- Ох и не терпится! - Михеев покрутил головой. - Все равно не скажу. Погоди маленько, сам узнаешь… А ты изменился, Мишель, - сказал вдруг, без всякого перехода. - Похудел. Седина вон появилась.
- Ну! - вскинулся Сибирцев. - Зато уж ты вовсе не меняешься. Гусар, понимаешь, недорезанный!
- А мне что? - в голосе Михеева прозвучали беспечные нотки. - Помнишь? - он негромким, но чистым тенорком запел: "И по щеке моей румя-а-ной слеза скатится, ох, скатится с пья-а-ных глаз…" Так?
- Так… - щуря глаза, словно от яркого света, качнул головой Сибирцев и прижал Михеева к себе, широко обняв рукой его плечи. - Так, вражья душа…
- Слышу, поют! - раздался громкий голос. Сибирцев с Михеевым увидели в дверях кабинета Мартина Яновича Лациса, и оба вскочили. Сибирцев вытянулся по-военному.
Он много слышал о Лацисе в Иркутске, но вот так, лицом к лицу, встречаться еще не приходилось. А Мартин Янович, оказывается, знал о нем, и знал, видимо, хорошо, иначе не стал бы поднимать ради Сибирцева стольких людей.
Сибирцев и сам был росту немалого, но перед Лацисом почувствовал себя подростком. От двери шагнул чернобородый великан и, поводя усталыми после долгого сидения плечами, остановился посреди комнаты.
- Поют? - удивленно повторил Лацис, закладывая большие пальцы за поясной ремень. - Что такое, думаю? А тут еще и обнимаются. С кем вы обнимаетесь, Михеев?
- С самым большим своим другом, Мартин Янович, - сразу отозвался Михеев. - Можно сказать, со спасителем своим.
- Ну уж спаситель… - буркнул смущенный Сибирцев. Он оглянулся, поднял с пола шапку и снова вытянулся перед Лацисом. - Товарищ особоуполномоченный, Михаил Александрович Сибирцев прибыл по вашему распоряжению.
Жесткое, словно вырубленное из камня, лицо Лациса, глубокие глаза источали силу и власть. Сибирцев с сожалением подумал, что уж его-то собственная физиономия наверняка такого впечатления не производит, особенно теперь, после сна. Да еще комната эта натопленная расслабляет, плывет перед глазами, покачивается.
Во взгляде Лациса сверкнули веселые искорки.
- Здравствуйте, товарищ Сибирцев, Михаил Александрович, - медленно и раздельно сказал он. - Рад вас наконец видеть. Я полагаю, задержка вызвана объективными причинами?
Кровь прихлынула к лицу Сибирцева.
- Заносы… - выдавил он из себя.
- Заносы… - качая головой, повторил Мартин Янович. - Топлива нет. Банды гуляют, портят пути. Понятно. Как здоровье?
- В порядке, товарищ…
- Зовите просто.
- Здоров я, Мартин Янович.
- Очень хорошо, - удовлетворенно кивнул Лацис - Так, значит, спаситель?
- Точно, Мартин Янович, - тут же встрял в разговор Михеев. - Не будь его, не стоять мне перед вами.
Лацис хмыкнул, подошел к печке с булькающим на плите чайником и приблизил ладони к горячей трубе, протянутой через всю комнату к окну.
- Давайте сядем… Тут тепло и совсем нет дыма. Вот что такое женщина. Здесь не курят. А там, - он кивком показал Сибирцеву на свой кабинет, - дымят как паровоз. Проветрите, пожалуйста, Михеев. А вы, Сибирцев, можете раздеться. Здесь правда тепло. Снимите ваш роскошный полушубок.
Михеев ушел в кабинет, быстро вернулся и остановился, привалившись к косяку двери и картинно заложив ногу на ногу. Сибирцев повесил на крючок полушубок, шапку и почувствовал себя просто.
Если бы он не знал Михеева, то подумал бы, что перед ним самый обыкновенный штабной адъютантишка времен недавней германской, никогда не нюхавший пороху, но явно бравирующий своей завидной свежестью и выправкой. Но в том-то и дело, что Сибирцев знал Михеева хорошо.
Сибирцев с завистью смотрел в его чистые, улыбающиеся глаза и не замечал в них ни капельки усталости. Таков уж он, Михеев.
Лацис между тем плотно и обстоятельно уселся на диванчике возле "буржуйки" и жестом пригласил Сибирцева.
- Мартин Янович, - секретарша наконец выбрала паузу и взяла в руки папку с документами. - Здесь принесли для вас материалы от Феликса Эдмундовича. У него в десять совещание. Потом - из Наркомата юстиции. У них совещание в одиннадцать. Звонили из деткомиссии - там в двенадцать. Чайник вот закипел.
- Хорошо, оставьте бумаги, - кивнул Лацис. - У вас усталое лицо. Сделайте нам чай и идите отдыхать. В деткомиссию поедет Глебов. Сообщите ему и будьте свободны. - Лацис говорил негромко, четко выговаривая каждое слово, что выдавало его прибалтийский акцент. - А мы, пожалуй, будем здесь, возле "буржуйки". Почему такое смешное название?
Секретарша тем временем собрала бумаги, заперла их в сейф. Отнесла папку в кабинет Лациса. Потом из ящика стола достала три стакана в подстаканниках и чайные ложечки. Ополоснула кипятком маленький заварной чайник и сыпанула из бумажного пакетика пару щепоток розоватой стружки.
- Морковка! - Михеев подмигнул Сибирцеву. - Ты такого, поди, не пробовал.
- Многое пробовал, - вздохнул Сибирцев. - А это нет. - И потянулся к своему вещевому мешку.
- До свиданья, - секретарша ласково посмотрела на Сибирцева и обернулась к Лацису. - Я передам, Мартин Янович, чтобы поехал Глебов. Всего доброго, товарищи.
Сибирцев склонил голову, прощаясь. Михеев легонько махнул ладонью и, едва дверь за Симой закрылась, обернулся к Лацису:
- Это потому, Мартин Янович, что она такая толстая и горячая. Как буржуйская жена.
- Кто? - не понял Лацис.
- "Буржуйка". Вы же спрашивали.
- Ох, Михеев, Михеев, - Лацис укоризненно покачал головой.
- Мартин Янович, - Сибирцев пошарил в своем мешке и добыл газетный сверток, развернул его. - Вот сахару есть немного.
- Очень хорошо, - утвердительно кивнул Лацис. - Значит, будем пить чай с сахаром. Это приятно знать, что хоть у вас там живут богато… Вы вздыхаете, Сибирцев? - он удивленно поднял брови. - Я не так сказал?
Сибирцев машинально пожал плечами, но тут же спохватился:
- По-разному живут там люди, Мартин Янович. У кого есть, и много, а у кого совсем пусто.
Он вспомнил прошедший свой год работы в Иркутске, дорогу до Москвы и поежился, словно от холода…
В глубоких снегах, морозах и метелях ушел двадцатый год. Ушел голодный двадцатый, с его жестокой засухой, предвестницей еще большей беды. Смерть, разорение, озлобленные орды мятущихся, измученных людей, штурмующих проходящие поезда, - хлеба, дайте хлеба!.. А хлеб был. Только брать его приходилось с бою, с выстрелами и кровью, с ночными пожарами в полнеба, ценой гибели многих товарищей - продотрядовцев. В каком кошмарном сне, в какой изощренной дьявольской фантазии родились те муки, которые суждено было принять людям, спасающим страну от голодной смерти…
Сибирцев знал о великой беде. Знал потому, что сам в течение последнего года не раз отправлял из Иркутска эшелоны с зерном и мороженым мясом, рыбой и одеждой…
- Как наш чай, Михеев? - ворвался в его мысли голос Лациса. - Надо угощать гостя. Возьмите ваш стакан, Сибирцев.
Сибирцев принял протянутый ему Михеевым стакан и, сосредоточенно дуя, стал пить новый для него напиток, но никакого вкуса почему-то не ощущал. Он снова подумал: какое задание приготовил ему Лацис? Зачем так срочно вызвали в Москву?
Мартин Янович словно углубился в себя. Он пил мелкими глотками, помешивая в стакане ложечкой, и аккуратно откусывал мелкие кусочки сахара. Казалось, это занятие целиком поглотило его.
- Ну, так что там у вас было, Михеев? Почему - спаситель? - спросил он вдруг, отставляя стакан. - Расскажите. Люблю интересные истории.
- Шутит он, Мартин Янович, - неловко перебил Сибирцев. - Уж если кто кого и спасал, так это он меня. Вот еще в Харбине…
- А, - небрежно отмахнулся Михеев. - Мура в Харбине. Обычная работа. Помните, Мартин Янович, я вам рассказывал, когда мы с ним золото уволокли из тайги, бой у нас приключился. На железной дороге. Черт меня дернул высунуться из вагона. А он, Мишель, значит, кинул меня на пол и собой закрыл. От гранаты. В двух шагах рвануло. Могла бы меня, а вышло, что его, и довольно крепко. Вот и все… Я уж, грешным делом, решил, что он, как в Сибири говорят, к верхним людям пошел. А он выжил, чертяка, медведище, и теперь мне по гроб жизни в должниках ходить.
- Не слушайте вы его, Мартин Янович, - поморщился Сибирцев. - Он ведь такое понарасскажет, хоть святых выноси.
- А сколько вам теперь лет, Сибирцев? - прищурив один глаз, неожиданно спросил Лацис.
- Двадцать шесть. Старый я уже… Лацис громко и заразительно рассмеялся.
- Совсем пожилой! Да… Ах, юноши… Ну, а что там у вас случилось в Харбине? Расскажите вы, Сибирцев. У нас есть еще немного времени.
- Да я ж говорю, мура, Мартин Янович, - снова влез Михеев. - Мура - и все.
- Я спрашивал не вас, Михеев, - деланно сердито сказал Лацис. - Когда вы, черт побери, будете уважать свое начальство?
- Виноват, Мартин Янович, - с готовностью согласился Михеев. - Только…
- Нет, вы неисправимый. Сядьте на свой стул и молчите. Я хочу слушать Сибирцева.
- Не знаю, как и рассказать, Мартин Янович, - смущенно начал Сибирцев. - Вообще-то мы с ним, - он кивнул на Михеева, - об этом случае не докладывали… Чтоб лишними шифровками не загромождать. Ну, в общем, служил я летом восемнадцатого у Семенова. Даже не столько у атамана, сколько у харбинского его представителя, что-то вроде посла при правительстве Хорвата. Скипетров его звали. Полковник.
- Он все метил в генералы, - не выдержал Михеев, - и потому пил как лошадь.
Мартин Янович обреченно махнул на него рукой.
- Я теперь знаю, кто вы есть, Михеев. Вы -анархист. Молчите, это так!
2
В тот день в харбинском кабаке "Палермо" шел грандиозный пир. Гуляли калмыковцы - они, видать, произвели очередную "калмыкацию", то бишь ограбили проходящий пассажирский поезд в районе Гродековских туннелей. Если бы семеновцы ограбили, это называлось бы "семенизацией", а у этих "калмыкация".
Гуляли в кабаке и орловцы. Эти - с горя. Шли упорные слухи, что их полк собирались расформировать: обнаружилась растрата по хозяйственной части - ни много ни мало в полмиллиона рублей. Да и как ей не быть, если у полковника Орлова всего три сотни штыков, зато два оркестра. И сведения о безобразиях орловцев ежедневно ложились толстой пачкой на стол начальника военного отдела генерала Колобова. Это он подсказал в свое время главноначальствующему в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги - генералу Хорвату идею создания ударных "кулачков", а попросту - мелких банд, которые должны были постоянно терроризировать большевиков на границах полосы отчуждения, то есть в районе станций Маньчжурия и Пограничная. Однако созданные ударные "кулачки", в массе своей, за исключением крупных отрядов Семенова и Калмыкова, предпочитали оставаться в Харбине. Да и чего бы им не оставаться, если даже младшим офицерам платили по двести рублей в месяц на всем готовом. К тому же дежурные по отрядам регулярно получали авансы, чтобы расплачиваться с извозчиками, привозящими господ офицеров из кабаков в казармы. Ну, а ежели кому бы пришло в голову сделать им замечание - о взыскании и речи быть не могло - в таких случаях обычно следовал доклад обиженного о переходе в другой отряд. Нет, не рвались они тогда из Харбина защищать веру и отечество.
Такими были, разумеется, и орловцы. Вот кабы не эта злосчастная растрата.
Но все это, в сущности, мелочи, потому что Семенов, сидевший на станции Маньчжурия, "зарабатывал" по два миллиона в день да плюс звание "благодетеля населения".
Семеновцы тоже гуляли в "Палермо". Гулял харбинский посланник атамана полковник Скипетров, ждавший очередного производства, и с ним хорунжий Кабанов. У этих была серьезная причина. Во-первых, позавчера обнаружили в Селенге труп известного золотопромышленника Шумова, ехавшего в семеновском бронепоезде с большим грузом золота. Что там произошло, где золото - никто не знал, но, разумеется, догадывались. А во-вторых, несколькими днями раньше была произведена "семенизация": реквизировали двадцать девять вагонов кожи, и затем неизвестные лица продали их какому-то спекулянту в Хайларе. Об этих злополучных вагонах уже шел разговор по городу, громко негодовал недавно прибывший в Харбин Колчак, ждали каких-то ревизоров омского правительства, но разговор разговором, а деньги были. Только у кого? Этого не знали. Семенов бушевал. Скандал разгорался.
Ночью, с охраной на пяти казенных автомобилях, приехал в "Палермо" Скипетров. На одном из них вместе с полковником прибыл и Сибирцев, доверенное лицо Скипетрова. Когда же это было? В июле? Нет, еще в июне восемнадцатого. Да, великий был пир…
Сибирцев задержался с шоферами, указывая им место, где они должны были ждать господ офицеров хоть до самого рассвета, пока те не нагрузятся до полного безобразия. Таков был заведенный порядок, ибо, как говаривали в Харбине, всякая власть начинается с автомобиля. И уж вовсе никого не заботило, что стоимость автоверсты перевалила в ту пору за пятнадцать рублей. Золотом.
Войдя в ресторан, Сибирцев окинул взглядом тусклый и задымленный зал. Как-то, видно, с самого начала пошло, что в нем собирались русские. "Высокие" иностранцы сюда избегали заглядывать, хотя их миссий и всяческих комиссий в городе было предостаточно. Среди багровых, испитых физиономий "спасителей России" Сибирцев отметил сидевших группами и в одиночку эмигрантов: бежавших заводчиков, купцов, спекулянтов. Попадались офицеры, пока никуда не приставшие. Эти были, как правило, особняком, пили, вспоминали германскую. Но в основном зал заполняли шумные и крикливые атаманские орды. Однажды появился здесь доселе никому не известный украинский консул. Он начал было предъявлять свои державные права, но ему тут же пригрозили плеткой, и он стушевался. Револьверы и шашки с большой легкостью пускались в дело под предлогом оскорбления мундира.
Сибирцев отметил несколько знакомых лиц и среди них пьяного офицера-орловца. Из того угла, где сидел орловец, слышались крики, хохот, хлопки пробор шампанского. Взгляды встретились, орловец растянул губы в пьяной улыбке, но, видимо, не узнал Сибирцева, тут же отвлекся и стал что-то кричать на ухо соседу. Да и где было узнать, виделись, кажется, в ставке Хорвата - раз-два - не больше. И фамилию его Сибирцев тоже не запомнил.
Сибирцев подошел к сдвинутым столам, которые накрывали, быстро скользя черными тенями, два суетливых, прилизанных официанта.
- Где вас черт носит, Мишель? - недовольно прохрипел Скипетров.
- Прошу прощения, господин полковник, - Сибирцев наклонился над ним, - распорядился насчет автомобилей, - и поднял голову, снова оглядывая зал.
- Не гляди, - Скипетров хлопнул его ладонью по спине, - садись. Сейчас привезут. Я Ваську послал, велел, чтоб мигом доставил. Он знает, где хорошие девки.
- А если не достанет? - тряхнул петушиным хохолком уже заметно набравшийся поручик Козюля, начальник охраны Скипетрова.
- Как так не достанет, когда я приказал? - возмутился полковник. - Не достанет?! Задницу его заголю и прямо тут, на столе, при всех, господа, всыплю сотню соленых, таку их…
- Гульнем, стало быть, господин полковник? - ухмыльнулся Сибирцев.
- Гульнем, не будь я генералом! - захохотал Скипетров. - Тащи живей! - заорал он на официантов. - Все тащи, китайская твоя харя!
В зале появился Кабанов. Он крепко покачивался, и его поддерживали под руки двое башибузуков Козюли.
- Господин хорунжий! - раздался голос от стола, где пили калмыковцы, давно враждовавшие с семеновцами.
Кабанов остановился, уперся глазами в поручика, окликнувшего его.
- Вы ко мне? - спросил с хмельной важностью.
- Именно, - поручик поднялся, опираясь на плечо соседа. - Не могли бы вы сделать нам всем небольшое одолженьице-с?
- Если в моих силах, господа, - Кабанов, качнувшись, развел руки в стороны.
- Вполне. Продайте нам один маленький такой, знаете ли, вагончик кожи. Сапоги, сами изволите видеть, износились, а до первопрестольной топать еще… - поручик высоко над столом поднял ногу, показывая свой сапог, и хохот за столом не дал ему закончить фразу.
- Зря шутите, господа, - выпрямляясь и выпячивая грудь, мрачно выговорил хорунжий. - Мы ведем следствие…
Хохот вспыхнул с новой силой, истомленный поручик упал на стул.
- Кабанов! - зарычал Скипетров. - Сядьте, ну вас к черту! Сплошной позор с вашими этими… пинчерами.
- Пинкертонами, господин полковник, - с легкой улыбкой поправил Сибирцев.
- Один хрен, - яростно отрубил полковник, - все суки!
Кабанов грузно шлепнулся на стул и заорал:
- Шампанского, живо! - и затуманенными глазами пристально взглянул на Сибирцева.
От стола за спиной Кабанова повернулся какой-то незнакомый штабс-капитан и брезгливо сморщился, увидев хорунжего.
Будет драка, понял Сибирцев. Не сейчас, а позже, когда еще подопьют.
А драка уже вспыхнула. В углу, где сидели орловцы, послышался стук падающих стульев, звон посуды и пьяные крики. Вскочили два офицера: один тут же с лязгом обнажил шашку, второй выхватил револьвер. На них навалились, растащили в стороны. Того, кто размахивал шашкой, с трудом поволокли к двери, а он плевался, рассыпая, словно горох, матерную брань, и грозил оставшимся обнаженным клинком.
- Что-то нынче орловцы развоевались… - заметил кто-то из сидящих справа от Скипетрова. - Куш, что ли, сорвали?
- Господа! - Кабанов выпрямился на стуле, вскинув подбородок. - Их расформируют, господа. Я точно знаю. По хозяйственной части недостача в два миллиона. Все они жулики!
"Уже два миллиона, - мысленно усмехнулся Сибирцев. - Быстро растут слухи. Да уж и кто бы говорил…"
Он услышал негромкие голоса за своей спиной, обернулся нехотя: там ужинали двое штатских со своими дамами. Женский голос произнес:
- Ох, не нравится мне эта их компания…
На что один из мужчин немедленно отреагировал:
- Когда гуляют семеновцы, жди неприятностей. Умоляю вас, Нелли, не обращайте никакого внимания. Умоляю. Никакого.
Сибирцев презрительно скривился и обернулся к Кабанову:
- Значит, слухи верные? Расформируют орловцев?
- А на хрена они кому нужны? - Скипетров хлопнул ладонью по столу и надулся индюком. - Самостоятельная боевая единица! Полк! - он явно копировал генерала Колобова. - Дерьмо. Пущай к нам идут. Вы, Мишель, знакомы с кем-нибудь из них?
- Да так, господин полковник, больше по мелочам, - Сибирцев пожал плечами.
- А какая разница? Всем говорите: жрем до отвала, пьем до беспросыпа, препятствий никаких, а служба - одно удовольствие! Сами прибегут… Где же Васька, сукин сын? Ох, выдеру! - Скипетров откинулся на спинку стула и вдруг заявил жалобно: - Надоело в послах ходить. Живого дела хочу!
- Надо полагать, уже недолго, господин полковник? - полуутвердительно спросил Сибирцев.
Он почувствовал на себе злобный взгляд хорунжего и, подняв брови, хмыкнул. Затем мельком, словно по пустому месту, скользнул глазами по Кабанову, и, взяв бокал шампанского, поднялся, и пошел к полковнику. Склонился к его плечу, шепнул на ухо:
- А Кабанову разговоры о вашем повышении будто клизма. Взгляните, господин полковник.
Скипетров посмотрел на хорунжего, напряженно вытянувшего шею в их сторону и старающегося расслышать, о чем шла речь, и расхохотался: уж больно нелепой была его фигура.