Стемнело. Заработал движок передвижной электростанции, и над столом ярко засветилась лампочка. Пришел Авекелян и принес шифровку для полковника. На завтра было запланировано наступление. Задача - овладеть городом. Основная роль отводилась штурмовым группам. Упоминалось, далее, что полтора боекомплекта будут им доставлены в течение ночи.
- Надо немедленно обеспечить боеприпасами! - твердили Казюрин и Филиповский.
Через полчаса прибыл в распоряжение Орленкова подполковник Овсюгов с двумя офицерами.
- Ну и сумасшедший дом на переправе, - сказал он. - Переправлялись на пробитой надувной лодке! - Они попросили накормить их.
А еще через час, когда все офицеры и Орленков были в дежурке, дверь с силой распахнулась, и вошел начальник штаба. Его глаза метали молнии, губы были плотно сжаты.
- Товарищи офицеры! - крикнул Баженов. Все вскочили.
- Кто у тебя самый злой? - было первое, что спросил начальник штаба у полковника Орленкова. - Надо послать навести порядок на переправе. Я не… у меня не было времени.
- Старший лейтенант Баженов! - не задумываясь, ответил полковник.
Начальник штаба подошел вплотную к Баженову, пристально уставился ему в глаза:
- Возьми взвод автоматчиков и тех, что приехали со мной, и сейчас же отправляйся на переправу. Я приказываю тебе немедленно переправить все скопившиеся там машины с боеприпасами. Принимай любые меры, любые, но боеприпасы переправь! Помни, что ты действуешь от имени Военного совета Армии!
- Разрешите выполнять?
- Действуй!
Баженов взял автомат, прислоненный к столу, и вышел. Вот так задание! А откуда взять взвод? Да и зачем взвод? Достаточно и десятка автоматчиков. И Богуна!
Под сильным артиллерийским огнем Баженов переправился на левый берег. Он едва узнал место переправы. Толстых верб на берегу больше не было. Невысокий, но крутой берег был почти срыт. Множество воронок. Из всех причалов действовал только один, да и тот сильно накренился вправо и шатался - того и гляди рухнет. Съезд к парому преграждала машина, стоявшая боком, без передних колес. Груженные боеприпасами машины стояли в несколько рядов и создали пробку. Надо было ее ликвидировать, заставить машины отъехать; надо было исправить причал, наладить второй… Но мало приказать, надо еще суметь заставить шоферов выполнить этот приказ. Где же шоферы?
- Богун! - позвал он. - Эту машину разгрузи и - к черту отсюда!
Бегун с автоматчиками быстро сняли ящики с минами, подхватили машину кольями и - раз, два, взяли! - перекувырнули ее под берег. Позади стояли пять машин, почти упершихся в нее, как пять пальцев. Баженов осветил фонариком. Дальше, в разных положениях, стояли и лежали машины, но подавляющее большинство стояло. Целая колона и позади них сгрудились еще машины. На берегу лежало около десяти трупов, среди машин стонали раненые в шоферов было что-то не видать - считанные единицы…
- Потуши фонарь! - донесся истошный крик справа со стороны редких деревьев.
Баженов фонарика не выключил, и кричавший пустил над ним очередь из автомата.
Баженов побежал на выстрелы и услышал:
- Чего ждем? Надо в лес сматываться!
- Кто стрелял? - крикнул он, да как крикнул!
Воцарилось напряженное молчание. Баженов шарил
лучом вдоль щели. Щель длиной метров в двадцать была набита людьми так, как он никогда раньше не видел. Люди закрывали глаза под ярким лучом.
- Потуши, гад! - закричал тот же голос, что звал в лес сматываться.
Баженов быстро осветил его и увидел широкое скуластое лицо с моргающими плазами. Наверху где-то разорвался снаряд. Их обсыпало песком.
- Вылезай! - крикнул Баженов.
- А куда? На смерть! Чтоб разбомбило? Артналет окончится, тогда и вылезем. Потуши! Хлопцы, смерти он нашей хочет! До каких же пор, а?
Нельзя утверждать, что Баженов в ту минуту от ярости не помнил себя. Нет, он очень ясно сознавал все, даже с обостренной ясностью оценивал происходящее и свои действия в том числе. На примере Герасимовки он убедился, к чему приводят паника и паникеры. Отлично понимая, что делает, он выхватил пистолет и выстрелил в оскаленный рот труса. Единственное, чего он так потом и не понял, это зачем ему понадобилось расстегивать кобуру, доставать пистолет, когда в его левой руке был карабин… Но это уже детали.
- Вылезай! Шоферы, по машинам! - скомандовал он, водя острым, как лезвие, световым пучком вдоль щели. Послышались возгласы:
- Вылезай!
- По машинам, ребята!
- Хватить загорать. А все эта сволочь!. Люди поспешно выбирались из щели и бежали к машинам. Возле окопа осталось человек семь.
- Вы кто?
- Саперы мы. Этот приказал на время артналета всем уйти с берега.
- А где комендант переправы, ваш капитан?
Сапер указал куда-то вверх и тяжко вздохнул. Двое других обнажили головы. Баженов посветил вверх: на дереве была только нога в сапоге - застряла в развилке веток…
Оказалось, что ниже по течению есть еще уцелевший причал, но фашинную дорогу к нему саперы еще не закончили. Ниже по Днепру второй отряд саперов чинит поврежденные паромы. Есть два неповрежденных катера, два других ремонтируют. Положение не было безнадежным.
Баженов приказал саперам починить покосившийся причал, затем погрузил первые две машины с боеприпасами на паром и с шофером передал на ВПУ донесение: "Переправа работает нормально, на плаву два парома". После этого он заставил саперов почти наново соорудить причал выше по течению.
Но чтобы рассосать пробку, пришлось начинал" с "тыла", чуть ли не от самого леса. Обе дороги к причалу были забиты машинами, стоявшими "лицом" в сторону переправы. Иэ-за этого пустые машины не могли возвращаться в тыл. Чтобы очистить одну из дорог д ля порожняка, необходимо было либо развернуть все машины на этой дороге "лицом" к тылу, либо отводить их задним ходом. Рядом с дорогой был рыхлый песок. Богун организовал настилы из брезента. Наконец, начав с задней машины, очистили отьездную дорогу, увели порожняк, заставили большую часть груженых машин убрался с берега и снова заехать с тыла, восстановили контрольный
пункт на дороге к переправе, собрали еще три парома из жмок
А-3 - не слишком надежных, но надо было рисковать.
- Богун, умеешь водить машины? - спросил Баженов.
- Прав нет, а умею.
- Возьми документы расстрелянного и веди его машину. Вскоре Богун вернулся и доложил, что убитый - не шофер и не сапер. Он спрашивал и шоферов, и саперов - никто его не знает.
- А документы?
- Авиадесантника. А может, он и не наш, а только документы наши?
- Ты думаешь?
- А вы сами прикиньте! Кто звал в лес, кто восстанавливал против офицера, кто стрелял в вас?
В полночь прибыли полковник и подполковник из отдела боепитания. Они сообщили, что с их прибытием старший лейтенант освобождается от обязанности переправлять боеприпасы, - так приказал командарм.
Начальник штаба Коломиец диктовал телеграмму сержанту Луганской, когда к нему явился Баженов.
- Жив! - радостно вскрикнула Луганская, вскочила, но сейчас же заставила себя сесть.
- А мне доложили, - сказал начштаба, - что ты убит прямым попаданием!
- Не я, а комендант переправы, предшественник мой. Ваше приказание наладить переправу выполнил. Разрешите идти дежурить?
- А как ты… - начал было начальник штаба, но, вглядевшись в лицо Баженова, сказал: - Иди-ка ты спать.
Баженов зашел в дежурку и доложил полковнику Орленкову об этом распоряжении полковника Коломийца.
- Молодец! Не подвел ты нас! Иди спать. Дежурит Филиповский.
…Баженова разбудило чье-то прикосновение. Он открыл глаза и в свете луны увидел бледное лицо Марины Луганской.
- Ты что? - спросил он. - Принесла телеграмму.
Баженов взял телеграмму, посветил на нее:
- Ничего срочного. От Сысоева. Напрасно беспокоилась, да еще ночью.
Марина не отвечала. Ее широко раскрытые глаза казались черными.
- Неужели ты?..
Она закрыла ему рот ладонью.
Затем отняла ладонь от его рта и прижалась к нему губами.
- Что у тебя за дурацкие порядки! - с этими словами Сысоев вошел рано утрам в комнату к Баженову. - Богун говорит, контужен, нельзя, не приказано… - Сысоев осекся, посмотрел на сержанта Луганскую, расчесывавшую волосы перед зеркальной дверцей гардероба, сказал: - Зайду через пять минут, - и поспешно вышел.
Когда он вернулся, сержант Луганская была все еще в комнате. Она с некоторым вызовом смотрела на Сысоева, ожидая замечания или насмешек.
- В чем дело? - обратился Сысоев к Баженову.
- Сержант принесла твою телеграмму! - ответил Баженов.
В дверь заглянул Богун и обратился к майору:
- Так что подполковник связи желают войти.
- Пригласи.
В комнату быстро вошел пожилой, сутулящийся подполковник Жаворонков и увидев сержанта Луганскую, спросил:
- Вы здесь зачем?
- Принесла телеграмму, - объяснил Сысоев.
- Ну, я наведу здесь порядки! Что у них, бойцов нет, что гоняют телеграфисток? Можете быть свободной, товарищ сержант.
Луганская вышла.
- Я забыл спросить у вас, майор Сысоев: когда мы отправляемся дальше?
- Через полчаса, - ответил Сысоев. Заметив, что подполковник повернулся к двери, добавил: - Прошу задержаться, есть дело.
Он начал говорить о гитлеровском радионаводчике, еще о чем-то… Баженов вышел в коридор. Там сидел Богун.
- Так что не беспокойтесь, - сказал он. - Я сбегал к лейтенанту на узел. Он посердился, но я уговорил, чтобы без скандала.
- Спасибо тебе, Иван Онуфриевич. - Баженов был тронут.
Подполковник связи ушел. Сысоев требовательно спросил:
- Ты зачем мне врал?
- Я не врал, Петер; ты понимаешь… - и Баженов рассказал, как за пятнадцать минут пережитая опасность сроднила их с Мариной.
- Понимаю, - кивнул Сысоев и замолчал. Он ни с кем и никогда не говорил на интимные темы.
- Наши задачи в предстоящем наступлении таковы, - начал Сысоев, как будто и не было иного разговора…
А еще через час подполковник Орленков приказал Баженову ехать в Герасимовку и подготовить помещения для ВПУ. С собой пусть возьмет половину автоматчиков с лейтенантом, узел связи, его вестового и проследит, чтобы Кураков приготовил обед для всех. Они прибудут с Казюриным и офицерами других отделов через два часа.
Но еще до отъезда Баженова прибыл член Военного совета генерал Соболев. Он поблагодарил Баженова за помощь в доставке снарядов. Поблагодарил и за разгадку секрета радионаводки бомбардировщиков. Теперь понятно, почему было два прямых попадания - в замаскированный склад снарядов в лесу и на станции. Погибло два очень толковых интенданта. Жаль генерала Дубинского; контузия не такая уж тяжелая, но возраст!..
Баженов доложил генералу, что он не препятствовал населению возвращаться в село: пусть тушат пожары, налаживают снова жизнь… Рассказал и о своем "помощнике коменданта по гражданскому населению".
- По гражданским делам? - подсказал генерал.
- Помощник по гражданским делам, партизан Невысокий, - продолжал Баженов, - знает местное население и уже задержал двух нездешних для выяснения личности. Передали их командиру партизанского отряда Льохе.
- Оригинальнейший человек, познакомься поближе, - посоветовал генерал.
Расставаясь, Баженов попросил генерала Соболева приказать контрразведке выяснить личность расстрелянного им на переправе, так как шоферы его не знают. Авиадесантники, которым его показали, тоже не узнали.
- Переживаешь? Я выясню. Но будь этот провокатор шофером, десантником, кем угодно, - ты поступил правильно.
И уже перед самым отъездом Богун подошел к Баженову, разговаривавшему с полковником Орленковым, и спросил разрешения обратиться к старшему лейтенанту.
- Так шо машины и люди уже выехали в Герасимовку. Лейтенанту передал ваш приказ - готовить щели и чтоб искали "штуковины". Только остались двое связистов. Не прихватите ли вы их в свой "виллис"?
Разумеется, Баженов заехал за оставшимися связистами. Впрочем, там оставался всего лишь один: Марина Луганская.
Бывают холодные затяжные вёсны. И май уже, а почки не распускаются. А бывает весна ранняя, бурная. Бывает и так: еще вчера была зима, бушевала метель, а сегодня и небо голубое, и солнце припекает так, что за один этот день половодье заливает луга и пажити, деревья стоят по пояс в воде, и вдруг лопаются и распускаются почки и кажется, будто леса в зеленом дыму. Весна света, весна воды, весна зеленого шума…
Так случилось и с Мариной Луганской. Строгая девочка, дочь ленинградского профессора, она вместе с другими студентками, когда враг подошел к Ленинграду, добровольно пошла в армию. Сначала Марина была санитаркой, но так как она умела печатать - часто приходилось печатать отцу, - ее взяли машинисткой в штаб полка. Затем она стала связисткой-телеграфисткой, работала грамотно, четко; ее затребовал узел связи штаба армии.
Ее отца в тяжелом состоянии дистрофии эвакуировали из Ленинграда на самолете. Мать умерла от голода раньше: потихоньку, чтоб он не знал, отдавала она мужу часть своего пайка.
Сержант Луганская, комсомолка, ревностно выполняла свои обязанности.
Начитанная, с большой внутренней жизнью, умница и острословка, она умела постоять и за себя и за своих подружек и устроить непрошенным ухажерам "выходной спектакль".
Но вот и в Маринино сердце ворвалась весна - бурная, могучая, и половодье чувств смело все преграды и доводы рассудка. Она полюбила…
По глухой лесной дороге медленно двигался "виллис". За рулем сидел Юрий Баженов, рядом Марина Луганская. Можно бы проехать в Герасимовку более короткой и прямой дорогой. Да ведь сейчас это не дорога, а походный проспект. Сколько чужих глаз на свете!.. И кто знает, когда они снова смогут побыть наедине?
Неяркие блики солнечного света. Оранжевые листы кленов по дороге. И ни души. И выстрелов не слышно. Собственно, о какой войне идет речь? И кто сказал, что сейчас не весна? Чудесный день, замечательный день!..
Баженов запел. Пел - и сам себе удивлялся. Этой украинской песне научила его Ира:
Смиються, плачуть соловьи
И бьють писнями в груды.
Цилуй, цилуй, цилуй ей,
- Зное молодисть не буде
Ты не дывись, що буде там
- Чи забуття, чи зрада
- Весна иде назустрич нам,
Весны весь час мы ради.
На миг единый залыши
Свий сум, думки, и горе,
И смуток властной души
Полынь в блескуче море…Пролетел черно-красно-белый дрозд.
Марина крепче прижалась к Юрию.
Баженов остановил "виллис". Пусть хоть миллион выговоров…
Они ничего не замечали вокруг.
- Мне так хорошо, так радостно, слов нет… - шептала Марина.
Баженов смотрел в лицо Марине и старался запомнить ее именно такой.
- Э-кхм! - послышалось невдалеке. Баженов вскочил.
- Так шо, пора ехать. В Герасимовку заезжали командарм и генерал Соболев и про вас спрашивали.
- Что ты ответил?
- Рекогносцирует, говорю, окрестности.
- Вы, Богун, наша добрая фея! - сказала Марина.
Они подъехали к опорному пункту. При дневном освещении опорный пункт с его проволочными заграждения-Ми, дзотами и блиндажами выглядел неприступнее, чем ночью. Вот и сосна, срезанная фауст-патроном… Трупы фашистов еще не зарыты. Белеют разбросанные бумаги.
Баженов поднял несколько листков: копии донесений, приказы, кроки опорного пункта… Эти документы надо бы отправить Андронидзе, ему было бы интересно.
Баженов пошел по блиндажам-складам. В одном из них нашел "штуковину". Конечно, он взял ее с собой. Отъехав на километр, он вернулся и положил "штуковину" на прежнее место: вспомнил поручение Сысоева - проверить это устройство в действии. Пусть наводит на этот объект! Только бы кто-нибудь посторонний из озорства или любопытства не подобрал… Баженов прикрыл блиндаж сорванной дверью и на двери написал: "Минировано". Тут же опомнился, отбросил, взял снова "штуковину" и отнес ее в лес: а вдруг пикировщик налетит, когда Андронидзе придет или кого-нибудь пришлет собирать бумаги?
Как же вести наблюдение за пикировщиком? Так и не решив этого вопроса, он сел за руль и не спеша поехал к Гераснмовке.
Поразительно, как скоро летит время! Они говорили - и не могли наговориться. Каждое, казалось бы, незначительное слово звучало, как объяснение в любви…
Въезжая в Герасимовку, Баженов увидел множество гражданских: уже вернулись! Были среди них и выселенные из "Ключевого". Баженов завез Марину на узел связи и приказал Богуну разыскать партизана из местных жителей. Когда партизан пришел, он расспросил его и назначил своим помощником по гражданским делам.
Здесь же он разыскал Барущака, начальника оперативного отделения дивизии. Хоть были они раньше мало знакомы, оба обрадовались встрече. Оказалось, что Барущак был очень доволен своим положением, но командирская должность была ему больше по душе. Он-то и ознакомил Баженова с обстановкой.
Получалась довольно странная картина. Ни у противника, ни у нас не было достаточно сил, вернее сказать - силы были сосредоточены в других местах, и поэтому на поле не было сплошной линии окопов. Кое-где в селах были
лишь ротные опорные пункты, но все на значительном расстоянии друг от друга.
Дорога из "Узла" в "Ключевой" была в руках противника и все, что южнее ее, в том числе и село Большие Хуторки, контролировал противник. От опушки леса до дороги на пятнадцать километров к западу от Герасимов-ки поле контролировали мы. Два вырытых гитлеровцами окопа, на роту каждый, находились в километре друг от друга и в километре от дороги. Эти окопы заняли мы. И получалось так, что значительная часть поля была как бы ничейной землей. Грейдерную и железную дороги то брали, перерезали, то отдавали. Главным для обеих сторон были сейчас бои в Ключевом и выход к "Узлу"…
Баженов подъехал к дому, который он выбрал для начальника ВПУ и "дежурки". Довольный Богун повел его в сад, где под деревом лежало пять "оперированных штуковин".
- Я сказал лейтенанту от вашего имени, шоб они шукали и того "бравого солдата", я кого вы заставляли шукать в "Орешке". Ще и двух часов не прошло, як переселили из этого дома хозяев, а нате вам - гостинчик вже пвд крыльцом!
С этими пятью "штуковинами" у Баженова стало тринадцать. Он послал Богуна предупредить лейтенанта, а через него автоматчиков: если заметят пикировщиков над лесом или услышат взрывы на развилке дорог возле бывшего опорного пункта - сообщить ему.
Барущак, дав Баженову срисовать карту с окопами, сказал:
- Плохо нам подчиняются десантники - еле уговорили. Это очень не понравилось Баженову. Ведь от Герасн-мовки до десантников и партизан нет ни одного окопа. А если противник контратакует Герасимовку? Батареи противотанковых орудий и взвода ПТР, конечно, недостаточно! Баженов сел на "виллис" и отправился к десантникам.
Как только он выехал в открытое поле, со стороны города прилетел снаряд и разорвался в двухстах метрах.
Потом второй. Баженов гнал машину, петлял. Отсюда он хорошо видел окраину города и возвышающуюся на этой окраине водонапорную башню - превосходный наблюдательный пункт, позволяющий контролировать степь.