По ту сторону поляны перед их глазами вырисовывалось бунгало в зловещем освещении. Внезапный порыв холодного ветра потряс верхушки деревьев. Лена резка высвободила свою руку и вышла на открытое пространство, но, не сделав и трех шагов, остановилась и показала на запад.
- О, взгляните туда! - вскричала она.
Позади мыса бухты Черного Алмаза, выделявшегося черным пятном на лиловатом фоне моря, тяжелые громады туч плавали в кровавой дымке. Между ними, как открытая рана, змеилась красная трещина; внизу сверкал кусочек темно-красного солнца. Гейст бросил равнодушный взгляд на угрозы этого небесного хаоса.
- Собирается гроза. Мы будем слышать ее всю ночь, но к нам она, вероятно, не придет. Обычно тучи собираются над вулканом.
Она не слушала его. Ее глаза отражали яркие и мрачные краски этого заката.
- Это не предвещает милосердия, - проговорила она медленно, словно разговаривая сама с собой.
Она ускорила шаги. Гейст последовал за ней. Вдруг она снова остановилась.
- Мне это безразлично. Теперь я бы сделала гораздо больше. И когда-нибудь вы простите меня. Надо, чтобы вы меня простили.
IX
Лена вошла в бунгало, спотыкаясь о ступеньки, и упала в кресло, словно почувствовав внезапную потерю сил. Прежде чем войти вслед за ней, Гейст с веранды посмотрел по сторонам. Все было совершенно спокойно. Ничто в этом привычном ландшафте не напоминало, что молодая женщина и он перестали жить в таком уединении, как в первое время их совместной жизни, когда единственным обществом их были материализовавшийся время от времени китаец и робкая тень Моррисона.
Порыв холодного ветра сменился полной неподвижностью воздуха. Тяжелая, грозовая туча висела позади мыса, низкая, черная, и благодаря ей сумерки становились более темными. В виде контраста небо в зените было безоблачно-прозрачно, сверкая, словно хрупкий стеклянный шар, который мог разбиться от самого легкого движения воздуха. Несколько левее, между двумя темными массами мыса и леса, вулкан, увенчанный дымом в течение дня и светящийся ночью, испускал свой первый, вечерний пылающий вздох. Над ним появилась красноватая звезда - искра, выброшенная из пылающих недр земли и оставшаяся неподвижной в таинственном очаровании ледяных пространств.
Перед Гейстом, словно стена, вырисовывался уже полный темноты лес. Тем не менее он продолжал наблюдать за опушкой, особенно в том месте, где деревья скрывали начало мола. С тех пор как молодая женщина заметила между деревьями белую фигуру, он был почти уверен в том, что за ними следил секретарь мистера Джонса. Без сомнения, негодяй шел за ними до их выхода из леса, но теперь он вынужден был выйти на поляну перед бунгало, если не хотел вернуться назад, чтобы попасть на поперечную тропинку, сделав, таким образом, значительный крюк. Одно время Гейсту действительно показалось, что он заметил какое-то движение между деревьями, но все тотчас успокоилось. Тем не менее он продолжал вглядываться в тень, но тщетно. Почему он интересуется действиями этих людей? Почему это глупое беспокойство о предварительных приемах, когда развязка застанет его безоружным?
Он отвернулся и вошел в комнату. В ней царила уже полная темнота. Сидя у двери, Лена не шевельнулась, не произнесла ни слова. В темноте белела постланная на стол скатерть. Прирученное двумя бродягами животное начало свою службу в отсутствие Гейста и Лены. Стол был накрыт. Гейст ходил некоторое время взад и вперед по комнате. Молодая женщина сидела в кресле, молча и неподвижно. Но когда Гейст, поставив на стол оба серебряных канделябра, чиркнул спичкой, чтобы зажечь свечи, она внезапно поднялась и прошла в спальню. Она сняла шляпу и почти сейчас же вернулось, Гейст взглянул на нее через плечо.
- К чему отдалять роковой час? Я зажег свет, чтобы дать им знать о нашем возвращении. Быть может, все-таки за нами не следили, по крайней мере, во время пути, так как, без сомнения, видели, когда мы выходили из дому.
Молодая женщина села. Ее густые волосы казались совершенно черными над ее бледным лицом. Она подняла глаза, кроткое сияние которых казалось при свете свечей неясным призывом и производило странное впечатление слепой невинности.
- Да, - проговорил Гейст, опираясь концами пальцев на девственно белую скатерть, - это существо с челюстью допотопного животного, поросшее щетиной, как мастодонт, и скроенное, как доисторический орангутанг, накрывало здесь на стол. Бодрствуете ли вы, Лена? Не сплю ли я сам? Я бы ущипнул себя, если бы не знал заранее, что ничто не рассеет этого кошмара. Три прибора! Вы знаете, что должен прийти тот, который пониже, джентльмен, у которого овал лица и движения плеч мри ходьбе напоминают ягуара. Ах, вы не знаете, что такое ягуар? Но вы успели хорошо разглядеть этих двух людей. Тот, что пониже, будет нашим гостем.
Она кивком головы сделала знак, что понимает. Слова Гейста вызывали перед нею образ Рикардо. Внезапная слабость парализовала ее члены, словно физический отзвук борьбы с этим человеком. Испуганная этим ощущением, она сидела неподвижно, готовая молиться вслух о даровании ей сил.
Гейст снова зашагал по комнате.
- Наш гость! Существует пословица, кажется, русская, что с гостем сам бог входит в дом! Священная добродетель гостеприимства! Но нам она приносит мучения, как и всякая другая!
Молодая женщина внезапно встала, выпрямила свое гибкое тело и вытянула руки над головой. Гейст остановился, чтобы посмотреть на нее с любопытством, сделал паузу, потом начал снова:
- Смею думать, что бог не имеет ничего общего ни с таким гостеприимством, ни с таким гостем!
Она встала, чтобы побороть свое оцепенение, чтобы убедиться, будет ли ее тело повиноваться ее воле. Оно повиновалось; она могла стоять на ногах; она могла свободно двигать руками. Не будучи физиологом, она заключила, что это оцепенение исходило от головы, а не от членов. Успокоившись, она мысленно вознесла благодарность небу и прошептала:
- О нет, он заботится обо всем… о самых незначительных вещах. Ничто не может случиться…
- Да, - сказал быстро Гейст, - волос не упадет с головы… вот что вы хотите сказать.
Шутливая улыбка сбежала с добрых губ под величавыми усами.
- О, вы помните, чему вас учили в воскресной школе…
- Да, помню.
Она снова опустилась в кресло.
- Это единственные минуты жалкого счастья, которые я когда-либо испытала в детстве, с двумя дочерьми нашей квартирной хозяйки - вы знаете?
- Я спрашиваю себя, Лена, - сказал Гейст, обретая на время свою ласковую шутливость, - кто вы: малое дитя или же представляете собою нечто древнее, как мир?
Она удивила Гейста, ответив мечтательно:
- Вот как? А вы?
- Я? Я явился позже, гораздо позже… Я не могу выдавать себя за ребенка, но чувствую себя таким "недавним", что мог бы назвать себя человеком последнего часа… или предпоследне го. Я так долго оставался за дверью, что не знаю хорошенько, куда зашли стрелки часов с тех пор… с тех пор, как…
Он взглянул на висевший над головой молодой женщины портрет: Гейст-отец в своей неподвижной суровости, казалось, игнорировал ее существование. Гейст не докончил своей фразы, но скоро заговорил снова:
- Чего следует избегать, так это ложных выводов, милая моя Лена… особенно теперь.
- Вот, вы опять смеетесь надо мной, - проговорила она, не поднимая глаз.
- Я? - возразил он. - Я смеюсь? Нет! Я предостерегаю вас, и только. К черту все это! Каковы бы ни были истины, которые вам преподавали в свое время, среди них есть такая: волос не упадет с головы без воли всевышнего! Это не пустое утверждение, это факт. Вот почему (он снова переменил тон, взяв со стола нож, который тотчас отбросил с презрением), вот почему я бы хотел, чтобы эти дурацкие круглые ножи были заострены. Совершенно дрянной товар: ни острия, ни отточенного лезвия, ни упругости! Мне кажется, такая вилка могла бы служить лучшим оружием в случае надобности. Но не могу же я разгуливать с вилкой в кармане!
Гейст скрипнул зубами с неподдельной и вместе с тем забавной яростью.
- Здесь был когда-то нож для мяса. Но его давно сломали и бросили. Резать здесь нечего. Это было бы, несомненно, прекрасное оружие, но…
Он остановился. Молодая женщина сидела спокойная, пристально глядя в пол; так как Гейст молчал, она подняла на него глаза и сказала задумчиво:
- Да, нож… не правда ли, вам нужен был бы именно нож, в случае… в случае, если…
Он пожал плечами.
- В складах должны быть кирки, но я отдал все ключи вместе… Да потом, вы представляете себе меня разгуливающим с киркою в руке? Ха-ха! Этой удивительной картины было бы, я думаю, достаточно, чтобы подать сигнал к атаке. А, по правде говоря, почему он не подан до сих пор?
- Может быть, они вас боятся, - прошептала она, снова опуская глаза.
- Ей-ей, можно это подумать, - согласился он с задумчивым видом. - Они как будто колеблются по какой-то таинственной причине. Что это с их стороны: осторожность, неподдельный страх или спокойный прием людей, уверенных в своем деле?
Снаружи, из мрака ночи, послышался резкий, продолжительный свист. Руки Лены впились в поручни кресла, но она не двигалась. Гейст вздрогнул и отвернулся от двери. Звук замер.
- Свистки, рычанья, предзнаменования, приметы, все это ничего не означает, - проговорил он. - Но кирка? Предположим, что она у меня в руках. Представляете ли вы себе меня, спрятавшимся за этой вот дверью… готовым размозжить первую голову, которая покажется, готовым пролить на пол кровь и мозг. Потом я крадучись перебежал бы к другой двери, чтобы проделать там то же… и, быть может, повторил бы операцию и в третий раз. Мог бы я это сделать? По одному подозрению, без колебаний, с холодной и спокойной решимостью? Нет, на это бы меня не хватило. Я родился слишком поздно. Хотели бы вы, чтобы я попытался сделать такую вещь, покуда длится мое загадочное, влияние на них или их не менее загадочное колебание?
- Нет, нет, - горячо проговорила она, словно взгляд, который он устремил на нее, вынуждал ее говорить. - Нет, вам нужен нож, чтобы защищаться… чтобы… еще есть время…
- А кто знает, не заключается ли в этом моя настоящая обязанность? - снова заговорил он, словно не слыхал прерывистых слов молодой женщины, - Это, может быть, мой долг… по отношению к вам… к самому себе… Зачем терпеть унижение их скрытых угроз? Знаете ли вы, что сказал бы свет?
Он засмеялся глухим смехом, который привел ее в ужас. Она хотела встать, но Гейст так низко склонился над ней, что ей пришлось бы его оттолкнуть, чтобы сделать движение.
- Сказали бы, Лена, что этот швед, предательски толкнув на смерть, из жадности к деньгам, своего друга и компаньона, убил из трусости безобидных, потерпевших крушение путешественников. Вот о чем стали бы шептаться, быть может, кричать, что, во всяком случае, стали бы распространять, и чему бы поверили, чему бы поверили, милая моя Лена!
- Кто стал бы верить подобным мерзостям?
- Быть может, вы не поверили бы, по крайней мере сначала; но могущество клеветы с течением времени возрастает. Она коварна и вкрадчива. Она убивает даже веру в самого себя… она разрушает душу тлением.
Глаза молодой женщины обратились к двери и остались прикованными к ней, изумленные, слегка расширенные. Гейст последовал за ними взглядом и увидал стоявшего на пороге Рикардо. Они с минуту оставались неподвижными. Потом, переводя взгляд с Рикардо на молодую женщину, Гейст иронически произнес:
- Мистер Рикардо, дорогая.
Она слегка наклонила голову. Рикардо поднес руку к усам. Его голос разнесся по комнате:
- Честь имею представиться, сударыня!
Он приблизился, снял широким жестом шляпу и небрежно бросил ее на стул у двери.
- Честь имею представиться, - повторил он совершенно другим тоном. - Наш Педро предупредил меня о присутствии дамы, но я не знал, что буду иметь удовольствие видеть вас сегодня, сударыня.
Гейст и Лена незаметно наблюдали за ним, но он отводил взгляд и, казалось, разглядывал какую-то точку в пространстве.
- Вы довольны своей прогулкой? - спросил он внезапно.
- Очень. А вы? - отвечал Гейст, которому удалась поймать бегающий взгляд.
- Я? Я ни на шаг не отходил от патрона, покуда не пришел сюда.
Искренность тона удивила Гейста, но не убедила его в правдивости слов.
- Почему вы об этом спрашиваете? - спросил Рикардо совершенно невинным тоном.
- Вы могли пожелать обследовать немного остров, - ответил Гейст, глядя в упор на Рикардо, который не попытался отвести взгляда, - Но позвольте мне вам напомнить, что это неосторожно.
Рикардо казался воплощенной невинностью.
- Ах, да: вы говорите об этом китайце, который вас покинул. Но какое это имеет значение?
- У него есть револьвер, - заметил Гейст многозначительным тоном.
- Ну так что ж? У вас он тоже имеется! - бросил ему неожиданно Рикардо. - Меня это тоже не тревожит.
- Я дело другое. Я не боюсь вас, - ответил Гейст после короткого молчания.
- Меня?
- Всех вас!
- Странная манера глядеть на вещи, - усмехнулся Рикардо.
В эту минуту задняя дверь с шумом распахнулась и Педро вошел, прижимая к груди край тяжелого подноса. Его огромная, мохнатая голова слегка покачивалась, он ставил ноги на пол с коротким, резким стуком. Это явление, быть может, изменило течение мыслей Рикардо и, несомненно, повлияло на его слова.
- Вы слышали, как я недавно свистнул? Это я, выходя, давал ему понять, что пора подавать обед, и вот он!
Лена встала и прошла справа от Рикардо, который опустил глаза. Они сели к столу. Огромная спина гориллы Педро, раскачиваясь, скрылась за дверью.
- Чудовищная сила у этого животного, сударыня, - проговорил Рикардо, любивший говорить о "своем Педро", как некоторые говорят о своей собаке, - Он, правда, некрасив, нет, он некрасив. И его надо держать в руках. Я, так сказать, его надсмотрщик. Патрон не входит в мелочи. Он предоставляет все Мартину. Мартин - это я, сударыня.
Гейст видел, как глаза молодой женщины обратились к секретарю мистера Джонса и остановились на его лице невидящим взглядом. Между тем Рикардо рассеянно смотрел вдаль; подобие улыбки пробегало на его губах и, не смущаясь молчаливостью хозяев, он болтал без устали. Он хвалился своим долгим сотрудничеством с мистером Джонсом, четырьмя годами их совместной жизни. Потом бросил быстрый взгляд на Гейста:
- Сейчас же видно, что это джентльмен, не правда ли?
- О, все вы лишены и тени реальности в моих глазах! - сказал Гейст своим шутливым тоном, слегка омраченным оттенком меланхолии.
Рикардо принял эти слова так, как будто он именно их ожидал или как будто ему не было ни малейшего дела до того, что может сказать Гейст. Он пробормотал рассеянно: "Так, так!" Отломил кусочек сухаря, вздохнул, потом сказал со странным взглядом, который, казалось, не шел вдаль, а останавливался где-то в воздухе, у самого его лица:
- С первого взгляда видно, что вы тоже один из них. Вы с патроном должны понимать друг друга. Он надеется увидеть вас вечером, мой патрон; он плохо себя чувствует, и нам надо подумать об отъезде отсюда.
Произнося эти слова, он обернулся к Лене, но без какого - либо определенного выражения. Откинувшись назад, со скрещенными на груди руками, молодая женщина смотрела прямо перед собою, словно находилась в комнате одна. Но под этим видом мрачного безразличия трепетало сознание опасностей и волнений, ворвавшихся в ее жизнь, чтобы зажечь ее сердце и ум и дать ей невыразимое ощущение напряженной жизни.
- В самом деле? Вы думаете уехать? - проговорил Гейст.
- Лучшим друзьям приходится расставаться, - произнес с расстановкой Рикардо. - И если они расстаются друзьями - все хорошо. Мы оба привыкли бродяжничать. Что касается вас, я знаю, что вы предпочитаете пускать корни там, где находитесь.
Все это говорилось явно для того, чтобы поддерживать разговор, и мысли Рикардо были, очевидно, поглощены какой-то заботой, не имевшей отношения к произносимым им словам.
- Хотел бы я знать, - спросил Гейст с подчеркнутой вежливостью, - как вы узнали эту подробность - так же как и остальные подробности обо мне? Насколько помнится, я не делал вам никаких признаний.
Удобно прислонившись к спинке кресла, уставив взгляд в пространство, - с некоторого времени все трое перестали делать вид, что едят, - Рикардо ответил рассеянно:
- Это нетрудно отгадать.
Он внезапно выпрямился и обнажил все свои зубы в необычайно кровожадном оскале, который шел вразрез с неизменной любезностью его тона:
- Патрон сумеет объяснить вам это. Я бы очень хотел, чтобы вы обещали зайти к нему. Он наш парламентер. Позвольте мне свести вас к нему сегодня вечером. Ему нездоровится, и он не решается уехать, не поговорив с вами серьезно.
Гейст поднял глаза и встретил взгляд Лены, кроткое выражение которого, казалось, скрывало за собой неясное намерение Ему показалось, что она незаметно сделала ему головой знак, чтобы он согласился. Почему? Какая могла быть у нее цель? Было ли это побуждением какого-либо темного инстинкта? Или это было просто обман его собственных чувств? Не все ли равно? В странном сцеплении обстоятельств, нарушивших спокойствие его жизни, в том состоянии сомнения, презрения и почти отчаяния, в которое он был сейчас погружен, он позволил бы вести себя даже обманчивой видимости сквозь такой непроницаемый мрак, что он приводил к безразличию.
- Ну а если я пообещаю пойти?
Рикардо не скрыл удовольствия, которое привлекло на мгновение внимание Гейста.
"Они не собираются убить меня, - сказал он себе, - какая им польза от моей смерти?"
Он посмотрел через стол на молодую женщину. Не все ли равно, сделала ли она ему знак или нет? Погружая взгляд в ее невинные глаза, он, как всегда, почувствовал горечь нежного сострадания. Он решил отправиться к мистеру Джонсу. Воображаемый или действительный, значительный или непроизвольный, знак молодой женщины заставил чашку весов опуститься. Он подумал, что приглашение Рикардо вряд ли скрывало западню. Это было бы слишком дико! Зачем прибегать к хитростям и уловкам с человеком, который, так сказать, уже связан по рукам и по ногам?
Все это время Гейст не переставал пристально смотреть на ту, которую он называл Леной. Под послушным спокойствием, свойственным ей с самого их приезда на остров, она оставалась всегда немного загадочной. Гейст внезапно поднялся с такой двусмысленной и полной отчаяния улыбкой, что Рикардо, туманный взгляд которого не упускал ничего из того, что вокруг него происходило, начал было делать ныряющее движение, словно собирался выхватить привязанный к его ноге нож - движение, которое он, впрочем, тотчас подавил. Он думал, что Гейст схватит его за горло или вытащит револьвер, так как судил о нем по себе. Но Гейст ничего этого не сделал; он перешел через комнату и высунул голову за дверь, чтобы заглянуть в палисадник.