Часть IV
Проклятая усадьба
Глава I,
о том, что завелась в одной старой усадьбе нечистая сила, а идти на борьбу с ней поручили Ивану Самойлову
Может, оттого, что языческая вера наших предков слишком глубоко коренится в нас, а может, мы суеверны. Шагу нельзя ступить на Руси, чтобы какая-нибудь примета не подсказала, к чему этот шаг. И кошка-то лапой нос намывает к гостям, и муха в суп попала не просто так, а к подарку, ну а коли зимой в дом залетела, то это уж точно к покойнику. Даже тараканы, уж на что бесполезные твари, а и те что-то да значат: черные – к богатству, рыжие – к печали. Хлеб в печь поставил, ни в коем случае не смей убираться, а то все деньги выметешь. Хлеб недопекся – к разлуке али к разорению. Каша из горшка в печи убежала, так тоже надо понять, в какую сторону. Коли к дальней стене, так к изобилию, а коли к заслонке, так жди беды. И на урожай приметы есть, и на погоду. Ведь до чего доходит: священника встречают на пути и думают, что к несчастью!
Но, слава богу, стали появляться и у нас люди образованные, крепкие в православии. Знают они, откуда сия вера в пустое и суетное. Проще уцепиться за эти знаки, чем жить по Христу. Вот и перед нашим героем иногда стоял нелегкий выбор.
В то далекое время часто случалось так, что люди по темноте своей верили в различные предания и страхи, которые сами себе и выдумывали. Однако порой случались и вещи вовсе загадочные, и подчас череда таинственных событий ввергала нас, людей работающих в Приказе, в трепет. Ибо вера в силы всевышнего внушала нам мужество, но выходить на борьбу с прародителем зла решались немногие. Но обо всем по порядку.
Так начал повествование об этом странном деле наш Самойлов. А мы начнем рассказ с погожего дня, когда молодая крестьянка и ее малолетний братец гнали по дороге стайку гусей. Парнишка приотстал немного и забежал за кустики, где живо спустил порты и пристроился по малой нужде. Девушка тем временем зашагала дальше и спустя минуту скрылась за густым кустарником. Больше поблизости никого не было. Мальцу стало боязно, и он пустился догонять сестру, на ходу натягивая штаны. Однако, пробежав немного вперед, увидел он сбившихся в кучу гусей. Подойдя ближе, заметил кровавый след, в пыли казавшийся черным. След вел в кусты, росшие вдоль дороги. Ветер пахнул недобрым холодком, и паренек, раздвинув ветки, увидел босую окровавленную ногу сестрицы, торчащую из бурьяна. Внезапно рядом, в кустах что-то зашевелилось, на мальчика глянули из листвы два желтых глаза. Крик застрял в горле у юного отрока, и он стремглав в ужасе бросился наутек.
Самойлов откинул исписанную корявым почерком бумагу. "Вот ведь, прости господи, чертовщина какая-то! Прямо нечистая сила!" Он взглянул в окно. Небо хмурилось. Глянул на дремавшего Егора, подле которого Лиза разбирала шкатулку с письменными принадлежностями. Перья доставляли ей особую радость, она принялась составлять из них крылья, втыкая по очереди за ворот слуги. Самойлов не стал нарушать эту идиллию и потихоньку вышел на улицу.
Войдя в кабинет Ушакова, Иван застал Андрея Ивановича за чашкой чая. Туманов стоял рядом навытяжку и с должным рвением читал вслух какое-то письмо:
– Чувствуя недуг, отсылаю сие, дабы не сгинуло мое знание оного предмета после смерти моей.
– Входи, Ваня, входи, – по-простому пригласил Ушаков Самойлова. – Садись. Ну, прочитал?
– Так точно, прочитал.
– Что скажешь?
– Это с какой стороны смотреть. Ежели с церковной, то это не нам надобно ехать, а попа туда посылать должно.
– Попа? Ну, это ты хватил! – рассмеялся Андрей Иванович. – Да садись ты, послушай, что нашли в бумагах у старика в имении.
Он взял верхний лист из массивной папки, что держал Туманов, и продолжил чтение, делая время от времени многозначительные паузы:
– А что людишки сказывали, не придавал значения и по возвращении моему в усадьбу придерживался уединения по причине болезни. Но в людской половине проживали несколько человек, кои жаловались на потусторонние силы и дьявольские звуки, раздававшиеся в темное время. Однако главное было то, что людишки стали пропадать.
Из деревни взял я в помощь двух бабенок и Луку-мужичка на подсобные работы по дому. Мой-то камердинер немощным стал до физических трудов.
Староста привез деревенских и сказывал, что с неохотой шли они в усадьбу, утверждая, что недоброе что-то в доме прячется. С неделю все было спокойно, но вот на осьмой день недосчитались мы Прасковьи, что в комнатах прибиралась. Поначалу подумали, что убегла со страху. Но сельчане в отказ шли, утверждая, что не видели женщину вообще. К вечеру, осматривая дом, слышал шум, но подумал, что ветер в трубах. Наутро проснулся от крика. Спустившись с моим камердинером вниз в залу, у старого камина застали мы вторую девицу, в страхе голосившую в углу. Осмотревши залу, обнаружили там Луку с диким испугом на челе.
Долгом счел написать сие, ежели на мне лежит проклятье или призовет господь меня в неурочный час к себе…
Ушаков вернул бумагу в папку и поднял глаза на Самойлова:
– Ну, а ты что вычитал?
– По донесению земского коменданта, – принялся докладывать Иван, – выходит: в деревеньке, что при усадьбе, душ сто крестьян. За последний год растерзаны три девицы и два отрока, кои пасли скотину. Старый барин в последний год сильно хворал и из дому почти не выходил. Да, а сын его, коего государь определил морскому делу учиться в Голландию, приезжал несколько лет тому назад.
– Говорят, кутил непотребно, – вставил Туманов, – да опять на службу уехал, не дождавшись возвращения отца, который турка воевал с Петром Алексеевичем.
– Крестьяне все, как один, уверяют, что в усадьбе сам дьявол обитает. Подходить боятся и в темное время суток вообще из дому не выходят, – продолжил Самойлов. – После того как нашли Луку мертвым, старый помещик прожил еще с неделю. Умер во время обеда, в тот момент, когда камердинер отошел за вторым блюдом. Он даже сразу не разобрал, что хозяин помер: сначала думал, что тот в размышлении сидит.
– Так что, в усадьбе нынче кто живет? – спросил Ушаков.
– Только старый камердинер с племянницей, – ответил Туманов.
– Вот что, Самойлов, – решил Андрей Иванович, – поезжай-ка ты туда да осмотрись, а я Толстому отпишу. Вызовем мы молодого барина из его плаваний, и, может, он что новое нам расскажет. Егорку с собой возьми. Он там бывал и сгодится тебе помощником, а раз в три дня отсылай его курьером ко мне с полным докладом. Иди!
Ну вот и новое задание на Иванову голову свалилось! Что ж, такая служба у него беспокойная. Хотя Самойлову она была, пожалуй, по душе. Раскрыть тайну, собрать из кусочков всю картинку происшедшего, ухватиться за ниточки и вытянуть на божий свет скрытую доселе правду – все это было весьма увлекательно, а осознание того, что он еще и на страже Отечества стоит, давало Ивану чувство заслуженной гордости, каковое само по себе немалого стоит. Он молча по-солдатски вытянулся, кивнул и отправился собираться в путь-дорогу.
Глава II,
о почти семейных отношениях и детских обидах
Егорка починял гусиные перья и отдавался этому занятию со всем своим усердием. Лиза, бывшая причиной того, что все перья пришли в негодность, выскользнула из комнаты, дабы не попало. Он не стал долго шуметь на юную воспитанницу, достал нож и приступил к делу. Со стороны ни дать ни взять – поэт за точением перьев, никак не меньше. Наконец, Егорка осмотрел результат своих трудов, цокнул языком и победно пропел первый куплет походной песни, пропел бы и больше, но вдруг на его голову грубо нахлобучили треуголку по самые глаза. Певческое настроение разом улетучилось. Пару секунд он пытался сообразить, что, собственно, стряслось, потом понял, что увлекся и не заметил возвращения хозяина. А тот, не успев войти, нырнул с головой в сундук, пистоли вытащил, карту…
– Уезжаем куда? – решил уточнить денщик.
Собственно, подготовка к отъезду налицо, только
уточнить надо, один ли Иван собрался отправиться или его, Егора, тоже берет.
– Есть такая думка, – неопределенно высказался Самойлов, разглядывая карту. – Где же эта дорожка-то.
– И надолго? – продолжал вытягивать разъяснения Егорка.
– Кто ж его знает. – задумчиво буркнул Иван. – А ты чего сидишь? Давай вещи собирай в дорогу. И сапоги мои захвати – они там, под лестницей. Давай, давай, поторапливайся. надо девчонку нашу пристроить куда-то пока…
Он еще хотел что-то добавить, но увидел Лизу в дверях комнаты. Девочка стояла неподвижно, с охапкой дров в руках, и внимательно следила за дорожными приготовлениями. Потемневший взгляд ее не предвещал ничего хорошего.
– Лиза? – Ваня понял, что предстоит непростой разговор.
И вправду девочка с чувством швырнула дрова, резко развернулась и выбежала.
– Не в себе наша сиротка, – покачал головой Егорка.
Его немного смешило столь норовистое поведение их подопечной. Но и некоторую жалость к ней, а может, даже и неосознанную нежность он тоже испытывал. Потому поспешил добавить:
– Вас-то как любит! Негоже ее оставлять без присмотра. Я что думаю, ваша милость, свезу-ка я ее пока в монастырь, пусть монахини приглядят. А когда воз-вернемся – заберем.
А что, прав он. И как Иван сам не додумался?
– Хорошо, свези, – сказал он и поднялся.
Хотелось поскорее убедить Лизу, что ее обида напрасна. Он нашел девочку на лестнице. Она сидела, свернувшись комочком, уткнувшись носом в коленки, и не шевелилась. Иван опустился рядом на ступеньку и склонился к ней.
– Ну и что ты опять, как мышь, схоронилась?
Лиза не ответила и не пошевелилась. Тогда Ваня начал объяснять:
– Ты не подумай, мы же не бросаем тебя. Надобно по делу съездить. А что ж ты хотела, чтобы я целыми днями на печке сиднем сидел?
В ответ – лишь угрюмое сопение. Иван попробовал подойти к вопросу с другой стороны:
– Вот что, я как возвернусь, мы с тобой на ярмарку съездим. А? – Он слегка подтолкнул девочку в плечо. Та не пошевелилась.
– Лиз, Лиза, – настойчиво позвал Самойлов. – Ну что ты, глупенькая, ну не брать же мне тебя с собой?
Эти слова неожиданно возымели действие: девочка вдруг с надеждой глянула на опекуна и крепко прижалась к его руке, как бы говоря – или с собой бери, или не отпущу тебя вовсе!
Вот те на! Чего удумала! Как бы объяснить ей. – мучительно размышлял Иван. Но тут некстати на лестницу вышел Егор, радостно демонстрируя пару дорожных сапог:
– Ваша милость, сапоги-то я нашел не под лестницей!
Самойлов только рукой махнул на него – не до того, мол. Откуда-то вдруг поднялось в нем раздражение: ну почему всем нужно объяснять такие простые вещи! Ведь понятно, что он человек подневольный, что был приказ и надо выполнять. А значит, он уедет, Лиза останется, и говорить тут не о чем.
– Значит, так, с собой тебя не возьму! Все! – отрезал он.
Девочка вздрогнула от такой перемены в голосе Ивана и внимательно посмотрела ему в глаза: это он всерьез сердится или просто пугает ее, чтобы слушалась?
– Марш к себе в комнату! Лиза! – почти крикнул Иван, распаляясь еще больше – от бессилия что-либо втолковать глупышке.
Лиза поджала губы, поднялась и убежала к себе.
– Эх, ваша милость, нельзя с дитем как с солдатом-то. – покачал головой Егорка.
– Во! Ты меня еще поучи! – в сердцах ответил Иван.
Он и сам понимал, что неправ, что надо было найти какие-то слова – добрые, нежные, что приказать куда проще, чем объяснить и понять самому. Но не умел он беседы вести с маленькой девочкой, и что творилось у нее в душе, было для него загадкой. А Егору нечего нос свой длинный в эти дела совать! И вообще, чего он тут стоит?
– Вещи собрал?
– Понятное дело, собрал!
– Ну вот и ладно! – огрызнулся Иван и пошел в комнату заканчивать приготовления.
– Собрал… – задумчиво повторил Егорка. – Куда ж нам от них деться? Вещи! Соберем – не разберем… опосля…
И, вздохнув, пошел вслед за хозяином.
Глава III,
в которой нашего героя встречают не слишком дружелюбно
Дорога петляла по заливным лугам, изредка приближаясь к лесу. Иван пытался дремать, да карета так часто подскакивала на ухабах, что казалось, рессоры вот-вот не выдержат и лопнут. Что делать тогда в этой глуши?
– Долго еще?! – выглянул Иван из кареты, приоткрыв дверцу.
Егорка переглянулся с кучером, призывая его в ответчики.
– Верст пять, а то и шесть. – лениво отозвался тот. – Там постоялый двор будет, переночуем, потом в Щербаковку – к полудню успеем.
Самойлов недовольно скрылся в карете, откинувшись на спинку сиденья. Куда тут можно успеть, по таким дорогам-то? Хорошо еще, что дождей давно не было, а то ведь увязли бы в этих рытвинах. Но все плохое, впрочем, равно как и хорошее, рано или поздно кончается. Вот и этой дороге настал конец, и на пригорке показалась изба, довольно справная для захолустья. Около нее карета и остановилась. Остальные избенки в небольшой деревушке были кривенькими да косенькими.
Самойлов с Егоркой поднялись на высокое крыльцо и вошли. Просторная комната была полна народу. Мужики сидели молча, подкреплялись основательно, на вновь прибывших взглянули искоса. Иван подошел к скамье у входа, осмотрел уж слишком широко раскинувшегося на ней мужика и, взяв бедолагу за шиворот, подвинул. Иного выхода добыть себе место у него не было. Егорка суетился подле, да все не решался согнать девку, что вольготно расположилась на соседней лавке.
Заметив барина, дородный мужик с окладистой бородой, по всему видать хозяин постоялого двора, крикнул из-за прилавка:
– Из харчей только кислые щи остались, а ночлег на тех лавках.
Егорка подумал, что и кислые щи впору, коли у них и крошки во рту не было почитай целый день. Как утром выехали из Петербурга, позавтракав на скорую руку, так и протряслись чуть не дотемна.
– Годится, – крикнул Егорка в ответ и махнул рукой, мол, неси скорее.
Хозяин торопиться не собирался, дни в их уезде были похожи один на другой, разве что лица проезжающих менялись. А так. Куда спешить-то? А потому он, не торопясь, зачерпнул остатки щей из чугунка, налил их в глиняную плошку, взял ломоть хлеба и понес гостю.
– Ну, вставай, – толкнул он молодуху, – барин тут теперича почивать будет!
Девка подняла голову, протерла глаза и сползла с лавки. Егорка со знанием дела занял давно примеченную скамью. Хозяин поставил перед барином незамысловатые харчи, отер руки о полотенце, брошенное через плечо, встал аккурат у стола и завел беседу:
– Что, барин, издалека вы?
Егорка никак не мог взять в толк, чего лясы попусту точить. Одну-то миску принес, а вторую чего ж, еще полдня ждать?
– Издалека, издалека! – обрезал денщик. – Вот передохнем и дальше.
Поняв, что беседу новые гости поддерживать не желают, хозяин направился к прилавку, ворча себе под нос:
– На ночь-то глядя?
– Ну а что такое? – обернулся Егорка.
Не мужицкое это дело обсуждать господские планы, его дело обслуживать постояльцев по всем правилам да побыстрее, а этот, гляди, в советчики лезет.
– Может, вы и не слыхали, но по ночам здесь неладно, – продолжал хозяин.
– Что, лихие люди завелись? – поинтересовался Иван.
– А-а! – махнул рукой мужик. – Лихими людьми разве кого напугаешь? Лихие люди нынче сами бояться начали!
Ну что он все балаболит, есть хочется, аж живот подвело, а тут еще как на грех Ивановы щи так щекочут нос, что мочи нет терпеть. Вот и не удержался наш Егор, чтобы не съязвить:
– Откуда ты про такое знаешь? – подозрительно посмотрел на хозяина постоялого двора. – Али якшаешься с кем ни попадя.
– С кем ни попадя! – передразнил мужик. – Знаешь, служивый, есть-то все хотят, будь то барин или лихоимец, а уж разбирать, кто есть кто, не мое дело! Вон государевых людей хватат и без нас.
Государев человек меж тем снял пробу с похлебки, что поставил перед ним хозяин, и поморщился. Баланда, надо сказать, была не из первосортных.
– Так что говорят-то? – поднял голову Самойлов. – Что неладно?
– А неладно то, что черти людишек потрошить начали, – выложил мужик всю правду без утайки.
Стук двери прервал разговор. На пороге появился человек в солдатском плаще и треуголке. Окинув всех взглядом, он безошибочно направился к Самойлову и Егорке.
– Это вы со столицы? Позвольте представиться: Василий Кузьмич Хвостов, земский комендант. – Иван кивнул. Хвостов подсел к столу. – Я так и решил, что здесь заночуете. Поехал было навстречу, но, думаю, дай гляну… – Он покосился на миску со щами и тоном заговорщика произнес: – А вот это употреблять не советую, животами потом промучаетесь.
Самойлов отодвинул миску с кислой жижей, и тут уж Егор дал себе волю. Правда, времени у него было немного, Василий Кузьмич оказался человеком гостеприимным, тут же и пригласил:
– Ну что, прошу ко мне.
Самойлов согласно кивнул и направился к выходу. Пришлось Егорке с трапезой закругляться в надежде на то, что в доме у земского начальства он душу отведет. Хлебнув наспех еще пару ложек, он выбежал за господами. Попридержал поводья, пока грузный Хвостов не взгромоздился в седло, потом занял законное место на козлах казенной кареты, и процессия тронулась.
Денщик не обманулся в своих ожиданиях. Хвостов оказался человеком прямодушным и хлебосольным. И ужин у Егора был, и завтрак отменный. А уж после завтрака пора было и по делам ехать.
Так что в Щербаковку они прибыли лишь к обеду. Барский дом оказался большим. Видно, когда-то семейство, здесь жившее, не отказывало себе в удовольствиях. Портик с внушительной колоннадой украшал парадный вход, вот только гостей этот дом не принимал, и по всему было заметно, что не принимал давно: ступени обвалились, штукатурка облупилась, окна – и те заколочены. Лошади остановились у крыльца, Самойлов распахнул дверцу кареты, и тут же стая ворон слетела с ветки и огласила карканьем весь двор. Но ни одна душа не выглянула в окно, не выбежала навстречу. Пуст был старинный особняк.
Самойлов поднялся на крыльцо, дернул дверь – заперта. Он постучал – вновь ни малейшего отклика в ответ.
– Никого, – развел он руками, обернувшись к спутникам.
– Странно, – ответил Хвостов, – обычно она всегда дома.
В размышлении, как бы им все-таки попасть внутрь, Самойлов подошел к заколоченному окну, попытался разглядеть что-нибудь сквозь крест-накрест набитые доски, но все без толку. В этот момент зловещую тишину разорвал выстрел, и штукатурка разлетелась в пыль над головой нашего героя. Он выхватил пистолет и повернулся.
– Ты что ж палишь почем зря?! – замахал руками Хвостов. – То ж экспедитор, с Приказа присланный!
Самойлов увидел неподалеку телегу с поклажей, а на ней женщину лет тридцати в черной пелерине. Спрыгнув на землю, она подозрительно оглядела Самойлова:
– А у него на затылке не написано, экспедитор он или вор. Видела, как в окно лез, вот и пуганула!