- Я понял, - протянул Михеев.
- Вот так, брат. А рисковать я могу или, вернее, должен только самим собой… Ну, тобой еще, - он усмехнулся и посмотрел сверху вниз на Михеева. - Мы с тобой можем. И умеем Вот как. А их, - он кивнул на дверь, - их-то зачем? Или вот Алешку моего… Жилина я бы взял с собой. Наш мужик.
- Ага, - улыбнулся Михеев, - оценил наконец.
- Оценил, - очень серьезно и даже печально ответил Сибирцев. - Дай бог, чтоб я только не ошибся, что все там, в тайге, промыли, понимаешь? Рана сквозная, почти в упор Может начаться заражение. Растрясли мы его, бредил он, помнишь? Плохой бред. Не нравится он мне, этот бред…
- Да полно тебе, - Михеев сел. - Все будет в порядке Выдержит Жилин. Не такое выдерживал… А мы съездим, дело сделаем и вернемся.
Сибирцев присел на край скрипнувшего пружинами дивана.
- Давай, брат, спать. С утра дай мне несколько самых надежных. Таких, чтоб с нами, понимаешь, могли до самого конца… Мы ведь им просто все объясним: мышеловка для банды. И все. Как ты сказал, одним ходом - двух зайцев Морячки ящики отвезут, а мы удар примем. Надо принять.
- Ах, Мишель, и примем и поживем. Еще как поживем… Помнишь Харбин?
- Помню, - помолчав, ответил Сибирцев.
- Вот и не забывай, - решительно перебил его Михеев. - Это там мы были среди чужих. А тут свои. Мы с тобой фронтовики, а это - самый что ни на есть костяк. В первой атаке не убили, значит, поживем. Так?
- Так, вражья твоя душа, - рассмеялся Сибирцев. - Конечно, так…
А утром к железнодорожной станции проследовали под конвоем моряков несколько саней с упакованным на них - и непосвященному ясно - тяжелым грузом. На запасных путях стоял классный вагон. Его окружила охрана и осторожно перенесла внутрь несколько ящиков. Посторонних близко не подпускали. Позже, лишь только пришел поезд из Иркутска, маневровый подал вагон на станцию и прицепил к хвосту состава. Соседний вагон быстро очистили от посторонней публики, и там разместились моряки, выставив на площадках тамбуров рыльца "максимов". Никто из них не обратил внимания на полтора десятка ящиков со снарядами и патронами, задвинутые под нижние полки. Туго сейчас с боекомплектами -это всем известно.
Ударил станционный колокол, паровоз дал сиплый гудок, и вагоны дернулись.
Уже в темноте проехали Петровский завод. На станции состав штурмовали толпы мешочников. Сунулись было в классный вагон, но увидели освещенных слабым светом вагонных фонарей часовых за намертво запертыми дверями; к морякам соваться побоялись. Они лениво прохаживались вдоль своего вагона, покуривали, поглядывали на ошалелую толпу. Ну их, от греха. "Максимы" - дело нешуточное: врежут - костей не соберешь.
Следующая станция - Хилок…
Глубокая ночь. Классный вагон шел последним, его качало сильнее других. Окна его темны, плотно зашторены, чтоб ни один лучик не проникал наружу. В середине вагона, обложенные мешками с песком и прикрытые с боков железными листами, глядят на двери тамбуров собранные пулеметы, что доставили в тяжелых ящиках. Громко распоряжавшийся погрузкой Алеша Сотников молча вслушивался в размеренный стук колес на стыках. Теперь он знал все. И знали те, кто ехали в этом вагоне, те несколько чекистов, которые должны были принять на себя удар.
Ни Сибирцев, ни Михеев, да уж, пожалуй, никто не сомневался, что клюнут бандиты, не смогут не клюнуть. Примитивный, конечно, ход, но именно чем проще, тем вернее.
Разбирать пути и останавливать весь поезд глупо и бессмысленно - сил не хватит, а моряки - народ суровый. Значит, расчет такой: сам по себе классный вагон, какая бы охрана в нем ни помещалась, все равно не крепость. Ее можно взять. И ночь - самое верное время.
- Алеша, - негромко сказал Сибирцев, - предупреди охрану в тамбурах, чтоб шли в вагон. Всем быть наготове… Покурить, что ли?..
Сотников ушел. Сворачивая самокрутку, Сибирцев поднял голову и пристально взглянул в глаза Михееву. Ссыпал обратно табак в кисет. Показалось?
Нет, колеса вагона замедляли свой стук. Быстро вернулся Сотников и взволнованным шепотом доложил, что, судя по всему, их вагон отцеплен от состава.
Глуше стучали колеса, вагон перестало качать. Еще немного - и он остановился.
- Приготовиться! - скомандовал Михеев и залег к пулемету. - Убрать свет!
Погасли несколько коптилок, освещавших вагон.
Прошло с десяток томительных минут, и в двери резко застучали чем-то металлическим. Посыпались разбитые стекла. Вдоль вагона, по окнам полоснула пулеметная очередь.
- Все выходи! - раздался громкий повелительный крик. - Эй, чекисты, если не будете сопротивляться, дагую всем жизнь! Выходи!
Среди сотни голосов узнал бы теперь Сибирцев этот пронзительно-картавый голос.
Темный, казалось, вовсе безжизненный вагон стоял посреди перегона. Ни проблеска, ни звука. И это, видимо, смущало нападавших.
Вагон их был один - это понимали и Сибирцев, и Михеев, и все остальные. Иначе уже давно заговорили бы "максимы" моряков.
Наконец двери в тамбуры взломали с обеих сторон, одновременно, распахнулись двери в сам вагон, и тут же разом ударили пулеметы чекистов. В тамбурах - вой, проклятья, выстрелы вслепую. Сдвинув штору разбитого окна, Сотников дал очередь вдоль вагона из ручного пулемета. В нападавших полетели гранаты, освещая короткими вспышками взрывов изломанные фигуры всадников, вздыбленных среди сугробов лошадей. В низкое небо взвились ракеты, бледным светом озарив ненадолго поле боя. Пулемет снаружи решетил вагонную стенку. Вскрикнул раненый. Взрывом гранаты, влетевшей снаружи в купе, вырвало дверь. Еще вскрик.
Бой кончился неожиданно.
- Все на площадки! - тихо приказал Михеев, и, подхватив пулеметы, чекисты метнулись к тамбурам. Сибирцев осторожно отодвинул плотную штору и выглянул наружу. Никого. Темно, ничего не видно. Возле уха тонко свистнула пуля, впившись в стенку.
- Что там? - шепнул сзади Михеев.
- Они где-то рядом, но боятся.
- Надо выбираться.
- Тут трупов навалом.
- Дать еще ракету?
- Погоди…
Где-то рядом послышались сдержанные голоса. Слов было не разобрать. Говорившие находились в торце вагона, а он глухой - не достанешь. Гранату бы туда.
- Пусти, я погляжу, - Михеев потеснил Сибирцева.
…Есть предчувствие. Есть. Может быть, шорох какой услышал Сибирцев, может, движение воздуха. Он резко пригнул Михеева, распластав его на полу, и прижал собой сверху. И в тот же миг, опаляя глаза, в тамбуре, в двух шагах всего, громыхнул взрыв гранаты.
Жгучая игла впилась в плечо Сибирцеву, и через миг по всему телу стала растекаться жаркая волна усталости. Он попробовал приподняться, но не смог - руки не слушались. Где-то далеко, он слышал будто сквозь толстый слой ваты, затарахтели палкой по длинному забору, кто-то кричал, толкал его, а он медленно погружался в сон, сладкий, упоительный. Но опять его толкали, кидали на качелях, и к горлу подступала тошнота. Он с детства ненавидел качели.
Потом он различил песню. Кто-то негромко напевал: "Эй, баргузин, пошевеливай вал, молодцу плыть недалече…" Старая сибирская песня. И голос грустный, знакомый. А чей?.. Сибирцеву очень хотелось пить, и он шевельнулся, открыл глаза.
Было светло. Из зыбкого тумана проступила вагонная полка, потом лицо Михеева. Он сидел напротив и, сжимая ладонями забинтованную голову, тихо напевал, словно стонал. Поднял глаза, встретился взглядом с Сибирцевым.
- Пить…
- Ну, слава богу, пришел в себя, - Михеев хотел улыбнуться, но лицо его скривила боль. - На, дорогой, пей.
Сибирцев сделал короткий глоток из кружки, вода пролилась по подбородку, затекла на шею. Его все покачивало.
- Что? - выдавил он с трудом.
- Спи. Мы свое сделали, - медленно расставляя слова, сказал Михеев.
- Ребята…
- Сотников тяжелый. А трое моих совсем… Отбились мы. Кончили Дыбова. Спи, спаситель мой.
- Спой.
- Спою… "Эй, баргузин, пошевеливай вал…"… Поезд замедлял ход, он подходил к Верхнеудинску, маленькому забайкальскому городку.
Глава II
1
Поздним вечером в жарко натопленную приемную члена коллегии ВЧК вошел высокий, слегка сутулый человек в черном полушубке и мохнатой сибирской шапке. Оглянувшись и сняв шапку, он подождал, пока миловидная большеглазая секретарша примет пакет у стоящего возле нее курьера, распишется в толстой тетради, и затем коротко кивнул:
- Здравствуйте. - Голос у него был негромкий и низкий, с хрипотцой, вероятно, от давней простуды.
Секретарша с интересом посмотрела на него и, приняв мандат, внимательно прочитала.
- Здравствуйте, - с теплой улыбкой, осветившей ее осунувшееся лицо, произнесла она. - Наконец-то! Что ж это вы так задержались, товарищ Сибирцев? Вас еще позавчера ждали. Мартин Янович все время спрашивает. Садитесь, я доложу.
Но Сибирцев продолжал стоять, только положил на стул шапку да тощий вещмешок.
- Вот ведь незадача-то… - сказал он, переминаясь с ноги на ногу и растирая широкой ладонью глаза. - Заносы по всей дороге. Думал, вовсе застряну. Двое суток то пути расчищали, то дрова рубили. Мне - куда ни шло, - он усмехнулся, - бог силушкой не обидел, а там публика была всякая… Стоны, слезы… Пробились, однако. Так вы уж доложите, пожалуйста.
- Скоро закончится совещание, а вы пока отдохните. Можете раздеться - у нас тепло, и садитесь вон поближе к огоньку.
Сибирцев взглянул на раскаленную "буржуйку", поежился и сел на короткий диванчик, вытянув длинные ноги и откинув на спинку голову. Прошептал: "Благодать…" - и через мгновение уже спал.
Входили и выходили люди, приносили пакеты, срочные документы, громко докладывая о своем прибытии. Секретарша их строго останавливала и, прижимая палец к губам, указывала на спящего. Те переходили на шепот и понимающе кивали.
Как всегда, вихрем ворвалась, стуча подковками сапог, курьерша Генриэтта - личность восторженная и самостоятельная, поклонница нового искусства, в котором она, однако, как все полагали, ровным счетом ничего не смыслила. Черные ее волосы, подстриженные под Анну Ахматову, выглядывали из-под пухового платка.
- Симочка! - еще с порога воскликнула она. - Достала пропуск на "Канцлера и слесаря"! Знаешь, кто автор? Сам Луначарский! - И не обращая внимания на предостерегающий жест секретарши, продолжала так же громко: - Ты себе не можешь представить, идет всю ночь, целых пять часов подряд! Уж и не знаю, как выдержу! Как выдержу?! Ты чего это? - удивилась она вдруг, снизив тон.
- Человек же спит. Неужели не видишь? Тише!
- А кто это? - Генриэтта капризно скривила губы.
- Какая тебе разница? Устал человек. Ехал издалека.
- А-а… А еще мне обещали завтра на "Мистерию-буфф" Маяковского. Это - у Мейерхольда. У него, говорят, там прямо с потолка прыгают! Представляешь?
- Нет, не представляю, - нетерпеливо поморщилась секретарша. - Ну, что у тебя?
- У меня?.. Да, вот же пакет! Феликс Эдмундович велел твоему начальству, - она кивнула на кабинет, - ознакомиться и в десять к нему.
- Давай распишусь. Только не шуми, бога ради…
- Слушай, Сим, а может, пойдешь со мной? Пробьемся как-нибудь?
- Не могу, мама болеет… Да и сама что-то неважно себя чувствую.
- Ну, как хочешь, я ведь по-товарищески. Прямо не представляю, как выдержу, как выдержу!
- Выдержишь, - засмеялась секретарша. - Иди уж, да не топай, как солдат…
Звонили один за другим телефоны, секретарша, поглядывая на Сибирцева, негромко отвечала в трубку, записывала сообщения, выясняла, где и какие предстоят совещания. Все было срочно, экстренно. В десять - у Дзержинского, в одиннадцать - в Наркомюсте, потом требовалось обязательное присутствие Лациса в Наркомпросе, на деткомиссии… И так каждый день. Можно подумать, что Мартин Янович всесилен, как бог, и без него никто не мог обойтись, сам решить свои вопросы. А он опять сегодня не успел поесть. Вот уже третий час сидят, дымят. Там, в кабинете, хоть топор вешай.
Секретарша поставила на пышущую жаром "буржуйку" чайник. Подумала, что перед очередным заседанием успеет хоть чаем напоить Лациса. Машинально протянув ладони к печке, она долгим материнским взглядом посмотрела на спящего Сибирцева и вздохнула: "Вот ведь какой здоровый мужик, и симпатичный еще, а выглядит стариком - так умаялся. Интересно, сколько ж ему лет? Под сорок, наверно… Виски седые. И позу выбрал неудобную, спит, прямо не дышит…"
Она обернулась на шум открываемой двери. Из кабинета Лациса вместе с клубом табачного дыма показались трое сотрудников, докуривая на ходу свои папиросы.
- Товарищи! - взмолилась секретарша. - Вы бы хоть здесь не дымили!..
- Прости, Симочка, - отозвался тут же один из них. Он подошел к "буржуйке" и, открыв дверцу кочережкой, швырнул туда свой окурок. Двое других продолжали спор, начатый еще в кабинете у Лациса.
- Да пойми ты, умная голова! - мотая рыжим чубом, наступал веснушчатый коротышка Нефедов. - Я же был там, Бы-ыл!
- Проездом, - поправил его Коля Васильков, беловолосый стройный парень из оперативного отдела.
- Ну и что, что проездом? - кипятился Нефедов. - Был же? Видел. Положение действительно угрожающее. А сегодняшние сводки…
- Плюнь ты на эти сводки, что ты носишься с ними, как с писаной торбой. Читал я их. То же самое, что вчера. И позавчера. И месяц назад. Феликс Эдмундович, помнишь, еще в октябре говорил, что с бандами все кончено. Причем официально заявлял. Я думаю, Нефедов, что эти твои товарищи просто трусят. Положение стабилизировалось, а лишние средства им, конечно, не помешают. Вот и нашли способ выжать их из центра.
- Ну, ты скажешь! - Нефедов хлопнул себя ладонями по ляжкам. - Какая ж это стабилизация? Ты хоть на карту взгляни! Вся ж губерния в огне… Честное слово, давно я такого размаха не наблюдал.
- Послушайте, друзья мои, - прервал их спор третий чекист, стоявший возле печки. Сима мало знала его, он работал недавно, а приехал откуда-то из Заволжья. - Да послушайте же! Мартин Янович абсолютно, стопроцентно прав. Просто проспали мы это дело.
- Это как же так проспали? - удивился Васильков. - В каком смысле?
- А в прямом. Самым натуральным образом. - Он посмотрел на Сибирцева. - Вот вроде него. И нечего на дядю ссылаться. Мещеряков приезжал из Тамбова еще в сентябре. К Владимиру Ильичу ходил? Шлихтер бомбил шифровками? А? Еще как. А что мы делали? Как отнеслись к указаниям Совнаркома? Вот так относились, - он пальцем указал на Сибирцева. - Спали. Говорили: стабилизируется… Ах черт, хорошо спит… Славно… Даже зависть берет… Ну, ладно шуметь, айда работать.
Они ушли, унося с собой запах табачного дыма и отчаянную - так показалось Симе - тревогу новых, навалившихся где-то в южных губерниях бед.
Сима проверила собранные в особую папку документы для члена коллегии ВЧК и только собралась было войти в кабинет Лациса, как оттуда навстречу ей шагнул Михеев. Он придержал ее за плечи и отвел от двери.
- Что нового, Симочка? - спросил и закашлялся. - Ну и надымили, черти, задохнуться можно. Как их терпят?..
Сима знала, что Михеев не курил и сидеть в дыму было для него пыткой.
- Из Тамбова товарищ прибыл?
- Да. Он уж больше часа внизу ждет.
- Тогда вот что, Симочка. Его надо устроить отдохнуть до… - он посмотрел на часы. - До двенадцати. Потом ко мне. Теперь, вот эти бумаги, - он протянул Симе тонкую папку, - срочно к телеграфистам. И последнее. Поступили какие-нибудь сведения о Сибирцеве?
- Господи, товарищ Михеев! Да вот же он, спит. Тоже уж с час, пожалуй. Такой усталый прибыл. Заносы, говорит, еле добрался. Прямо жалко бедняжку! Как сел, так и провалился. Даже раздеться не успел.
Михеев легонько отстранил Симу рукой, мягко ступая, подошел к Сибирцеву и склонился над ним, разглядывая.
Крепко устал Сибирцев. Откинутое на спинку дивана его бледное, застывшее лицо казалось гипсовым слепком, и только острый кадык на шее, изредка вздрагивая, убеждал, что перед Михеевым был все-таки живой человек.
- Мишель! - негромко позвал Михеев и легонько похлопал Сибирцева по коленке. - Слышишь, Мишель? Проснись. Царствие небесное проспишь, господин прапорщик!.. Спит, - он огорченно покачал головой и тронул Сибирцева за плечо. - Эй, ваше благородие!
- А? - захлопал глазами Сибирцев, отходя ото сна и не понимая, где он и что с ним. - Кто меня?
Сквозь сонную одурь он увидел перед собой щеголеватого адъютанта в черной коже, перетянутого желтыми ремнями. Резко сжав глаза ладонью, выпрямился было на диване, щурясь и недоверчиво разглядывая розовощекое юношеское лицо с кокетливыми усиками.
Словно из забытого далека всплыло перед Сибирцевым это хорошо знакомое лицо. Но, видимо решив, что сон продолжается, Сибирцев снова откинулся на спинку дивана, слабо улыбнулся и прошептал: "Володька…"
Из кабинета Лациса вышли несколько человек. Громко разговаривая, они мельком посмотрели на Михеева и двинулись к двери. Наверно, привыкли ничему не удивляться.
- Да проснись же наконец! - воскликнул Михеев, тормоша Сибирцева за плечи.
Сима, широко распахнув глаза, наблюдала за ними: ей такое приходилось видеть впервые.
Наконец Сибирцев с усилием поднял веки, тяжело выпрямился и глаза в глаза встретился с Михеевым, взгляд его приобрел осмысленность.
- Володька?! - спросил недоверчиво. - Володька, ты! - он вскочил, уронив на пол шапку, и сжал Михеева в объятиях.
- Пусти, чертяка! - застонал Михеев. - Ну и здоров же!
- Живой… - отпуская его, выдохнул Сибирцев.
- Да живой, живой, - кривясь и распрямляя плечи, засмеялся Михеев. - Ну, медведь! И откуда сила берется?.. Сам-то как?
- А так, брат, все как на том медведе. Заросло. Ты что ж молчал, вражья твоя душа?
Михеев положил руку на плечо Сибирцева, сажая его на диван, и сам примостился рядом.
- Ты прости, понимаешь… - сказал он, отводя глаза в сторону. - Я тебя тогда в больницу доставил, мне доктор сказал, что рана опасная, сволочной какой-то попался осколок. Ну, пока то да се, на меня приказ пришел: в Омск, а потом вот - сюда. Знаешь, как у нас - всегда срочно. Всегда бегом. Где-то с месяц назад сделал я запрос в Верхнеудинск в больницу, я тогда только фамилию твою назвал - и больше ничего, сам понимаешь. Ответили: такого нет. Вроде был, да выбыл. Куда - неизвестно. А ребят, которым я про тебя шепнул, просил, чтоб проследили и сообщили, уже в живых нет. Вот так. Такая вышла история…
- Тебя ж тогда тоже задело, я помню.
- А, - отмахнулся Михеев. - Пустяки…
- Погоди, - словно опомнился Сибирцев. - Теперь-то как нашли? Я ведь не давал о себе вестей сюда, в Центр. А Иркутск меня сразу в глубинку, в тайгу отправил.
- Мартин Янович все службы на ноги поднял. Он о тебе, оказывается, еще от иркутян знает, как ты там милицией заправлял. Не может быть, сказал, чтоб живой человек без следа исчез. Кровь, говорит, из носа - сыскать. У него на тебя серьезные виды, - Михеев отодвинулся и с улыбкой окинул взглядом Сибирцева с ног до головы, будто прикидывая, годится он или нет для "серьезных видов" Лациса.
- Куда, не знаешь? - через паузу настороженно спросил Сибирцев.
- Вот чудак, - усмехнулся Михеев, - конечно, знаю… Сам скажет.
- Прежнее что-нибудь? Старые связи, поди…