- И все же, - продолжала Марина, - мне, кажется, удалось разрешить все эти проблемы и сконструировать реактивный самолет, который безусловно будет обладать скоростью, значительно превосходящей скорость лучшего моторного истребителя. Я не стану говорить о деталях конструкции. Основную схему и часть чертежей я могу показать сейчас, они вам расскажут значительно больше, чем любые слова. Следовало бы составить пояснительную записку, но я не успела.
С этими словами Марина передала в руки академика несколько чертежей и оглянулась на Крайнева. Тот все ещё сидел неподвижно. Даже заинтересованность, вызванная рассказом Марины, не могла оторвать его взгляда от одинокой тучки.
- Это чрезвычайно интересно, - воскликнул Барсов, просмотрев два первых листа, - просто исключительно!
Услышав его голос, Крайнев неторопливо потянулся за чертежами. Взял первый лист, лениво развернул, и все его спокойное настроение как рукой сняло.
На листе бумаги была начерчена модель одного из первых реактивных самолетов, несколько лет назад сконструированного им, Юрием Крайневым.
Он хорошо помнил, как испытывали эту модель. Она поднялась в воздух и даже продержалась несколько минут в полете. Но это все. Большего Юрий от нее и не требовал, а перешел к конструированию других, более совершенных моделей.
Об этих работах Юрия Крайнева, имевших оборонное значение, в специальных журналах публиковалось очень мало материалов. Поэтому неудивительно, что девушка, не пожелав ни с кем консультироваться, делая из своей работы полную тайну, открыла уже давно открытое, давно изобретенное.
Крайневу стало жаль напрасно затраченного огромного труда. Он взял из рук Барсова все чертежи, отметил множество мест, совпадающих с его конструкцией, внимательно просмотрел несколько остроумно сконструированных деталей, свернул чертежи и неторопливо протянул их Марине.
Слушая похвалы Барсова, Юрий думал о той минуте, когда ему придется сказать Марине правду. Юрий был убежден в том, что эту правду надо сказать немедленно, - девушка могла пойти дальше по ошибочному пути, изобретая уже изобретенное.
И в то же время Крайневу было жаль Марину. Он видел, как она расцветает от похвал академика, заметил, как порозовели ее щеки. Как же в такую минуту одним словом, одним ударом уничтожить все?
Но вот Барсов умолк, и Марина спокойно, ожидая похвалы, взглянула на Крайнева.
А тот уже снова смотрел в одну точку горизонта, где уже даже и тучки не было, а лишь серебристо поблескивало холодное море. Марине показалось, что этот отблеск коснулся глаз Крайнева - такими они стали спокойными, равнодушными. Юрий решился.
- Боюсь, что разочарую вас, Марина Михайловна, - сказал он, - но я твердо знаю, что ваш самолет сможет оторваться от земли, от трех до пяти минут продержаться в воздухе, а после того приземлиться.
- Вы говорите так, точно видели эту машину в полете. - Марина усмехнулась.
- Да, я видел ее в полете, - наклонил голову Крайнев. - Несколько лет назад я построил такой же самолет, точно по такой схеме, а частично и так же оформленный. Он дал именно те результаты, о которых я вам говорил. Ваша модель не сможет дать лучших.
Юрий поднял глаза на Марину и испугался: девушка сидела перед ним белая как мел. Вся кровь отхлынула от ее лица, и оно казалось совсем прозрачным.
- Продолжайте, - твердо сказала она, и Юрий подивился ее выдержке.
- Мне очень жаль, что вы не ознакомились с работами нашего института, в частности с моими, до того, как взялись за этот проект. Вы могли бы сконструировать действительно современную машину, а так весь ваш труд на девяносто пять процентов пропал даром. Вы изобрели уже давно изобретенное. К сказанному я могу только добавить предложение переехать в Киев и работать в нашем институте.
- Чужими руками хотите жар загребать, товарищ Крайнев, - тихо и зло сказала Марина. Дышать ей стало трудно. Она уже ненавидела Крайнева всем своим существом, и Юрий это почувствовал.
- Если бы вы увидели наши работы, если бы сравнили наши машины с вашим очень еще примитивным самолётом, вы бы никогда не произнесли таких резких и несправедливых слов, - спокойно, без тени раздражения ответил Юрий.
Марина перевела взгляд на Барсова, который был очень обескуражен всем, что происходило на его глазах, и взяла чертежи. Порывисто сунула в портфель тугие листы, щелкнула замками и поднялась.
- Всего хорошего, Николай Александрович, я еще зайду к вам перед отъездом, - сказала она, повернулась и пошла по дорожке к калитке.
Сделав несколько шагов, остановилась и, обращаясь к Крайневу, спросила:
- Значит, вся моя работа проделана напрасно?
Крайнев промолчал. Марина подождала немного и быстро, уже не оглядываясь, пошла, почти побежала к выходу. В саду и на веранде воцарилась гнетущая тишина. Все это было очень неприятно, но Крайнев твердо знал, что поступить иначе не мог.
- Как это неприятно, - сказал Барсов с искренним огорчением. - Так всегда бывает, когда кто-нибудь плохо подготовится к работе.
- Она очень талантлива, - сказал Крайнев. - С первого раза открыла то, до чего я дошел только в четвертой модели.
- Жаль, как жаль! - еще раз вздохнул Барсов.
Они сидели рядом, молчаливые, углубленные каждый в свое. Говорить не хотелось, настроение было испорчено.
Солнце уже клонилось к западу, приближаясь к верхушкам невысоких гор. В воздухе повеяло прохладой. Барсов встал с кресла, Юрий тоже поднялся. Они смотрели на море, на холодную и блестящую, как ртуть, воду.
- Пройдемте в кабинет, - сказал Барсов. - Я покажу вам кое-что интересное. Быть может, это пригодится в вашей работе.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Тучи колючих снежинок пролетали над строительством. Норд-ост гнал их с каждой минутой все быстрее, не давая лечь на землю слоем прочного снега. Ледяная крупа впивалась в лицо, как иголки.
В конторе прораба пятого участка строительства авиационного завода было светло. Маленькое, наскоро сбитое строение временной конторы содрогалось под порывами ветра. Ничто не защищало его от метели. Цех пятого участка - будущая теплоэлектроцентраль завода - существовал пока что только в чертежах, и лишь глубокие, полузанесённые снегом котлованы указывали места, где со временем поднимутся высокие стены.
В маленькой комнате стоял раскаленный докрасна чугунок, стол, несколько скамей вдоль стен. Над столом висели ходики с бутылкой чернил вместо гири. Прямо на столе, время от времени поплевывая на раскаленный чугунок, сидел прораб пятого участка - Михаил Петрович Полоз.
Перед ним лежали только что полученные большие синие листы, на которых белыми линиями были обозначены контуры теплоэлектроцентрали, чернела подпись начальника строительства в уголке последнего квадрата. Полоз внимательно просматривал их, сначала поодиночке, потом складывал в различных комбинациях, чтобы снова по порядку разложить на столе.
За окном бесновался ветер, но Полоз не обращал на него внимания. В конторе было тепло и тихо, и можно было спокойно поразмыслить над чертежами. Прораб мысленно производил расчеты, перекладывая листы, сердито дымил папиросой, а иногда ругался вслух.
Полоз имел для этого все основания. В проектных конторах всю осень мариновали окончательный проект и рабочие чертежи теплоэлектроцентрали, и только вчера они были получены на строительстве.
Таким образом завтра все будут ему сочувствовать, соглашаться, что строить ТЭЦ зимой почти невозможно, ссылаться на трудности, ругать проектную контору, - одним словом, произойдет один из тех разговоров, которых Полоз терпеть не мог. И самое неприятное заключалось в том, что всем известен срок пуска завода - первое июня; изменить этот срок никто не имеет права, и из создавшегося сложного положения он, Полоз, должен выкручиваться один. Правда, это легче сказать, чем сделать, но придумать что-то необходимо.
Полоз неприязненно посмотрел на большие синие листы. Черт бы их побрал! Ждал четыре месяца, а теперь, когда получил, из-за них одни лишь неприятности. Он сдвинул чертежи на край стола, вынул из кармана блокнот, закурил новую папиросу и стал подсчитывать дни.
Огонь в чугунке угасал. Крутые его бока уже давно покрылись сизой окалиной холода. Ветер снова гулял по конторе, и снежинки не таяли на подоконнике.
Полоз соскочил со стола и, разминая затекшие ноги, подошел к чугунке. Подсыпая уголь, он ежился и пританцовывал. Ветер быстро выдувал тепло. Но вот в чугунке опять загудело пламя, и Полоз сбросил тулуп. На строительство он приехал прямо из армии и до сих пор носил туго подпоясанную широким поясом гимнастерку и сапоги.
Он прикидывал, можно ли строительство ТЭЦ начинать весной. И выходило, что нельзя, потому что остается мало времени, кроме того, весной наступит строительная горячка, не будет хватать рабочих, и вообще на весну надеяться нечего.
Полоз сплюнул. Налетел новый порыв ветра, и пламя в трубе загудело сильнее. От ветра трещали даже скрепы на плохоньких стенах конторы.
- Погодка, - пробормотал Полоз, - хороший хозяин собаку не выгонит.
Домой ему нужно было идти чуть ли не через все строительство, во второй поселок, где стояли уже готовые дома для технического персонала. От одной мысли об этом стало холодно, и Полоз протянул руку к кожуху.
Снова засвистел ветер, и вместе с ним раздались три громких удара в дверь конторы. Удивленный Полоз открыл. В комнату влетела туча снега, за ней показалась высокая фигура в ушанке, бушлате и сапогах.
Полоз затворил дверь, с интересом всматриваясь в неожиданного гостя. Тот уже снял шапку и большой красной рукой растирал щеки и лоб. Через минуту он скинул теплый бушлат, осторожно стряхнул с него снег и бросил на скамью. Манера обращаться с вещами, словно боясь сломать их или испортить, выдавала большую, но неловкую силу.
Полоз улыбнулся. Он любил больших и сильных людей. Парень в ответ тоже улыбнулся и, словно стыдясь того, что так промерз, оказал хриплым юношеским баском:
- Я сейчас уйду. Согреюсь только немного и уйду.
- Где вы работаете? - спросил Полоз.
Парень полез в карман и вынул маленький картонный квадрат, белый с красной полоской посредине. Полоз взял в руки пропуск и увидел, что он выдай только вчера и что Василь Павлович Котик работает столяром на пятом участке, то есть здесь же, на строительстве ТЭЦ.
- Сегодня опалубку готовили?
Парень молча кивнул головой. Он уже давно узнал прораба своего участка и думал только о том, как бы поскорее удрать. Он надеялся застать здесь самое большее сторожа, а попал на самого начальника.
- Вы давно из деревни? - спросил Полоз.
- Я не из деревни. Я со строительства.
- Комсомолец?
- Да.
- Койку в бараке вам дали?
- В сорок восьмом. Нас сюда четверо пришло, - осмелев, сказал Котик и опять замолчал. Он сидел, вытянув к печке ноги, и от всей его фигуры веяло такой силой, что Полоз невольно залюбовался.
Время шло, стрелки на ходиках приближались к двенадцати. Полоз подумал о предстоящем, полном неприятностей, дне и взялся за шапку. Он помрачнел при мысли о том, что надо ждать весны, ждать и опаздывать, ждать и задерживать все строительство, ждать и сидеть без дела.
Котик заметил перемену в настроении Полоза и стал одеваться. Говорить им больше не хотелось. Полоз надел лохматую ушанку, натянул рукавицы. Они вышли. Ветер вырвал из рук дверь, когда Полоз пытался ее запереть, и Котику пришлось ему помочь.
Против ветра они шли рядом, не разговаривая, прикрывая лицо руками. Ледяные снежинки кололи кожу, как иголки. Предстояло пройти через все строительство, чтобы попасть на второй участок. Усталость целого дня давала себя чувствовать. От мороза и ветра клонило ко сну.
Так дошли они до кузницы, где на железных каркасах горели большие прожекторы; наполовину смонтированные металлические конструкции поднимались высоко над приземистыми строениями других цехов. Под порывами ветра каждая ферма, каждая недостаточно закрепленная балка звенела по-своему.
Полоз и Котик остановились за высокой кирпичной кладкой. Они растирали руками щеки, топали застывшими ногами, собираясь двинуться через пустырь к домам и баракам второго поселка. Ветер свирепствовал на пустыре, взвихрял целые тучи снежинок, поднимал их высоко, чтобы затем снова швырнуть вниз.
На строительстве было безлюдно. Все живое давно спряталось от этой бешеной метели. Только одинокая фигура сторожа угадывалась в далеком темном углу между кирпичных кладок. Полоз решил, что ждать больше нечего. Он вышел из-за кладки, и ветер налетел на него. Прикрывая лицо рукавицей, Полоз пошел вдоль стены кузницы. Котик, не мешкая, двинулся вслед за ним. Он тоже шел, прикрывая лицо рукавицей, и вдруг наткнулся на спину прораба, который остановился как вкопанный.
- Это мне не нравится, - услыхал Котик его глуховатый голос.
Забыв о морозе, Полоз смотрел сквозь переплетение готовых конструкций внутрь цеха. Ветер для него уже не существовал. Рука опустилась, все внимание было сосредоточено на том, что происходило в цеху.
Котик тоже смотрел туда, но ничего не мог разобрать. В цеху царил хаос ветра, света и теней. Снежинки пролетали в световых потоках и казались сверкающими брызгами. Фонари качались, и тени колыхались вслед за ними. Ветер резал глаза и мешал видеть, но Котик мог поклясться, что ни одного человека в цеху нет.
Вдруг огромная черная тень проползла по цеху и скрылась у противоположной стены. Удивленный и озадаченный Котик вопросительно посмотрел на Полоза.
Тень снова прошла по конструкциям. Теперь она была уже не одна - навстречу ей летела такая же темная густая масса. Они столкнулись, и Котик ждал громового удара, но тени разлетелись в разные стороны бесшумно и легко.
Полоз сердито сплюнул и полез в цех. Котик не отставал от него. Тени снова сошлись и разошлись над их головами.
Внутри было спокойнее, чем на пустыре, но там, где высились голые, еще не обложенные кирпичом, каркасы, со страшной силой свирепствовал ветер.
Полоз внимательно смотрел вверх, и, уловив направление его взгляда, Котик понял все. Под железными фермами качались два швеллера, подвешенные на стальных тросах. Днем на этих швеллерах лежал деревянный настил, по которому, заканчивая монтаж перекрытий цеха, ходили рабочие. Теперь ветер сорвал настил, груда изломанных досок валялась на земле. Освобожденные от настила швеллеры - тяжелые балки, в три раза толще обычных железных рельс, - все сильнее и сильнее раскачивались под порывами ветра. Закрепленные тонкими тросами, они могли каждую минуту сорваться и раздробить стоящие внизу машины, искалечить уже готовые фермы.
Полоз повернул к Котику обожженное ветром лицо и улыбнулся, но губы его только едва искривились. Лицо застыло от мороза.
- Паршиво!
- Они упадут? - Котик даже не решался посмотреть вверх.
- Могут упасть, черт бы их побрал! Каждую минуту могут упасть.
Котик в страхе оглянулся, словно опасаясь, что сейчас начнут валиться стены, но все стояло на своих местах. Только тени, страшные, уродливые, пробегали по земле. Он думал, что лучше было бы отойти подальше от этого опасного места, но Полоз, стоявший неподалеку, что-то искал на земле и, казалось, не собирался уходить из цеха. Наоборот, он вынул из-под какого-то ящика длинный крепкий канат, намотал его на руку и подошел к Котику.
- Ну, так как? Полезем или страшно? - спросил прораб.
Глаза Котика широко раскрылись. Неужели Полоз собирается лезть наверх по шатким лестницам, по фермам, по незакрепленным конструкциям? В такой ветер, в такой мороз? Котик даже не мог ничего ответить - таким бессмысленным казалось ему это решение.
Но Полоз и не собирался ждать его ответа. Не оглядываясь больше, он подошел к железной лесенке, ведущей наверх, в ветер, во тьму, крепко ухватился за эту шаткую лесенку, подтянулся на руках и быстро начал карабкаться туда, где под самой крышей раскачивались тяжелые швеллеры.
Потихоньку, часто останавливаясь, выбирая надежные точки опоры, Полоз медленно поднимался по лестнице. Он выбирал моменты, когда затихал ветер, чтобы расправить плечи, потом втискивался в холодные, звонкие фермы и пережидал удар, Прожекторы ярко освещали его фигуру, и рядом с массивным холодным железом он казался совсем маленьким и хрупким.
Котик забыл о морозе. Крепко сжав руки, он смотрел, как Полоз перебирается с фермы на ферму, приближаясь к раскачивающимся швеллерам. Котику стало страшно. Страшно и совестно. Он сам еще хорошо не понимал, чего стыдится, только страх все же был сильнее чувства совести.
А Полоз уже добрался до самого верха. Там кончались переплетенные много раз тонким железом стены и начинались легкие трехгранные фермы крыши. На этих фермах и висели швеллеры. Вблизи они казались действительно страшными. Они угрожающе раскачивались в разные стороны, иногда почти касаясь один другого. Остановить их движение было делом нелегким.
Наверху ветер свирепствовал еще сильнее, и Полозу пришлось привязать себя к рейке, чтобы освободить руки. Когда он лез сюда, у него созрел план, который казался осуществимым без особого труда. Сейчас от этого плана не осталось и следа. В самом деле, тонкий канат не мог сдержать могучего движения железа. Швеллеры почти достигали стен в своем полете. Ждать было некогда. Надо было немедленно решать и немедленно действовать. А что делать, Полоз не знал.
Он посмотрел вниз, как бы ища совета, и увидел одинокую фигуру Василя Котика. Он стоит внизу и, небось, посмеивается над замыслами прораба Полоза. Он не полез за ним и, вероятно, правильно сделал: помочь все равно нечем.
Но долго размышлять над всем этим Полоз не мог. Надо было либо действовать, либо слезать; пальцы уже окоченели, а лицо перестало ощущать уколы снежинок.
И Полоз решился. Осторожно размотал он длинный тонкий канат и привязал один его конец к двутавровой балке стены. Другой конец с большой петлей он хотел перебросить через швеллер, накинуть на трос и остановить движение. Осторожно приноравливаясь, стараясь не выставлять все тело под ветер, начал он эту работу. Трижды забрасывал он канат, и трижды ветром относило его в сторону. Наконец в четвертый раз канат обмотался вокруг троса. В ту же секунду швеллер отошел к противоположной стене цеха. Канат быстро потянулся следом, но длины не хватило. Он зазвенел, как чересчур натянутая струна, и лопнул около руки Полоза. Теперь, почти касаясь оборванным концом земли, он качался по цеху.
Тогда Котик сорвался с места. Спотыкаясь, чуть не падая, проваливаясь между засыпанных снегом досок, он бежал, стараясь схватить оборванный конец каната, и, поймав его, радостно крикнул:
- Есть!
Голос его потонул в шуме ветра. Канат натянулся и звенел, как расчалка на учебном самолете, когда машина идет в пике. Котик бегал по земле в такт движению швеллера, сдерживая его, и с каждым покачиванием размах становился все меньше и меньше. Теперь швеллеры сталкивались друг с другом, железо гремело в морозном воздухе звонко, раскатисто, и это похоже было на набатный сполох.