Он вернулся в комнату, присел на кровать со смятой постелью и стал думать о том везении, которое сопутствовало ему в последнее время. Должен был, скажем, в лагерь из домзака отбыть и под северным небом свой срок отбывать, да война началась, не до Селезня всем стало, забыли про него, оставили в Тернополе - повезло, значит. Так бы и просидел неизвестно сколько, да немцы город бомбить стали, и ловко так, сразу бомбой в тюрьму угодили, - опять, выходит, Свиридову А. К. везение вышло. Ну, Антон, не будь дураком, поспешил под Смоленск в родную деревню, где не был пять годов с гаком. Добирался с пересадками, остерегаясь встреч с работниками милиции, и только собрался отвести на воле душу, как немцы в наступление пошли. Другой бы на месте Антона рад-радешенек был (про немцев в домзаке говорили, что они всех уголовников привечают), но Свиридов не захотел жить в оккупации. Пришлось с другими беженцами к Волге ехать, под налеты не раз попадать, под взрывами с жизнью прощаться и думать, что фортуна его оставила… Впрочем, счастье не изменяло Антону даже в самые трудные минуты. И вот он жив-здоров и, как говорится, нос в табаке. Отчаялся раздобыть документы, да неожиданно встретил бывшего соседа по камере Тернопольского дома заключения, где Непейвода щеголял в тельняшке, напропалую врал о райской жизни за границей: будто там полным-полно частного капитала и деньги сами в руки плывут - успевай только ими карман набивать и ушами не хлопать. Сидел Непейвода за контрабанду и на карманников смотрел с презрением и сознанием личного превосходства.
Однажды он не вернулся с очередного допроса. И по камере пробежал слух, что Непейвода благополучно бежал.
"К границе теперь рванет, - предположил перекупщик краденого по кличке Батя. - К чехам или полякам двинет. А еще, может, к немцам - они теперь близко, за Бугом. Язык ихний не то чтобы хорошо знает, но объясниться может. Там уж Непейводу уголовный розыск не достанет".
Но отбывавший не счесть какой срок Батя ошибся: Непейвода приехал не на запад, а на восток. И, судя по цветущему виду, живет вполне сносно, на судьбу не ропщет.
"Прежде хреновину всякую плел, а теперь, видно, поумнел, научился язык за зубами держать, - подумал Антон. - Его спрашиваешь, а он от вопросов увиливает… Неужто со старой жизнью покончил и на честную повернул? Не похоже это на него. По-прежнему врет. Только не на такого напал: Антон Свиридов любого в два счета раскусит…"
Он еще повалялся на кровати, потом поел на кухне из банки холодную тушенку и уже не знал, чем бы еще заняться, как вернулся Непейвода.
- Не люблю я соседей - осточертели они под завязку в камере домзака. День-другой поживешь у меня, а потом другую хату подыщу. А пока… - Непейвода сощурился, всмотрелся в Антона и спросил: - Заливал прежде, что любой приемник тебе починить - раз плюнуть?
- Не, - мотнул головой Антон. - Я к технике с малолетства привязан. Не жил бы вне закона - сейчас в радиомастерской работал.
Непейвода достал индивидуальный пакет и надорвал обертку.
- Давай голову, - не спрашивая у Антона согласия, он начал перебинтовывать ему глаза. - Раненого из тебя сотворю. Вроде как бы слепого от ранения. Это чтобы на улице не придрались, пока без документов ходишь.
Бинт сдавил виски, Антона обступила темнота, а Непейвода продолжал аккуратно накладывать повязку. Затем взял за руку и вывел во двор.
По городу Антон шел, как беспомощный ребенок, крепко держась за Непейводу, боясь споткнуться и растянуться во весь рост.
"На малину ведет, - размышлял он по пути. - А чтоб не выдал хазовку, слепого из меня сотворил".
Под ногами пошел асфальт, затем ступеньки. Антон попробовал сосчитать лестничные пролеты, но сбился.
У какой-то двери остановились. Непейвода трижды постучал. А когда отворили, провел Антона в комнату.
На душе у Антона стало тоскливо. Захотелось сорвать с глаз бинт и увидеть, куда и к кому привел Непейвода. И Антон уже потянулся к повязке, но вовремя взял себя в руки.
"Подожду, как дальше все обернется", - решил он.
- Хоть и мало мы с тобой бок о бок прожили, да время в тюряге по-иному исчисляется. Там день за три идет, - заговорил Непейвода. - Выходит, давно тебя знаю, а потому полное доверие оказываю и в дело беру.
- Смотря в какое дело, - перебил Антон. - Я на мокрые не ходок.
- Не беспокойся: все чисто будет. Компания подобралась - лучше не сыскать, приварок светит немалый. На какую тропку жизни думаешь повернуть? - спросил Непейвода и дальше заговорил словно по-писаному: - Власти Советской пришел конец. Осенью немецкие войска будут на Волге, возьмут Москву и двинутся на Урал. Так что дни большевиков сочтены. Как репрессированный бывшей в России властью, - на слове "репрессированный" Непейвода споткнулся и с трудом произнес незнакомое и трудное буквосочетание, - можешь надеяться на благосклонное отношение немецких властей. - Непейвода откашлялся и буднично продолжил: - Под шумок отступления бо-о-льшие дела провернем. Только теперь по-крупному будешь работать. Не по карманам шарить, а сберкассы да банки, где денег куда больше, с нами тряхнешь. Можно и к кассам на заводах подкатиться, там тоже денег в получку немало. Документы оформим честь по чести - комар носу не подточит.
- В банду зовешь? - насторожился Антон.
- На мокрое дело не пошлю, тут сами управимся. Тебе, правда, стрелять придется, но не в людей, а в небо, как в копеечку, чтоб не промахнулся! Держись нас - гоголем станешь ходить! А сейчас проверим, как в радиотехнике разбираешься.
Непейвода провел Антона в соседнюю комнату и там снял с глаз повязку.
Антон потер уставшие глаза и увидел приемник незнакомой марки. Хорошенько рассмотрев схему, Свиридов быстро обнаружил и исправил дефект, заставивший приемник умолкнуть.
- Ловко! - похвалил Непейвода. - Золотые у тебя руки, цены им не знаешь. С такими руками только сейфы вскрывать!
Антон промолчал, продолжая с любопытством рассматривать приемник. По своей конструкции он был необычным и мог запросто стать передатчиком.
- Давай снова забинтую. - Непейвода надел на глаза Антону повязку, затем взял за руку, провел через большую комнату и оставил одного, предупредив: - Постой здесь, а я мигом.
Снова непроглядный мрак окружил Антона, снова на душе стало тоскливо. Он пожалел, что не захватил с собой папирос: кинуть в рот "Звездочку" и чиркнуть по коробку спичкой можно было бы и на ощупь.
"В аферу меня втравливают. Попадешься - другую статью схватишь, совсем не ту, что положена за ограбление сельского магазина… - Он прислонился к стене и почувствовал под рукой плащ. - В прихожей оставили, у вешалки. А дождевик - хозяйский…" - понял Антон. По привычке не долго думая проверил содержимое карманов плаща, но ничего кроме дыры в одном из них не обнаружил. Тогда Антон оторвал от своей куртки пуговицу и сунул ее в прореху кармана, протолкнув под подкладку плаща. Сделал он это от скуки и озорства, чтоб память о себе оставить.
6
- Да выдерните наконец штепсель! Невозможно разговаривать!
- Сводку передают, утреннюю…
- Большевистская агитация это, а не сводка! "Стойко отражают натиск", "наше дело правое"! Словесная трескотня, от которой только голова болит… Что вы можете сказать о вашем дружке?
- Месяц в одной камере пробыть бок о бок - все равно, что полжизни вместе прожить. Хоть и первая у него судимость, обратно дороги нет, на попятный не пойдет. Мы для него, что манна небесная, век на нас молиться должен. Без документов его бы, как пить дать, загребли в два счета. Кроме как к нам ему приткнуться некуда. Подписочку бы еще с Селезня взять, вроде той, что с меня брали, тогда уж точно никуда не рыпнется.
- С подпиской о сотрудничестве повременим. Можем преждевременно спугнуть. Пусть думает, что его приглашают в обыкновенную воровскую шайку. Кто вас за язык дергал болтать про стрельбу в небо? Нельзя раскрывать карты непроверенному человеку.
- Да я за него чем угодно поручусь и голову на отсечение дам!
- Мне не понравилось, как ваш дружок по камере вел себя при беседе. На его лице не было радости от известия, что власть Советов приходит к концу, что дни ее сочтены.
- Сами приказали башку ему замотать, а теперь хотите, чтоб на лице у него что-то прописалось…
- Он мог высказать радость словами. А промолчал и затаился.
- Ошарашили мы его, как колуном по лбу ахнули. Вот и смутился, не знал, что ответить. Да еще маскировку сотворили - незрячим сделали. А все по вашему приказу…
- Маскировка не помешала. Как говорят у русских: "Береженого и бог бережет". Незачем вашему Антону знать мой адрес. Еще успеем с ним познакомиться поближе, тогда и приду к окончательному решению. В крайнем случае избавимся от вашего Селезня, как это уже было с Дубковым.
- Кабы Дубков не ерепенился и согласился сигналы давать - не пришлось бы убирать…
- Проверьте этого Антона в деле. Например, на сборе сведений о заводах города. Кстати, что удалось разведать о промышленных объектах?
- Немного. На заводе "Красный Октябрь" стали выпускать снаряды. На медицинском оборудовании - запалы для мин, на консервном - мины да гранаты.
- Уточнили, какого калибра снаряды?
- Еще не успел…
- Поспешите. А как обстоит дело с кирпичным?
- Ходил вокруг да около, с одним охранником сдружился. Говорит - на фронт работаем, а что точнее производят - молчок.
- У меня есть сведения, что на кирпичном по предложению Союзвзрывпрома освоили производство взрывчатки.
- Зачем тогда спрашиваете?
- Надо свести в единое целое различную информацию, и тогда выявится истина.
- Гоняете с одного завода на другой, а сведения все при вас остаются. Не передаете кому надо.
- Вы забываетесь, Виталий! Зарубите это на носу! И хватит разговоров. Идите к своему дружку. Не надо оставлять его первое время одного.
7
Вновь оказавшись в стенах знакомого дома, Антон решил от скуки что-либо почитать, но после безрезультатных поисков газет или старых журналов нашел кое-что другое. Одна из половиц в доме Непейводы оказалась плохо пригнанной, и Антон обнаружил под ней тайник, где хранилась коробка с набором различных печатей - от круглой гербовой до квадратной для прописки, - пачки денег, незаполненные бланки командировочных удостоверений. Антону захотелось как следует покопаться в тайнике, но за дверью послышались шаги, и пришлось поспешно прятать все назад под половицу.
- Гляди - чем разжился! - похвастался появившийся на пороге Непейвода и достал из кармана бутылку. - Не жизнь, пошла, а настоящая малина! Чего хочешь нынче за хлеб иль жиры можно выменять! И денег не нужно: чистая вода эти деньги, ноль им сегодня цена.
- А сам про сберкассу да банк брехал, - напомнил Антон. - Не лучше ли по старинке: магазины брать?
- В магазинах сейчас не больно-то разживешься. Там ни денег, ни шамовки, - сказал Непейвода, доставая стаканы. - По карточкам и то порой не всем продуктов хватает. Вот и торгуют магазины до полудня, а потом с пустыми полками стоят. - Он разлил по стаканам водку, крякнул и залпом выпил. - Рвани и ты! Тотчас все горести трын-травой зарастут!
Не дожидаясь, когда выпьет Антон, Непейвода вновь наполнил свой стакан, вновь крякнул и покосился на тарелку с солеными огурцами:
- Хороша закусочка, только без нее слаще! Другое дело коньяк, его образованные людишки беспременно лимоном закусывают. А спирт да самогончик без закуски идут, потому как грошей у пьющих на закусон не хватает! - Он захохотал, щербато оскалившись, и развалился на стуле. - Жизнь повернула в лучшую для нас с тобой сторону. Войне за это спасибо! Двадцать лет я этого часа ждал - и вот дождался! Теперь со всеми, кто надо мной измывался и на каждом шагу пинал, сполна рассчитаюсь! Задолжала мне Советская власть много, с годами проценты наросли! Семью да дом большевики порушили, все хозяйство по ветру пустили! А богаче нас в округе никого не было, мельница паровая одна на весь район стояла! Потом все прахом пошло: отца с матерью да сестрами в Сибирь погнали, как вредных Советской власти элементов, меня тоже по этапу аж через всю страну. Кабы не сбежал - и сейчас бы в тайге мошкару своей кровью поил! Злость на нынешнюю власть всего переполняет, дышать не дает!
Он рванул ворот рубашки, и по полу покатились пуговицы.
Антон внимательно слушал разглагольствования Непейводы и не притрагивался к своему стакану.
- Как выложил я свою жизнь оберштурмфюреру Глобке - сразу сочувствие оказали и к делу пристроили. Немцы слово свое крепко держат, услуг не забывают. Возьмут Сталинград, а там на Москву и Урал двинут. Года не пройдет, как вся страна у них будет, тогда другие порядки придут - не чета большевистским! И те, кто помощь новой власти оказал, первыми людьми станут! А я, как выполню приказ, снова в свой хутор вернусь. Первым делом мельницу верну, как законную собственность, потом все другое добро, что большевики отобрали. Ты не думай, и тебя не обделят. Держись за нас - не прогадаешь. Только…
Непейвода не договорил. Он обмяк, уронив на стол голову, и Антон понял, что влип окончательно и бесповоротно. Надо решать, как теперь быть: пустить жизнь по течению, смириться с судьбой или бежать сломя голову подальше от объявившегося дружка.
Были бы деньги да документы - Антон драпанул из Сталинграда так, что только пятки засверкали. Но далеко ли убежишь, когда в карманах ветер гуляет и Непейвода в тебя мертвой хваткой вцепился?
Наутро, отоспавшись и протрезвев, Непейвода повел Антона на новую квартиру.
- К бабке веду, мадаме. Не скажу, чтоб очень дряхлая была, но и не молодая. Сильно боится одна проживать, потому и квартиранта к себе берет. - Непейвода хлопнул Антона по плечу и громко, во весь голос захохотал. - Будешь при хозяйке вроде сторожевого пса! Старики - они все с чудачеством. В доме хоть шаром покати - ни денег, ни ценностей, а хозяйку в одиночестве страх берет!
Квартира находилась в кирпичном доме, выходящем окнами на улицу.
Непейвода с Антоном вошли, во двор, миновали детский уголок и вошли в подъезд. У обитой клеенкой двери на третьем этаже остановились, и Непейвода придавил пальцем кнопку звонка.
Дверь открыла маленькая, высохшая старушка в пенсне.
- Привел, Гликерия Викентьевна, - сказал Непейвода. - Как обещал. Только вы уж его не обижайте. Антон от рождения стеснительный и тихий - мухи не обидит.
- Прошу, прошу! - заторопилась хозяйка и провела гостей в чистенькую комнату, где стоял тяжелый буфет с рядом полок, сплошь заставленных посудой. В углу холодно блестел крышкой рояль на резных ножках.
- Прошу, - повторила Гликерия Викентьевна.
Она суетливо и, как показалось Антону, смущенно смахнула полотенцем с плюшевого кресла невидимую пыль и добавила:
- Будьте как дома. Вы не представляете, как в мои годы бывает одиноко, когда не с кем за целый вечер даже словом перемолвиться. К тому же время сейчас неспокойное: жди ежечасно, что тебя уплотнят. Могут семью с детьми прислать, а я, признаюсь, боюсь детского плача, пеленок. Поэтому лучше одинокого вроде вас пустить. Целые дни меня дома не бывает. Так что самому хозяйничать придется.
- Антон, это самое, на кирпичном работает. Когда в первую, а когда в ночную смену, - заметил Непейвода.
- Ой! - охнула старушка, посмотрела на Непейводу и осуждающе покачала головой: - Я же просила подыскать человека, который бы не оставлял меня в квартире одну!
- Не часто он в ночную выходит, - успокоил Непейвода и, не желая больше слушать причитания хозяйки, начал отступать к двери, но она не дала ему уйти:
- А как у моего жильца с пропиской? Без прописки, извините, могут быть неприятности с милицией, и в первую очередь у меня, как квартирной хозяйки.
- Имеется у него прописка, в другом районе. Все честь по чести. Не будет неприятностей. - И, не дожидаясь новых вопросов, Непейвода поспешил распрощаться.
- Плату за квартиру - продуктами, - сказала хозяйка. - Вы, должно быть, на спецснабжении?
Антон не знал, что такое спецснабжение, но на всякий случай кивнул.
- А мне приходится жить на карточку служащей, - вздохнула хозяйка и скрестила на животе руки. - Между прочим мой Петя вам ровесник, полгода как призван. Второй месяц, правда, писем нет… Не знаю, что и думать, сердце все изболелось, и сама исстрадалась…
В это утро Антон узнал, что Гликерия Викентьевна до войны преподавала в музыкальной школе. А в молодости училась в Петербургской консерватории и закончила ее с медалью. Сейчас работает кастеляншей в госпитале, который оборудован в одной из школ, и часто музицирует перед ранеными бойцами, благо сохранился инструмент. Сын до войны учился в институте и получил бы профессию врача. И хотя писем от него давно нет, мать не отчаивается и верит, что ее Петенька жив-здоров, скоро непременно откликнется…
"Разговорчивая попалась хозяйка", - подумал Антон, и ему стало казаться, что старушку он знает давным-давно, чуть ли не с раннего детства, таким немудреным и житейским был ее рассказ.
В квартире старой преподавательницы музыки Антон чувствовал себя удивительно спокойно. Словно не было пребывания в Тернопольском домзаке, не было побега и неожиданной встречи с Непейводой.
8
Главнокомандующий военно-воздушными силами Германии - люфтваффе показывал Канарису новинки своей богатой коллекции. А она у Германа Вильгельма Геринга росла день ото дня, заполняя стены в залах Каринхалла, где были полотна чуть ли не из всех картинных галерей и частных собраний Европы. Рядом с картинами кисти Мурильо висели офорты Гойи, полотна Рубенса, Веласкеса, Репина, на дубовых тумбах стояли скульптуры Родена, экспонаты из музеев Греции, Югославии, Чехии, Франции.
- Единственное темное пятно в моей биографии - это страсть к коллекционированию, - признался Геринг. - Я хочу иметь у себя все красивое, что создано художниками мира .
Он хотел добавить, что посредственные люди не могут понять его любви к живописи, но промолчал, не желая, чтобы Канарис принял это на свой счет.
"Пора похвалить новые приобретения Германа", - решил Канарис и принялся поздравлять рейхсмаршала с пополнением его коллекции, про себя с улыбкой думая, что поздравлять надо не нынешнего хозяина картин, а специальных уполномоченных Розенберга, которые, где только могли (в первую очередь, понятно, в музеях оккупированных стран), доставали для своего шефа бесценные полотна. Сам адмирал был отнюдь не безразличен к живописи, и подспудно зреющая зависть к чужим приобретениям начинала переполнять его. Не в силах отказать себе в удовольствии уязвить рейхсмаршала, Канарис спросил:
- Не вижу "Джоконды". А полотно Леонардо да Винчи украсило бы галерею.
Канарис хорошо знал, что не первый год тщетно ищут для Геринга по всей Франции бесценный портрет флорентийки Моны Лизы Герардини, написанный в начале шестнадцатого века. Гордость Лувра была спрятана безвестными участниками французского Сопротивления в первый же день оккупации Парижа.
- Вы будете первым, кого я приглашу лицезреть Мону Лизу! - сказал Геринг, но в его голосе Канарис не уловил той несокрушимой веры, с какой "железный Герман" не уставал повторять о победе германского оружия и славе люфтваффе.