На следующее утро Цицерон пригласил к себе Фабиуса Сангу. Вы, вероятно, не забыли, что именно этому сенатору консул написал записку в тот день, когда был обнаружен убитый мальчик. В той записке он спрашивал Сангу о роли человеческих жертв в культах галлов. Санге было около пятидесяти, и он был невероятно богат. А свои деньги он сделал в Ближней и Дальней Галлии. Он никогда не покидал задних скамей сенатского зала и использовал свое положение только как средство защиты своих деловых интересов. Сайга был очень респектабелен и набожен, вел скромный образ жизни и, как говорили, был строгим мужем и отцом. Выступал сенатор только в дебатах по Галлии, причем выступления его, по правде говоря, были невероятно скучными: когда Санга начинал говорить о географии Галлии, ее климате, племенах, обычаях и так далее, люди покидали зал заседаний быстрее, чем они сделали бы это при криках "пожар!".
- Санга, ты патриот? - спросил Цицерон немедленно, как только я ввел гостя в его кабинет.
- Думаю, да, консул, - ответил Санга. - А в чем дело?
- Дело в том, что я хочу, чтобы ты сыграл решающую роль в защите нашей обожаемой Республики.
- Я? - Санга выглядел очень взволнованным. - Боги! Но ведь у меня подагра…
- Нет-нет! Я совсем не это имею в виду. Я просто хочу, чтобы ты попросил одного человека поговорить с другим человеком, а потом рассказал бы мне, о чем у них пойдет разговор.
Санга заметно расслабился.
- Ну что же, я думаю, что это-то я смогу. А кто эти люди?
- Один из них - Публий Умбрений, вольноотпущенник Лентула Суры, который часто выступает как его секретарь. Он когда-то жил в Галлии. Может быть, ты его знаешь?
- Действительно, я его знаю.
- Другим человеком должен быть галл. Мне не важно, из какого района Галлии он будет. Просто галл, которого ты знаешь. Идеально, если это будет эмиссар одного из племен. Уважаемый человек здесь, в Риме, и человек, которому ты абсолютно доверяешь.
- И что ты хочешь, чтобы этот галл сделал?
- Я хочу, чтобы он встретился с Умбрением и предложил ему организовать восстание против Рима.
Когда Цицерон накануне впервые объяснил мне свой план, то я лично пришел в ужас; и думаю, что прямолинейный Санга чувствовал себя точно так же. Я думал, что он всплеснет руками и, может быть, даже выбежит из комнаты. Но деловых людей, как я в этом позже убедился, очень сложно шокировать. Гораздо сложнее, чем солдат или политиков. Деловому человеку можно предложить все, что угодно, и он всегда согласится хотя бы поразмыслить над вашим предложением. Санга просто поднял брови.
- Ты хочешь заставить Суру совершить акт государственной измены?
- Не обязательно измены, но я хочу понять, до каких пределов безнравственности он со своими соратниками может дойти. Мы уже знаем, что они без зазрения совести готовили убийство, резню, поджоги и восстание. Единственное преступление, которое, на мой взгляд, осталось - это союз с врагами Рима… - Тут Цицерон быстро добавил: - Это не значит, что я считаю галлов врагами Рима, но ты понимаешь, к чему я веду.
- Ты думаешь о каком-то конкретном племени?
- Нет, это я предоставляю решить тебе.
Санга замолчал, обдумывая услышанное. У него было удивительно подвижное лицо, и нос его постоянно шевелился. Он стучал по нему и вытягивал его. По внешнему виду Санги было понятно, что он чует поживу.
- У меня много деловых интересов в Галлии, а торговля возможна только в спокойные, мирные времена. Единственное, чего я боюсь, это того, что мои галльские друзья могут стать в Риме еще менее популярными, чем они есть сейчас.
- Я гарантирую тебе, Санга: если твои друзья помогут мне вывести на чистую воду участников этого заговора, то к тому моменту, как я с этими участниками покончу, галлы станут национальными героями.
- Ну, я думаю, что мы должны обсудить вопрос и моего участия во всем этом…
- Твоя роль будет абсолютно секретной, и, с твоего согласия, о ней будут знать только губернаторы Дальней и Ближней Галлии. Оба они мои хорошие друзья, и я уверен, что они по достоинству оценят твой вклад в эту операцию.
Увидев возможность заработать, Санга впервые за все утро улыбнулся.
- Ну что же, если ты так ставишь вопрос, то я думаю, что знаю племя, которое тебе подойдет. Аллоброги, которые контролируют Альпийские перевалы, только что прислали в Рим делегацию, чтобы пожаловаться на налоги, которые им приходится отсылать в Рим. Они прибыли пару дней назад.
- А они воинственные?
- Очень. Если я смогу им намекнуть, что их петиция будет рассмотрена с пониманием, уверен, что в ответ они согласятся на многое.
* * *
- Ты не одобряешь? - обратился ко мне Цицерон после того, как Санга ушел.
- Я не имею право голоса, Цицерон.
- Но я же вижу, что ты не одобряешь! Это видно по твоему лицу. Ты считаешь, что расставлять ловушки - это бесчестно. А хочешь, я тебе скажу, что действительно бесчестно, Тирон? Бесчестно продолжать жить в городе, который ты мечтаешь уничтожить! Если у Суры нет никаких намерений изменить, то он быстро отошьет этих галлов. Но если он согласится рассмотреть их предложение, то претор будет у меня в руках. Тогда я лично выведу его к городским воротам и дам хорошего пинка для скорости. А потом Целер и его армия покончат с ними со всеми. И никто никогда не скажет, что это бесчестно.
Он говорил с такой страстью, что почти убедил меня.
X
Суд над новоизбранным консулом Лицинием Муреной по обвинению его в подкупе избирателей начался 15 ноября. На него было отведено две недели. Сервий и Катон выступали от имени обвинения; Гортензий, Цицерон и Красс - от имени защиты. Это было большое событие, проходившее на Форуме, и только присяжных насчитывалось около девяти сотен человек. Жюри было пропорционально составлено из сенаторов, всадников и уважаемых горожан: в него входило слишком много членов, и это сводило к минимуму возможность манипуляции ими, хотя, с другой стороны, было трудно предсказать, как они будут голосовать. Обвинение подготовило практически выигрышное дело. У Сервия была масса свидетельств того, как Мурена покупал голоса, и он доложил о них сухим юридическим языком, а потом длительное время распространялся о предательстве Цицероном их дружбы, потому что консул поддержал обвиняемого. Катон придерживался линии стоиков и говорил о тех гнилых временах, в которые мы живем, когда публичные посты можно купить за банкеты и игры.
- Разве ты, - громыхал он в суде, обращаясь к Мурене, - не хотел получить верховную власть, верховый пост и влияние на все правительство страны, потворствуя самым низким инстинктам людей, пудря им мозги и проливая на них дождь развлечений? Ты что, хотел получить должность сводника у группы испорченных молодых людей или все-таки пост руководителя страны у граждан Италии?
Мурене все это не нравилось, и его постоянно успокаивал молодой Клавдий, который руководил его предвыборной кампанией. Все дни суда он сидел рядом с новоизбранным консулом и развлекал его своими остроумными комментариями. Что же касалось его защитников, то вряд ли Мурена смог бы найти лучшую команду. Гортензий, который все еще не мог забыть своего позора во время суда над Рабирием, жаждал доказать, что он еще способен убедить в чем-то суд. Красс, надо признать, был не очень сильным адвокатом, но одно его присутствие на суде придавало защите дополнительный вес. Что касается Цицерона, то его держали в резерве для последнего дня суда, когда он должен был сделать заключение для жюри.
Во время слушаний хозяин сидел на рострах, читал или писал и только изредка поднимал голову и смотрел на выступающих, притворяясь пораженным или восхищенным тем, что слышал. Я располагался сразу за ним, подавая консулу документы и выслушивая его распоряжения. Почти ничего из того, что Цицерон делал на заседаниях суда, не имело к самому суду никакого отношения, потому что помимо того, что ему надо было каждый день присутствовать в суде, консул теперь один отвечал за весь Рим и с головой ушел в администрирование. Из всех частей Италии поступали доклады о волнениях: из каблука и подошвы, колена и бедра. Целер занимался арестами бунтовщиков в Пицениуме. Ходили даже слухи, что Катилина готов пойти на отчаянный шаг и начать вербовать в свою армию рабов в обмен на их освобождение; если это произойдет, то пожар бунтов вспыхнет по всей стране. Надо было срочно набирать новых солдат, и Цицерон убедил Гибриду стать во главе еще одной армии. Он сделал это, с одной стороны, чтобы продемонстрировать единство консулов, а с другой - чтобы убрать Гибриду подальше от города, так как все еще не был до конца уверен в лояльности своего коллеги, в том случае, если Сура и его приспешники начнут в городе беспорядки. Мне показалось сумасшествием отдать в руки человеку, которому не доверяешь, целую армию, но Цицерон отнюдь не был сумасшедшим. Помощником Гибриды он назначил сенатора с тридцатилетним военным стажем - Петрея - и вручил ему запечатанный конверт с инструкциями, который надо было вскрыть только тогда, когда армия соберется вступить в открытый бой с противником.
С приходом зимы Республика оказалась на грани коллапса. Во время народной ассамблеи Метелл Непот яростно набросился на Цицерона с критикой его консульства, обвиняя его во всех смертных грехах и преступлениях - диктаторстве, слабости, трусости, опрометчивости и соглашательстве.
- Доколе? - вопрошал он. - Доколе граждане Рима будут лишены услуг, которые может оказать им только один человек на свете - Гней Помпей, справедливо называемый Великим? - Сам Цицерон на ассамблее не был, но получил подробный отчет о произошедшем.
Как раз перед окончанием суда над Муреной - думаю, что это было 1 декабря, - Цицерона посетил Санга. Глаза сенатора блестели от радости, так как он только что получил важные новости. Галлы сделали, что их просили, и вышли на вольноотпущенника Суры Умбрения на Форуме. Их встреча была совершенно естественной, а беседа - дружелюбной. Галлы жаловались на свое положение, проклинали Сенат и объявили, что согласны со словами Катилины: смерть лучше, чем жизнь в таких рабских условиях. Насторожив уши, Умбрений предложил продолжить беседу в более уединенном месте и отвел их в дом Децима Брута, который располагался неподалеку. Сам Брут - аристократ, который был консулом более четырнадцати лет назад, - не имел к заговору никакого отношения, а вот его жена, умная и хитрая женщина, которая была одной из многочисленных любовниц Катилины, сама предложила себя в распоряжение заговорщиков. Умбрений ушел, чтобы пригласить одного из главарей заговора, и вернулся со всадником Капитоном, который заставил галлов поклясться, что они все будут держать в секрете, и сообщил им, что восстание может начаться со дня на день. Как только Катилина с войсками подойдет к Риму, новоизбранный трибун Бестий соберет народную ассамблею и потребует ареста Цицерона. Это и будет сигналом для всеобщего восстания. Капитон и еще один всадник, Статилий, во главе большой группы поджигателей начнут пожары в двенадцати точках города. В нарастающей панике молодой сенатор Цетег возглавит группу добровольцев, цель которой - убийство Цицерона; остальные займутся другими жертвами, которые намечены заговорщиками; многие молодые люди готовы собственноручно убить своих отцов; здание Сената будет захвачено.
- И что ответили на это галлы? - спросил Цицерон.
- Как им и было сказано, они попросили список заговорщиков, - ответил Санга, - с тем, чтобы можно было оценить шансы на успех. - Он достал восковую дощечку, на которой мелким почерком были написаны имена. - Сура, Лонгин, Бестий, Сулла, - начал он читать.
- Эти имена нам давно известны, - заметил Цицерон, но Санга поднял палец.
- Цезарь, Гибрида, Красс, Непот.
- Ну, это, конечно, выдумка, - Цицерон взял дощечку из рук Санги и пробежал список глазами. - Они просто хотят выглядеть сильнее, чем есть на самом деле.
- Я никак не могу это комментировать. Я могу только сказать, что этот список передал галлам Капитон.
- Консул, верховный жрец, трибун и самый богатый человек в Риме, который уже, кстати, осудил заговор? Я не могу в это поверить… - Тем не менее Цицерон перебросил список мне. - Скопируй его, - приказал он, а затем покачал головой. - Воистину - прежде чем задать вопрос, подумай, хочешь ли ты знать на него ответ. - Это была одна из любимых максим хозяина в судах.
- Что теперь должны сделать галлы? - спросил Санга.
- Если это правильный список, то я посоветовал бы им примкнуть к заговору. Когда произошла встреча?
- Вчера.
- А когда состоится новая?
- Сегодня.
- Очевидно, что заговорщики спешат.
- Галлы считают, что все начнется в ближайшие несколько дней.
- Скажи им, чтобы они потребовали как можно больше доказательств участия в заговоре этих людей. - Цицерон задумался и наконец сказал: - Лучше всего письма с личными печатями, которые они могли бы предъявить своим соплеменникам.
- А если заговорщики им откажут?
- Тогда галлы должны сказать, что их племя может пойти на такой убийственный шаг, как война с Римом, только имея веские доказательства.
Санга кивнул, а затем произнес:
- Полагаю, что после этого я выйду из игры…
- Почему?
- Потому что в Риме становится слишком опасно.
В качестве последней любезности он обещал сообщить ответ заговорщиков галлам, как только сам его узнает. После этого он уедет.
В это же время Цицерону приходилось присутствовать на суде над Муреной. Сидя на скамье рядом с Гортензием, он напускал на себя безразличный вид, но я замечал, как время от времени консул шарил глазами по членам жюри, изредка останавливая взгляд на Цезаре, который был одним из присяжных, на Суре, который сидел вместе с преторами, и, наконец, на Крассе, который располагался на той же скамье, что и Цицерон, но чуть дальше. Хозяин должен был чувствовать себя очень одиноким, и я впервые заметил, что у него появились седые волосы, а под глазами образовались темные круги. Этот кризис старил его.
На седьмом часу Катон завершил свою заключительную речь со стороны обвинения, и судья, которого звали Цоцоний, спросил Цицерона, готов ли он произнести заключительную речь от имени защиты. Казалось, что вопрос застал консула врасплох. После нескольких секунд копания в документах он встал и попросил перенести его выступление на следующий день, с тем, чтобы он мог собраться с мыслями. Цоцоний выглядел раздраженным, но так как становилось поздно, ему ничего не оставалось, как с неудовольствием удовлетворить просьбу Цицерона.
Мы поспешили домой в уже привычном окружении телохранителей и ликторов. Однако и дома от Санги не было никаких известий. Цицерон тихо прошел в свой кабинет и сел там, поставив локти на стол и прижав большие пальцы к вискам. Консул разглядывал горы документов, лежащих перед ним, и потирал свой лоб, как будто это могло помочь появлению в его голове речи, которую он должен произнести завтра. Я никогда не жалел его больше, чем в тот вечер. Но когда я подошел к хозяину и предложил свою помощь, он, не глядя, махнул рукой, жестом показав мне, чтобы я оставил его в покое.
В тот вечер я его больше не видел. Однако меня вдруг задержала Теренция и поделилась своим беспокойством о здоровье консула. Она сказала, что он плохо ест и плохо спит. Даже те утренние упражнения, которые хозяин обязательно делал со времен своей юности, были заброшены. Я был удивлен, что Теренция решила обсудить со мной такие интимные вопросы, потому что, сказать по правде, она меня всегда недолюбливала и вымещала на мне все то разочарование, которое иногда чувствовала по отношению к своему мужу. Я был тем человеком, который проводил с ним за работой большую часть времени. Я был тем человеком, который нарушал их редкие моменты общения вдвоем, принося документы и объявляя о посетителях. Однако сейчас она говорила со мной очень вежливо, почти по-дружески:
- Ты должен переговорить с твоим хозяином. Иногда я думаю, что ты единственный человек, которого он слушает, тогда как мне остается только молиться за него.
Когда наступило утро, а Цицерон все не выходил, я стал беспокоиться, что он будет слишком нервничать и не сможет произнести свою речь. Помня о разговоре с Теренцией, я даже предложил ему еще раз перенести заседание суда.
- Ты что, спятил? Сейчас не время показывать свою слабость. Со мной все будет хорошо, как и всегда, - набросился он на меня.
Но, несмотря на его браваду, я никогда не видел, чтобы хозяин так волновался, начиная выступление. Голос его был практически не слышен. На Форуме собралась толпа людей, хотя над Римом стояли тяжелые серые тучи, время от времени проливавшиеся дождями на долину. Однако потом оказалось, что Цицерон вставил в свое выступление очень много шуток, сравнивая достоинства Сервия и Мурены, которые делали их обоих достойными консульских постов.
- Ты не спишь ночей, чтобы давать разъяснения по вопросам права, он - чтобы вовремя прибыть с войсками в назначенное место, - сказал Цицерон Сервию. - Тебя будит кукареканье петухов, а его - звуки трубы. Ты составляешь жалобы, а он расставляет войска. Он умеет отвратить нападение войска врагов, ты - отвести дождевую воду. Он привык расширять наши рубежи, ты - их проводить. - Присяжным это очень понравилось. Еще больше они рассмеялись, когда он начал поддевать Катона и его философские взгляды. - Знайте, судьи: те выдающиеся качества, какие мы видим у Марка Катона, даны ему самой природой; ошибки же его происходят не от природы, а от его учителя. Потому что жил некогда муж необычайного ума, Зенон, а последователей его называют стоиками. Вот некоторые из его правил: мудрый никогда и никому не прощает проступков; муж не должен ни уступать просьбам, ни смягчаться; все грехи одинаковы, и задушить петуха, когда в этом нет нужды, не меньшее преступление, чем задушить отца; мудрец ни в чем не раскаивается, ни в чем не ошибается и мнения своего никогда не меняет. К сожалению, Катон относится к этой доктрине не как к еще одному философскому учению, а как к образу жизни.
- А консул наш, оказывается, любит пошутить! - громким голосом выкрикнул Катон, стараясь перекрыть смех аудитории. Но Цицерон еще не закончил.