Когда Ходыка поровнялся с шинком, его встретили радостные возгласы.
- А, пан Ходыка, никак с товарами возвращаешься?
- Здорово! Здорово!
- Здорово, панове! - ответил неохотно Ходыка, нехотя передвигая шапку на голове.
- Да куда же это ты? Хочешь, кажется, шинок минуть? - остановил его Мартын. - Нет, пане-брате, так нельзя! У нас тут большая гульня идет! Грыць Скиба всех угощает: жениться задумал. Да и ты, кажись, того, - подмигнул он, - славную, брат, дивчину берешь, по всему городу слух идет!
- Заходи, заходи! - закричали другие, окружая его. - Это уж не обычай - шинок минать, да когда еще в нем свои люди сидят!
Некоторое время Ходыка стоял в нерешительности: не хотелось и времени терять, а между тем и перспектива выпить на чужой счет представлялась весьма заманчивой.
- Товары! - произнес он нерешительно.
- Что товары? - усмехнулся Мартын. - Останется ж дядька с ними, да поставить их вот здесь против окна: никто и не тронет!
- Разве что против окна, - согласился нерешительно Ходыка.
- Да ты не бойся! Дорога проезжая… везде народ, - подхватил его под руку Скиба, и Ходыка вместе с молодыми горожанами отправился в шинок.
- Ну, будем же, братцы, здоровы, - налил все кубки Скиба. - За твое, пане Ходыко, благополучное возвращение и за твою невесту!
- Слава! - зашумели все.
- Спасибо! Спасибо! - откланялся Ходыка, осторожно отпивая из кубка.
- Да что же ты до дна не пьешь? Это непорядок! - зашумели кругом.
- Не привык, братцы, помногу сразу пить!
- Пустое! Доливай ему! На радостях пьем!
Кубок Ходыки наполнили снова. Мартын подмигнул Скибе. Скиба наполнил высокий кубок медом и вышел с ним незаметно за дверь.
- Да и как не пить? - заговорил Мартын. - Проехать с такими товарами такой дальний путь и благополучно домой вернуться… в наши-то времена…
Тут он спохватился, будто бы сказал что-то лишнее и прибавил как-то неловко:
- Как не радоваться? Пей, брат, пей еще! - чокнулся он с Ходыкою, и, заставивши его осушить кубок до дна, наполнил его снова медом.
Недосказанность в словах Мартына не ускользнула от подозрительного Ходыки, но в это время заговорил Грыць Скиба:
- Да уж, правду сказать, я не трусливого десятка, а и то каждый раз перед тем, как теперь из дома вечерней порой выхожу, раз пять молитву прочитаю, да келыха два меду для храбрости опрокину.
- А что так? - спросил уже не совсем спокойно Ходыка.
- Да что! Не стоит против вечера и говорить! - махнул рукою один из молодых подмастерьев.
- Да в чем же дело, панове? - спросил во второй раз Ходыка, оглядываясь кругом.
- Э, друже, - перебил его Мартын, - не стоит о том вспоминать! Вот ты расскажи нам лучше, когда думаешь свадьбу играть?
- А вот приедем… так даст бог завтра и обвенчаемся, - раздвинул он в улыбку свой широкий рот.
По лицу Мартына пробежала насмешливая улыбка:
- Счастливый ты, брат, славную дивчину берешь!
- Да и не голую.
- А ты и об этом подумал?
- Ого! - повел важно головою Ходыка. - Об этом я думаю об первом. Что краса? С лица воды не пить! Вот посаг, приданое - дело не последнее… Да и войтова дочка.
- Разумный ты, пане-брате, - зашумели кругом. - Ну, выпьем же еще по чарке за твое здоровье.
Снова наполнились кубки и осушились до дна.
С непривычки Ходыка почувствовал, как глаза его посоловели и приятная истома охватила все члены; он больше не отказывался от вина.
Мартын еще раз подмигнул Скибе и, когда тот снова вышел с полным кубком, поднялся с места:
- Ну, панове, здорово ж вам оставаться, а тебе, пане Ходыка, всякого блага и благополучия!
Ходыка улыбнулся довольной улыбкой.
- Куда же ты? Чего торопишься? Чего от компании бежишь? - остановили было Мартына товарищи, но Мартын заявил решительно:
- Нет, други, мне в Васильков поспешать нужно, и то засиделся, попируем в другой раз.
Мартын вышел. Ходыка встал вслед за ним, но, убедившись, что его товары стоят целы и невредимы, вернулся снова к столу.
- Ну, надо же правду сказать, и храбрый этот Мартын, черт его не взял, - заметил раздумчиво Грыць, входя в шинок. - Я бы в такое время ни за что один не поехал, ведь от него, - понизил он голос, - не то что от человека, ножом не отобьешься!
- Нет, брат, есть такие пули заговорные, от них, говорят, и он не уйдет, - перебил другой.
- Да кто он? Что такое случилось? - спросил уже не совсем бодрым голосом Ходыка, переводя глаза с одного на другого.
- Да разве ты не слыхал? - изумился один из пирующих. - Червоный дьявол позавчера в город влетел!
Кубок, который поднес было ко рту Ходыка, так и замер у него в руке.
- Дьявол? - произнес он наконец, обводя всех испуганными глазами. - Да кто же видел? Кто сказал?
- Кто видел? Кто сказал? - заговорило сразу несколько голосов. - Весь город!
И один за другим посыпались, перебивая друг друга, страшные рассказы. То уверяли, что червоный дьявол влетел на огненном облаке, то на крылатом черном коне. Говорили, что он задушил старого мещанина Крупа; что, встретивши на дороге бабу Ганку-перепечайку, обратил ее в белую собаку, да так эта собака и бегает по ночам и воет, да никто не может ее отколдовать; говорили, что в Николаевской церкви все иконы посрывались с иконостаса и попадали на пол; рассказывали, как он ночью спустился над ратушной площадью и, разбросивши огненное покрывало, сзывал к себе всех ведьм из-за старого типографского двора. Рассказ заинтересовал всех присутствующих: жолнеры, взявши свои кружки в руки, подошли к столу, даже мещане перестали шептаться и, перейдя за соседний стол, стали прислушиваться к разговорам.
- Да постойте еще, панове гости, - заметил наконец из-за прилавка хозяин, - и до нас эти рассказы дошли, только, думаю, много тут брехни!
- Какая брехня? Черт меня побери! - стукнул жолнер кружкою пива об стол. - Когда у нас не далее прошлой ночи что в замке случилось?
- Что, что? - спросили разом и заинтересованный хозяин, и пирующая компанийка, даже мещане приблизились еще ближе.
- А вот что! Мы стояли с товарищем на Драбской браме, а мийская сторожа с паном Лоем, хорунжим замковым, была у Воеводских ворот. Сидят они, разговаривают. Бьет двадцать два, самый их час. Вдруг слышат шум. "Кто идет?" - спрашивают. Молчок. "Гасло!" - "Червоный дьявол!" - крикнул жолнер таким громовым голосом, что Ходыка даже пригнулся, бросив испуганный взгляд на входную дверь. - Что ж вы думаете? - продолжал рассказчик. - Прямо из- под подъемного моста вырвался огненный столб, и сам он в красном, как огонь, плаще, в красном капюшоне, потому что, знаете, по сторонам его головы рога торчат, - расставил он руки по сторонам своей головы, - остановился в дверях. Бросились было наши вартовые к нему и пан Лой впереди - он на этом деле знается, - что ж бы вы думали? Только взглянул на них… глаза у него огненные, - так они все замертво и упали. На утро мы их нашли - так и лежали, как мертвые, едва святой водой отлили. А то бы совсем пропали, потому что дьявол, говорят зналые люди, сильнее всех, да на пане Лое оказался, на счастье, крест, заговоренный печерским схимником. И что же вы думаете? Даром он в замок пробрался? Куда?! Вошел в дом к воеводе, - заговорил рассказчик, снова понижая голос - да как вошел? Двери были заперты, подошел к ним- так сразу и упали замки. Обмер воевода. "Чего ты явился?" А он ему: "Ничего тебе не сделаю, только Черную книгу мне отдай!" А это книга такая колдовская, - пояснил он, - воевода ее за большие деньги у московских звездочетов купил. Видит воевода, что плохо дело, подступает к нему дьявол, руки вытягивает, а на руках черные когти так и завиваются, так и завиваются. Догадался, к чему это дьяволу книга понадобилась, потому что в ней против него заклятие есть, поднял книгу да и давай на него наступать, давай наступать, а про себя, знай, молитвы читает. Завыл дьявол, застонал, корчиться начал, а потом как взвизгнет, так что у воеводы даже волосы дыбом стали, а руки ходуном заходили, так и провалился сквозь землю в огненном столбе.
- С нами бог, - перекрестился со страхом хозяин, а оторопевшие слушатели не смогли произнести и слова. Ходыка взглянул в сторону горожан и, увидевши и там бледные лица, почувствовал вдруг, как холодная, ледяная змейка побежала у него по спине, ему даже показалось, что какая-то красная фигура промелькнула мимо окна.
- А для чего ж дьявол-то в город влетел? - спросил один из молодых цеховиков.
- Известно уже, для чего, - вставил старший мещанин, - для того, чтобы мучить и тревожить добрых людей.
- Ну, а зачем же б ему к воеводе идти?
- К воеводе? - переспросил жолнер. - А я это прекрасно понял. Ведь вы знаете, что войт с воеводой враждует? - Все наклонили головы. - Так, а дьявол то к войтовой дочке прилетал?
- Как к войтовой дочке? - подпрыгнул на месте Ходыка.
- Брехня, брехня! - поддержали и цеховики.
- Какая брехня? - рассердились жолнеры. - Сама же баба войтова всем рассказывала, как к ним дьявол прилетал, всем рассказывала, а потом уже войт приказал глупой бабе молчать!
Охваченный неизъяснимым ужасом, поднялся Ходыка с места. В комнате собрались сумерки. Лица, испуганные, вытянутые, казались страшными в этой серой полутьме… Он чувствовал, как волосы на его голове начинают шевелиться и сердце замирает в груди.
- Прощайте, панове-товарищи, спасибо за угощенье, а мне надо в Киев поспешать! - прохрипел он дрожащим голосом и, поклонившись всем, нахлобучил шапку и вышел из шинка.
Вечер уже почти совсем раскинулся над землею. Там и сям загорались в глубине неба бледные звезды, хотя окна хат переливались еще зеленым и алым перламутром да на крышах горел последний, прощальный отсвет.
Медленно, шаг за шагом подвигался Ходыка за своим возом. Впереди его на довольно значительном расстоянии двигался первый воз; к неудовольствию своему заметил Ходыка, что погонщик сильно пошатывался, идя рядом со своим возом. В голове его тоже шумело, и досада и ужас наполняли душу. И чего он в шинок зашел? Вот досиделся до такой поры. И сам выпил, и погонщика напоили, а теперь изволь-ка по этим пустырям и развалинам ехать вдвоем, да еще с пьяным… "Ух, - вздрогнул он, завертываясь потуже в кафтан и бросая кругом боязливый взгляд, и в голове его мимо воли поднялись снова все слышанные им ужасы. - Да неужели же летает к войтовой дочке? Ай да войт! Ну, дал бы бог только жениться да прибрать все ее маетки к рукам, а там можно и избавиться. - Ходыка поспешно закрестился под кереей. - В местечко Печеры пешком схожу, богородице двухпудовую свечку поставлю… Только бы доехать благополучно домой! И зачем это он остальных погонщиков отпустил?.. Ну да что уж тут", - махнул рукою Ходыка и, стегнувши лошадей батогом, повернул вслед за первым возом мимо развалин святой Софии и двинулся широкой пустынной улицей прямо к Днепру.
Белой огромной массой поднимались сиротливые развалины… Вот зубчатые стены, в некоторых местах они совсем расселись, и снег завалил их сугробами… Вот въездная башня с подъемным мостом. Моста уже давно нет… Церковь, построенная над воротами, разрушена; в пустые отверстия окон врывается ветер, и злобный стон его носится над развалинами, а сквозь башенный проезд виднеются внутри монастыря разломанные, рассевшиеся развалины огромного храма, унизанные неподвижными черными стаями ворон. "Ух!" - отвернулся в сторону Ходыка, творя торопливо молитву. Направо тянулся длинный и высокий земляной вал, кое-где на нем виднелись ничтожные остатки развалившихся стен. Вдали смутно вырезывались в вечернем полумраке стены и башни Михайловского Златоверхого монастыря. За валами горы круто обрывались вниз, дальше же перед Ходыкою тянулись ровные, занесенные снегом поляны. Темнота наступила быстро. От валов потянулись длинные тени. И вместе с охватывающей местность темнотой ужас обнимал Ходыку все больше и больше. К тому же он отстал на довольно далекое расстояние от первого воза, который уже виднелся перед ним лишь неясным силуэтом. Ходыка то и дело похлестывал лошадь, но уставшее животное едва тянуло тяжелую поклажу и только похрапывало, поводя ушами. И звук этого тяжелого храпа среди безмолвной и безлюдной пустоши нагонял на Ходыку еще больше суеверный, отчаянный страх; шапка начинала тихо шевелиться на его голове… Вот по правую сторону показались какие-то странные развалины. Ходыка вспомнил, как старые люди говорили, что здесь стояли когда-то богатые хоромы, а теперь бродят привиденья, отыскивая забытые клады, и что есть силы погнал лошадь. Несколько раз он окликал погонщика, но на его зов не слышалось никакого ответа, а голос его звучал так дико и хрипло в ночной тишине, что нагонял на Ходыку еще больший ужас. Наконец впереди показались развалины Десятинной церкви с чернеющим разломанным куполом и колокольней. Облегченный, радостный вздох вырвался из груди Ходыки. Тут недалеко уже и до мытницы, да вот мелькнули и огоньки. Ах! Человеческим жильем потянуло! Ходыка расправил спину и плечи и бодрее зашагал вперед. Теперь только спуститься с горы - и город. "Господи, довези, только довези! Трехпудовой свечи не пожалею", - заключил вслух Ходыка, круто поворачивая и останавливая у мытницы лошадь.
Когда мыто было уже заплачено и скрипучие ворота заставы закрылись за возами, Ходыка стоял некоторое время неподвижно, не решаясь двигаться вперед. Перед ними развернулась глубокая пропасть, окруженная с правой стороны горами, а с левой - сбегающей вниз рощей. Крутой, плохо уезженный спуск вел вниз и терялся в наступающей темноте. Пропустив последних путников, ворота мытницы замкнулись, огни погасли в окнах, и густые сумерки охватили Ходыку со всех сторон. Он бросил взгляд на свои высоко нагруженные возы, и досада, и сомнение зашевелились в его сердце. "Эх, лучше уж было на этот раз разложить товары хоть на три воза: дорога крута и размыта… темно… не ровен час… - Ходыка с ужасом оглянулся, боясь заметить где-нибудь красный плащ. - Ну, с богом, однако", - перекрестился он, прерывая свои размышления, и обратился к погонщику:
- Ну, Иване, прежде всего выйми там под возом привязанные веревки, надо возы загальмовать.
- Загальмовать… так и за… галь… мовать, - ответил тот заплетающимся языком, наклоняясь всем туловищем вперед. - Под возом веревка… ну и под возом… а мне что, хоть бы и на возе… Я что? Я - сторона.
Но Ходыка, видя, что погонщик употребляет всевозможные старания, чтобы наклониться, но, несмотря на это, только беспомощно покачивается всем своим туловищем вперед, остановил его:
- Постой, Иване, я сам… Ты только лошадь подержи, чтоб не тронулась.
- Можно! - согласился Иван. - Все можно, потому что я ничего не боюсь! Он мне говорит - червоный дьявол, а я ему: что мне червоный дьявол, пусть его хоть сейчас явится, я ему плюну в самый пысок!
- Молчи, блазень! - крикнул ему из-под воза Ходыка, торопясь развязать дрожащими руками веревки и запутывая их от волнения еще больше. - Нализался, пьяница, а теперь я возись; с ним еще хуже, чем одному!
Несколько раз ему послышался какой-то подозрительный шорох; наконец возы были загальмованы.
- Я вперед поеду, а ты ступай за мной, - обратился он к погонщику, - да смотри мне, куда я, туда и ты; ишь, ирод, залил глаза, а теперь возись с ним! - буркнул сердито Ходыка в сторону погонщика, но сильно бранить его он опасался.
- Ну, с богом! - тронул он лошадь, проезжая вперед.
Медленно и осторожно двинулись привычные лошади вниз с горы. Возы то и дело вскакивали в глубокие ямы-лужи и с трудом выбирались из них. Наконец полдороги было пройдено, оставалось только сделать крутой поворот направо, обогнуть выдававшуюся, нависшую глыбу горы, а там уж хоть и больно круто, зато ровно, без поворотов, можно попросту скатиться вниз.
- Но, но, но! - даже прикрикнул на лошадь Ходыка, помахивая кнутом.
Вот и гора… Как мрачно, как зловеще надвинулась она, закрывая дорогу. Обтаявшие деревья кажутся черной страшной гривой, а сама гора головой какого-то дикого, гигантского чудовища.
"А что, как он? - подумал Ходыка, боясь даже в уме произнести страшное имя и чувствуя, что уже при одном воспоминании холодный пот прошибает его. - А что, как он притаился там за горой в этой сгустившейся тени и поджидает его? Бр-р-р!.. Плащ красный, как огонь… Глаза горят, словно угли, - вспомнились ему слова жолнера, - а когти так и загибаются… так и…"
Вдруг яркий ослепительный свет озарил всю местность, раздался дикий, нечеловеческий вопль, и, словно черная буря, ринулся прямо на Ходыку страшный всадник в красном плаще на черном, как смоль, коне.
- Дьявол! - крикнул погонщик.
- Дьявол! - крикнул за ним безумно Ходыка, пуская вожжи и падая наземь.
Лошади шарахнулись в сторону и, увлекаемые тяжестью возов, покатились с крутизны; возы наскочили на гору, накренились, со страшным грохотом полетели с них тяжелые тюки, опрокидывая лошадей и людей…
Не успел опомниться обезумевший, почти бесчувственно лежащий Ходыка, как толпа вооруженных людей с факелами и воеводою во главе появилась мгновенно и окружила и товары, и лежащих людей.
- Что такое? Что случилось здесь? - спросил воевода, придерживая коня и обращаясь к бледному, как смерть, Ходыке. - А-а! Мошенническая проделка! Хотел избежать мыта, обворовать казну. Ну и попался… - грозно сказал воевода и обратился повелительным голосом к жолнерам: - Собрать все товары и свезти немедленно в замок!
- Ой, не губите, ясновельможный пане, не губите, помилуйте! - повалился перед воеводой на колени Ходыка, хватаясь за серебряные стремена.
- Зачем вез всего на двух возах? Зачем так сильно нагрузил?
- Не сильно, ясноосвецоный, ясновельможный пане, не сильно, совсем даже легко! Это он, - произнес Ходыка с усилием, - червоный дьявол…
- Дьявол… так, дьявол… никто, как он, - заговорил и погонщик, приподымаясь с трудом с земли и осматриваясь кругом бессмысленными, пьяными глазами.
- Что это вы мне бабские бредни здесь разводите! - крикнул грозно воевода, отстраняя лепетавшего бессвязные слова Ходыку. - Залили глаза да и морочите добрых людей! Никакого мне дела до вашого дьявола нет! Законы писаны для людей, а не для чертей! А знаешь ли ты это? Гей, факел сюда! - крикнул он, разворачивая перед Ходыкой желтый свиток пергамента.
Жолнер поднес развевающийся по ветру факел, Ходыка взглянул на бумагу да и окаменел на месте. На желтом пергаменте, освещенном красным светом факела, стояло крупными славянскими буквами:
"Сим Александр божою милостью великий князь Литовский, чиним знаменито сим нашим листом каждому доброму, хто на него узрит или чтучи его услышит, кому потреба будет того ведати. Иж купцы, которые коли едут в Киев и возы свои товаром тяжко накладывают для мыта, иж бы возов меньшей было; и в которого купца воз поломится с товаром, на одну сторону по Золотые ворота, а на другую сторону по Почайну-реку, ино тот воз с товаром биривать на воеводу киевского, и мы тое врядили по-старому, как и перед тим бывало.
Писан у Вильни в лето 1494, мая 14 дня, индикта 12-го".
Схватился Ходыка руками за голову, да так и грохнулся оземь.