2
- Нет, нет!.. Я не кровожадный человек, я всю жизнь боялся крови. Я, если хотите знать, всю жизнь был немножко пацифистом. Но Коха надо не просто убрать, а казнить. Да, да, только казнить…
Петр Петрович быстро ходил по комнате и нервно жестикулировал. Собеседник, к которому он обращался, сидел у книжного шкафа и внимательно слушал сбивчивый, торопливый рассказ Калачникова. Гость был в коротком крестьянском полушубке без воротника, овчинную шапку он держал на коленях; волосы у него - лохматые, непричесанные, лицо небритое, но молодое, о чем свидетельствовал и белесый пушок на верхней губе, и быстрые, все замечающие глаза.
- Казнить, и все! Иначе нельзя! - Петр Петрович остановился, заложив пальцы рук за мягкий пояс, задумчиво покачал головой. Стал говорить тихо, медленно. - Вот как дело повернулось. Я никогда не обижал невредное насекомое. Бывало, увижу: божья коровка на спине лежит, лапками шевелит, перевернуться не может… Я ее осторожно беру на ладонь, переверну, чуточку подую. Она пошевелит крылышками и - ж-ж-ж! - полетела. А я радуюсь! - Калачников резко взмахнул правой рукой. - А комара давил. Давил потому, что он человеку жить мешает.
- Кох, Петр Петрович, делает это не впервые, - заговорил собеседник. - На его совести не одна эта девочка. Отомстим!
- Отомстим? - Калачников сердито посмотрел на гостя. - Нет, тут дело не только в мести. Если сейчас жестоко не наказать Коха, завтра-послезавтра у нас появятся десятки кохов, возможно худших, чем этот. Коха казнить. Приедет другой - и с ним сделать то же самое. Испугаются!.. Надо им показать, что на нашей земле такой сорняк, как помещик, больше никогда не произрастет. Не та земля стала!
- Все это я передам товарищу Огневу. Он решит, как лучше сделать.
- Я ему записку напишу, - сказал Петр Петрович, подсаживаясь к столу.
- Не надо. Товарищ Огнев предупредил: никаких записок, передавать только устно. Будьте как можно осторожнее. Недавно из Риги переброшена оперативная команда СД. Это фашистская служба безопасности. Слежку они ведут усиленную. Мы хотели поймать или убить начальника команды, но потеряли троих своих. Он два дня был в Шелонске, а потом поехал в Низовую.
- Так это я для него, значит, отбирал лучшие яблоки и груши?
- Наверное, для него.
Петр Петрович вздохнул:
- Вот кого кормить довелось. Не думал…
- Пусть!.. Входите к ним в доверие. Яблоки - это вроде приманки, как червяк на крючке удочки, А остерегаться нужно. Товарищ Огнев велел договориться о пароле.
- О пароле? - Калачников оживился. - Я помню, пароль раньше на фронте был…
- Теперь везде фронт, Петр Петрович.
- А как на основных фронтах, что там? Как Москва? Как Ленинград? Хельман показывал фото: немецкие солдаты снялись у разбитого ленинградского трамвая. А Гитлер хвалится на весь мир, что седьмого ноября он будет принимать парад своих войск на Красной площади. Похоже это на правду?
Калачников оглядел гостя со всех сторон и только сейчас заметил, что ему не больше восемнадцати лет, но он успел в пришелонском лесу обогнать время и свои лета; парень сидел за столом как взрослый, откинувшись на спинку стула, говорил медленно, разбавляя неокрепшим баском мальчишеский дискант.
- На основных пока наступают они, - сказал он, предварительно откашлявшись в кулак. - В Москве им очень побыть хочется. И в Ленинграде… Но в Москву наши их не пустят, разве можно пустить их в Москву! А под Ленинградом они заняли какое-то место, до которого раньше доходил городской трамвай. А дальше им не пройти. Из Ленинграда по радио говорили, что немцы и на метр больше не продвинутся.
- Молодцы они там, в Москве и Ленинграде! - подхватил Калачников. Он подошел к парню, положил на его плечо руку и спросил: - Так, говоришь, пароль нужен? - Задумался, повернулся к окну, увидел за чистым, отмытым осенними дождями стеклом свой сад с оранжево-золотистой листвой и словно нашел то, что искал. - Ваши люди должны спрашивать, входя ко мне в дом: "Цветы есть?" Мой ответ: "Цветов нет, есть семена". Они: "А будут цветы?" Я: "Конечно будут!"
Связной повторил все это.
Когда он ушел, Петр Петрович долго думал о том, что он велел передать туда, партизанам. Он не только советовал, он страстно убеждал убить человека. Как мало у Коха осталось от человека! Что же сделало новоявленного помещика таким звероподобным существом, помышляющим об уничтожении половины человечества? Проклятый фашизм!.. Сегодня Советский Союз… Завтра Англия… Послезавтра Индия и Китай… Затем Америка… Истребить половину… И во имя какой цели? Чтобы жили и плодились единицы, вроде Коха, - все остальное - человеческий мусор, удобрение… Убить будущих Пушкиных, Толстых, Чайковских, Мичуриных, Шопенов, Шиллеров, Мопассанов, Тимирязевых, Циолковских, оставить истеричных гитлеров, уродливых геббельсов, садистов кохов… Нет, нет! Лучше устранить одного Коха, но сохранить жизнь людям десяти деревень. Лучше отправить на тот свет бесноватых фюреров Германии, чем это делать с миллиардом невинных людей, живущих на земном шаре! Так лучше!
Он подошел к книжному шкафу и снял с полки книгу. Медленно, задумчиво отвернул обложку в ледериновом переплете. На него, как живой, взглянул учитель в белой соломенной шляпе - седой, упрямый старик. Петр Петрович долго смотрел на портрет, покачивая головой, затем стал читать надпись на первой, титульной странице, сделанную упругим, энергичным почерком.:
П. П. Калачникову.
Не ради детских забав переделываем мы природу. Свершаем это во имя Человека, чтобы Человек жил дольше и лучше.
И. Мичурин.
"Чтобы человек жил дольше и лучше! - про себя повторил Петр Петрович. - Вот для чего и должен перестать жить Адольф Кох!"
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Кузнечное дело, к удивлению Алексея Осиповича, оказалось сложнее, чем он предполагал. "Отвык, - подумал Шубин, - придется начинать все сначала". И он терпеливо осваивал забытую профессию, стараясь делать все - от элементарного и легкого до сложного и трудного. Он сам ходил в поле и ловил лошадей, ведя их на поводу до кузницы, рашпилем поправлял поврежденные копыта и всякий раз долго примеривался, куда лучше всего поставить подкову. Постепенно он освоился с кузнечным делом и пришел к выводу, что вспоминать забытое все же легче, чем начинать с азов.
А дома, в комнатушке, снятой за шестьдесят рублей в месяц у пожилой вдовы, иной курс наук…
- Приобретай важность и надменность, - назидательно говорил Тане Шубин, - надо тебе понять, кто ты есть: дочь кулака, обижена на Советскую власть, на всех смотришь с озлоблением, всех считаешь своими лютыми врагами.
- Лютые враги для нас сейчас фашисты, Алексей Осипович! - Таня качает головой и улыбается.
Шубин безнадежно машет рукой:
- Грубее ты должна быть. И слово погрубее, и взгляд злей.
- Лучше скажите, что такое любовь? Вы влюблялись, Алексей Осипович?
Таня сидит у окна и смотрит на улицу. Часто она задумывается вот так же, как и сегодня. Давно понял Шубин, чем озабочена его нареченная дочка. А как ей помочь? Несколько лет назад ему довелось проводить беседу о любви и дружбе. Думал, проще и темы нет. Но девчонки забросали его такими вопросами, на которые он и ответить не мог.
- Любовь, Танюша, такая, знаешь, штука, - начинает Шубин, - и самая простая, и самая трудная. На все, кажется, ради нее готов. Помню, влюбился - знаешь, о каких глупостях думал? Вот бы моя Наташка тонуть в реке начала! В каком-то страшном водовороте… Люди стоят на берегу и боятся прыгнуть. А я со всего размаху - прыг, и ее, миленькую, почти утонувшую, на берег. И она убеждается, что лучшего друга у нее нет в целом свете. Или она спит, а дом горит, крыша вот-вот обвалится. А я бью стекло, залезаю в дом и выношу ее. Вот какими мыслями была занята мальчишеская голова!
Таня с затаенной улыбкой смотрит на Шубина; она слегка, непроизвольно кивает головой, лицо ее светится от внутренней радости.
- Я тоже все готова сделать, - говорит она.
- Полковник наведет справки: может, еще все в порядке, - успокаивает Шубин.
- В пехоте не всех убивают, Алексей Осипович?
- Ну что ты, Танюшка!
- Страшно мне за него… - Она смотрит теперь уже печальными глазами на Шубина. - Ведь правда, что у него самое хорошее имя? Александр, Саня, Саша, Сашка, Шура, Шурик…
- И Сашок! - Шубин кивнул головой.
- И Сашок! - быстро соглашается она. - И почему не вовремя война началась! У нас такие планы были!.. И все пропало, Алексей Осипович!
- Как это так все пропало? Через годик, смотришь, побьем немца. Вот и считай, что у тебя с Сашком после средней школы были большие каникулы.
- Какие же это каникулы, когда каждую ночь страшные сны снятся! На каникулах отдыхают, а я за него измучалась. Я думала, что мы просто так дружим, а оказывается, нет. - В глазах ее одновременно затаились печаль и радость. - Я вот вопрос задала, что такое любовь? Сама я ответить пока не могу… Просто жить без Сашка нельзя, хоть бы издали взглянуть на него!..
- Надо научиться, Танюшка, ждать!.. Вот видишь, ты и меня перевоспитала на свой лад. Грубее нам нужно разговаривать, Танька. И не Алексей я тебе Осипович, а батька! Так и зови. А я тебя все время Танькой буду звать. Люди мы с тобой грубые, озлобленные, чуждые ласке. Так-то!.. Найдем Сашка твоего, имей терпение…
- Постараюсь, батька…
В середине сентября колхозный кузнец Кузьма Николаевич Петрачков получил по почте письмо. Сестра звала на крестины по случаю рождения дочери, обещала наварить пива, бражки, угостить бараниной. Таня перечитывала малограмотные каракули и с недоумением смотрела на Алексея Осиповича. Но батька сказал, что письмо это условное и что они должны прибыть не к сестре на крестины, а к полковнику из разведывательного отдела штаба фронта.
2
В течение месяца с ними занимался капитан, помогая изучить нужные по их легенде приемы и методы разведки. А сегодня их принимал полковник, принимал в заброшенном доме лесника, в нескольких километрах от командного пункта. Они сидели в холодной и неуютной комнате с выбитыми окнами. Лейтенант прохаживался где-то на улице. Полковник и лейтенант оделись, как и подобает заправским охотникам: непромокаемые брезентовые куртки, высокие, за колено, резиновые сапоги, тульские ружья и набитые патронташи - добавить бы к этому жирных тетерок или вальдшнепов!
- Руки хороши! - проговорил полковник, здороваясь с Шубиным и его "дочерью". - Огрубели, почернели, потрескались. Сразу видно, что несладко вам жилось на "большевистской каторге"!
- Привыкнуть ко всем этим ужасным словам не могу, - созналась Таня.
- Надо, Танюша, надо. Да, кстати, навели мы справку по твоей просьбе. Утешительного пока ничего нет: красноармеец Александр Иванович Щеголев пропал без вести, Танюша…
- Как это так "без вести"? - спросила она растерянно. - Убит?
- Без вести, Танюша. Под Шелонском. Когда убит, так и пишут, что убит. Я взял его на особый учет. Буду продолжать поиски.
- А когда без вести, живым он еще может быть? - спросила Таня с надеждой.
- А почему же нет! - как можно бодрее и увереннее проговорил полковник. - В партизанах, в плену. Даже в наших госпиталях иногда отыскиваются. Будем искать, Танюша.
- Никогда не поверю, что он может быть убитым! - проговорила она решительно.
- И правильно делаешь, - сказал полковник. - А вот мать мы отыскали.
- Отыскали?! - Таня вскочила со скамейки.
- Да. Жива и здорова. Пришлось умолчать, что мы знаем о тебе все. Успокоили, что за тебя волноваться не нужно. Напиши ей. А возможно, узнав о матери, ты не пожелаешь идти и на задание?
Она покачала головой:
- Пойду, товарищ полковник!
- Верно, Танюша. Твоей матери уже назначено пособие, она будет его получать до тех пор, пока ты не возвратишься. И вашей жене, Алексей Осипович, назначено пособие.
- Очень признателен, товарищ полковник.
- Забудьте на полгода, что всю жизнь вы были Алексеем Осиповичем Шубиным, а в колхозе - Кузьмой Николаевичем Петрачковым. Отныне вы Никита Иванович Поленов и Татьяна Никитична Поленова.
- Танька! - заметила девушка.
- Это я так учил, - пояснил Алексей Осипович. - Дерзкая, огрубевшая на торфоразработках и других тяжелых работах девчонка. Чего от нее ждать?
- Такой она и должна быть. Запомните: начальником советского лагеря был Василий Петрович Ненашев. Вот его карточка: широкий, картошкой, нос; чуб и эти лохматые усы - рыжие; левая рука всегда в черной перчатке - результат ранения еще в годы гражданской войны. Любит ругнуться матом. Больше о начальнике лагеря и не нужно знать. Мелкие начальники менялись часто. Смело называйте десятника Павла Павловича Хлебина, маленького, вихрастого, веснушчатого, часто повторявшего "елки-палки". Освободил вас добрый немецкий начальник Трауте. Вы его не видели, вам лишь объявили его милостивый приказ. Хвалите, но особенно не перехваливайте, чтобы не вызвать подозрения. - Убедившись, что "отец" и "дочь" запомнили все, полковник продолжал: - Действовать придется в районе Низовой. Не буду скрывать, условия трудные. Наш опытный разведчик на Низовой провалился. Вернее будет сказать, не опытный, а теоретически постигший основы разведывательной службы. Но этого мало… На Низовой обязательно должен быть наш глаз: через этот железнодорожный узел идет снабжение нескольких немецких армий, действующих на ленинградском и центральном направлениях. Недавно немцы перебросили из Риги в район Шелонска - Низовой оперативную команду "1 б" во главе с Гельмутом Мизелем. Мы его "опекали" в Москве, когда он делал вид, что представляет в качестве корреспондента одну немецкую газету, а мы создавали видимость, что верим ему.
Полковник извлек из потайного кармана портрет молодого самодовольного господина с "лейкой" в руках.
- Снят на фоне Манежа в Москве, - пояснил полковник. - Он фотографировал наших товарищей, а они его. Но он видел пьяниц, которые хотят навязать ему свой плохонький "ФЭД". А они видели разведчика, будущего врага, и снимали весьма и весьма старательно. Получился.
- А он ничего себе, только важничает очень, - проговорила Таня, возвращая полковнику портрет.
- Сейчас он выглядит постарше, но еще молод. Он, как и некоторые другие деятели немецкой разведки, имеет серьезный порок: недооценивает советскую разведку. Что ж, это объяснимо. На протяжении многих лет при русском дворе видные посты занимали иностранцы. Супруга Николашки, то бишь Александра Федоровна, никогда не забывала, что она немка, близкая родня кайзеру, и была шпионкой номер один. А разве плох был в качестве шпиона номер два русский военный министр Сухомлинов? А теперь немцы наступают, а мы отступаем, и они думают, им, русским, не до разведки. Лично я недооценку Мизелем нашей разведки и контрразведки горячо приветствую!..
О многом переговорили в тот вечер полковник и его помощники. Таня даже и не предполагала, как много должен знать разведчик. Раньше ей казалось вполне достаточным то, что им в течение месяца сообщил капитан. Когда полковник говорил об опасности, она невольно отвлекалась и вспоминала совсем иное - мать, которая ждет ее теперь в чужом месте среди незнакомых людей. Как она сейчас беспокоится!.. Почему-то припомнились танцы в городском саду и самый лучший танцор - Сашок Щеголев… И самый красивый!.. Купание с подругами в речке, походы за грибами и ягодами… И тут же мысли об опасности: сумеет ли она перевоплотиться в разведчицу, быть внутренне похожей на дочь этого бородатого рыжего человека?.. На нелегкое дело посылает их этот черноусый полковник, видимо больше их знающий, как трудно им будет…
- С партизанами пока контактов не поддерживать, - продолжал полковник, - хотя на будущее и не исключена возможность совместных действий. Не исключено также, что кого-то пошлем к вам на подмогу, а затем и на смену. Я думал над паролем. Запомните его. Приходящий к вам спрашивает: "Хорошее железо продаешь?" А ответ такой: "Барахлом не торгую. Хорошему человеку могу и продать!" Почему я рекомендую железо? Оно у вас будет всегда. А такое словечко, как "барахло", должно входить в лексикон малокультурного мужика Никиты Ивановича Поленова. Итак, все запомнили?
- "Хорошее железо продаешь?" - "Барахлом не торгую. Хорошему человеку могу и продать!" - повторил без запинки Алексей Осипович.
- Заданий будет вам много, - сказал полковник. - Пока добираетесь до Низовой, соберите материал о положении на оккупированной территории. Это, так сказать, параллельное задание. Просил об этом начальник политуправления фронта: факты нужны для агитации в войсках. Мы знаем, что население живет в ужасных условиях. А конкретно? Каковы налоги, поборы, как с питанием? Под Шелонском обосновался первый помещик - немец Кох. Его политика?
- Кох? Это не тот, что был в Лесном до революции? - спросил Шубин.
- Сын. Адольф Кох. Пробный камень. Усидит в Лесном до весны, весной пожалуют новые господа.
- За его отцом мой батька с вилами гнался, - сказал Шубин.
- Надо, чтобы этот не удрал. Огнев получил задание по партизанской линии. Видимо, долго Кох не проживет на этом свете… Вот, кажется, и все. Есть вопросы?
- Пока все ясно, - ответил Поленов.
- Ну, как говорят, ни пуха ни пера! - сказал полковник.
- К черту! - дружелюбно ответил Шубин.
Они постучали в крайнюю избу. Дверь открыла старушка. Она и молодка лет под двадцать пять занимались стиркой. На печи и на кровати спали ребятишки. Шубин и Таня представились как беженцы. Старушка попотчевала уже остывшей вареной картошкой. А потом, вытирая глаза кончиком платка, говорила, что от сына нет известий вот уже два месяца, что живут они с невесткой и на руках у них четверо мальчишек, две пары близнецов, мал мала меньше. "Фашист окаянный, всю жизнь испортил!" - говорила старушка и крестилась. Шубин поддакивал ей, Таня сопела носом и молчала: ей очень хотелось спать.
Утром они покидали деревушку. Проходя мимо сельмага, Шубин вдруг остановился и сказал:
- Возьму махорки, Танька. Туда брать советскую нельзя, здесь накурюсь досыта: в тылу небось эрзац-табак!
В магазине было пусто. Лишь в темном углу у прилавка двое мужчин пили водку и громко разговаривали. Ковыляющей походкой приблизился продавец с родинкой, похожей на темного паука. Он еще издали улыбался, потирая подбородок, отчего "темный паук" на правой щеке шевелился и казался живым.
- Будьте любезны, - проговорил он, взглянув на Шубина и его спутницу, - что прикажете?
- Махорки пару осьмушек, - сказал Шубин.
- Пожалуйста. Немного подмочили, когда везли. Ни машины, ни брезента, а дорога дальняя. Подсушите, сам такой же курю. Угостить? У меня сухой.
- Спасибо, не откажусь.