- Добро пожаловать! - довольно правильно по-русски сказала женщина. Она была редкой красоты и намного, лет на тридцать, моложе мужа.
Казалось, в ее обличье слились самые привлекательные черты всех рас - иссиня-черные волосы с чуть заметным серебром седин, собранные на затылке в тугой узел; огромные, как у боддисатвы, глаза; брови-крылья, нос с горбинкой, что свойственно многим горным племенам; скулы широкие, но общие линии лица удлиненные, смуглая кожа, как у алжирцев...
- А вот и Михаил пожаловал, - неожиданно сказал отец Тихон. - Вы с ним покалякайте, он по-русски понимает, а мы с Дуняшей пойдем на стол накроем.
В комнату вошел индиец в косоворотке, с царственной осанкой, не иначе как из касты браминов, - дьякон Михаил.
Мы кивнули друг другу, не зная, с чего начать разговор. Дурацкое положение... Выручили фотографии священников, фотографии явно были вырезаны из "Календаря православной церкви". Они были приколоты к стене канцелярскими кнопками между рисунками тибетских яков.
- Епископат, - прочел я вслух. - Пимен, митрополит Крутицкий и Коломенский. А где же ваш шеф? Кому вы подчиняетесь?
- У нас междуцарствие, - ответил басом индиец. - На перепутье мы... Вообще-то вот Иоанн, митрополит Нью-Йоркский и Алеутский, патриарший Экзарх в Северной и Южной Америке, за ними идет Никодим, еписком Аргентинский и Южноамериканский. Мы приписаны к Южной Америке.
- Откуда вы так хорошо русский знаете?
- Учился в Париже в духовной семинарии.
В моей голове закопошились сотни вопросов, язык буквально зачесался, но я усмирил приступ любознательности, которая иногда граничит с бесцеремонностью: кто его знает, вдруг дьякон окончил попутно и Кэмбридж, где за повторный вопрос платят штраф. Я не хотел показаться в его глазах "трогом" (троглодитом). Чтобы не стоять истуканом посреди комнаты, я уставился на рисунки тибетских домашних "ковров".
- Тихон боготворит яков, - сказал Михаил. - Тибетцы обязаны яку цивилизацией. Эта самка называется "драй", что по-немецки звучит как "три". Ее молоко жирнее и питательнее коровьего. Раз в год якам пускают кровь, потом эту кровь сушат и едят. На яках пашут, ездят верхом, возят вьюки. В Индии хвосты яков в цене - очень удобные мухобойки. Зато нрав у них зело несносный и невероятно медлительный.
Мне, откровенно говоря, было не до лекции по зоологии, меня снедали собственные заботы. Я рассеянно выслушал Михаила, крякнул, попытался направить разговор в нужное для меня русло:
- Вам отец Тихон ничего не говорил по поводу моего визита? Я нашел отца Тихона через приказчика ювелирной лавки. Не поздно ли я пожаловал в гости?
- Ничего, мы ложимся спать с полуночными петухами. Между прочим, петухи здесь поют ровно в полночь, как и во Франции.
Молчание воцарилось вновь: дьякон Михаил почему-то не хотел вести деловые разговоры. Мое внимание привлекла небольшая миниатюра в простенькой рамке из бука. Голубое бездонное тибетское небо, красные горы в лучах заходящего солнца, черные тяжелые идолы... Лаконично и в то же время неотразимо прекрасно. Казалось, что это окошечко и за ним разреженный от высоты воздух...
- Так это же Рерих! - вырвался у меня невольно возглас изумления. Так вот чьей работы был портрет юного отца Тихона!
- Тихон был дружен с ним, - сказал индиец. - С матушкой там и познакомился. Тихон у художника одно время вроде бы за повара ходил.
- Понравился? - отозвался из кухни Тихон. - Я от него научился красками баловаться. Хватит соловья баснями кормить, стол накрыт.
- А кто у отца Тихона жена?
- Шерпка, - как о само собой разумеющемся ответил дьякон.
- Шерпка? Это что, с Филиппин? Шерпы... Соседи тасадаев?
- Нет, с Гималаев, я же сказал, - пробасил Михаил. - Из княжества Сикким. Очень любопытное племя... Предел человеческой приспособляемости к суровой природе. Шерпы...
- Ах, вы о Дуняше?.. - В комнату, задев плечом за косяк, с грохотом влетел отец Тихон. - Сейчас...
Он отодвинул перегородку, и нашим взорам представился роскошный стол, заставленный всевозможными закусками и бутылками. Посредине стоял старый, зачищенный до того, что стерлись медали и имя фабриканта, блестящий русский самовар.
- Прошу откушать чая, - пригласил по-старомодному хозяин. - А насчет родичей Дуняши... Преудивительный народ! Бывало, в палатке под одеялом от холода зуб на зуб не попадает, а они спят себе в снегу, и хоть бы хны! Босиком по снегу... Ей-богу, не вру! Спросите у Михаила, он слышал. Зато выносливы необычайно. Лучших носильщиков и проводников не сыскать. И встретил я в долине Дуняшу... а вот от жары у нее здесь ноги отнялись. Ее бы снегом лечить... Ну да не будем об этом... Проходите, дорогие гости, чем богаты, тем и рады.
- Мне бы хотелось вначале обсудить мои дела... - робко сказал я.
- А что такая... как это называется по-русски? Ах да, вспомнил - нетерпимость? - сказал Тихон. - Что у тебя такая нетерпимость?
- Видите ли, - начал я неуверенно, - мое дело несколько необычно.
- Так уж и необычно, - усмехнулся отец Тихон. - Думаете, не знаю, зачем вы пришли? - Он хитро прищурился, глаза-буравчики вонзились в меня.
- Думаю, что нет, - сказал я.
- Неужто? Сколько мы с него возьмем за венчание?
- Пятьсот долларов.
- Пятьсот с него многовато, - щелкнул языком отец Тихон, - сто пятьдесят, но не американских, а гонконгских, они не прыгают, как блохи, в цене. Самая устойчивая валюта, надежнее английских фунтов. Где невеста?
- Здесь, недалеко...
- Везите невесту, и дело с концом. Что нахмурились?.. Значит, не угадал? Дуня, Дуняша, ты извини, мы задержимся, выведем молодого человека на чистую воду.
- Итак, - сказал Тихон. - Значит, жениться собрались, молодой человек, а она другой церкви, католичка... Что ж!.. Жениться так жениться, умирать хуже. А где у нас магнитофонные записи?
- Какие? - встрепенулся дьякон.
- Какие, какие... Для свадьбы.
- Не знаю, у меня только псалмы хора из Бруклинского храма. Ты, Тихон, на мою пленку непотребное записал - ансамбль донских казаков. Хорошо, что никто из присутствовавших верующих русского языка не понимал, казаки пели "Не морозь, мороз, моего коня..." и еще "Летят утки и два гуся". Мне отпевать пришлось, а тут про коня и гусей.
- Почему это по-русски никто не понимал! Для нас это тоже божественные песни, - безапелляционно заявил отец Тихон. - Я тебе еще "Вдоль по Питерской" вклею. Никогда со мной не спорь! Ты принял нашу веру, но никогда не поймешь русской души. ...Значит, жениться, молодой человек, задумал? Ну хватит шутковать. Так вот... Артур, сын мой, давай-ка выкладывай, зачем мы тебе понадобились? Байки о венчании оставьте невесте, а нам говорите без... ну, без... забыл. Что надо, чем можем помочь? Тебе ночевать есть где? А то можешь у меня или у Михаила. У нас спокойно. Спокойно, спокойно, не надо смущаться. Не ты первый, не ты последний, все под богом ходим. Так чем выручать тебя? Что ты хочешь? Что за несчастье стряслось с тобой?
Я почувствовал, как безбожно краснею.
Я рассказал им почти всю правду. Она заключалась в том, что я как на духу признался в том, что мне надо уехать из Макао незаметно. Тихо. И как можно быстрее.
Да, мне бы, конечно, разумнее было остаться у отца Тихона или у дьякона Михаила... Я решил позвонить Клер - предупредить, что не вернусь. К телефону подошел неожиданно мой друг Боб Стивене: он все же примчался на выручку в полном неведении о подоплеке моего вызова. В подобной ситуации я не мог не вернуться к Клер хотя бы для того, чтобы объяснить Бобу, зачем он потребовался.
Я поблагодарил Тихона и Михаила. Свой отказ от ночлега я объяснил кое-какими обстоятельствами.
- Невеста действительно есть, - сказал я. - Я должен перед отъездом увидеть ее.
Про Боба я промолчал. Тихон и Михаил удовлетворились моими объяснениями.
- И все же, - сказал на прощание священник, - мое сердце чует, у меня нюх собачий, что тебе, сын мой, не стоит выходить из моей обители. Я бы сходил утром к ней, объяснил бы... Смотри, смотри сам. Если что, так двери моего дома для тебя открыты круглые сутки. До встречи!
Мы распрощались. Когда я добрался до Клер, в доме никто не спал. Боб ходил по гостиной и разглагольствовал перед очаровательной хозяйкой об эпохе Великих географических открытий.
Его голос доносился до прихожей. Я проверил тетради: они лежали на месте. Единственно, кто на них мог наткнуться, - это служанка, но уборку она делала по утрам, а не в полночь.
- "Хай-хо, хай-хо! ...Шагаем мы легко", - запел я песенку гномов из "Белоснежки" и вошел. Обстановка была, прямо сказать, интимная: горели свечи, Клер лежала на диванчике, Боб с бокалом мартини расхаживал по комнате без пиджака. Его спину перекрещивали подтяжки.
- Я не помешал? Я тот самый человек, который сопровождает Жаклин в Европу, чем очень доволен, - процитировал я слова покойного Джона Кеннеди, произнесенные им по прилете в Париж.
- Бюдль-удль, наконец-то! Ты несчастье для своих друзей. Привет, Арт! Я развлекаю твою невесту как могу.
Боб поднял бокал и выпил за мое здоровье. Он изменился за два месяца, что мы не виделись. Похудел, отпустил роскошные усы. Усы ему шли.
- Дорогой! - Клер поднялась с диванчика, подошла ко мне, приподнялась на цыпочки и поцеловала в щеку. - Я очень волновалась... Ты всегда исчезаешь так неожиданно, тем более в такой момент.
- Прости, в какой момент?
- Ну в такой... Вот ты вызвал друга, и я вынуждена была развлекать его.
- Я рад тебя видеть, Боб, ты мне очень нужен.
- Разумеется, если позвал меня в бухту Чжуц-зян-коу. Я уже осмотрел свадебное платье твоей невесты. Тебе тоже придется взять напрокат фрачную пару.
- Перестань, не до шуток. Платье... Дурацкие шутки.
- А что случилось, милый? - спросила Клер.
Тон ее вопроса чуть не сбил меня с ног. Сюрприз за сюрпризом! Черт разберется в этих женщинах. А что, если она действительно ждала моего предложения? Кажется, я влип в пренеприятнейшую историю!
- Дайте-ка чем-нибудь промочить горло, - ответил я, чтобы выиграть время.
- Все-таки где ты был? - опять спросила она, наливая мне бокал путаоцзю, виноградного вина.
- Клер, раньше я тебе никогда не давал подобных отчетов.
- Раньше - да, но теперь придется, - сказала она мягко, но твердо, поставила бокал и вышла.
- Арт, зачем ты ее обидел? - нахохлился Боб. - Она так ждала тебя, так волновалась. Столько о тебе хорошего наговорила, что я стал сомневаться - не ошибся ли адресом, и ты ли пригласил меня на свадьбу.
- Хватит тебе молоть чепуху! - фыркнул я, чуть не захлебнувшись вином. - Черт, не в то горло попало. Стал бы я тебя тревожить из-за такой мелочи, как свадьба.
- Мелочи? А что может быть более серьезного в жизни перезревшего холостяка?
- Может быть кое-что другое. Она действительно показывала тебе свадебное платье?
- Да... Довольно милое. Тут, значит, испанские кружева, белое...
- Где джин? Содовой не надо! Помолчи! Я влип... Нет, причина не Клер. У меня есть шанс расстаться с жизнью, и довольно верный шанс. Сядь! Наберись терпения. Я тебе вкратце обрисую...
И я ему поведал то, что прочел в тетрадях.
Боб моментально стал трезвым как стеклышко, это он умел. Точно у него был клапан, и, когда дело доходило до серьезного, он нажимал на клапан, пары алкоголя улетучивались, и его сознание становилось ясным.
- У тебя есть фотоаппарат? - спросил я.
- Как всегда... Я прилетел со всеми доспехами.
- Пошли. Займемся работой!
Прежде чем подняться, я зашел в прихожую, отодвинул ящик для обуви, вынул дневник Пройдохи, затем мы забаррикадировались на втором этаже, завесили окна и начали работать.
Миниатюрный фотоаппарат Боба щелкал беспрерывно. Мы его закрепили на перевернутой скамейке. Я листал страницы... Получилось двадцать кассет.
- Куда ты их спрячешь? - спросил я.
- Положу среди неиспользованных.
- А как потом найдешь?
- Найду, если довезем до редакции.
- Нужно довезти. - Я не договорил. За дверью послышался чуть слышный шорох.
Я бросился к двери, повернул ключ... В конце коридора мелькнула тень.
- Кто там?
Я бросился следом, перепрыгивая через ступеньки, скатился вниз. В холле служанка обтирала пыль с полок щеткой из перьев птиц.
- Кто здесь прошел? - набросился я на нее.
Служанка улыбнулась и пожала плечами:
- Никого не видела...
- Ты здесь давно? Что ты тут делаешь так поздно?
- Вы накурили. Убирала окурки и бутылки.
Я вернулся к себе.
- Что случилось? - спросил Боб, рассовывая кассеты.
- Мне показалось, что кто-то нас подслушивал.
- Ну, это уж мания преследования, - ответил Боб. - Какие будут приказания?
- Слушай, Боб, - вместо этого сказал я, - тебе нравится служанка?
- Ничего, - ответил он и покрутил ус. Почему-то те, у кого есть усы, при подобном вопросе обязательно крутят их.
- Я не рассчитал размеры опасности, - объяснил я ситуацию. - Займись-ка служанкой, проконтролируй ее с час, если она не уйдет спать.
- Зачем?
- Требуется сжечь переводы, что я отстучал на машинке. Я без тебя не сориентировался. Сутки стучал на машинке, настучал три экземпляра. С ними как с горбом.
- Ладно, - рассмеялся Боб.
11
Кухня характеризует женщину и эпоху. Недаром археологи ищут "кухни" первобытных людей. Радиоактивный анализ золы костра указывает время, а битые горшки и остатки еды свидетельствуют об уровне развития цивилизации.
Про нашу цивилизацию я бы сказал, что она "пенальная". Мы с нарастающим упорством создаем "пеналы" - дома, квартиры, машины, каюты на кораблях, салоны в самолетах. Житель современного города с завидной точностью расскажет, сколько дверей в квартире у соседа, но не вспомнит, какого цвета утром было небо.
Возможно, я ошибаюсь, но доля истины в моих рассуждениях есть.
Подобная кухня могла быть только у Клер, дочки покойного портового врача-эпидемиолога. Он когда-то вводил карантины в порту. И может быть, на его совести числится не один "Летучий голландец", на котором от чумы вымер экипаж, но не жители континента. На кухне был коктейль из современных и старинных вещей. Плита на сжиженном газе - он стоит здесь очень дорого, но тем не менее Клер обзавелась подобной плитой, хотя, как я понял, пища готовилась на обыкновенном бензине или электричестве. Всевозможные кофеварки, старинные весы-коромысла, массивные ступки, поварешки с инкрустированными ручками. Полочки, коробочки. И камин. Почему именно на кухне у нее был камин, загадка. Хотя он-то мне и требовался. Широкий старинный камин, в который можно было сунуть мачту клипера.
Я бросил рукописи на пол, прислушался - тихо. Боб, видимо, выполнял возложенную на него миссию с энтузиазмом.
Я проверил, есть ли тяга. Тяги не было. Пришлось лезть за чугунную решетку, просунуть руку в дымоход. Дымоход был заткнут пробкой из рисовой соломы.
Я разжег огонь. Листки бумаги горели быстро, часть золы вылетела в трубу, что меня радовало, - меньше придется пепла убирать.
Жалко было сжигать текст. Вначале я рассчитывал, что есть шанс предложить его португальской полиции. Она обещала тысячу долларов за одну лишь фотографию знаменитой пиратки. Но визит господина Фу, второразрядного гангстера по сравнению с мадам Вонг, заставил меня изменить решение. Если плебс гангстерского мира свободно получает справки в местной полиции, как в личном оффисе, то у мадам связи, безусловно, более прочные и надежные. Неудивительно, что ни фотографии, ни даже точного словесного описания портрета преступницы нет ни у одной полиции мира. Решение однозначно - либо полиции этого не требуется, либо у мадам Вонг сильные покровители. Глупо лететь на огонь как бабочка. Я не имел гарантии, что обещанная сумма не являлась тем огоньком, на который летят легковерные.
Подозрение возникло еще при переводе тетрадей Пройдохи. Теперь я был уверен, что не ошибся. Нечего было думать, что мой шеф в "Гонконг стандард" Павиан рискнет опубликовать что-либо подобное. "Гвоздь" возьмет газета, которая стоит на грани банкротства, - ей терять нечего, а сенсация - шанс на выживание.
В начале шестидесятых годов ходили слухи, что при таинственных обстоятельствах было открыто лицо "королевы пиратов". И сделал это некий Корнхайт, так он себя назвал, якобы австрийский турист. Его следы затерялись где-то на Филиппинах, на вилле какого-то полковника ВВС США. Был еще слух, что некий филиппинец выдал ее резиденцию здесь, в Макао, недалеко от дома Клер. Но арест подозрительной "одинокой" женщины не состоялся. В печать просочились подробности загадочного происшествия. Я слишком хорошо помню участь незадачливых журналистов. Один исчез, двое улетели в метрополию и прозябают по сей день в провинциальных газетенках. "Спящую собаку лучше не будить" - так гласит пословица. В общем, сплошные "пчелки в чепчике". С другой стороны, без "паблисити нет просперити" (без рекламы нет процветания). Раз я влез в историю и втянул в нее друзей, я должен довести ее до конца. Боб поможет пристроить дневники Пройдохи. У него нюх как у сеттера. Иначе бы не пошел за мной в страну Шан-Гри-Ла, сам не зная зачем: он слишком практичный малый. И что самое главное, не трус. Правда, Боб склонен к компромиссам. Взять хотя бы песню "йети", одичавшего солдата микадо, которую он записал на пленку и выгодно продал японским военным, чтобы звуки голоса японского "героя" не распугали на островах Восходящего солнца новобранцев. После подобной песни трудно вбивать в молодые головы идею невиновности в агрессии. За эту песню моментально бы ухватились пацифисты и активные противники возрождения армии, а их в Японии, с точки зрения поклонников Бусидоо (правила поведения самураев), больше чем достаточно.
Грустно сжигать рукописи. Листочки как живые сжимались, расцветали язычками пламени, а я глядел на огонь, и мысли мои витали в заоблачной дали, где никогда не заходит солнце и в то же время не бывает испепеляющей жары...
Это горела не бумага, а жизнь миллионов пройдох, дин, мын, толстых хуанов... Хороших и плохих, добрых и злых... За каждой исчезающей строчкой стояли страдания и надежды людей из плоти, которых ударь по щеке, и им станет больно, оскорбительно, и слезы потекут из глаз, и они испытают обиду, незаслуженную и незабываемую. И никто из них не захочет подставить вторую щеку.
"И принесет священник одну из птиц в жертву за грех, а другую во всесожжение, и очистит его священник перед господом от истечения нечистоты ее..."
В Библии проще. В жизни куда сложнее!