На "Лососе" всегда работали быстро. На этот раз страх подгонял людей, а Свенсон одним взглядом своих холодных глаз удерживал людей от паники. Минуты не прошло - катер уже качался под бортом. Свенсон взглянул на меня и движением головы показал - прыгай, мол! Повторять ему не пришлось - я первый прыгнул на катер и только тут, оказавшись в безопасности, почувствовал, как мне страшно. Захотелось закурить. Я пошарил по карманам и вспомнил о своей коробочке. Она осталась на судне. О том, чтобы возвращаться за ней, не могло быть и речи. Тут я вспомнил рисунок и надпись. "Кухонная соль", - подумал я о себе и почувствовал, как краска заливает мое лицо.
Один за другим вся команда перебралась на катер. Старик, как и положено, спрыгнул последним и приказал подальше отходить от шхуны. Матросы отпихнулись баграми, и катер, медленно двигаясь, стал отходить от горящего судна.
Механик возился с двигателем. Вдруг он побледнел, обнаружив, что на катере нет ни бутылки горючего. Как это случилось - я до сих пор не понимаю. Но в то время о том, как это случилось, никто из нас не думал. Мы все с тревогой думали о том, чем это кончится.
Положение сложилось незавидное. Охотское море - море коварное. Штили здесь подолгу не бывают, а в шторм на маленьком катере, лишенном управления, продержались бы мы недолго.
Когда Свенсон осознал это, он медленно, как медведь, не говоря ни слова, стал наступать на механика, в упор глядя на него своими жесткими серыми глазами. Механик встал навытяжку и бледный как снег ждал своей участи. Остальные расступились, расчистив для старика дорогу.
Наконец, подступив на полшага, Свенсон левым кулаком снизу вверх быстрым движением ударил механика в глаз, а правой рукой в то же мгновение схватил его за горло. При этом он захрипел так, словно не он душил, а его душили.
Мы все поняли - еще секунда, и механик навсегда перестанет дышать. Но никто не сдвинулся с места. Старика боялись.
И вот тогда неожиданная удаль накатилась на меня. Я бросился к Свенсону, толкнул его так, что, пошатнувшись, он выпустил горло механика и сел на банку. Сорвав куртку, я сунул ее в руки старику и, прежде чем кто-нибудь успел сказать слово, сбросил с ног деревянные туфли-колодки и вниз головой кинулся за борт.
В несколько взмахов я добрался до "Лосося". Вскарабкаться на палубу в то время для меня не представляло никакой трудности. Оглянувшись, я заметил брошенный огнетушитель, подхватил его, ударил о палубу и песчаной струей промел дорожку сквозь пламя к фонарной кладовке. Я знал, что там в запаянных бидонах лежало килограммов триста керосина. Один за другим бидоны полетели в воду…
"Довольно! - кричали мне. - Хватит, иди назад!"
Но я не слушал. Я выбросил все, до последнего бидона. Потом я кинулся в кубрик и выбросил все сундучки, кроме тех, которые были прикованы к койкам. Когда я покончил и с этим, вся палуба уже пылала, как огромный костер. Зажмурив глаза, я бросился к борту прямо через огонь. Я слышал, как затрещали в огне мои волосы, но тут же нащупал фальшборт, перевалился через него и оказался в воде. Секунду спустя глухой взрыв раскатился над морем. Мне показалось, что горячая волна окатила меня сзади. Я обернулся… "Лосося" не было на воде. Обломки и щепки всплывали из глубины. Некоторые еще дымились…
Как я попал на катер, не помню. Когда я очнулся, матросы баграми вылавливали бидоны и сундучки. А Свенсон стоял надо мной. Он улыбался, точно ничего не случилось.
"Ну-ну, - сказал он, когда я открыл глаза. - Молодец, миссис Скалки. Теперь все в порядке, и повар сделался моряком".
А мне стало страшно. Так страшно, как никогда еще не бывало. У меня стучали зубы, всего меня трясло, как от холода. Я не мог смотреть на Свенсона, мне страшно было увидеть механика. И тут, наверное, я и решил расстаться и со Свенсоном и с морем. Тогда без всяких приключений мы добрались до Олюторки. Там пожили на берегу, раскинув лагерь, как робинзоны, а через полтора месяца пришел пароход и доставил нас в Сан-Франциско.
Свенсон уговаривал меня пойти с ним в новый рейс, но я отказался. Тогда старик, кряхтя, выдал мое жалованье, не прибавив ни копейки. Он только сказал на прощание:
"Ладно, Пит, я не в обиде на тебя. Когда подведет живот, можешь вернуться ко мне. Для тебя всегда найдется местечко, и, скорее всего, матроса, а не повара".
К осени он снарядил новую шхуну. А я остался на берегу. Мне вскоре и в самом деле пришлось подтягивать пояс. Я голодал, но к Свенсону так и не пошел. Я долго скитался по Америке, пробавляясь случайными заработками. Потом мне удалось зацепиться за нефтяные промыслы. Там дело пошло лучше, чем на море, и скоро я стал мастером на буровой. Потом я скопил немножко денег, сел пассажиром на пароход, добрался до Японии, а оттуда перебрался в Советский Союз. Вот и все…
Я достал коробочку и протянул Скалкину.
- Возьмите, - сказал я, - и, если не секрет, скажите, каким ветром вас занесло опять в эти края?
- Да, я и забыл, - хватился Скалкин. - В тот раз возле нашего лагеря на берегу мы нашли черные поля, вроде асфальтовых мостовых. Тогда я не знал, что это такое, и удивлялся, глядя на старика. Он ножом отковыривал куски черной твердой, как камень, земли и рассовывал себе по карманам. Он никому не говорил, зачем ему это нужно. Но однажды утром, придя на камбуз жарить свой хлеб, он вслух размечтался о нефти… Еще тогда я кое-что понял, и вот теперь еду проверить свои предположения.
…Мы разошлись под утро. На другой день Петр Петрович с бригадой рабочих высадился на берег. Когда катер отвалил от борта, Скалкин помахал мне рукой на прощание, и больше я его не видел. В Олюторке у меня было много всяких хлопот, а потом я просто забыл об этой встрече.
Но недавно, читая газеты, я узнал, что в тех местах начинают разведочное бурение на нефть. И мне сразу представился мой ночной собеседник. Вот тогда и вспомнил я свою костяную коробочку, а заодно и всю эту историю.
БЕЛУШОНОК
За лето на больших белух Васька вдоволь насмотрелся на промысле. А вот маленьких белушат ему ни разу не приходилось видеть, и, когда вместе с крупным зверем в невод попал белушонок, Васька очень обрадовался. Он стрелой помчался на берег, присел на корточки рядом с белушонком и стал его разглядывать.
Белушонок лежал у самой воды, неуклюже ворочался и шлепал по песку плоским широким хвостиком. Морда у него была тупая, рот беззубый, туловище круглое, вроде толстой морковки, а по бокам торчали два маленьких плавничка. В общем, был он похож на большую белуху. И кожа на нем была такая же - как облупленное крутое яйцо. Только у взрослых белух она и цветом, как крутое яйцо, а у белушонка черная, с синевой, как спелая слива.
Тут Васька понял, почему у белух другой раз бывают черные горбы. Это белушата сидят, прижавшись к матерям.
Ваське стало жаль белушонка. Он погладил его и сказал ласковым баском:
- Эх ты, бедненький, куда же ты с большими-то полез? Гулял бы себе по морю…
Белушонок ничего не ответил, только вздохнул и моргнул узкими глазками.
Тем временем ловцы таскали зверя из невода. Вода возле берега бурлила и пенилась, как кипяток на огне. Белухи - огромные звери - носились во все стороны, били широкими хвостами, налетали друг на друга, выскакивали из воды, ныряли, кувыркались, но уйти из невода не могли. Бросится белуха в одну сторону - тут берег. Повернет назад, бросится в другую - там сеть.
Стоя по пояс в воде, ловцы накидывали веревочные петли на широкие хвосты зверей, потом вдесятером, ухватившись за конец, тащили белуху на песок. Иную вытащат - она бьется, шлепает по песку хвостом, прыгает - подойти страшно. А другая лежит смирно, как неживая, только изредка вздохнет протяжно и ухнет, выпуская воздух из дыхала.
Наконец последнюю белуху вытащили на песок и сели тут же отдохнуть и покурить.
А Васька глянул на море и вдруг заметил, что рядом с опустевшим неводом плавает большая белуха. Он подошел к старшему ловцу.
- Смотри-ка, дядя Антон, - сказал он. - Вон зверь у невода ходит. А ты говорил, что белуха невода боится.
- Зверь, говоришь? - Антон из-под руки глянул на море. - И то, зверь. Эй, ребята! - обернулся он к ловцам. - Несите-ка сельдяной невод, поймаем вон того зверя. Да живо!
Ловцы побежали за неводом, а Антон еще раз поглядел на море и объяснил Ваське:
- Это того белушонка мамка. Вишь вот зверь, а детенка своего не бросает. Боится она невода - как не бояться, - а от белушонка ни-ни, ни за что не уйдет.
Ловцы принесли невод, погрузили на лодку и, взявшись за весла, стали обметывать одинокую белуху. Васька посмотрел на них и опять присел возле белушонка.
- Вот теперь и мамку твою за тебя поймают, - сказал он, - глупая твоя мамка: и тебя не уберегла и сама теперь попадется. Не то что мой папка, мой - умный знаешь какой? Вон он на катере зверя караулит. - И Васька рукой показал на море.
Там, за полкилометра от берега, покачивались на волнах две большие низкие лодки с белушьими неводами и стройный высокий катер.
Белушонок опять промолчал, открыл только рот и чуть шевельнул плавничками.
Коротким неводом ловцы быстро окружили белуху и потянули к берегу. Она далась легко, только под конец забилась и выкинулась на песок чуть не до половины. Ее за хвост повернули мордой к морю, вытянули еще немного и оставили у самой воды.
Это была очень большая белуха - больше самого здоровенного быка. Она тяжко дышала, раздувая белые бока, и тоже моргала глазами.
Васька не очень вежливо ухватил белушонка за хвост и поволок по песку к пойманной белухе.
- Пойдем, я тебя к мамке отведу, - сказал он, - хоть напоследок друг на дружку посмотрите, попрощаетесь.
Тут увидел он управляющего промыслом, вышедшего на берег.
- Петр Ильич, - крикнул Васька, - гляньте, кто попался-то!
- А ты и рад, дурачок, - сказал управляющий. - Моя бы воля, я бы их всех отпустил, и больших и маленьких. Да ничего, брат, не поделаешь. Наша должность такая. Не таскай ты его, не мучай. Давай-ка лучше зверя сочтем. - И он принялся считать белух, лежавших на берегу. Их оказалось больше сотни. Потом управляющий пристально оглядел спокойное море и чистое небо, окинул глазом горизонт и тут заметил маленькое серое облачко.
- Придется, ребята, зверя повыше поднять, - сказал он ловцам, - к вечеру как бы шторм не разыгрался. Смотрите, добычу не смыло бы.
- И то, - согласился Антон. - У меня с утра кости ломит. К погоде, не иначе. Да и чайки вон на воду не садятся… Давайте-ка, ребята, авралом.
Уставшие за день ловцы нехотя поднялись и стали оттаскивать белух подальше от берега. Звери были тяжелые, а людей на промысле и без того не хватало. Чтобы убрать до вечера всех белух, приходилось с этим делом спешить. А тут как раз дежурный на вышке дал сигнал - поднял красный флаг на короткой мачте. Это означало, что показался зверь.
Васька поглядел на море. Там белые и черные горбы то и дело поднимались из воды и пропадали снова, и даже издали было понятно, что идет большой косяк зверя.
А управляющий не на белух смотрел, а на катер. Он боялся, как бы зверя не прокараулили. Если солнце бьет в глаза, белуху в море плохо видно.
- Эх, хорош косячок, - сказал управляющий. - Семен бы только не проворонил.
Васька услышал эти слова и обиделся за отца.
- Как же, проворонит, - сказал он. - Сами не провороньте, а папка вон катер заводит.
На катере и в самом деле завели мотор. Белый дымок показался за кормой. Катер двинулся с места, сперва тихонько, потом, натянув буксиры, сразу рванулся вперед и помчался, огибая косяк и таща на буксире обе лодки. С задней два человека белыми охапками сбрасывали за корму тяжелый невод.
Почуяв недоброе, весь белуший косяк круто свернул в сторону. Но было уже поздно. Сеть зыбкой стеной встала на пути к открытому морю, и белухам невозможно было прорваться.
На берегу ловцы спешили, как могли, с уборкой, но дело все равно шло медленно. Управляющий сам то и дело брался за лямку. Тут он вспомнил, что есть на промысле старая лошадь Машка. На ней возили дрова для кухни и воду с ключа.
- Эй, Васька, - крикнул управляющий, - полно тебе с белушонком играть, давай-ка работать!
- А чего делать-то? - спросил Васька.
- Вот сейчас Машку приведут, так ты садись на нее верхом да будешь белух возить. Ясно?
- А чего же, - согласился Васька, - это можно.
Он любил ездить на Машке верхом. Лошадь была послушная, и Васька легко с ней справлялся. Его подсадили на лошадь, он взял в руки повод. Рабочие накинули лямку на хвост белухе, Машка тронула и не спеша потащила зверя.
- Эй, с дороги! - покрикивал Васька и подгонял лошадь.
А катер уже повернул к берегу. За ним длинной цепочкой лежали на воде поплавки. И ни одна белуха не могла пройти под ними. Если бы огромный зверь ударил с ходу, он пробил бы невод, как паутину. Но белухи подплывали поближе к сетке и, увидев белые ровные клетки, так пугались, что, разом повернув, торопились уйти подальше от страшного невода. А невод стягивался крутой дугой и вот-вот должен был совсем закрыть зверю дорогу к морю. Похоже было, что на этот раз косяк не уйдет.
На берегу работа остановилась. Ловцы смотрели на невод и гадали, сколько белух вытянут на этот раз. Сказать этого пока никто не мог, но видно было, что зверя попалось очень много.
Испуганные белухи забились, подняли брызги. Вода в неводе забурлила, побелела и глухо зашумела, словно где-то неподалеку гремел водопад.
Как раз в это время Васька подъехал к матери белушонка, и Антон набросил ей на хвост петлю. И, если бы Васька сразу тронул лошадь, наверное, ничего бы и не случилось. Но он решил напоследок еще поговорить с белушонком. Он подъехал к нему поближе и сказал:
- Ну, прощайся со своей мамкой. Теперь я ее прямо на завод свезу…
Тут на берег накатилась небольшая волна. И то ли испугалась Машка, то ли не хотела ноги мочить, только она попятилась задом и наступила на хвост белухе. Та рванулась и, почуяв под собой воду, собралась с силами, вся изогнулась, как рыба, сильно отпихнулась хвостом и сразу оказалась в море.
Лямка была длинная. Прежде чем Васька опомнился, белуха уже далеко отплыла от берега. Она с разгона так дернула лямку, что лошадь от неожиданности села на задние ноги и сползла в воду. Она тут же попыталась встать, но под водой песок жидкий, как кисель.
Машка не удержалась, сползла еще глубже, а секунду спустя только голова лошади осталась над волнами.
Машка отчаянно билась. Глаза ее налились кровью, ноги работали, как пароходные колеса, но как ни старалась, не могла она справиться с белухой. Та повернула в открытое море и понеслась вперед. Она шлепала хвостом, глубоко ныряла и снова поднималась из воды, чтобы вздохнуть.
Лошадь вместе с Васькой тащились за ней, как на буксире.
На берегу, завидев это, ахнули. А Васька даже и не заметил, как все это произошло. Он только схватился покрепче за шею лошади и что есть силы прижался к ней. Секунду спустя он понял, что белуха тащит их в открытое море, сжал Машкину шею еще крепче и отчаянно закричал:
- Папка, тону!
Он бы, наверное, и еще раз позвал отца. Но тут горькая вода набралась ему в рот, он захлебнулся, цветные круги закружились перед его глазами, и все пропало… Он уже не видел и не слышал ничего, но по-прежнему, как клещами, сжимал ручонками шею лошади.
А невод уже притонили. Катеру осталось пройти метров двести. Уже вышел на нос матрос, чтобы бросить конец веревки на берег. Но, как только белуха потащила Ваську, рулевой, заметивший его, круто отвернул катер от берега, наперерез зверю.
- Руби конец! - приказал Семен матросу. А сам выхватил бинокль из футляра и быстро глянул на море, на берег, на невод.
До берега и так было рукой подать, а в бинокль он показался еще ближе. В неводе билось сотни три жирных, крупных белух. Та белуха повернула и пошла вдоль берега. А Васька по-прежнему крепко держался за шею лошади.
"Успею!" - решил Семен.
Матрос уже замахнулся топором, но Семен ему под руку крикнул так, что услышали даже на берегу:
- Стоп, не трогать невод!
На секунду показалось всем, что Семен хватился поздно. Топор блеснул на солнце и с глухим стуком ударил по канату. И все ждали, что вот разлетится пополам канат и зверь лавиной пойдет в море из невода. Но ничего не случилось. Матрос в последнее мгновение успел вывернуть топор, и он ударил по канату плашмя.
В ту же секунду Семен бросился к рулевому.
- Лево на борт! - крикнул он.
- Есть лево на борт! - откликнулся рулевой и перекатал рулевое колесо. Катер рыскнул кормой и круто свернул к берегу.
- Ничего, ребята, поспеем! - сказал Семен так, словно просил прощения у команды катера. - Поспеем, вот увидите. Держи конец! - крикнул он тут же и сам кинул на берег выброску.
На берегу подхватили ее, выбрали конец каната и всем народом взялись тянуть крыло невода к берегу. Потом заложили канат на ворот, и работа пошла еще быстрее. Широкий полукруг, образованный неводом, с каждой секундой становился уже, и вода внутри него кипела и пенилась от бешеной толчеи зверя.
- Смотри, Антон, не упусти! - крикнул Семен и, оттолкнув рулевого, сам встал к штурвалу. - Давай самый полный! - скомандовал он в переговорную трубку. - Самый полный, слышишь!
Мотор фыркнул и загудел с надрывом. Белый дым повалил из выхлопной трубы. Катер взмылил воду за кормой и понесся следом за той белухой.
Все, кто был на берегу, с волнением следили за этой удивительной гонкой. Ни Васьки, ни Машки с берега не было видно. Только маленькая черная точка бежала по воде, и никто не знал, жив ли еще Васька.
- Пропал Васятка, - сказал кто-то из рабочих.
- Не пропадет, парень крепкий, - отозвался другой.
- Да много ли мальчонке нужно? Глотнет воды разок, и все тут…
- Вот белуха, зверь глупый, - сказал Антон, - а и та, гляди-ка, за детенышем на смерть идет. А он невод сперва привел, а потом сына пошел выручать. Выходит, зверь детеныша больше нашего любит. Так, что ли?
- Не дело болтаешь, Антон, - перебил управляющий. - Белуха зверь глупый, это ты верно сказал. А у Семена расчет. На то он и человек. Спасет он сына, не бойся, только бы руки не отпустил…
Катер несся, не сбавляя хода. Расстояние между ним и белухой быстро сокращалось. Семен передал штурвал рулевому, а сам опять взялся за бинокль.
Васька держался крепко. Когда подоспел катер и белуху вместе с лошадью взяли на буксир, мальчика насилу оторвали от Машкиной шеи.
Он весь побелел, глаза у него закатились, а закоченевшие синие пальцы никак не хотели разгибаться.
Отец взял Ваську на руки и отнес в свою каюту. Там он раздел его, положил на койку, растер сухим шарфом и стал делать ему искусственное дыхание. Он разводил сыну руки, сильно нажимал на живот, снова разводил руки…
Наконец Васька вздохнул. Потом его вырвало горькой водой, он закашлялся, открыл глаза и порозовел немножко.
- Папка, тону, - прохрипел он и опять забылся.
Катер причалил к берегу. Лошадь и белуху вытащили на песок. Машка стояла как вкопанная и прядала ушами. А белуха долго билась на берегу. Рабочие поохали, покричали, а потом все опять принялись за зверя.
Только к самой ночи убрали всю добычу. На этот раз попалось двести восемьдесят штук.
Всю ночь работал завод. К утру больше половины добычи успели разделать, а утром, в шесть часов, завод закричал тонким гудком, и Васька проснулся.