- Недавно начали заниматься… Михайлов был одним из тех, кто, как принято говорить, намного опередил свое время. У физиков руки долго не доходили до акустики "звуков тишины". Ультразвук хорошо изучен и широко применяется в науке, в технике, в медицине. Причем, заметьте, человек в природе редко имеет дело со сверхвысокими частотами… А вот сверхнизкие частоты… Мы в них живем от рождения… Теперь начинают понимать, что многие болезни века, особенно сердечно-сосудистые, вызываются неслышимыми звуками, идущими от вибрирующих машин, мостов, домов, городов… Любое живое тело окружено инфразвуковым ореолом. Если его смять, нарушить, подавить или, напротив, усилить, с нами что-то произойдет. Что именно - это никем еще не изучено. Но тем не менее… Мы мечемся, сходим с ума, страдаем. Мы чего-то боимся порой беспричинно, нас гнетет страх - откуда, почему? Мы не знаем. Тягостно на душе, и все тут. А все дело, быть может, в том, что инфразвуковое загрязнение наших городов так же опасно для психики, как и заражение воды, почвы, воздуха - для тела. Вот к чему подступался Михайлов! Пусть интуитивно, на ощупь, слепо. Но он был первым! И беда в том, что то, что он узнал, открыл, он навсегда унес с собой.
- Навсегда ли?! - усомнилась Оксана Петровна.
- Вот это мы сейчас и выясним, - сказал Шулейко, входя в подъезд уже знакомого дома.
Трехсердов на сей раз оказался гораздо приветливей. Он предложил пройти в комнату и даже отправился на кухню ставить чайник. Все это Шулейко отнес на счет обаяния своей спутницы, ибо визит с дамой совсем не то, что вторжение нежданного гостя. От взгляда Алексея Сергеевича не укрылась и знакомая ему рында, снятая с мусоровоза и водруженная на подоконник, надо полагать, вскоре после тогдашнего разговора.
- Это вам крупно повезло, - громогласно объяснял хозяин из кухни, - вы меня дома застали. Я вообще-то на ночную рыбалку собрался… Что пить будете: чай, кофе?
- Чай, если можно.
- Сейчас сварганим. Хозяйка моя к дочери уехала… Так что перейдем на самообслугу… Значит, вас батька мой интересует? Мать, конечно, мне о нем говорила, но так, в общих чертах… Время, сами знаете, какое было. Я вам так скажу - лучше иметь язву желудка, чем отца - царского офицера. Меня со второго курса автодорожного поперли: почему в анкете не указал, что из семьи дворян?! А какое там дворянство? Отец в морях сгинул, мать до гроба медсестрой в тубдиспансере. Вот и пришлось всю жизнь "баранку" крутить… Так что немного я вам расскажут
- А в каком году умерла Надежда Георгиевна? - спросила Оксана Петровна, помогая расставлять на столе чашки.
- Дай Бог памяти, - призадумался Трехсердов, - в тридцать первом… Точно так. Отчим, то есть Дмитрий Михайлович, вернулся с Соловков в двадцать девятом, мы его схоронили в тридцатом, а через год и матушку вместе с ним положили. Жили мы тогда на Северной стороне, как, значит, нас из Фороса с "буржуйской дачи" попросили. Вот мы и сняли по дешевке полхибары на Северной у Михайловской батареи, рядом с кладбищем. На нем всех своих и закопал.
- Вы не припомните, - осторожно начал Шулейко, - была у вашей матушки такая вещица… Вроде серебряного свистка, что ли…
- Странно тогда люди жили, - усмехнулся Трехсердов. - Золото у них отбирали - не плакали, а над какими-то хреновниками, извиняюсь, дрожали… Вот тот же свисток взять. Ну, на кой ляд покойнице свисток?! С того света свистеть?! Так умирала, только о том и просила, чтоб его в гроб ей положили… Ну, положил… Дмитрий Михайлович тоже учудил. Запаял он в стекло такую штуку от старинного магнитофона, на которую голос свой
записал…
- Звуковой валик фонографа! - уточнил Шулейко.
- Во-во, валик этот запаял и велел с собой похоронить. Мол, наступят такие времена, когда Академия наук этот валик достанет и он с него как бы научное сообщение сделает, которое всю науку перевернет. Ну и достали, только не академики, а пацаны. Повадились они могилы разрывать. Ордена добывают, крестики, всякое такое, что найдут. Моих тоже копнули. В прошлое родительское воскресение пришел: все разворочено, раскручено, подрыто. И ни с кого не спросишь. Пошел в милицию, а мне говорят: кладбище бесхозное, ни на чьем балансе не значится. Через год и вовсе бульдозерами заровняют, школу будут строить. Эх, одно слово - дурократы! Я извиняюсь…
- Помолчали.
- Хорошо, что вы рынду к себе взяли, - обронил Шулейко, чтобы прервать тягостную паузу.
- Да, насчет этой рынды, - оживился Трехсердов. - В прошлый раз я вам динаму крутнул. Ни в какой Карантинке я ее не находил. Просто, с лодки снял, чтоб в походе, значит, случайно не звякнула. Для звукомаскировки. Так она у нас всю войну дома и простояла. Как память. Ну а потом я ее на машину пристроил. На счастье, что ли. Вроде помогала. В аварию ни разу не попал… Да вы чай-то пейте. Остыл.
Из дома Трехсердова вышли затемно.
- Провожать меня не надо, - предупредила Оксана Петровна. - И приходить ко мне на работу тоже… Не сердитесь и поймите: есть служебная этика, а я все время ее из-за вас нарушаю…
- Вы нарушаете ее не из-за меня, а из-за гражданина Михайлова, командира "Святого Петра"…
- Я же просила вас не сердиться… Вот когда я сдам в суд дело Вадима, мне будет, много проще с вами общаться… Сегодня пятница?
- Завтра суббота.
- Послезавтра в скверике у Петропавловской церкви собирается черный рынок коллекционеров. Там частенько всплывает то, что добывают гробокопатели. Есть у меня на примете один парнишка. Попробую с ним поговорить. Не вешайте нос! Еще не все потеряно!
Интервью с "Могильным червем"
Воскресным утром Алексей Сергеевич достал из почтового ящика конверт с двумя переплетенными свадебными кольцами. Третий помощник с "Профессора Шведе" Георгий Диденко и Зоя Зайцева, теперь уже тоже Диденко, приглашали Шулейко на свадьбу, которая должна была состояться на борту "Фрегата" ровно через неделю. В приглашение была вложена вырезка из какого-то англоязычного журнала. Алексей Сергеевич перевел отчерченный абзац, тут же, у почтового ящика:
"Проблема связи погруженных подводных лодок с берегом по-прежнему остается актуальной во всех флотах мира. Как известно, только сверхдлинные радиоволны способны проникать из воздушной среды в водную, и то лишь на небольшую глубину. Поэтому атомаринам приходится подвсплывать, выпуская буксируемые антенны, что значительно снижает скрытность плавания подводных ракетоносцев. Инфразвуковые волны с их огромной проникающей способностью позволяют передавать командирам субмарин приказы и информацию практически на любых глубинах. Опыты профессора Майкла Эльбенау по созданию инфразвуковых каналов подводной связи имеют важное стратегическое значение".
Шулейко тут же позвонил Покровскому и прочитал ему заметку.
- Я не думаю, что это тот самый Эльбенау, - сказал Георгий Александрович после некоторого раздумья. - Тот ни бельмеса не смыслил в физике… Может быть, его сын? Скорее всего однофамилец.
Наскоро позавтракав, Алексей Сергеевич отправился к Петропавловской церкви, выстроенной в виде многостолпного эллинского храма. Он поднимался по улице-лестнице вместе с толпой экскурсантов. Девушка-гид, не теряя времени, поясняла на ходу:
- …Вход в храм украшали мраморные статуи святых Петра и Павла в натуральную величину. Это были копии статуй известного скульптора Торвальдсена, созданные в Италии из знаменитого каррарского мрамора. Так как все скульптурные работы для Севастополя выполнял тогда Фердинандо Пеличчио, то, вероятно, и эти копии сделаны им. К сожалению, они безнадежно утрачены…
Ухо Алексея Сергеевича выхватило из рассказа только "Святой Петр", и он посчитал это добрым предзнаменованием.
В тенистом скверике храма раскинулось великое торжище филателистов, нумизматов, филокартистов, фалеристов и всех прочих коллекционеров. На скамьях и ступенях, между колонн и на галереях, всюду, где только можно было примоститься, поблескивали на южном солнце значки, монеты, медали, кляссеры, набитые диковинными марками… Планшеты с орденами, старинными посткартами, этикетками и бог знает чем еще были развешаны даже на кустах, выставлены на складных треногах, а то и просто разложены на коленях. Здесь менялись и торговались, восторгались и сомневались, уточняли, спорили, витийствовали знатоки, сокрушая дилетантов. У Шулейко зарябило в глазах, как на восточном базаре.
- Алексей Сергеевич! - окликнул его женский голос. Оксана Петровна махала ему рукой с подиума храма. - Хорошо, что вы пришли! Идемте скорей…
- Куда?
- Во "Фрегат"! Он там… Объясню все по дороге… Его зовут Рудик. Он проходил у меня по одному делу свидетелем… Это настоящий "могильный пират", ас, хотя ему нет и восемнадцати… Он "работал" на многих кладбищах, в том числе и на Михайловском… У вас деньги с собой какие-нибудь есть?
- Десятка.
- Впрочем, это неважно… Вы - покупатель. Коллекционируете старинную утварь: утюги, колокольчики, ступки-пестики, в том числе и свистки… Вы меня поняли?
- Все, кроме орденов и знаков.
- Да. О них и не заикайтесь. Иначе он сразу вас раскусит. В орденах он дока, каких свет не видывал.
"Могильный пират" - благообразный паренек в голубой "иерихонке" с пластмассовым значком "У нас в колхозе СПИДа нет" потягивал за стойкой бара коктейль. Оксана Петровна поманила его за свободный столик, и Рудик пересел к ним со своим бокалом.
- Серебряный свисток? - удивленно переспросил он. - Лично мне не попадался.
- А кому попадался? Кому мог попасться?
- Я знаю кому? Я уже год как на другом объекте копаю… На Михайловское перед майскими гастролеры из Еревана наведывались. Ну, мы их турнули. Может, им попался? Ну, я у наших спрошу. А на сколько она, свистулька-то эта, потянет?
- Полтинник устроит? - спросил Шулейко.
- Грузинскую народную загадку знаете? - усмехнулся Рудик. - Зелененькая, шуршит, а не деньги? Вот это как раз ваши пятьдесят рублей.
- Но это ж не орден все-таки, свисток.
- История не имеет цены.
- Тут ты прав. Стольник годится?
- Уже дело. Будем искать.
Рудик был весел и словоохотлив. Судя по всему, сорвал в базарный день хороший куш. Алексей Сергеевич поглядывал на него с брезгливым любопытством.
- Послушай, - не удержался он от вопроса, - и не страшно тебе по ночам в могилах рыться?
Рудик снисходительно усмехнулся:
- Я по ночам теперь редко работаю. Сейчас практически любую могилу днем взять можно… А потом чего страшного? Покойники не кусаются. А все остальное - опиум для народа.
- Все равно неприятно: кости, черепа… - Историю в белых перчатках не делают. Это еще Маркс утверждал.
- А ты что же… Историю делаешь? - изумился Шулейко.
- Работаю на историю, - поправил его Рудик. - Я, если хотите, археолог на хозрасчете. Люди по недомыслию, по предрассудкам и прочим причинам вместе с покойниками хоронят ценные вещи, которые не должны пропасть, истлеть, - знаки, ордена, кортики, ладанки… Зачем всему этому пропадать? Это в музеях должно быть, в коллекциях… Вот я и спасаю.
- Гм, - озадачился слегка Алексей Сергеевич. Меньше всего он ожидал столь наглой уверенности в правоте мародерства.
- Смотрите сами, - напирал Рудик. - Приехал бульдозер и заровнял старые могилы под стройплощадку… Ну, как на той же Северной, как на итальянском, английском немецком кладбищах… И кого это греет, что все регалии ушли в землю с концами?! А так - вот оно, - Рудик вытащил из кармана восьмиугольную звезду Святого Станислава, - лучами на солнце сверкает!
- Кладбища сносить - это, конечно, варварство, - не выдержала Оксана Петровна. - Но и могилы потрошить - занятие для подонков.
- Из-ви-ни-те! - искренне обиделся Рудик. - Не по адресу. Это строители потрошат. Вываливают все в отвал, и лови болты. Я с гробу оставляю все как было. Прах не тревожу. Сниму то, что покойнику не нужно, и все. И даже зарою за собой.
- Ну, хорошо, - попробовал Шулейко зайти с другой стороны. - Представь, что ты приходишь на могилу, а в ней кто-то покопался. Каково тебе будет?
- К моим могилам никто не приходит. Я советских не трогаю. Во-первых, там все равно ничего нет. Во-вторых, кодекс мы чтим! Ну а те, кто до революции похоронен, так это большей частью представители эксплуататорских классов: попы, жандармы, чиновники, царские офицеры. У них это все равно бы в революцию реквизировали, да только не успели - они раньше померли.
Шулейко набрал было воздуха, чтобы выпалить: "Да ведь и среди них были честные и достойные люди!", но вовремя уловил в голосе Рудика откровенную насмешку. В следующую секунду он понял - и это дошло до него со сладостным ужасом, - что уже ничто, никакие внутренние призывы к благоразумию и терпимости, к пониманию обстоятельств не удержат его правую руку, которая уже выхватила у Рудика ордена Станислава, сжала до рези в пальцах и с размаху что было сил - впечатала восьмиконечную звезду в лоб "могильного пирата". Столик кувыркнулся, зазвенели бокалы, взвизгнули девицы. Бармен сунул в губы свисток и залился милицейской трелью.
Мелодия старой шарманки
На третьи сутки двухнедельного заключения в камеру Шулейко заглянула Оксана Петровна.
- Ну вот, - вздохнула она, выкладывая на столик пакет с горячими "караимками", - опять я использую служебное положение в личных целях. Пора увольнять.
- Что делать, - буркнул Алексей Сергеевич, - если у вас такие кретинские законы. Можно сколько угодно грабить мертвых, но стоит только сказать, что это плохо, как …
- Сказать! - назидательно перебила Оксана Петровна - А не распускать руки. Надо уметь спорить и владеть своими нервами. Впрочем, я вас совсем не осуждаю…
Она вдруг рассмеялась.
- Сына выпустили, так тут же сел отец. Кто из вас яблоня, а кто яблоко?
- Как! Вадима отпустили?! Он не виновен?
- Считайте, что он отделался легким испугом. И порядочным штрафом. Теперь его черед учить папу уму-разуму… Позвонил мне Покровский и сказал, что чертежами Михайлова Стеша, оказывается, оклеила стены во время ремонта. Она призналась ему в этом незадолго до смерти.
- Что же он столько молчал?
- Я его тоже об этом спросила. А он говорит: "Представьте, что к вам в дом приходит полоумный старик и уговаривает вас содрать со стен обои, потому что под ними - чертежи гения. Что бы вы ему сказали?" Он сам узнал об этом недавно.
- Так надо же немедленно ехать! - вскочил Шулейко.
- Вот я и договорилась, - невесело усмехнулась Оксана Петровна, - что вы будете работать там на погрузке строительного мусора. Дом Михайлова - в зоне реконструкции жилого квартала…
- Стой! - заорал Шулейко, выскакивая из милицейской машины. Экскаватор занес свою чугунную гирю над куском последней стены михайловского дома. По грудам обломков он пробрался к стене и стал срывать с нее многослойные наросты обоев.
- Чего, клад, что ли, ищешь? - поинтересовался чумазый экскаваторщик, насмешливо глядя, как осторожно отделяет Шулейко пожелтевшие бумажные пласты.
- Клад! - уверенно отвечал Алексей Сергеевич. Наконец он добрался до нужного слоя. В его руках
оказался обрывок старого чертежа.
- Есть! - радостно закричал он пробиравшейся через завал Оксане Петровне. - Нашел!
- Да, это его рука, - сказала она, разглядывая трепещущий на ветру клочок бумаги.
Шулейко с тоской обвел глазами развалины. Оксана Петровна еще пыталась извлечь из мусора куски обоев. Но было ясно, что чертежи инфрагенератора утрачены. Навсегда.
- Ладно, граждане, - распорядился экскаваторщик, - не мешайте работать!
Чугунная гиря с размаху ударила в остаток стены. Кирпичная пыль взвилась над руинами дома.
Превеликое усердие, с которым Шулейко разбирал останки дома Михайлова, вознаградилось лишь тем, что вместо четырнадцати определенных судом суток его отпустили на седьмые. Домой он унес ворох обойных обрывков. Весь вечер, вдвоем с Вадимом они отмачивали их в ванной, осторожно отделяя клочки Михайловских чертежей. Увы, фрагменты были слишком разрозненны, чтобы дать хоть какое-то представление о Михайловском иерофоне.
Зато утро преподнесло Алексею Сергеевичу приятный сюрприз. Щелкнув замком на требовательный звонок, он даже попятился от неожиданности. В дверях стояла Оксана Петровна, облаченная в платье-"сафари" с крошечным букетиком лаванды, вставленным в одну из петелек декоративного патронташа.
- Я за вами! - улыбнулась она. - Там внизу ждет Трехсердов. Едем к его дочери. У нее сохранились какие-то бумаги Надежды Георгиевны.
- Вадима взять можно?
- Конечно.
Серые "Жигули" неслись по улицам Севастополя.
- Нинка у меня толковая, - рассказывал за рулем Павел Николаевич. - В Госстрахе работает. Она все хотела эти бумажки в музей снести. Потом жалко стало. Там такие письма про любовь закручены, в романе не прочтешь… Ну, фотографии старые на картонках - само собой.
- А чертежи, расчеты не попадались? - спросил Шулейко с надеждой.
- А черт его знает. Оно мне надо? Нинка там разбирала. Счас посмотрим. Она во-он в том доме живет…
Нина Павловна, женщина лет сорока, в халате и бигудях, вытащила из чулана стремянку и подставила к антресоли.
- Может быть, я достану?! - предложил свои услуги Шулейко.
- Ой, что вы, тут черт, ногу сломит! - весело отмахнулась от его помощи хозяйка. - Тут только я сама разберусь… Подальше положишь, поближе возьмешь… - приговаривала она, с грохотом раздвигая на антресоли роликовые коньки, старую лампу, тазик для варенья.
- Мам, ты что ищешь? - крикнула из кухни дочь-старшеклассница.
- Да портфель с дедушкиными бумагами… Ты его не видела?
- Видела.
- Как где? Ты же сама, мне велела очистить антресоли от хлама. Ну, я и очистила. Видишь, как просторно стало.
- Неужели выбросила?
- Не выбросила, а сдала на макулатуру… Мам, ну чего ты так… Мне трех килограммов на "Французскую волчицу" не хватало…
- Валечка, милая… Что же ты наделала?
- Ну ты же сама ругалась: теснота теснот, утюг приткнуть некуда. Сама же собиралась их выбросить!
- Да не выбросить, а в музей снести. Тут вмешался Павел Николаевич:
- Стоп! Когда ты их сдала в макулатуру?
- Позавчера пятница была? - спросила Валя. - Значит, позавчера.
- Вот что, - распорядился Трехсердов. - Надо на склад смотаться. Может, вывезти еще не успели. Поехали! Тут недалеко.
Монблан из старых газет, книг, журналов… Шулейко, Павел Николаевич, его дочь и Валя, утопая по колено в бумагах, перебирали связки макулатуры.
Из-под ног Шулейко вывалилась картонная коробка. Из нее посыпались письма, тетради, фотокарточки…
- Кажется, нашел! - радостно закричал он. Нина Павловна бросилась к нему, выхватила у него из-под ног несколько писем, глянула на конверты и разочарованно бросила в кучу.
- Нет, это чьи-то другие…
У подножия бумажной горы работал прессовальный автомат. Парень в джинсовой куртке бросал в него пухлые пачки бумаг, и из машины вылетали плотно сбитые брикеты.
Хрксь, хрясь, хрясь! - лязгал мощный пресс.
- Чего ищете? - полюбопытствовал парень. - Документы что ль потеряли?
- Документы, - тяжело вздохнул Шулейко.
- Пиши пропало! - махнул рукой парень. - Вчера три самосвала вывезли…
- А что это вы по воскресеньям работаете? - невесело спросил Шулейко, глядя, как машина пожирает очередную порцию старых бумаг.
- Хозрасчет у нас, - пояснил парень. - Вот и вкалываем.