- Это начальник охраны. Мы к нему уже привыкли. Приятный парень! - насмешливо отозвался Волох.
- Я не могу выдержать, когда на меня так смотрят, - уже спокойнее сказал Стенслёвский, наливая себе в стакан воды.
Руки его дрожали мелко и неуёмно. Юрий подумал, что и впрямь семь лет такой жизни могут истрепать самые крепкие нервы. Волох смотрел на руки Стенслёвского равнодушно и пренебрежительно. Тот заметил его взгляд и сказал, как бы извиняясь:
- За это время у меня совсем расшатались нервы. Я ничего не могу с этим поделать. Подлецы… замучили меня…
Волох сидел, насмешливо поглядывая на инженера, и насвистывал.
Крайнев, стоя у окна, словно разглядывал след маленького темного облачка, пробежавшего в его мыслях. У него не было никаких оснований не верить Стенслёвскому. И все-таки он не верил. Перед глазами стояла тяжелая фигура Буша, его сжатые губы и выражение ненависти во взгляде, когда он смотрел на Стенслёвского. Под спокойным пристальным взглядом начальника охраны Стенслёвский явно занервничал, испугался. Все это было логически объяснимо и вполне естественно, однако Юрий испытывал какое-то внутреннее еще не осознанное беспокойство.
Тишину нарушил Стенслёвский. Он уже успокоился, и к нему вернулось нервно-веселое настроение. Завтра с утра он собирался начать работу в лаборатории. Это вызвало раздражение Крайнева, и он спросил с неприкрытой враждебностью:
- А скажите, Стенслёвский, как вы сюда попали? Разве там, где вы были прежде, нет лабораторий?
Глаза Стенслёвского удивленно раскрылись.
- Видите ли, - миролюбиво сказал он, - я работаю в одном направлении с вами. Поэтому меня и перевели сюда. А отсюда уже не переведут никуда, потому что я знаю место вашего пребывания. Но об этом мне жалеть не приходится.
Разговор перешел на специальные темы. Стенслёвский рассказал о новом крыле, которое он недавно сконструировал и собирается здесь испытать. Юрий увлекся беседой. Он расспрашивал о данных крыла, о будущем самолете.
Волох слушал их разговор, нервно покусывая спичку. Ему казался отвратительным этот человек. Врываясь резким диссонансом в беседу инженеров, он спросил:
- Одного не понимаю, господин, - он особенно подчеркнул последнее слово, - как вы решились предать?
- Предать? - оглянулся Стенслёвский. - Кого?
- Кого? - передразнил Волох. - Неужели вы никого не предали?
- У инженера нет родины, - послышался ответ. - Дома мне платили хуже, чем платят здесь… Так вот, мы сделали сокращенные радиусы… - продолжал он прерванную с Крайневым беседу, словно не было короткой и резкой перепалки с Волохом.
Во время этого разговора Юрий еще острее почувствовал, как стосковался по работе. Увлекшись, он даже дал несколько практических советов относительно порядка работы Стенслёвского. Тогда гость осмелился попросить Крайнева помочь ему в этом сложном деле. Признавая авторитет Крайнева, он слушался бы его, как ученик, и учился бы, работая вместе.
В одно мгновение Крайнев пришел в себя, и разговор оборвался резко, неожиданно. Юрий посмотрел на Стенслёвского и спросил:
- Вы что, хотите спровоцировать меня на торжественное начало работы?
- Что вы, - смутился тот. - Прошу простить, если я вас чем-нибудь обидел. Это действительно было слишком смело с моей стороны.
И весь этот приятный разговор вдруг оказался лишним.
А Стенслёвский между тем беседовал уже с Яринкой, рассказывая ей, как трижды пытался бежать из таких же точно лабораторий и как из этого ничего не выходило. Один раз ему как будто уже совсем удался побег, но его тяжело ранили и вернули обратно.
- Зачем же вы бежали? Вам ведь хорошо платят? - неприязненно спросил Волох.
Стенслёвский повернулся к нему величественным движением непризнанного короля.
- Владислав Стенслёвский мог быть всемирно известным инженером, - сказал он с пафосом, - а сейчас у меня нет имени. Мои работы печатаются под чужой фамилией. Теперь вы можете понять, почему я пытался бежать?
Волох ничего не ответил.
Стенслёвский взглянул на часы.
- Простите, у меня до обеда назначено свидание с шефом. Надо договориться о порядке работы на завтра.
Он поднялся и, поклонившись, неторопливо вышел из гостиной. Волох сплюнул с досады:
- Подлец!
Юрий промолчал.
- А что, он действительно инженер? - спросил Волох.
После разговора Юрий уже был убежден, что Стенслёвский инженер.
Волох немного подумал и успокоился.
- Тогда все ясно, - сказал он. - Этот тип просто продался за деньги и спокойно работает. Бежать отсюда, говорит, трудно. Ох, и тоску же нагнал!
Волох подошел к аквариуму и стал бросать крошки хлеба в воду. Вокруг каждой крошки образовался целый клубок разноцветных рыбьих тел.
Крайнев задумался над последними словами Марка. Тоска! Действительно, рассказ Стенслёвского принес полную безнадежность. Теперь она ни на минуту не отпускала его.
А что, если это все звенья одной цепи - музыка, потом этот инженер, как приманка к работе… Кто знает, что последует дальше…
Из случайно уцелевшего репродуктора донесся голос Дорна. Он приглашал обедать. Молча все трое перешли в столовую.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Аэродром заливали прозрачные теплые сумерки. Был конец лета, когда солнце последними лучами старается согреть уже холодеющее тело земли. За день асфальт и бетон нагревались, и вечерами в каменной коробке аэродрома было тепло. Где-то далеко, за невидимым горизонтом, опускалось солнце. Его длинные косые лучи еще виднелись по краям высоких туч.
Юрий шел вдоль стены. Не впервые совершал он подобную прогулку. Знал здесь все наперечет.
Сегодня за обедом впервые подали вино. Оно обострило мысли и в то же время сделало их особенно четкими, почти болезненными. Стирались острые грани, и думалось как-то спокойнее.
Крайнев повернул от стены и пошел через аэродром прямо на огни дома. Тоскливое курлыканье привлекло его внимание. Он прислушался. Где-то совсем низко улетали на юг первые журавли. Крайнев долго искал их на фойе потемневшего неба. Доносился даже тихий свист воздуха, разрезаемого крыльями. Курлыканье понемногу отдалялось. Журавли пролетели. Крайневу так и не удалось их увидеть.
Он продолжал свой путь. Казалось, будто широкие освещенные окна висят в воздухе, держась только на плотной темноте. Над домом появилась большая темно-красная звезда. Старик Марс смотрел на землю кровавым глазом.
Только звезда и самолет могли преодолеть эту стену. Сколько попыток уже сделали Юрий и Марк! Пробовали даже взорвать ее самодельным динамитом. И всякий раз неизменно вежливый и любезный Дорн просил их не тратить силы на напрасные попытки: за этой стеной - вторая такая же, а охрана поставлена блестяще. Он сам позаботился об этом.
С тяжелыми мыслями Юрий медленно поднялся на второй этаж. Он ходил по комнатам и коридорам, залитым светом, и искал Волоха. Толстые ковры заглушали его шаги. Волоха нигде не было.
В одной из комнат сидел профессор Шторре. Крайнев подошел к нему. Профессор тихо спал в своем кресле. Перед ним на столе лежала раскрытая книга.
Юрий на цыпочках вышел. Ему стало еще тоскливее, и он пошел в коридор, куда ходил очень редко. Здесь жил Дорн с дочерью.
На темной двери четко выделялась небольшая дощечка с именем Мэй. Юрий вспомнил частые приглашения девушки и решительно постучал. Перед ним загорелась маленькая зеленая табличка с надписью "Войдите". Юрий нажал ручку, дверь отворилась, и он очутился в маленьком коридоре с несколькими дверьми. На одной из них горела такая же гостеприимная табличка. Крайнев отворил и эту дверь и вошел в комнату.
Мэй откровенно обрадовалась приходу Крайнева. Удобно устроившись в углу дивана и пригласив его сесть рядом, она заговорила, отделяя слова короткими паузами.
- Вы не можете себе представить, как мне здесь скучно. У вас у всех есть какая-то цель, есть борьба. Отец хочет подчинить вас, вы не даете себя сломить. И только я одна совершенно лишняя в этой борьбе. Отец уделяет мне не более двух часов в день. Вам он уделяет значительно больше. Иногда я даже ревную его к вам. И ничем не могу помочь ни вам, ни ему. К великому сожалению, я знаю о том, что вы живы и живете здесь. Поэтому теперь мне остается одно: ждать, пока вы сдадитесь или умрете… Никакой моей клятве о молчании все равно не поверят.
А мне надо торопиться…
Она говорила как бы сама с собой, словно размышляя вслух. В словах ее чувствовалась искренняя печаль, сожаление о потерянных в этой тюрьме днях, вырванных из ее молодости.
Крайнев отметил, как спокойно, холодно и просто Мэй сказала: "Сдадитесь или умрете". Они просто мешали ей выйти из этой добровольной тюрьмы, и девушка, конечно, предпочла бы их смерть.
Разговаривая, Мэй все время посматривала в зеркало. Крайнева она разглядывала бесцеремонно, как разглядывают красивую картинку или игрушку.
Потом она заговорила о тех днях, когда улицы Берлина сияли для нее всеми огнями радости. И вдруг, задумавшись, умолкла, оборвав фразу на полуслове. Юрий принял это как знак окончания визита и поднялся.
- Вы уже собираетесь уходить? - воскликнула Мэй. - Останьтесь. Я вас очень прошу. Почему вы спешите? Я вас чем-нибудь обидела?
При последних ее словах Юрий невольно улыбнулся. Пять минут назад эта девушка спокойно говорила о его смерти, а сейчас спрашивает, не обидела ли его.
Мэй поняла его улыбку как согласие остаться. Она подбежала к Юрию и заставила сесть на прежнее место.
Она уселась там же и попросила Юрия что-нибудь рассказать.
Крайнев отнекивался. Тогда, глядя ему прямо в глаза, Мэй попросила рассказать что-нибудь о Советском Союзе.
- Я о нем ничего не знаю, - сказала она так спокойно и просто, будто не знать ничего о Советском Союзе было безусловной заслугой.
Юрий нехотя начал рассказывать. Говорить ему было тяжело, и он пожалел, что зашел к Мэй. Девушка слушала его внимательно, лишь изредка поглядывая в зеркало.
Юрий рассказывал о прекрасных парадах физкультурников, когда колонны загорелых девушек и юношей заполняют Крещатик и ближайшие площади. Говорил о разноцветных парашютах, распускающихся над аэродромами страны в день восемнадцатого августа. Много интересного мог бы он рассказать о своей стране. Любимая Родина проходила перед ним от суровых сопок Камчатки до густых вишневых садов Молдавии, от мурманских скал до снежной вершины пика Сталина. Она проплывала перед его мысленным взором тайгой Сибири, степями Украины, шахтами Донбасса, огнедышащими заводами Урала, тяжелой броней крейсеров на рейде Кронштадта.
Он видел это собственными глазами, он владел этой страной. За все время его пребывания в этом изощренном плену Родина неотступно стояла перед ним. Он знал лучших людей родной земли. Он хорошо знал своих врагов - врагов своей Отчизны.
Юрий рассказывал с увлечением. Мэй слушала его, не перебивая. Она внимательно смотрела на его губы и вдруг спросила, как бы невзначай:
- Скажите, там, в Киеве, у вас была любимая?
Неожиданный вопрос не имел отношения к их разговору. Юрий посмотрел на Мэй настороженно и подозрительно.
Выпытывает она его или это просто женское любопытство? Может, она хочет перевести разговор на другую тему?
Он мгновение подумал и ответил:
- Да.
- Она очень красива?
- Для меня она очень красива, - тихо улыбнулся Крайнев. Ему было приятно говорить о Ганне.
Мэй промолчала. Казалось, ответ Крайнева неприятно поразил ее. Она долго рассматривала свои тщательно на- маникюренные ногти.
- Все, что вы рассказали о вашей стране, очень интересно и красиво, - сказала она наконец, круто обрывая тему разговора. - Я б не отказалась все это увидеть.
Крайнев не ответил. Его мысли были в Киеве. Вероятно, там уже созрели каштаны. Они падают, и от удара об асфальт кожура лопается. Темно-коричневые, глянцевитые каштаны кажутся лакированными. Где-то там по Киеву ходит его Ганна, иногда касаясь носком туфельки блестящего каштана…
Молчание затянулось. Вдруг не о чем стало говорить. Крайнев поднялся с места, простился и вышел. Некоторое время Мэй сидела задумавшись, потом протянула руку и взяла телефонную трубку. Мэй попросила отца немедленно прийти. Да, да, он придет сейчас же, не теряя ни минуты.
Когда он вошел, Мэй сидела на диване в своей обычной позе. Он присел рядом, нежно поцеловал мягкую розовую ладонь. Потом уставился на дочь выжидающе и вопросительно.
- Здесь был Крайнев, - медленно произнесла Мэй, - Мы с ним долго и довольно мило беседовали.
Она помолчала, стараясь увидеть, какой эффект произведет сказанное. Но Дорн выжидающе молчал, и Мэй продолжала:
- Из нашей беседы выяснилось, что у него в Киеве осталась любимая девушка: невеста или жена - этого я не знаю.
Дорн смотрел на дочь с удивлением, не понимая, куда она клонит.
- Какое это имеет отношение ко мне или, скажем, к тебе? - осторожно спросил он.
Мэй весело рассмеялась.
- Боже мой, отец, какой же ты недогадливый. Он ведь ее любит. Понимаешь - любит…
Только тут Дорн понял. Радость блеснула в его глазах. Он смотрел на Мэй восторженно.
- Ты гениальна, Мэй, - тихо сказал он. - Это сильнее, чем месяцы моих уговоров, моей работы.
* * *
Выйдя от Mэй, Юрий повернул по коридору налево и вошел в гостиную. Перед аквариумом, освещенным сбоку маленькой лампой, сидел Волох и дразнил жирных рыб. Услышав шаги, он оглянулся и откинулся на спинку кресла.
Юрий сел рядом с ним. Несколько минут прошло в молчании.
- Где Яринка? - спросил Крайнев.
- Пошла спать.
В гостиной снова воцарилась тишина. Легкие шаги послышались у двери, и в комнату вошел Макс Буш. Ни на кого не глядя, он направился прямо к аквариуму.
Минуту-другую он молча любовался золотой рыбкой, которая как бы танцевала в зеленой воде. Потом губы его зашевелились.
- Прошу верить мне, - тихо сказал он, не сводя глаз с золотой рыбки, - верить и ни о чем не спрашивать. Я - коммунист. Все планы вашего побега прошу сообщать мне. Стенслёвский - агент Дорна. Когда будет готов мой план, я вас извещу. В Москве знают, что вы живы.
Он повернулся и, не оглядываясь, пошел к двери, мягко ступая по ковру.
Друзья сидели ошеломленные. То, что они услышали, казалось слишком уж неправдоподобным: начальник охраны Дорна - коммунист! Юрий горько усмехнулся:
- Пожалуйста! Вот вам еще один провокатор… Как будто мы сами не знаем, кто такой Стенслёвский.
- А главное - сообщайте ему планы, - поддержал Волох.
- Да, хитро придумано, - рассуждал Юрий, - разоблачить одного гада, чтобы мы поверили другому. Буш и в самом деле неглупый парень. А сколько он насулил нам всего: и план побега, и в Москве знают.
Разговор оборвался. Волох барабанил по стеклу аквариума, и рыбы заметались в воде.
Юрий поднялся и зевнул.
- Пойду спать, - сказал он. - Ложись и ты, друг. Посмотрим, что нового придумает завтра наш господин Дорн.
Он пожал Волоху руку и вышел. В своей комнате зажег маленькую лампу и уселся в кресло перед столом.
Никто не мог сказать, сколько еще придется Юрию Крайневу сидеть в этой тюрьме. От неопределенности, от чувства собственного бессилия можно было сойти с ума. Но вот уже несколько месяцев он здесь, и ни одна позиция не сдана.
Теперь он чувствует себя сильнее и опытнее. В его сердце не нашлось места гнилым чувствам, на которые так рассчитывал Дорн.
Он сидел и мечтал о той минуте, когда, наконец, вырвется из этой тюрьмы. Когда-то он произносил слова "Советский Союз", не выделяя их из общей массы привычных словосочетаний. Сейчас эти два слова наполнились новым, необычайно глубоким содержанием. Они стали его знаменем, они поддерживали его в этой борьбе, в которой было так мало шансов на победу.
Очевидно, его победой будет смерть, гордая смерть, когда человек умирает, зная, что звание гражданина Советского Союза пронес через всю жизнь незапятнанным.
Что ж, он сумеет умереть. До последнего дыхания он будет бороться. Жизнь слишком прекрасна, чтоб отдавать ее без борьбы.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Секретарша приотворила дверь кабинета.
Валенс сидел за столом, углубившись в чтение, и недовольно обернулся на стук двери.
Секретарша подошла и положила перед ним маленький прямоугольник плотной бумаги. Товарищи просили немедленно передать директору это приглашение. Дверь за ней бесшумно затворилась.
Товарища Валенса приглашали прибыть в семь часов в помещение клуба, где молодежь института устраивала вечер.
Директор вышел из-за стола и прошелся по кабинету, держа в руках давно догоревшую до бумаги папиросу и не замечая этого. Он спохватился только тогда, когда едкий дым попал в глаза. Прикурив от окурка новую папиросу, он снова уселся в кресло.
Несколько дней назад ему сообщили, что Юрий Крайнев жив. Возможность побега не исключена, но когда это может произойти - неизвестно. Там, за границей, не должно было быть никаких подозрений.
Обычный дипломатический путь здесь был непригоден. Крайнева сразу уничтожили или упрятали бы так, что найти его стало бы совершенно невозможно.
Каждую минуту можно было ждать, что дверь распахнется и в кабинет войдет Крайнев. Полученное известие потрясло и обрадовало Валенса. Весь день работа валилась из рук. Он обошел весь институт и лично проверил, как выполняется приказ о продолжении работ Юрия Крайнева.
Чтобы избавиться от назойливых мыслей, Валенс сел за стол и принялся за работу. Немецкие институты сообщали о своих сомнительных достижениях в области реактивных двигателей. Крайнев был в Германии, и Валенс понимал - Юрия хотят заставить работать.
А вдруг Крайнев предал?
Эта мысль прорезала сознание, как молния. И сразу же исчезла. Даже в мыслях Валенс не мог допустить чего-либо подобного.
Вечером, как обычно приветливый, спокойный и веселый, он появился в клубе, где был организован комсомольский вечер.
Молодежь института веселилась как никогда. Произносились речи, поднимались тосты, искристое вино то и дело выбивало пробки из бутылок.
Появился оператор кинохроники и долго снимал этот веселый комсомольский праздник.
Ганна, молчаливая и грустная, сидела рядом с инженером Матяшом. Она, казалось, была безразлична ко всему, но в то же время ею владело непонятное внутреннее напряжение.
Порой она взглядывала в лицо Валенса, и тогда ей становилось совсем не по себе.
Вечер затянулся допоздна.
Валенс вышел из клуба, не дождавшись окончания праздника. Только Ганна видела, как он ушел.
А потом случилось то, о чем еще долго говорили в институте стратосферы. Молодой инженер Сергей Король высоко поднял свой бокал и провозгласил:
- А теперь я хочу выпить за здоровье Юрия Крайнева. Он умер, но я пью за его здоровье и желаю, чтобы в нашем институте как можно скорее появились такие инженеры, каким был Крайнев.
Ганна почувствовала, как ее качнуло и пол стал проваливаться под ней. Она вдруг засмеялась, высоко, заливисто, истерично. Все ее тело вздрагивало, будто в конвульсиях.
К ней подбежали, хотели помочь, перепуганный Матяш принес воды, но истерический смех не проходил.