- Должен признаться, что в молодости я тоже интересовался философией. Но моими учителями были Платон и Аристотель. Они никогда не придерживались ни жестких, ни крайних взглядов. Они говорили, что ошибка иногда может пойти на пользу мудрому человеку; что мудрый человек может испытывать жалость; что за разные прегрешения полагаются разные наказания. Что мудрый человек часто высказывает предположения, если у него недостает фактов; что мудрый человек иногда может злиться, иногда прощать, а иногда менять свое мнение; что разум побуждает нас к надлежащим поступкам и отвращает от ненадлежащих. Если бы, Катон, ты учился у этих философов, ты не мог бы быть смелее или умнее - это просто невозможно, - но, может быть, ты был бы немного добрее. Ты говоришь, что принял участие в этом суде, потому что он важен для нашего общества. Не сомневаюсь в этом. Но ты совершил одну ошибку, пытаясь понять мои мотивы. Я защищаю Луция Мурену не ради нашей дружбы с ним, а ради покоя, мира, единства, свободы и самосохранения - короче говоря, ради всех нас. Послушайте, граждане, - сказал хозяин, поворачиваясь к присяжным. - Послушайте консула, который проводит дни и ночи напролет в размышлениях о Республике. Для нас жизненно необходимо, чтобы первого января у нас было два консула. Люди, которые находятся среди нас, задумали уничтожить наш город, убить его жителей и стереть самое название "Рим" с лица земли. Я предупреждаю вас. Мой срок на консульском посту заканчивается. Так не лишайте меня преемника, чья бдительность превзойдет мою. - Он положил руку на плечо Мурены. - Не отказывайтесь от человека, которому я хочу передать Республику как единое и неделимое целое, и пусть он защищает ее от смертельной опасности!
Цицерон говорил в течение трех часов, иногда останавливаясь, чтобы глотнуть разбавленного вина или стереть капли дождя со лба. Его речь становилась все более и более мощной. Он напомнил мне сильную и грациозную рыбу, которую бросили в воду мертвой, а она, почувствовав себя в своей стихии, взмахнув хвостом, возрождается; так же и Цицерон получал дополнительные силы от самого процесса говорения. Он закончил выступление под длительные аплодисменты не только толпы, но и присяжных. Это оказалось хорошим знаком: большинство присяжных оправдало Мурену. Сервий и Катон немедленно в унынии удалились. Цицерон задержался, чтобы поздравить избранного консула и получить множество похлопываний по спине от Клавдия, Гортензия и даже Красса, а затем мы двинулись домой.
Выйдя на улицу, мы заметили тележку, вывезенную из дома. Подойдя ближе, увидели, что она полна серебряных безделушек, статуэток, ковров и картин. За ней виднелась витрина с похожим товаром. Цицерон поспешил вперед. Санга ждал нас у входной двери, с лицом серым, как устрица.
- Ну же? - потребовал хозяин.
- Заговорщики написали письма.
- Прекрасно! - Консул хлопнул в ладоши. - Они у тебя с собой?
- Подожди, это еще не все. В реальности этих писем у галлов еще нет. Им велено прибыть к Фонтинальным воротам в полночь и быть готовыми покинуть город. Там их встретит эскорт и передаст письма.
- А зачем им нужен эскорт?
- Он отвезет их на встречу с Катилиной. А оттуда они прямиком должны отправиться в Галлию.
- Боги! Если мы сможем получить эти письма, то заговорщики наконец будут у нас в руках. - Цицерон ходил по узкому проходу. - Мы должны устроить засаду и взять их с поличным. - Он повернулся ко мне. - Немедленно пошли за Аттиком и Квинтом.
- Тебе понадобятся солдаты, - заметил я. - И опытные командиры, чтобы их возглавить.
- Это должны быть люди, которым мы можем абсолютно доверять.
Я достал дощечку и стилус.
- Как насчет Флакка? Или Помптина? - Оба были преторами с большим военным опытом, и оба доказали свою надежность во время кризиса.
- Отлично. Пошли за обоими.
- А где взять солдат?
- Мы можем использовать центурию из Риетеи, она все еще в казармах. Но легионерам нельзя говорить об их задании. Пока нельзя.
Он позвал Сизифия и Лорея и быстро отдал необходимые распоряжения, а потом повернулся, чтобы сказать что-то Санге, но проход за ним был уже пуст, входная дверь открыта, а улица безлюдна. Сенатор исчез.
Квинт и Аттик прибыли через час, а вскоре после них и два претора, сильно озадаченные этим внезапным вызовом. Не раскрывая всех деталей, Цицерон просто сообщил, что, по его информации, делегация галлов выедет в полночь из города, в сопровождении эскорта, и у него есть все основания предполагать, что они направляются на встречу с Катилиной. С собой у них могут быть инкриминирующие документы.
- Мы должны любой ценой захватить их. Но арест можно произвести только после того, как они отъедут на приличное расстояние, с тем чтобы не было сомнения, что они действительно уезжали из города.
- По моему опыту, ночная засада всегда труднее, чем кажется, - сказал Квинт. - В темноте кто-то обязательно убежит и прихватит с собой все твои улики. Ты уверен, что их нельзя схватить прямо у ворот?
- Какая ерунда! Не знаю, в какой армии ты служил, но в этом нет ничего сложного, - немедленно возразил Флакк, солдат старой закалки, служивший еще под командованием Изаурика. - Я даже знаю место для засады. Если они поедут по виа Фламиния, то им придется переходить Тибр по Мулвианскому мосту. Там мы и поставим им ловушку. Когда они дойдут до середины моста, у них не будет шанса сбежать, если они, конечно, не захотят броситься в реку и утонуть.
Квинт выглядел очень недовольным и с этого момента полностью отстранился от планирования операции. Даже когда Цицерон предложил ему присоединиться к Флакку и Помптину на мосту, он обиженно сказал, что эти люди не нуждаются в его советах.
- В таком случае мне придется поехать самому, - сказал Цицерон, но все стали в один голос возражать ему, говоря, что это небезопасно. - Тогда придется поехать тебе, Тирон, - решил он и, увидев ужас на моем лице, добавил: - Там должен быть гражданский человек. Завтра мне надо представить Сенату показания свидетеля, который все это видел. Флакк и Помптин будут слишком заняты проведением самой операции.
- А если Аттик? - предложил я. Сейчас я понимаю, что с моей стороны это было нахальством, но, к счастью, Цицерон думал в тот момент о другом.
- Он, как всегда, будет отвечать за мою безопасность здесь, в Риме. - За спиной Цицерона Аттик пожал плечами. - Итак, Тирон, будь уверен, что ты аккуратно запишешь все, что увидишь, и, самое главное, получишь эти письма с целыми печатями.
Мы отправились верхом, когда уже совсем стемнело: два претора, их восемь ликторов, еще четыре охранника и, к сожалению, я. Надо сказать, что я ужасный наездник. Я дрыгался в своем седле вверх и вниз, а пустой футляр для бумаг колотил меня по спине. Мы проскакали по мостовым и через городские ворота с такой скоростью, что мне пришлось изо всех сил схватиться за гриву моей лошади, чтобы не упасть. К счастью, она была терпеливым животным, специально подготовленным для женщин и идиотов, и когда дорога стала прямой и пошла вниз по холму, а затем по равнине, она уже двигалась безо всякого моего вмешательства, и мы даже не отставали от лошадей, скачущих впереди нас.
Это была одна из тех волшебных ночей, когда на небе вместе с нами двигалась сверкающая луна, пробивающаяся сквозь неподвижный океан облаков. В этом божественном свете сверкали вершины погребальных памятников, стоявших вдоль виа Фламиниа. Проехав рысью около двух миль, мы приблизились к реке. Здесь остановились и прислушались. В темноте я услышал звук журчащей воды, а посмотрев вперед, с трудом рассмотрел плоские крыши двух домов и темные силуэты деревьев на фоне неподвижных облаков. Где-то рядом мужской голос потребовал пароль. Преторы ответили: "Эмиль Скар". Неожиданно с обеих сторон дороги появились солдаты из Риетейской центурии. Они появились из канав по обочинам, с лицами, замазанными грязью и краской. Преторы быстро разделили их на две группы. Помптин со своими людьми оставался на этой стороне моста, а Флакк переходил на другую. Почему-то мне показалось, что будет безопаснее с Флакком и его легионерами, поэтому я перешел через мост.
Река была широкой, мелкой и очень быстро бежала по каменной плите, которая служила ей дном. Я посмотрел, как вода пенится около опор моста на расстоянии около сорока футов и понял, насколько эффективна была ловушка на мосту. Попытка спрыгнуть с него была самоубийством чистой воды.
В доме на том берегу спала семья. Сначала они не хотели нас впускать, но когда Флакк предложил выломать двери, они немедленно распахнулись. Хозяева сильно разозлили претора, и он приказал запереть их в подвале. Из комнаты наверху, где мы расположились, дорога прекрасно просматривалась, и нам оставалось только ждать. Мы договорились, что все путешественники, с какой бы стороны они ни ехали, будут спокойно переходить реку по мосту, а затем их начнут останавливать и допрашивать, прежде чем отпустить. Прошло несколько часов, а на дороге все никто не появлялся. Я начал верить, что все это был какой-то обман: или группы галлов вообще не существовало, или они выбрали другую дорогу. Я поделился этими мыслями с Флакком, но он только покачал своей лохматой головой.
- Вот увидишь, они придут. - А когда я спросил, откуда у него такая уверенность, он ответил: - Потому что боги защищают Рим.
После этого Флакк сложил руки на своем обширном животе и заснул. Видимо, я тоже в какой-то момент заснул. Помню только, как кто-то трогает меня за плечо и свистящим голосом сообщает, что на мосту появились люди. Напрягая глаза в темноте, я услышал звуки лошадиных копыт, прежде чем смог различить силуэты всадников. Их было человек пятьдесят или чуть больше, и они не спеша переходили мост. Флакк натянул шлем и бросился вниз по лестнице со скоростью, которую я никак не ожидал от человека его комплекции. Он перепрыгнул через несколько ступенек разом и выбежал на дорогу. Когда я побежал за ним, то услышал звуки свистков и трубы и увидел, как со всех сторон появляются легионеры с обнаженными мечами, а некоторые и с факелами. Они строились поперек моста. Приближавшиеся лошади остановились. Какой-то мужчина закричал, что они должны прорубить себе дорогу сквозь строй. Он пришпорил своего коня и бросился на нас, направляясь прямо к тому месту, где стоял я, и размахивая своим мечом. Кто-то рядом со мной попытался ухватиться за поводья его лошади и, к своему изумлению, я увидел, как отрубленная рука упала почти к моим ногам. Раненый закричал, а всадник, поняв, что через такое количество людей ему не прорубиться, развернулся и поскакал к другому краю моста. Он приказал, чтобы остальные следовали за ним, и вся группа попыталась отойти в сторону Рима. Однако люди Помптиния уже заняли противоположный конец моста. Мы видели их факелы и слышали взволнованные крики. Все бросились вдогонку отступавшим; даже я, полностью забывший свой страх и охваченный только желанием заполучить письма, прежде чем их выбросят в реку.
К тому моменту, когда мы добежали до середины моста, бой почти закончился. Галлы, которых легко можно было отличить по длинным волосам и одеждам из шкур, бросали оружие и спешивались. По-видимому, они были предупреждены о засаде. Вскоре в седле оставался только настырный всадник, который призывал своих сопровождающих к сопротивлению. Но оказалось, что все сопровождающие были рабами, и страх убить римского гражданина пропитал всю их сущность. Для них это значило немедленное распятие. Они сдались один за другим. Наконец и предводитель бросил окровавленный меч, и я увидел, как он поспешно развязывает свою седельную сумку. С удивительным присутствием духа я бросился вперед и схватился за нее. Всадник был молод, очень силен, и ему почти удалось выбросить ее в воду, однако я почувствовал еще руки, которые протянулись вверх и стащили его с лошади. Мне кажется, что это были приятели раненого, потому что они здорово намяли ему бока, прежде чем Флакк лениво приказал им оставить мужчину в покое. Его потащили за волосы, и Помптин, который его узнал, сказал, что это Тит Волтурк, всадник из Кротона. Я тем временем схватил его сумку и подозвал солдата с факелом, чтобы получше рассмотреть ее содержимое. В ней лежали шесть писем, все с неповрежденными печатями.
Я немедленно послал донесение Цицерону о том, что наша миссия увенчалась успехом. Затем всем, за исключением галлов, которые были защищены посольским иммунитетом, связали руки за спиной. Пленников поставили друг за другом и обмотали им шеи одной веревкой. В таком строю вся группа двинулась в Рим.
В город мы вошли как раз перед рассветом. Некоторые жители уже проснулись. Они останавливались и провожали взглядами нашу процессию, когда мы пересекали Форум, направляясь к дому Цицерона. Пленников мы оставили на улице под хорошей охраной. Консул принял нас в присутствии Квинта и Аттика, стоявших по бокам. Он выслушал рапорты преторов, сердечно их поблагодарил и попросил привести Волтурка. Всадника втащили в дом. Он выглядел распухшим и испуганным и сразу же стал рассказывать какую-то идиотскую историю о том, как Умбрений попросил его проводить галлов и в последний момент дал ему какие-то письма, о содержании которых он и не подозревает.
- Тогда почему ты начал бой на мосту? - задал вопрос Помптин.
- Я подумал, что вы бандиты.
- Бандиты в армейской форме? Под командованием преторов?
- Уведите преступника, - приказал Цицерон. - Я не хочу его видеть до тех пор, пока он не начнет говорить правду.
После того, как пленника увели, Флакк сказал:
- Надо действовать быстро, пока новость не разлетелась по Риму.
- Ты прав, - согласился Цицерон.
Он попросил показать ему письма, и мы вместе занялись их изучением. Два из них я легко определил как принадлежащие городскому претору Лентулу Суре: на его печати был портрет его деда, который был консулом сто лет назад. Остальные четыре мы попытались определить, пользуясь списком заговорщиков, который у нас был. Мы решили, что их написали молодой сенатор Корнелий Цетег и три всадника: Капитон, Статил и Кепарий. Преторы нетерпеливо наблюдали за нами.
- Мы же можем все узнать прямо сейчас, - сказал Помптин. - Давайте вскроем письма.
- Это будет расценено как нарушение целостности улик, - ответил Цицерон, продолжая внимательно изучать печати.
- Со всем уважением, консул, - проворчал Флакк, - но мы теряем время.
Теперь я понимаю, что Цицерон тянул время специально. Он давал шанс заговорщикам бежать. Он все еще предпочитал, чтобы вопрос был решен на поле битвы. Однако слишком тянуть консул не мог и, наконец, отдал нам приказ привести подозреваемых.
- Имейте в виду, я не хочу, чтобы вы их арестовали, - предупредил он. - Просто скажите им, что консул будет благодарен за возможность обсудить кое-какие вопросы, и попросите их прийти ко мне.
Было видно, что преторы считают его слабаком, но они сделали так, как он приказал. Я пошел вместе с Флакком к Суре и Цетегу, которые жили на Палатине; Помптин направился разыскивать остальных. Помню, как странно было подойти к громадному древнему дому Суры и обнаружить, что жизнь в нем продолжает идти своим чередом. Он не убежал, совсем напротив: его клиенты терпеливо ожидали встречи с ним. Когда он узнал, кто пришел, то послал своего пасынка, Марка Антония, выяснить, что нам надо. Антонию только исполнилось двадцать лет; он был очень высок, силен, с модной козлиной бородкой и с лицом, все еще усыпанным прыщами. Тогда я увидел его впервые, и мне хотелось бы получше запомнить эту встречу, однако все, что мне запомнилось с того раза, были прыщи. Он ушел, чтобы передать отчиму слова консула, а вернувшись, сказал претору, что консул придет, как только закончит свой утренний туалет.
То же самое произошло и в доме Корнелия Цетега, молодого, несдержанного патриция, который, как и его родственник Сура, был членом семьи Корнелиев. Просители стояли в очереди, чтобы переговорить с ним, однако он оказал нам честь и сам вышел в атриум. Он осмотрел Флакка, как будто тот был бездомной собакой, выслушал, что тот ему сказал, и ответил, что не в его правилах бежать куда-то по первому зову, но из уважения к посту, а не к человеку он придет к консулу очень скоро.
Мы вернулись к Цицерону, который явно не ожидал, что оба сенатора все еще в Риме. Он тихо прошептал мне:
- О чем они только думают?
В конце концов, оказалось, что только один из пяти, Кепарий, всадник из Террацины, убежал из города. Все остальные появились в доме консула друг за другом в течение следующего часа, так они верили в свою абсолютную неприкосновенность. Иногда я думаю, в какой момент они поняли, что трагически просчитались? Когда, подходя к дому Цицерона, увидели, что он набит вооруженными людьми, пленниками и окружен зеваками? Или когда в доме они увидели не только Цицерона, но и новоизбранных Силана и Мурену, вместе с основными лидерами Сената - Катуллом, Изауриком, Гортензием, Лукуллами и несколькими другими, которых Цицерон пригласил понаблюдать за процедурой? А может быть, когда увидели на столе свои письма с неповрежденными печатями? Или когда поняли, что галлов принимают как почетных гостей в соседней комнате? Или когда Волтурк внезапно изменил свои показания и решил спасти свою жизнь, давая показания против них? Я думаю, что весь процесс походил на то, когда человек тонет, - когда к нему постепенно приходит понимание того, что он оказался на глубине и его относит все дальше и дальше от спасительного берега. Только после того, как Волтурк в лицо обвинил Цетега в том, что тот хвастался, как убьет Цицерона, а затем захватит здание Сената, Цетег вскочил и заявил, что больше не останется здесь ни на секунду. Однако он увидел, что выход заблокирован двумя легионерами из Риетейской центурии, которые бесцеремонно пихнули его назад в кресло.
- А что можно сказать о Лентуле Суре? Что он сказал тебе? - Цицерон опять повернулся к своему новому главному свидетелю.
- Он сказал, что в книгах Сибилл есть предсказание, что Римом будут править три члена семьи Корнелиев; Цинна и Сулла были первыми двумя, а третьим будет он сам, и что он скоро будет управлять городом.
- Это правда, Сура? - Но тот ничего не ответил, а просто смотрел перед собой, быстро моргая. Цицерон вздохнул. - Еще час назад ты мог спокойно уехать из города. Теперь же я буду так же виновен, как и ты, если позволю тебе исчезнуть. - Он кивнул солдатам, и те вошли, встав по двое за каждым из заговорщиков.
- Да откройте же письма! - закричал Катулл, который не мог больше сдерживать себя. Он был вне себя от того, что Рим был предан потомком одной из шести семей, которые основали город. - Откройте письма и давайте посмотрим, до чего дошла эта свинья!
- Не сейчас, - ответил Цицерон. - Мы сделаем это перед всеми сенаторами. - Он печально посмотрел на заговорщиков, которые теперь были его пленниками. - Что бы ни случилось, я не хочу, чтобы потом меня обвинили в подтасовывании улик или выбивании признаний.