Баженов позвал Богуна и попросил привести "трех красавиц".
Привели. Все трое вошли улыбаясь.
- Знаете эту гражданку? - спросил Баженов.
- Эту? - Блондинка сделала гримаску. - И очень хорошо знаем. "Гражданка" путалась с немцами.
- И не с одним, - добавила брюнетка с темными глазами. - Сама видела, как она разъезжала в автомобиле с генералом.
- Было это? - спросил Баженов.
- Было! - тихо ответила девушка.
- Известная "шоколадница"! - сказала третья, высокая шатенка, с ненавистью глядя на нее.
- Эх, Оля, Оля! И куда ты докатилась! Чего ты еще запираешься и врешь? Признайся, как танцевала в баре с немецкими офицерами! И в каких нарядах, украшениях… Скажешь, мамочка подарила?
_ Было это? - спросил Баженов.
- Было, - чуть слышно ответила Малюта. И вдруг вскочила: - Было! Расстреляйте меня! Только сразу!
Баженов удалил девушек. Вот стоит перед ним продажная тварь и кривляется. А скольких она предала? Другие… другие гибнут под бомбами тех самых, кому эта предавала и продавала.
- Значит хочешь, чтобы расстреляли?
- Хочу!
- Признаешься?
- Нет! Не в чем мне признаваться.
- А свидетели?
- Свидетели чего? Того, что я была с гитлеровскими офицерами, танцевала, ездила в машине? Так ведь задание!
- Которого никто не может подтвердить…
- Да! Такая моя судьба.
- Женщины, которые задержали тебя, говорят, что ты удирала от нашего солдата.
- Да! Ему сказали, что я путалась с немцами… так он хотел… - она не досказала и опустила голову.
- Строишь из себя невинную?
- Я не строю! Я девушка, понимаете? - она устало махнула рукой: - Если б этим что-нибудь доказать можно было…
Она горько усмехнулась.
Баженов задумался. Нет, с такой неподдельной искренностью предатели говорить не могут. А может, и это - игра, а он, дурак, верит? Но если это действительно честная девушка, если ее действительно для дела подослали к немецкому коменданту, а свидетели погибли, - тогда как?
- Послушайте, Малюта, я хочу только одного: знать истину. Вспомните факты, которые свидетельствовали бы в вашу пользу.
Девушка стояла неподвижно. Она не плакала. Она смотрела в стену напротив, и на ее лице застыло горестное выражение обреченности.
- Что ты сделала для наших у немецкого коменданта?
- Крала бланки, пропуска; узнавала, когда облава, кого захватили, кто выдавал.
- Назови, кто выдавал! Малюта назвала.
Баженов позвонил Льохе в Герасимовку.
Льоха подтверждал, что бланки и сведения он получал от группы Горобца, автономно действовавшей в городе. Горобца расстреляли. Никакой Оли Малюты он не знает. Сейчас многие хотят примазаться к партизанской славе, а насчет бланков и прочего, если она служила у коменданта и знала о деле Горобца, то знает и это.
- Как же нам с тобой быть? - спросил Баженов.
- А вы лучше расстреляйте меня, и вам будет спокойнее, и для меня это единственный приемлемый выход. Всю жизнь носить клеймо Иуды - сил не хватит. Все равно застрелюсь или повешусь. Если б отпустили, подалась бы за Днепр.
Нет, подумал Баженов, эта не врет. Этой можно верить. А вдруг врет? Растрогался, дал убедить себя слезами, позой? Нет, это не поза.
Он незаметно для девушки выдвинул ящик стола, разрядил пистолет и протянул ей.
Только сперва напиши расписку, что сама кончаешь с собой.
Она спокойно взяла ручку и написала. Ох, и будет же ему от генерала за эти недопустимые методы!.. А что делать?
- Отдай пистолет! - сказал он, когда девушка, положив ручку, поднялась и взяла оружие. Но она уже приложила дуло к виску, курок щелкнул, и она в полуобморочном состоянии опустилась, почти упала в кресло.
Баженов так хлопнул ладонью по столу, что Мал юта очнулась и села прямо. В глазах ее застыла горечь отчаяния.
- Верю, - сказал Баженов. - На этом сегодня закончим. Пройдите пока в эту комнату и располагайтесь как дома, - Баженов кивнул на свой рабочий кабинет.
Баженов вызвал Кучеренко, и тот на карте показал прибывшим саперам место затопления судов.
Как быть, думал Баженов, ведь там противник обстреливает. Не попросить ли Черкасова и других комдивов организовать видимость подготовки к атаке, чтобы отвлечь внимание противника?
Когда саперы и Кучеренко ушли, Баженов заглянул в свой кабинет. Малюта спала на диване в том же разорванном платье. Баженов поручил Богуну подыскать для нее приличную одежду, обувь и прочее и дать ей помыться в их баньке. Когда Оля Малюта явилась вымытая, одетая, Баженов сказал:
- Я дам вам двух бойцов, они проводят вас к вашей тетке. Вот пропуск. Уже утром завтра вы можете быть на той стороне Днепра. Ясно?
- Я переночую здесь.
- Но ведь здесь ночую и я.
- Ну и что же? Я боюсь идти к тете.
- Ладно, ложитесь в третьей комнате на диване.
- Никому ни слова, - сказал он Богуну. - Засмеют! Да и никто не поверит, что девушка сама напросилась ночевать у меня.
Чернявского, одетого в немецкий маскировочный костюм, немецкий головной убор, вооруженного немецким автоматом, Баженов проводил в нижний пригород. Автоматчик, сопровождавший сюда Кучеренко, привел их в рай. Перед тем как опуститься в подполье, где под небольшой поленницей дров покойный капитан Чулый спрятал свой домашний скарб, Чернявский сказал:
- Я оставил письмо для матери в правом ящике твоего стола. В случае чего… отправь. Но только тогда, когда убедишься…
Она у меня старенькая, и у нее больное сердце. Единственное, что может выдать меня, - ракетница и ракеты. Но я их сразу же запрячу в надежное место.
Они поцеловались.
- Ауфвидерзейн, геноссе, - сказал на прощанье Чернявский и спустился в яму.
Ночью на левом фланге поднялась стрельба. Начавшаяся атака русских сразу же окончилась "неудачей". Контратака гитлеровцев окончилась зато успешно; они вернули два квартала нижней части города, до ветки. Попытались было прорваться, но их встретил организованный, губительный огонь.
Три наших автоматчика с разных чердаков неотрывно смотрели в южную сторону. Ракеты Чернявского не взлетали.
Рано утром за Баженовым пришел сапер. Просил пройти с ним к Днепру. Вызывает майор.
Баженов поехал. У берега стоял катер. Ржавчина была усердно очищена, а все же вид у катера был неважный. Да разве в красоте дело! Мотор работал. Работал мотор у катера, пролежавшего два года в воде! В катере сидел усталый, счастливый Кучеренко, сидел саперный майор и два сапера. Сел и Баженов.
Катер понесся по темным с белыми льдинками волнам Днепра.
- Как птица! - крикнул Кучеренко. Далеко катеру было до птицы, но радость переполняла всех - и Кучеренко, и майора, и Баженова, и саперов, и они нахально поехали по середине Днепра. Прилетели первые гитлеровские мины, а они радовались.
В том же радостном настроении Баженов сел завтракать с обоими помощниками и Олей Малютой, которую он представил, как работницу советского подполья.
Майор Бичкин изо всех сил старался произвести впечатление на Олю. Та была вежлива, но остротам его не смеялась. Баженов тихо беседовал со Свешниковым: приходили представители от населения, просили прислать докладчиков. Ведь два года они были под пятой оккупантов, теперь они хотели послушать правду.
После завтрака Бичкин отвел Баженова в сторону и сообщил, что их троих приглашают на именины три красавицы. Ну, он знает их. Баженов отказался и запретил Бички-ну идти. Майор обиделся, очень обиделся. Как так! Он был начальником штаба полка - и вдруг не имеет права отлучиться? Не с передовой, а из комендатуры, на каких-нибудь два-три часа? И так ночей не спит, работает; ведь он не маленький, чтоб ему запрещать. Выполняет он свои обязанности? И даже весьма толково? Так в чем же дело! Идет же Свешников в народ, вот и он с ним. Ну, на три часа!
Баженов колебался. Разве что вместе со Свешниковым… Он разрешил.
- А если нас пригласят и, чтоб не обидеть народ, придется зайти и выпить рюмку чаю, не будете возражать? - спросил Бичкин.
- Только вместе со Свешниковым.
- Мне бонна не нужна, но я дисциплинирован и согласен терпеть, - заявил Бичкин.
А когда майоры ушли, Оля Малюта, серьезно глядя в глаза Баженову, сказала, что она передумала уезжать. Если он хочет, она останется работать при комендатуре.
Хорошая девушка, подумал Баженов, ничего не скажешь. Многое припомнилось ему в эту минуту. Не хотел он обижать эту девушку отказом, который она воспримет как недоверие, а не мог иначе.
- Я верю вам и, конечно, согласился бы, но не могу. Понимаете, не могу принять ваше предложение! Вы хотели уехать, вас довезут до переправы…
Но я чуть не забыл; ведь вы были переводчицей у гитлеровского коменданта! Вы, наверное, многое знаете. Меня, в частности, интересует, как немцы минировали город? Не приходилось ли вам видеть схемы минных полей или слышать что-либо о минировании?
Оля Малюта схем не видела. На этот счет у гитлеровцев было строго. Но знает, случайно слышала о каком-то "сюрпризе", для которого требовалось очень большое количество тола, кажется, несколько тонн. Для чего и где, она не знает. Она вспомнила, что в этом разговоре было названо какое-то слово, какое - она забыла, а тогда обратила на него внимание лишь потому, что слово было интернациональное, а не чисто немецкое. Если вспомнит, скажет.
На карте города она указала места на улицах, где она, проезжая с немецким комендантом, видела, как вскрывали асфальт для мин. Баженов отдал команду, и через час уже были обнаружены и обезврежены четыре фугаса замедленного действия на площади, по которой все время преспокойно ездили и ходили, и такие же нашли по ее указанию еще на трех перекрестках.
Потом Малюта целый день писала обо всем, что знала по работе в комендатуре. Эти сведения Баженов направил Северцеву.
Баженов предложил ей денег на дорогу. Малюта отказалась. В Золотоноше у нее были родственники, она ехала к ним. Хотелось бы остаться в городе; так ведь все время придется оправдываться, а это, она уже знает, очень трудно.
Судьбы людей в боевой обстановке решать не так просто, - думал Баженов, - а сложных ситуаций было так много!..
Он пожелал Оле Мал юте успеха в жизни, отправил ее на попутной машине и сам уехал. Куда?.. Куда-нибудь, лишь бы не сидеть в комендатуре. Ну не лежит его сердце к этой работе!
…Он поехал взглянуть, удалось ли разминировать здание электростанции.
Глава восьмая. ИКС-ОРУЖИЕ
Баженов ехал на виллисе по окраинной улице мимо пустых глазниц домов, объезжал обгорелые бревна и груды кирпича. Железные листы с крыш, изогнутые и простреленные, гремели под скатами. При виде огромной толпы у здания электростанции у него мгновенно испарились остатки радостного утреннего настроения. Вид такой толпы не предвещал ничего приятного. Опять происшествие, опять что-то случилось! Неужели подорвались - и партизан Щербаков, электрик, и саперы?!
Мужчины стояли сплошной стеной, в несколько рядов, задние заглядывали через головы, а более энергичные пробовали протолкнуться, но получали отпор. Какой-то гражданин, стоя на возвышении, энергично жестикулируя, о чем-то говорил народу. Баженов вспомнил папиросную бумагу с гитлеровским текстом, вспомнил толпу у цистерны с Метиловым спиртом, толпу вокруг Оли Малюта… и нажал на педаль газа.
- Что случилось? - спросил он, покидая машину. Он не забыл взять с собой карабин-автомат и не спешил повесить его за плечо.
- Несут! - крикнул тот, что стоял на выступе.
Баженов потребовал, чтобы его пропустили. Стоявший на выступе крикнул:
- Дорогу коменданту! - и мужчины расступились. Что за черт! Все живы - и Щербаков, и саперы!
Навстречу ему куда-то спешили люди - перепачканные, но улыбающиеся, как молодые отцы в родильном доме, только что получившие сообщение о рождении первенца. Они уже очень много сделали: не только откопали агрегаты, узлы и детали, отмыли их в керосине, но и больше половины водрузили на место.
- Очередная десятка на электрораскопки! - крикнул тот, что стоял наверху.
Неизвестно, откуда население так быстро узнало о восстановительных работах на городской электростанции, но здесь успело собраться не меньше двухсот мужчин и до сотни женщин. А название какое придумали: электрораскопки!
Увидев, как очередной десяток людей с лопатами на плече отправился на работу, а десять других отошли отдохнуть, Баженов похвалил Щербакова за умение не только мобилизовать столько народу, но и четко организовать работу.
Щербаков был так занят, что не ответил. Да сейчас здесь, на дворе, был отнюдь не главный фронт работ. Основное наступление уже переместилось.
В глубине здания одни расчищали "зал", другие ручными лебедками и вагами устанавливали на станину первый котел, третьи возились вокруг турбины, где сверкал бенгальский огонь электросварки. Во дворе тарахтел армейский движок, У самого входа очищали от автола ротор динамомашины. Чумазые девчата очищали автол щепками, пальцами, спешили. Тут же отмывали детали керосином, протирали бензином. Несколько пожилых мужчин слева что-то монтировали. Озабоченные старушки очищали помещение от щебня и мусора. Справа в углу разместился верстак - там бригада налаживала двери, оконные рамы.
Ни тут Баженов увидел, что внутри работает не десять гражданских, а с добрый десяток бригад различных профессий. И работают здесь не с прохладцей и не ради выполнения наряда, а с охотой, напористо.
Специалистов нехватало, и не обходилось без курьезов. Новая дверь, сколоченная из подобранных поблизости досок, не влезала в коробку. Один взял фуганок, стругнул им по доске, но, видимо, не очень удачно: пришлось взять щепку и выковыривать из фуганка стружку. Тотчас же инструмент у него вырвал его напарник. И у того сразу набилась стружка…
В отроческие годы, да и много позже Баженов увлекался столярным и слесарным делом. И сейчас, когда так заразительно пахло стружкой, он не выдержал и попросил фуганок. Десятки глаз смотрели на него. Он повесил карабин за спину, взял в руки фуганок, вышиб прежде всего клин, затем установил как следует резак, заклинил и от-рихтовал его, и - начал стругать. Стружка побежала ровная, пахнущая смолой и мирным трудом, и он все стругал, стругал…
- Довольно!
- Хватит!
- Ты что? - услышал он удивленный голос Сысоева.
- Да вот, построгал малость! - ответил Баженов, испытывая какое-то удивительное блаженство. Как мучительно разрушать, и как радостно созидать!..
- У меня к тебе срочное дело. А вы много успели! Эй, друзья, надо получше очистить коллектор! - Сысоев подошел к пареньку, отобрал у него наждачное полотно и стал полировать до блеска позеленевшие от времени медные пластины, образующие рабочую поверхность коллектора на валу ротора, попутно объясняя окружающим принцип действия агрегата. А затем он помогал ставить меднографито-вые щетки, балансировать и отлаживать генератор. Баженов тоже помогал, и тоже с огромным удовольствием. Ему давно уж пора было возвращаться в комендатуру, да у
Сысоева было срочное дело, а они, как запойные алкоголики, не могли оторваться - помогали монтировать, перетаскивать, поднимать…
Сысоевым завладели те же чувства, что и Баженовым. Ведь и ему последние годы приходилось только разрушать - такова была логика войны. Он уничтожал, взрывал. поджигал. Города и деревни были для него опорными пунктами, реки - водными рубежами, леса - районами маскировки… А сейчас, впервые за всю войну, он работал не на разрушение, - он помогал создавать, он созидал! И это увлекало его, как увлекало Баженова, как увлекало всех этих истомившихся по работе людей.
Никто их не мобилизовал на эту работу, никто их не организовывал и не агитировал, они сами пришли сюда, и ссорились за право первыми приступить к работе, и не уходили вот уже пятые сутки. Это было похоже на субботники первых дней революции, это и была народная стройка - пусть небольшая, но зато первая в городе, отбитом у врага. И эта их работа должна была впервые, с тех пор как ушла Советская власть из города, а вместе с ней погасла лампочка Ильича, снова зажечь эту лампочку.
Еще в городе шли бои. Еще летали и взрывались мины и снаряды, а люди, истосковавшиеся по труду, труду на благо народа, уже взбирались на крыши и столбы, тянули провода.
Уже стемнело, а народ не расходился. Всем не терпелось испытать первую динамомашину, а паровая турбина была еще не готова, день-два еще требовалось на ее монтаж. Тогда Щербаков попросил у военных грузовик и вскоре откуда-то приволок древесный газогенератор.
Набросили приводной ремень… Когда газогенератор наконец разогрелся и запыхтел, и в темноте чуть покраснела нить контрольной электролампочки на щите, толпа затаила дыхание, а когда лампочка засветилась ясным белым светом - все закричали "ура".
Оставив саперов охранять электростанцию до прибытия наряда автоматчиков, Баженов и Сысоев усадили на свои "виллисы" Щербакова и особо отличившихся бригадиров и повезли их к себе ужинать.
Их руки и лица были грязны, от всех воняло керосином, но все были счастливы, вспоминали проделанное и перечисляли недостатки, нетерпеливо перебивая друг друга.
Богун ввел автоматчика. - Так шо, - громко начал Богун, а потом наклонился к уху Баженова, зашептал.
- Встать! - крикнул Баженов. Все поднялись. Радостно глядя на автоматчика, он торжественно объявил:
- От имени службы объявляю благодарность наблюдателю Голощекову за отличное выполнение поручения. Садитесь с нами закусить! - На вопросительный взгляд Сысоева он подмигнул и ответил:
- Две зеленых!
Уже ночь, а в служебном и рабочем кабинетах военного коменданта города "Ключевой", в приемной, в коридоре, возле дома - множество взволнованных людей. Здесь и электротехник Щербаков, и штурман Кучеренко, и командир партизанского отряда Льоха и многие другие.
В центре города, у "линии", идет ленивая, сонная перестрелка. Ни та ни другая сторона активности не проявляет. Зато за городом, со стороны "Западной речки", доносится низкий, густой рев. Стреляют десятки и сотни стволов. И военные, и жители смотрят в ту сторону, откуда слышится канонада. Будто тучи легли на землю. Казалось, бой идет совсем рядом с городом, постепенно приближаясь. К Баженову то и дело подходят горожане и спрашивают, нет ли угрозы, что гитлеровцы снова оккупируют город, - ведь канонада все отчетливее слышна.
Много раз отвечает Баженов, все уже наизусть знают его ответ:
- Непосредственной опасности нет. В направлении "Узла" идет бой. Ветер с запада, поэтому так отчетливо слышно.
Старик учитель ответил на это:
- В сорок первом тоже был такой же гул, и тоже мы волновались и спрашивали, как быть. А нам вот так же отвечали - опасности нет. А потом пришли гитлеровцы, и началось…
Льоха, Щербаков и другие поочередно отводили Баженова в сторону и по секрету спрашивали об "истинном положении", ведь им надо для дела. Партизаны перебазируются в лес, электростанцию снова превратят в "электросклад", катера спустят на дно…