Ребята ввалились в дом, помня установку: держаться, как надлежит оккупантам. Сняли плащи, сложили оружие в углу. Дорош вышел на кухню, послал Сугубчика осмотреть чердак и только после этого приказал хозяину:
- Подними свою хозяйку. Мои солдаты промокли, им надо обсушиться, пусть затопит печь. Понял?
- Так, прошу господина офицера, прикажите солдатам выйти из комнаты, чтобы жена могла одеться.
Хозяйке не было и тридцати лет, и, насколько Дорош мог заметить, она была красива. Конечно, свинство - смотреть, как она будет вылезать из–под одеяла в ночной рубашке. И все же Дорош махнул рукой и возразил:
- Ничего не случится с твоей девкой!
Хозяин зло поглядел на него, став так, чтобы хоть немного заслонить супругу от чужих взглядов. Женщина натянула платье прямо на ночную рубашку, выскользнула из кровати, мелькнув белыми ногами.
- Ножки ничего! - громко заметил Дубинский.
Сугубчик осуждающе посмотрел на него, но вовремя вспомнил приказ лейтенанта - держаться нагло… Требовательно сказал:
- Дайте молока! Горячего молока.
- А то как же, молоко сейчас будет, - засуетился хозяин.
"Дать бы тебе сейчас в морду, полицайская сволочь!" - подумал Цимбалюк. Ткнул хозяина в живот грязным сапогом.
- А ну сними! - приказал. - Да поживее!
Тот обиженно выпятил губу, но не посмел ослушаться. Стащил сапоги, вылил из них воду.
- И где это пан так промок? - удивился. - Будто купался в одежде…
- Ну! - яростно окрысился на него Цимбалюк. - Какое твое свинячье дело!
- Так я, прошу вас… - Хозяин осклабился в усмешке.
- Вот ты и высушишь! - Цимбалюк бросил ему свой мундир.
Хозяин кивнул на открытую дверь, за которой его жена растапливала печку.
- Прошу вас, снимайте и белье, а это вам пока… - достал из шкафа пижаму…
- Дай и мне что–нибудь, - приказал Дубинский. Он уже разделся и сидел в мокром белье, зябко скрестив на груди руки.
Хозяин достал чистую сорочку и дал какие–то брюки. Промокшие мундиры и белье развесили у печки; все уселись вокруг стола, заставив его банками с консервами, все, кроме Котлубая. Старшина взял горбушку хлеба с салом, прихватил автомат и вышел в сени. Ему первому выпало идти на дежурство.
Постояв немного в дверях, чтобы привыкнуть к темноте, Котлубай вышел во двор. Пожевал хлеб. Есть не хотелось, но должен - золотое правило разведчика: ешь, пока есть случай, возможно, через час или два тебя затянет в такой водоворот, что и секунды не выдастся свободной.
Поужинав, старшина обыскал двор, но не нашел ничего подозрительного. Прижался плечом к сложенным за ригой бревнам - отсюда просматривались все подступы к дому, а самого Котлубая не так–то легко было заметить.
Стоял, всматривался и вслушивался, но ничего не видел и не слышал. На душе стало тоскливо и в то же время сладко: думал о том благословенном времени, когда наконец удастся вернуться к своим.
Дальше Котлубай не загадывал - дальше снова рейды во вражеские тылы, но это будет после, когда–нибудь, если они вернутся живыми…
Он знал, что может не вернуться, трезвый ум подсказывал это, но, кажется, на этот раз обойдется - все складывается, чтоб не сглазить, хорошо, - и важнейшую часть задания группа уже выполнила. Старшина попадал в значительно более сложные и опасные ситуации, но, бог миловал, возвращался к своим - почему бы не вернуться и теперь?
А потом кончится война, он поедет на Черкасщину к родителям, погостит немножко, отремонтирует домик и подастся в столицу к своему профессору, который уже вернулся из эвакуации и с которым старшина переписывается. Потом защитит диссертацию и сам поднимется на кафедру - профессор пишет, что он, Котлубай, его лучший аспирант… Старшине приятно читать об этом, да и кто не любит доброго слова?
А что потом?
Почему–то будущее связывалось у Котлубая с длинным, светлым, заставленным красивыми столами библиотечным залом, где он может за несколько минут получить любую книгу.
Вот это - получить любую книгу - казалось ему самым большим счастьем в жизни: утонуть в книгах, читать что угодно и когда угодно, и мозг твой, как губка, впитывает в себя все новые и новые факты, знания, а потом ты поднимаешься на кафедру и отдаешь их тем, кто смотрит на тебя как на бога.
Но ты скажешь им, что никакой ты не бог, просто ты много читаешь и работаешь…
Старшина переступил с ноги на ногу. Прислушался: какой–то новый звук вплелся в монотонный шум соснового леса. Вроде бы над ухом зажужжал шмель…
Котлубай поковырял пальцем в ухе - шум не исчезал, наоборот, жужжание стало громче. Вдруг старшина понял, что где–то далеко ревут мощные двигатели. Вытянул шею и насторожился. Теперь не оставалось сомнений: ревели моторы.
Котлубай растянулся возле дров, приник ухом к земле - земля гудела. Значит, по проселку продвигалась к селу моторизованная или танковая часть.
Старшина метнулся к дому. Дорош, только взглянув на него, встал из–за стола, отставив кружку с горячим молоком. Накинул плащ и вышел во двор. Котлубай закрыл за ним дверь.
- Слушайте… - прошептал он.
Рокот моторов слышался уже совсем отчетливо. Нарастал с каждым мгновением и уже заполнил все вокруг, будто на село со всех сторон надвигалась гроза - удивительная гроза без молний.
Скоро в этом рокоте можно было расслышать лязг железа.
- Танки… - выдохнул Котлубай. - Идут танки…
Лейтенант уже принял решение.
- Скажи ребятам, - приказал он, - пусть ведут себя так, будто ничего не случилось. Сам оставайся там. Пусть Пашка накинет плащ - и немедленно сюда. Из дому никого не выпускать.
Дубинский выскочил из дома, когда мимо усадьбы прошла первая машина.
Бронетранспортер освещал дорогу узкими лучами фар, они скользнули по круглякам, за которыми притаился Дорош, и лейтенанту показалось, что на мгновение выхватили из темноты его маленькую фигуру. Он съежился, хотя и знал, что заметить его невозможно. За бронетранспортером шел тяжелый танк - занимал чуть не весь проселок, из–под гусениц разлеталась грязь, брызги долетали до убежища Дороша.
Лейтенант прокричал на ухо Дубинскому:
- Ну, Павлик, это уже твое дело! Смотри и считай внимательно…
Дубинскому излишне было это говорить - он прижался к тяжелым бревнам, высунув только голову, и шевелил губами, считая.
А танки шли и шли мимо села на большой скорости и почти вплотную один к другому. Бревна тряслись, и Дорошу показалось, что сейчас поленница рассыплется и придавит Дубинского.
Танки шли около часа. Дубинский насчитал шестьдесят восемь машин T–IV, T–V и "тигров"…
Когда следом за танками пошли машины с прислугой, Дорош, посоветовавшись с Дубинским, решил, что им тут больше нечего делать, наоборот, теперь они должны как можно быстрее связаться с разведотделом и сообщить об этом ночном танковом рейде гитлеровцев.
Цимбалюк и Котлубай спали. Сугубчик сидел на скамье у дверей с автоматом на коленях, хозяин с женой постелили себе на кухне. Они не спали. Хозяин вскочил, как только Дорош стукнул дверью.
- Лежать! - показал Дорош на их импровизированную постель.
Хозяин сделал шаг назад, испуганно моргая, попросил:
- Моя хозяйка покорно просит вашего разрешения спрятаться в погребе. Очень напугана.
Дорош лишь на мгновение задумался.
- Можно, - согласился он, - ты полезешь с ней, и до утра не выходить!
- Но ведь, господин обер–лейтенант, мои служебные обязанности требуют…
- Ну! - повысил тон Дорош. - Выполнять приказания немецкого офицера - вот твои обязанности!
- Да, пан офицер, да… - подобострастно закивал тот и открыл люк.
- Что, не слышишь! - вдруг окрысился он на жену.
Та подхватила тулуп, на котором они лежали, полезла в подпол. Хозяин медленно спускался за ней, искоса поглядывая на Дороша. Лейтенант не сдвинулся с места, пока тот не опустил за собой крышку люка.
- Подмени Шпеера! - громко, чтобы слышали в подполе, приказал он Сугубчику и пошел будить Котлубая и Цимбалюка.
Они оставили дом полицая через четверть часа и двинулись на юго–запад - к проселку, который шел параллельно только что оставленному, - за спиной все еще слышался грохот техники. Шли быстро, и рев моторов постепенно превратился в неясный гул, потом жужжание затихло, словно растворившись в шуме леса.
Прошли около километра, и лейтенант приказал остановиться на привал. И снова повторилась процедура с дождевиками, и снова Котлубай отстучал шифровку и принял ответ разведотдела: штаб армии соглашался с решением Дороша продвигаться к дороге Трубничи - Пуряны и приказал разведать, прошли ли танки и там.
Дорош сразу поднял свою группу. Двинулись, как и раньше, друг за другом: впереди - Дорош, последним - Котлубай.
Если бы лейтенант мог представить себе, что вызвало в штабе армии его короткое донесение о передвижении танков на юг от озера Черного, он отменил бы короткие передышки, которые изредка разрешал ребятам, бежал бы сам и заставил бы всех бежать до полного изнеможения. Ведь если и по пурянской дороге прошли боевые машины, значит, гитлеровцы перебрасывают на свой правый фланг танки фон Зальца, а это ставило под удар танковый корпус генерала Рубцова, передовые части которого смяли заслоны гитлеровцев и, развивая успех, продвигались к южному шоссе.
Командующий армией ежечасно требовал сведений о движении корпуса Рубцова. Несколько раз говорил с генералом Лебединским - его танковая дивизия только начала передислокацию, и командующему казалось, что Лебединский медлит. Просил и требовал: быстрее, быстрее…
В четыре утра командующий позвонил начальнику разведотдела: неужели нет сведений из вражеского тыла? И кого туда забросили - что–то у вас, полковник, неладно… Да, он и сам знает, что ребята сделали почти невозможное - подорвали мост, но это все в прошлом, а сейчас?..
Уже рассветало, когда разведчики достигли наконец села Трубничи, за которым проходила проселочная дорога на Пуряны.
Прошли почти все село и вышли к пурянской дороге, разреза́вшей Трубничи на две неравные части: за проселком еще несколько домов, а дальше поля́, над которыми клубятся клочья тумана. Затем - снова лес и снова поля - большой лес, начинающийся от Черного озера, уже остался позади, впереди могли попадаться лишь перелески.
Увидев наконец пурянскую дорогу, Дорош инстинктивно замедлил шаг. Метрах в ста от него стоял танк, рядом приткнулись два автомобиля, и бригада ремонтников возилась возле боевой машины.
Танк на пурянском проселке! Значит… Но ведь это, может быть, случайная машина.
Они обошли ремонтников и вышли на проселок. Не останавливаясь, пересекли его. Дорога представляла собой полосу жидкой грязи, ноги вязли в ней чуть ли не до колен. Едва разведчики успели перебрести через дорогу, как по ней прополз бензовоз, за которым бронетранспортер тащил на буксире машину, покрытую брезентом, - очевидно, со снарядами.
Разведчики остановились за развилкой возле группы солдат, выносивших со двора и нагружавших на фуру, запряженную парой битюгов, мешки с хлебом - от них шел вкусный запах, напоминавший о завтраке.
Лейтенант выломал из забора палку и начал очищать сапоги.
- Черт, - посмотрел он на совсем еще молоденького ефрейтора, как бы вызывая на разговор, - грязища такая, что утонуть можно!
Тот ответил почтительно, довольный, что имеет возможность поболтать с офицером.
- Да, господин обер–лейтенант, от дороги ничего не осталось, и я не уверен, что даже такие звери, - кивнул он на лошадей, - вытянут подводу.
- Танки… - кивнул Дорош. - Когда проходят танки…
- А то как же, - будто обрадовался ефрейтор, - если уж столько танков!..
Дорошу больше ничего не было нужно от него. Задумчиво посмотрел на фуру и спросил, словно от нечего делать:
- Куда везете хлеб?
Ефрейтор кивнул налево:
- Наша часть стоит недалеко, в четырех километрах по проселку.
- Нам по дороге… - сказал Дорош. Подумал: может быть, неплохо - четверо солдат сопровождают фуру с грузом, на которой едет офицер.
Ефрейтор угодливо предложил:
- Я могу подвезти господина обер–лейтенанта.
- Спасибо, ефрейтор. - Дорош вынул пачку сигарет: - Курите!
- С удовольствием.
Дорошу было немного неудобно: сам сидел на фуре и курил, в то время как остальные разведчики плелись позади. Они сделали сегодня километров на семь больше, чем он, да еще в мокрой одежде. Но показалось бы подозрительным, если бы немецкий офицер уступил место солдату. Знал, что ребята правильно понимают его, но все же, когда фура, проехав километра три, достигла перелеска, облегченно вздохнул и поблагодарил ефрейтора.
- Нам туда, - кивнул на поле, за которым виднелось несколько домов, и, переждав немного, повернул в противоположную сторону, к лесу.
Они передали свое третье донесение около шести утра, когда уже совсем рассвело.
Ребята падали от усталости, да и Дорош, которому удалось немножко передохнуть, чувствовал, как ноги наливаются свинцом. Сперва думали отыскать какой–нибудь поросший кустарником овраг и отдохнуть там, но набрели на копенку сена и полуразвалившийся шалаш рядом с ней: видно, лесник накосил в прошлом году, но что–то случилось - так и не вывез.
Разведчики набросали сена в шалаш, и Дорош приказал всем спать, а сам первым остался на страже.
Попеременно сменяясь, они проспали до трех часов дня. Пообедали консервами и двинулись дальше на запад.
Разведчики теперь не спешили так, как ночью: шли осторожно, останавливаясь перед полянами и прислушиваясь. Когда достигли опушки, посоветовались и решили идти вдоль леса, взбегавшего здесь на пригорок и пересекавшего неширокой полосой засеянные поля.
Их решение оказалось правильным - перед ними поле по крайней мере на полкилометра (дальше его застилал туман), сами оставались невидимыми.
Пройдя километра три, разведчики заметили вдруг, как закружилось впереди воронье, застрекотали сороки. Скатились на дно буерака и притаились в густых кустах.
Воронье не успокаивалось. Потом послышались тяжелые шаги, и сверху прошли, раздвигая кусты и ломая сапогами хворост, трое солдат со шмайсерами.
- Может, вернемся, Ганс? - предложил один из солдат.
- Фельдфебель приказал прочесать этот лес на четыре километра, а мы прошли не больше двух, - возразил второй солдат.
Патруль пошел дальше, и Котлубай первым нарушил молчание:
- Значит, в двух километрах отсюда стоит их часть…
- Конечно, - согласился Цимбалюк, - и если проводят рекогносцировку, так перестали драпать.
- Видите, а вон там и расположилась их часть, - показал рукой на поле, чуть правее опушки, Сугубчик.
- Соколиный глаз! - восхищенно воскликнул Дубинский. - Только скажите, мой юный друг, как ваш взгляд проник так далеко? Видимость полкилометра, а солдаты прошли два…
- Я не утверждаю, - покраснел Сугубчик, - только смотрите - там прошла машина, вон ее еще видно, поехала туда… Если мыслить сугубо логично, то там…
- Правильно, - подтвердил Дорош.
- Когда поступишь в университет, - посоветовал Пашка, - расскажи об этом случае преподавателю логики - получишь пятерку.
- Хватит болтать! - сделал замечание лейтенант. Оглядел своих подчиненных. - Ефрейтор, - оглянулся на Дубинского, - приведите себя в порядок.
Дубинский вытянулся, но, застегивая мундир и поправляя ремень, не отказал себе в удовольствии побурчать под нос.
Лейтенант приказал:
- Продолжаем продвигаться под деревьями, потом проселком, где проехала машина. Документы у нас в порядке. Напоминаю: я - офицер связи сорок седьмой дивизии, вы сопровождаете меня. И - не болтать!
Проселок, на который они вскоре вышли, мог многое подсказать опытному разведчику. Цимбалюк начал читать следы.
- Прошла колонна противотанковых пушек, - ткнул пальцем в глубокую колею, проложенную тяжелыми колесами в мягкой песчаной почве, - на механической тяге… Видите следы гусениц? Ну и грузовые машины - боезапас, кухня…
Дорош спустился по крутому откосу и дал знак товарищам быть осторожными. Картина, открывшаяся перед лейтенантом, поразила его: склон холма был изрыт свежими ходами сообщения, замаскированные стволы пушек смотрели на восток.
Лейтенант быстро подсчитал; да, Цимбалюк не ошибся: дивизион стомиллиметровых пушек…
Чуть не скатился по склону и показал товарищам на тропинку, ответвлявшуюся от дороги и вившуюся среди полей. Когда за их спинами исчез в тумане бугор, на котором стояла батарея, достал карту и пометил ее расположение.
Сугубчик заглянул через его плечо и спросил:
- Думаете, начало укрепрайона?
Лейтенант не ответил, зато Дубинский не упустил случая, чтобы не поддеть:
- И вы знаете, что такое укрепрайон? Я думал, такая терминология не доступна детям по шестнадцати.
- Это вы, Дубинский, еще много чего не знаете! - обиделся Сугубчик. - Вот вы закончили два курса института, а скажите, будьте добры, что такое интеграл? Ага, молчите? Так и думал, что не знаете, а я мог ответить на этот вопрос задолго до шестнадцати.
- Вундеркинд! - попробовал огрызнуться Дубинский, но почувствовал, что его карта бита, и промолчал.
- Укрепрайон или нет, а с того бугра будет простреливаться вся эта местность… - заметил Цимбалюк.
- Вот нам и надлежит установить: почему тут толкутся фрицы? - Дорош спрятал карту: - Двинулись…
Снова впереди шел Дорош, постегивая прутиком бурьян, росший по сторонам тропинки, - элегантный, стройный обер–лейтенант, несколько беззаботный и в то же время спесивый.
Тропинка пырнула в овражек и выскочила среди тополей на большом лугу. За ними пролегала мощеная дорога, и по ней навстречу разведчикам двигалась колонна тяжелых грузовиков.
Машины шли одна за другой, полные солдат. Шли уверенно, и выхлопные газы дрожали над шоссе.
"Как на параде", - подумал Дорош, и ему захотелось швырнуть в колонну противотанковую гранату, а потом прошить разбегающиеся вражеские фигуры длинной–длинной очередью…
Вздохнул - иногда случалось, что он возвращался к своим, не выпустив ни одной пули из парабеллума. И это считалось высшим классом: действительно, чего стоит разведчик, если поднимет шум, настреляется - ну, положит с полдесятка гитлеровцев, - но ведь не в этом же их цель…
И правильно! Их задача - вот она, эта колонна, двигающаяся по шоссе. Противотанковый полк перебрасывается на северо–восток - совсем свежая и укомплектованная часть, - видно, резервный полк, и можно сделать вывод…
Хотя нет, рановато еще делать выводы, надо собирать факты, как можно больше фактов, все видеть и все запоминать…
Разведчики вышли на дорогу и остановились, высматривая попутную машину. Стояли и считали автомобили и пушки, проходившие мимо них. Точнее, считал один Сугубчик - он обладал феноменальной памятью, - и на него они могли положиться.
Наконец через бугор перевалила колонна пустых грузовиков, и Дорош определил, что на северный склон они шли гружеными. Остановил передний, предъявил офицерские документы, пожаловался, что их машина вышла из строя - с нею, мол, остался шофер, - а им срочно надо добраться до Ралехова, небольшого городка, лежавшего на шоссе в десяти километрах отсюда.