-то в том, что наш род, мистер Шварц, явно вымирает. Скоро, может быть, я останусь единственным представителем этого рода!.. А почему наш род вымирает, спрашиваю я вас? Не потому ли, что… что стало ужасно скучно жить на белом свете, что теперь, как говорится, Земля клином сошлась, нигде не отыщешь ничего решительно нового, вот разве в таких нелепейших местах, как у вас тут, в Австралии?!.
Дело, видите ли, в том, что этот наш род во все дни своего существования отличался любознательностью и был одержим духом бродяжничества. Когда-то моих предков очень заинтересовало, что делается во Франции, называвшейся тогда еще не Францией. Ну и они, мои предки, пришли во Францию откуда-то с Дальнего Севера. Их называли тогда попросту норманнами, что попросту означает, как вам известно, "северные люди". Ну, поселившись в том уголке Франции, который потом получил название Нормандии, те же мои любознательные и неугомонные предки все совались в разные места: лазили в Неаполь и в Сицилию, посещали вместе с крестоносцами Палестину, ненароком захватили Византию, завладели Англией. Впоследствии из Англии они не раз отправлялись узнавать, что делается в Америке, в Азии, - словом, проявляли исключительную любознательность и подвижность. Но теперь, собственно говоря, некуда уже двигаться: все исследовано, изучено, зарегистрировано, описано, сфотографировано. И потому моим предкам и их потомкам, право же, нечего делать на Земле, кроме как…
- Путешествовать в поисках икс-металлов или нигилита?..
- А может быть, и чего другого, дорогой мой мистер Шварц! - с загадочной улыбкой отозвался Леонар, раскуривая новую папиросу.
Об этом разговоре мне пришлось вспоминать впоследствии не раз, потому что только потом я понял все значение его, как только окончательно разобрался в том, что, собственно, такое представлял собой мой товарищ, месье Шарль Леонар…
Но вернемся к рассказу о нашем путешествии.
Как известно, в год начала нашей экспедиции, то есть в 1903 году, в глубь Австралии уже была проложена железнодорожная линия, доходившая тогда до округа Фарины. Естественно, что, отправляясь в путь, мы должны были беречь наши силы и время, поэтому мы не преминули воспользоваться возможностью сильно сократить путь при помощи железной дороги. Между прочим, отмечу, что еще в Аделаиде я предусмотрительно запасся несколькими отличными верблюдами, рассчитывая на них сделать известную часть пути от Фарины и пользоваться ими как вьючными животными.
Верблюд, носящий поэтическое название "корабля пустыни", ввезен австралийскими колонистами в Австралию еще в начале семидесятых годов XIX века, отлично акклиматизировался там и хотя не очень размножается, тем не менее пользование его услугами уже прочно вошло в обиход.
Обзаводясь, помимо лошадей, еще и верблюдами, я имел вот какую цель: мотоциклы фирмы "Кэннинг", которые я искренно считаю одними из лучших в мире, все же представляют собой машины с хрупким механизмом. Ведь икс-металл, или нигилит, еще не вошел в употребление, и машины приходится изготовлять из стали и бронзы. Правда, мы имеем множество очень твердых сплавов, как, например, ирридиевую сталь. Но до идеала все же далеко, и, кратко говоря, каждая современная машина подвергается риску поломки и страдает от неизбежного при работе изнашивания частей. Таким образом, чем дальше мы могли доставить взятые с собой мотоциклы, не пуская их в ход, тем дольше мы сохраняли их, и тем больше становились шансы на возможность пользоваться ими при проходе нашим караваном через совершенно неисследованные территории Австралии.
Итак, до Фарины наша экспедиция добралась с большим комфортом по железной дороге. Наше появление везде возбуждало известный интерес, но мы удовлетворяли любопытных, спрашивавших о цели нашего путешествия, сказкой о том, что будто бы фирма "Кэннинг" направила нас в глубь Австралии для расследования территорий, могущих оказаться ценными в металлургическом отношении.
От Фарины, завербовав с собой еще несколько темнокожих аборигенов, неутомимых ходоков и охотников, мы пошли к северо-западу, вдоль телеграфной линии, уже на конях и верблюдах.
На каждой станции, где мы останавливались, я по телеграфу связывался с дирекцией нашей фирмы, и ее инструкции, грозившие свести меня с ума, гласили все время одно и то же: "Немедленно продолжайте путь!"
Им, господам директорам, заседавшим в комфортабельных кабинетах в Аделаиде, было легко и просто отдавать такие приказания, но нам-то не так легко было выполнять их.
Выше я сказал, что в путь мы отправились в мае. Это начало зимнего сезона, самое удобное время для путешествий по внутренним безводным местностям Австралии, потому что зима тут состоит, собственно, из нескольких более или менее дождливых месяцев. Дождливый период сопровождается оживлением растительности. Когда имеется растительность, имеется та или иная дичь. Значит, можно кормить и животных, и людей.
Однако, по мере того, как мы подвигались к северу, мы проходили по все более и более бесплодным местам, по настоящим пустынями, где лишь изредка встречались маленькие оазисы.
При нормальных условиях наша экспедиция двигалась бы медленно, осторожно, выбирая наиболее удобные пути, останавливаясь в оазисах, чтобы дать отдохнуть людям и животным. Но мы не могли делать этого, ибо из Аделаиды нас подгоняли настойчивые приказы идти как можно скорее, ни перед чем не останавливаясь.
Однажды я телеграфировал, что люди выбиваются из сил, и получил ответ: "Не сообщайте о мелочах. Продвигайтесь вперед".
Я телеграфировал: "Лошади все погибли. Верблюды падают. Пратт болен".
Пратт был одним из наших механиков - славный, надежный парень. Его сломила привязавшаяся к нему лихорадка.
Через несколько часов я получил ответ: "Во что бы то ни стало - вперед".
И мы все шли и шли вперед. Наш путь отмечался трупами погибших вьючных животных. Да и личный состав экспедиции начал таять: Пратт совершенно выбился из сил и однажды, сойдя с верблюда, упал на песок и стал молить нас, чтобы мы пристрелили его, избавив этим от мучений.
Кончилось тем, что по-прежнему державшийся загадочно Шарль Леонар буквально на своих плечах тащил изнемогавшего механика, покуда мы добрались до ближайшей телеграфной станции, которая стояла в невероятной глуши и печальнейшем месте.
Там бедняга Пратт, несмотря на оказанную ему персоналом станции медицинскую помощь, испустил дух. А мы на другой день снова побрели по своему пути. Скоро за Праттом последовал другой механик, Ван-дер-Борн, за ним - мой соотечественник Мориц Рейнигер. А когда мы добрались до станции Макдональд, то из вышедших из Аделаиды белых в живых оставались только я, никогда не унывавший Шарль Леонар, потом, сильно исхудавший и еле державшийся на ногах Снайдер и совсем плохо чувствовавший себя Карпентер. Тут, несмотря на телеграмму Кэннинга с требованием не останавливаясь продолжать наш путь, я отказался повиноваться, ибо чувствовал, что и сам не в силах двигаться дальше. Мы пробыли на этой станции несколько дней, и это дало возможность всем нам оправиться. И тут же мне удалось узнать от персонала станции кое-что важное.