Заведующим маленькой школой для белых и черных детишек на станции Макдональд был почтенный реверенд Гоп, пожилой джентльмен, самоотверженно несший тяжкий крест миссионерства в этой безлюдной и дикой области. Старик этот, получивший солидное образование, до преклонных дней сохранил живость, наблюдательность, любознательность и мог смело назваться знатоком местности. Его кабинет был настоящим музеем, в котором имелись интереснейшие образцы австралийской флоры и фауны, равно как и интереснейшие коллекции по минералогии почти незнакомого цивилизованному человечеству края.
Разумеется, я избегал всякого намека на истинную цель нашего путешествия, на то, что мы находимся уже вблизи той местности, где Леонар, по его словам, наблюдал странную картину: видел трупы темнокожих аборигенов и великана в средневековом вооружении. Но я сумел навести мистера Гопа незаметно на желанную тему разговора. Я сообщил ему, что Леонар, проезжая в стороне от телеграфной линии, видел издали с вершин горного хребта местность, прорезанную потоками воды, по-видимому, богатую растительностью и пригодную для поселения.
- Ничего подобного вблизи тут нет! - ответил реверенд. - Нет, господа! Тут самая худшая часть пустыни на много сот километров вокруг! Мертвый край!
- Но ведь живут же как-то темнокожие в этой пустыне?!
- Прозябают, вымирают, а не живут.
- Не приходилось ли вам, мистер Гоп, слышать что-нибудь об окаменелостях, останках допотопных гигантских животных?
- Ни разу за все двадцать лет, что я живу здесь.
Тогда я заговорил, наводя разговор, на другую тему: о темнокожих, их нравах, обычаях, наконец, об их религии.
- Темнокожие аборигены Австралии - австралоиды, это племя, стоящее на самой низшей ступени развития! - отозвался мистер Гоп. - Религия? Но у них нет никакой религии, даже примитивной. Ну, разумеется, они верят в духов, страшно боятся грома и молнии, еще больше опасаются ночной тьмы.
- Верят ли в загробную жизнь?
- Есть зачатки веры в бессмертие души, которая будто бы после смерти переселяется в тело другого.
- Верят ли в духов, в призраки?
- Н-нет… постойте! Что-то есть. Есть у них какая-то курьезная легенда о "сияющих духах".
- Что такое?
- Конечно, это сказка. Но по их легенде, где-то имеется горная страна, населенная гигантскими существами, преследующими и без пощады истребляющими темнокожих при помощи какого-то волшебного оружия.
- И где находится эта страна?
- Ах, господи! Да ведь это же легенда, а для легенды разве требуется точность? Ну, положим, мне не раз приходилось слышать от некоторых аборигенов, что они боятся посещать местность, расположенную на северо-западе. Что за причина этой боязни, - мне не удалось узнать точно. Может быть, тут есть связь с вышеуказанной легендой, а проще - там находится центр пустыни, уже абсолютно мертвый край, и боязнь темнокожих заходить туда объясняется самыми естественным образом - опасностью посещения места, где нет ни капли воды, ни травинки и где царит смерть…
Разговор перешел на другие темы. И когда, поболтав, я уходил вместе с присутствовавшим при этом разговоре Шарлем Леонаром из кабинета мистера Гопа, француз вдруг весело засмеялся.
- Чего вы? - удивился я.
- Так, ничего! Ну, теперь вы верите мне? То есть перестали сомневаться в существовании края, где можно встретиться с гигантами?
- Я и раньше вам верил.
- Но теперь верите больше?
- Д-да, больше. Потому что…
- Потому что от постороннего человека услышали намек на существование гигантов. А не пришло вам в голову, мой милый мистер Шварц, что я раньше вас слышал ту же легенду аборигенов и именно на ней построил всю мою сказку о виденном?
Он лукаво прищурил глаза.
- Ради бога, Леонар! - невольно вскрикнул я. - Ради всех святых, не шутите вы такими вещами! Ведь, если вы мистифицируете нас…
- Ну-с?
- То шутка зашла слишком далеко! Вспомните, что мы уже похоронили на дороге четырех человек наших товарищей!
- Ба! - засмеялся Леонар. - Им просто сделалось неинтересно жить и они отправились на тот свет, посмотреть, нельзя ли там устроиться получше…
Он вдруг стал серьезным и, хлопнув меня по плечу, сказал:
- Нет, дружище! Я не шутил и не шучу, и не думаю шутить впредь. Успокойтесь: мы буквально на пороге той страны, которая нам нужна или… или не нужна вовсе! Стойте! Кажется, вы говорили, что рассчитываете завтра двинуться дальше? Ну, и отлично! Завтра вы, надеюсь, окончательно убедитесь, что я самый серьезный человек в мире. А сегодня не хотите ли вы немножко развлечься?
- Вы нашли какое-нибудь развлечение тут?
- О, мадонна! Человек с юмористической жилкой всегда что-нибудь придумает. Видите эти палочки?
И он показал мне пару солидных колышков с заостренными концами. Их он изготовил при мне из тонких стволов какого-то деревца, срубленного им еще на пути к станции Макдональд.
- Для чего вам эти колышки? - заинтересовался я.
- А вот, если хотите, пойдемте и увидите! Я хочу проделать один любопытный опыт.
Он увел меня в сторону от станции, километра на полтора. Там находилось довольно обширное болото с отвратительной соленой водой. В болоте, как я знал от персонала станции, водились довольно крупные крокодилы, выползавшие понежится на отлогие песчаные берега.
Увидев одного из таких крокодилов, Леонар принялся визжать, виртуозно подражая хрюканью поросенка. Едва заслышав визг, крокодил встрепенулся и быстро направился к французу. За спиной у Леонара висело отличное ружье, но он и не подумал им воспользоваться. На мой взгляд, игра становилась безумно опасной: крокодил с разинутой пастью готовился ринуться на моего товарища, а тот, медленно отступая, продолжал дразнить пресмыкающееся неистовым поросячьим визгом.
Миг - и случилось что-то странное: Леонар прыгнул, словно кошка, а крокодил, свернувшийся пружиной, бешено захлестал вокруг хвостом, колотя им по песку, закрутился, как волчок, потом побежал по направлению к воде, и там, на берегу, принялся отчаянно кувыркаться, зарываясь в песке.
- Что вы с ним сделали?! - вне себя вскрикнул я. - Почему он не может закрыть рта?
- Очень просто. Присмотритесь - и увидите!
И я увидел: Леонар сунул в разинутую пасть пресмыкающегося заостренный с двух концов колышек. Крокодил захлопнул челюсти, концы колышка впились в нёбо, и теперь колышек образовывал род распорки, мешавшей животному закрыть пасть. Гадина неистовствовала, стараясь избавиться от колышка, но, сжимая челюсти, достигала только того, что острые концы все глубже впивались в мускулы, разрывая тело. Пасть чудовища была залита кровью. Крокодил испускал странные глухие звуки.
Побарахтавшись в кучах песка, он ринулся в воду. Вода потоком хлынула в разинутую пасть, и тело крокодила погрузилось, чтобы всплыть пять минут спустя вверх брюхом.
Наблюдая за этим, Леонар вымолвил:
- Finis coronat opus! По-латыни это означает: конец - делу венец. Мой опыт удался! Пойдемте домой, мистер Шварц!
- Какой опыт? - заинтересовался я.
- А, видите ли, - я много раз читал, что в Америке краснокожие именно таким образом справляются с аллигаторами. Вот мне и захотелось проверить, возможно ли это.
- Но ведь крокодил мог убить вас ударом хвоста!
- Вероятно, - спокойно ответил француз, закуривая папиросу. - А если бы палка сломалась в его пасти, то он мог бы, пожалуй, просто съесть меня и вместе с моими гамашами, что было бы не совсем приятно…
И, что-то насвистывая, он направился к станции, не удостаивая взглядом тело крокодила, застрявшее в тростниках.
Идя сзади него, я невольно думал снова и снова о том, что этот человек сознательно играет своей жизнью, явно ничуть не дорожа ею.
Что это? Храбрость ли? Презрение ли к смерти? Или презрение к жизни, сделавшейся постылой и ненужной?
III
На другой день после этого мы снова тронулись в путь.
Надо признаться, наш караван, такой импозантный в день выхода из Фарины, теперь имел положительно жалкий вид: куда девались красавцы-верблюды со своими вьюками? Где были наши дорогие кони? И как нас самих поубавилось!
Верблюды и лошади полегли на нашем пути до станции Макдональд. Большинство нашего груза было брошено там же, в пустыне. Похоронены были в песках и многие наши спутники. Только мы четверо держались еще бодро. Но не было с нами нанятого в Фарине конвоя темнокожих аборигенов: утром в день отправления из Макдональда все черные дезертировали, исчезнув бесследно. Почему они бежали, я не имею ни малейшего представления. Может быть, они, шушукаясь с изредка наведывавшимися на станцию сородичами, услышали от них про близость той страны, в которой водятся страшные и беспощадные "сияющие духи". Может быть, у них были другие основания покинуть нас. Так или иначе, но теперь мы оказывались целиком предоставленными нашим собственным силам.
Перед отправлением в путь мы тщательно осмотрели наши мотоциклы с электрическими двигателями. Машины оказались в полной исправности: ведь до сих пор мы еще почти не пускали их в ход, везя их на спинах верблюдов. Только несколько десятков километров перед станцией Макдональд мы прошли на мотоциклах, но этот путь машины сделали шутя. Таким образом, рассуждая теоретически, мы четверо находились в лучшем положении, чем некогда Шарль Леонар: он тогда, в первую свою поездку, добрался сюда, до станции Макдональд, именно на мотоцикле, значительно потрепав его в пути. И, тем не менее, он и отсюда выбрался и достиг северного берега Австралии все на том же мотоцикле, не чиня его.
Наши же машины в середине пути, правильнее сказать, у той конечной станции, к которой мы стремились, оказывались новенькими. Значит, мы с большей уверенностью, чем Леонар, могли бы пуститься на мотоциклах в обратный путь.
Разумеется, пред тем как покинуть станцию Макдональд, мы строго разобрали весь наш багаж и захватили с собой только необходимое: лучшие из запасных инструментов, консервы, резервуары с водой.
На территории, которую мы рассчитывали посетить, в данное время держалась ровная и теплая погода, так что мы могли не обременять себя грузом запасной амуниции.
Весьма значительную часть нашего имущества, оружия и припасов мы оставили на станции Макдональд, в распоряжении любезного реверенда Гопа, предоставив ему право, если мы в течение трех месяцев не вернемся на станцию, распорядиться всем этим добром по своему усмотрению.
Почтенный пастор тщетно уговаривал нас отказаться от продолжения пути, доказывая, что экспедиция осуждена на гибель, причем ссылался на печальную участь, постигшую наших спутников. Но у меня в мозгу словно раскаленным железом была выжжена фраза телеграммы мистера Кэннинга, полученной на рассвете дня отправления: "Торопитесь!"
И мы торопились.
Путь от станции Макдональд был просто ужасен по своей монотонности. Ей-богу, не знаю ничего более скучного, более утомительного.
Телеграфная линия пролегала по слегка холмистой, абсолютно бесплодной местности. Только здесь и там на песках виднелись кусты "австралийской колючки" да словно закопченные камни. И местность была так однообразна, что, проехав милю, три, десять миль, мы могли подумать, будто не сделали еще ни единого шага, не продвинулись вперед ни на пядь.
И, однако, Шарль Леонар как будто что-то распознавал в этом аду. По крайней мере, он озабоченно поглядывал на телеграфные столбы, бормотал, качал головой. И вот на второй день путешествия он подъехал к одному столбу и, погладив его рукой, промолвил:
- Здесь.
В свою очередь я подъехал к столбу и увидел на его серой поверхности глубоко врезанные в толщу крепкого дерева буквы: "Ш" и "Л".
Это были инициалы моего товарища.
По его словам, выбравшись из пустыни с предметами, подобранными им на поле битвы между великаном-панцирником и черными пигмеями, Шарль Леонар на первом попавшемся телеграфном столбе вырезал ножом великана свои инициалы, обозначая таким образом место своего пребывания. На нескольких последующих столбах он сделал просто крестообразные зарубки, которые мы не замедлили отыскать.
От того места, где мы отыскали телеграфные столбы с зарубками Шарля Леонара, француз повел нас, руководствуясь своей изумительной способностью запоминать местность по неуловимым для других признакам, в сторону от телеграфной линии.
Нельзя сказать, чтобы путешествие это было веселым, но все мы четверо в данный период находились в приподнятом настроении, волновались, ожидая того, что вот наконец близится вожделенный момент, когда, быть может, мы-таки приблизимся к месту, где можно будет приподнять хоть краешек завесы, скрывающей тайну, хоть одним глазком заглянуть туда, куда еще не заглядывал ни один цивилизованный человек.
А временами, признаюсь, сомнения снова и снова овладевали мной, мне снова и снова начинало казаться, что все мы являемся жертвами колоссальной мистификации, проделываемой бог весть с какими намерениями этим дьяволом в образе человека, этим последним представителем норманнских разбойничьих родов, вымерших от скуки вследствие того, что людям с такой кровью конквистадоров уже нечего делать в современном мире…
А пока думы, сменяя одна другую, неслись пестрой вереницей в моем мозгу, наши мотоциклы делали свое дело и уносили нас все дальше и дальше от телеграфной литии, в неведомые, загадочные страны внутренней Австралии…
На ночь нам хотелось остановиться где-нибудь в таком месте, которое представляло бы для нас хоть известного рода естественную защиту. Но не так-то легко было отыскать подобное место в пустыне, среди песчаных, лишенных всяческой растительности холмов.
Так мы и переночевали под открытым небом.
Признаюсь, плохо и тревожно спал я в эту ночь: смутные грезы овладели моей душой, тревожили меня странные видения, иногда во сне мною овладевала несказанно острая тревога, и я просыпался весь в поту иногда с сильно бьющимся сердцем. И, открыв глаза, я видел Шарля Леонара. Француз, отличавшийся удивительной способностью - спать, когда это было возможно, целыми сутками, а при надобности не спать хотя бы целую неделю, - эту ночь ни на секунду не смыкал глаз.
Он сидел, завернувшись в свой походный плащ, у разведенного нами костра, глядя странно блестящими глазами на красноватый огонь, и курил папиросу за папиросой, пуская кольца.
- О чем вы думаете, Леонар? - спросил я его как-то.
- Ни о чем! - ответил он, пожимая плечами.
И потом, подумав, добавил:
- Вспоминаю о Галифаксе!
- Кто-нибудь из ваших родственников?
- Не совсем. Галифакс - это, видите ли, был мой конь. Я однажды пустил его на Лоншанских скачках. Ну, он взял первый приз, побив какой-то рекорд. А когда его проводили мимо трибун, и толпа сходила с ума от восторга, приветствуя победителя, и дамы махали платочками, мой Галифакс махнул хвостом, захрапел и…
- И что же?
- И свалился на бок.
- Почему?
- Потому что он был мертв. Вероятно, от скуки…
- Что вы хотите сказать этим, Леонар? Ради бога, что вы хотите этим сказать?
- Ах, да ровным счетом ничего! - угрюмо отозвался мой товарищ. - Спите себе, мистер Шварц.
И я больше не мог добиться от него ни слова.
Утром мы снова тронулись в путь, сделали несколько километром по невероятно трудной дороге. На горизонте появились очертания какой-то горной цепи. Показывая в ту сторону, Леонар вымолвил:
- Там. Видите? Это - горы!
- Ну, да! А что?
- А по словам почтенного реверенда, мистера Гопа, никаких гор тут нет…
Помолчав немного, Леонар довольно улыбнулся.
- Нам надо немного свернуть в сторону! - сказал он. - То место, где была битва между аборигенами и убитым ими великаном, находится совсем близко отсюда.
- Ну, что же?! Ведите нас, куда хотите! - ответил я.
Мотоциклы снова понеслись.
Еще полчаса, и мы приблизились к отдельной группе скал, поднимавшихся как бы в виде островка со дна небольшой котловины.
- Смотрите! - обратил мое внимание Шарль Леонар. - Вода!
В самом деле, у подножья черных угрюмых скал, лишенных растительности, тускло поблескивала, словно полоска стали, узенькая линия воды. Должно быть, в период дождей влага, поглощаемая песками пустыни, просачиваясь сквозь эти пески, достигала до ложбины и задерживалась во впадинах у скал, образуя болотца, пересыхающие только в периоды летнего зноя.
Шарль Леонар, показывая нам дорогу, первым спустился к болотцу.
Я шел следом за ним. - Ну, теперь вы мне верите? - усмехаясь, спросил он меня, показывая взглядом в ту сторону, где на берегу болотца, еще и сейчас валялись скелеты. Судя по малой величине костей, я мог без ошибки сказать, что это были скелеты именно австралоидов. - А где же…
Я не докончил начатую фразу, потому что мой взор упал на какую-то странную фигуру, валявшуюся поодаль. Мне в первый момент показалось, что это просто поверженная на чахлую траву статуя средневекового воина. Статуя из светлой бронзы или из отливающей желтым цветом стали.
Сделав два шага, я увидел полураскрытый в той же траве шлем великана и даже разглядел находившуюся на гребне шлема фигурку готовящегося к прыжку крылатого тигра.
- Это он! - воскликнул я.
- Он самый! - отозвался Леонар. - Только, думаю, от него не так много осталось: ведь прошло пять месяцев с того дня, как я побывал здесь, и труп его высох, или, вернее, разложился.
В самом деле, по мере того, как мы приближались к трупу гиганта, невыносимый запах тления становился все резче и резче. Собственно говоря, у меня хватило нервов только на то, чтобы поднять отделенный от корпуса шлем и потом, зажав нос, отскочить подальше от места, где валялся труп.
- Ну, что мы будем делать дальше? - заинтересовался я. - Ведь это только первый этап.
Шарль Леонар, подумав, отозвался:
- Теперь нам надо тщательно исследовать как данное место, своего рода островок в пустыне, так и его окрестности. Но прежде всего, нам надо… позавтракать. И, разумеется, подальше от этого кладбища!
Пять минут спустя, бродя у подножья скал в другой стороне, мы отыскали место, казавшееся удобным для бивуака: это было своего рода ущелье, врезавшееся в толщу скал. На дне ущелья росла травка и где-то весело журчала выбивавшаяся на поверхность вода, образовывавшая подобие маленького пруда.
- Идем туда! - крикнул я Леонару.
- Идем, так идем! - проворчал он. - Вопрос только, как мы выйдем оттуда!
- То есть? - изумился я.
- Очень просто! Войти туда - очень легко. Но, войдя, мы окажемся буквально, как в ловушке. Стоит одному смелому человеку занять позицию вот тут, залечь с хорошим репетирным ружьем или парой револьверов вот тут, и… и мы отсюда уже не выйдем, а нас придется выносить вперед ногами…
- Ну, тут на нас, кажется, нападать некому! - откликнулся Снайдер, который отличался исключительным пристрастием к воде, выпивал больше всех нас, взятых вместе, и потому сердечно радовался, как только видел где-нибудь пригодную для питья воду.
Леонар взглянул на Снайдера насмешливо, но ни слова не сказал.
И вот мы потихоньку спустились в ложбинку, сняли с наших стальных коней котомки с припасами и расположились на травке, чтобы предаться заслуженному отдыху.