При одной мысли о том, что он уедет, у всех в сердце забрался страх. Хотя они и любили показывать свою независимость, вся команда чувствовала себя значительно спокойнее, когда капитан находился поблизости. И если не капитан, тогда Гас. Всего пару часов назад они чувствовали себя завоевателями. А как же еще, ведь они победили Йеллоустон. Но теперь, наблюдая, как капитан седлает кобылу, они все впали в уныние. Как ни великолепна расстилающаяся перед ними равнина, она превратила Пи Ая в полутруп. И индейцы за гнали Гаса в какую-то дыру. Они вполне могут убить его, а заодно и капитана. Все люди смертны, а они особенно – во всяком случае, им так казалось. Еще до вечера может поднавалить тысяча индейцев. Они могут свалиться им на голову, как когда-то свалились на голову Кастера.
У Калла не было времени, чтобы успокаивать людей и давать им подробные инструкции. Если Гас тяжело ранен, он быстро ослабеет, так что каждый час имел значение. Опоздание на десять минут может быть равносильно опозданию на десять дней или даже на год. Кроме того, его раздражал тот умоляющий вид, с которым смотрели на него ковбои. Иногда ему казалось, что они забудут, как дышать, если он или Гас им не покажут. Он знал, что они все люди способные, даже если они сами того не понимали, но временами вели себя как дети, ждущие, что их возьмут за руку. Всю свою взрослую жизнь он соглашался быть впереди, но иногда, если люди выказывали особую тупость, он дивился, зачем ему все это нужно.
Они с Августом много раз обсуждали вопрос лидерства.
– Все весьма просто, – говорил Август. – Большинство людей сомневаются в своих собственных способностях. Ты же – нет. Вот им и хочется удержать тебя рядом. Это освобождает их от необходимости сомневаться.
– Так ведь большинство из них вполне справились бы самостоятельно, – возразил Калл.
Август хмыкнул.
– Ты слишком много работаешь, – объяснил он. – Людям стыдно. Вот они и считают, что тянуться за тобой они не могут, а от этого уже один шаг до того, что бы считать, что без тебя они вообще ничего не могут.
– Хотел бы я увидеть что-нибудь, что заставит тебя устыдиться, – проговорил Калл.
– Мой петушок несколько раз делал это, – признался Август.
Калл задумался, что он мог иметь в виду, но не спросил.
Собравшись, он сразу сел на лошадь и подъехал к Дишу Боггетту.
– Ты за старшего, – приказал он. – Двигайтесь на север. Как смогу, вернусь.
Диш даже побледнел при мысли о такой ответственности. У него и так хватало забот с этими призраками, о которых бредил Пи Ай.
Капитан выглядел сердитым, что быстрее примирило ковбоев с его отъездом. Все боялись его гнева. Но когда он уехал и даже не успел еще скрыться из виду, их чувство облегчения сменилось страхом.
Всего лишь час назад развеселый Джаспер Фант погрустнел быстрее всех.
– Милостивый Боже, – сказал он. – Вот приехали мы в Монтану, а тут и индейцы, и медведи, и зима на носу, и капитан с Гасом куда-то пропали. Удивлюсь, если нас всех не прирежут.
В порядке исключения Соупи Джонс не нашелся, что ответить.
95
После ухода Пи Август всю ночь держал пистолет взведенным. Он внимательно следил за поверхностью реки, поскольку полагал, что если этой хитростью воспользовался Пи, то вполне могли до нее додуматься и индейцы. Они могли взять бревно и плыть, укрывшись за ним. Он старался внимательно смотреть и слушать, хотя высокая температура и дрожь, пробирающая его постоянно, мало способствовали успешному выполнению этой задачи.
Он ждал, когда индейцы, подобно огромным змеям, вынырнут из воды прямо перед ним, но не дождался. В жару он начал что-то бормотать. Время от времени он сознавал, что находится в полубессознательном состоянии, но помочь себе никак не мог, да и предпочитал бред тоскливому ожиданию появления индейцев. Вот он внимательно следит за водой, а через минуту он уже у Клары. Иногда он совсем ясно видел ее лицо.
Утром вышло солнце. Как ни плохо Август себя чувствовал, он по привычке обрадовался солнцу. Оно помогло ему прийти в себя и задуматься, как бы отсюда выбраться. Ему надоела эта маленькая холодная пещера под берегом. Сначала он собирался дождаться в ней Калла, но чем больше размышлял, тем неудачнее представлялся ему этот план. Калл может появиться лишь через несколько дней, в зависимости от того, как пойдут дела у Пи. Если Пи не доберется до лагеря, а такую вероятность всегда надо учитывать, то Калл может еще с неделю не начать его разыскивать.
Как человек, разбирающийся в ранах, он при одном взгляде на свою ногу понял, что дела плохи. Нога была желтой с черными полосками то тут, то там. Весьма вероятно, заражение крови. Он знал, что если в ближайшие несколько дней не получит медицинской помощи, то вряд ли выживет. Даже несколько часов до наступления ночи могли иметь значение.
Если индейцы застанут его на открытом месте, у не го тоже будет мало шансов выжить, но он твердо знал, что, дай ему возможность выбирать, он предпочел бы активный способ умереть.
Как только встало солнце, он вылез из пещеры и встал. Больную ногу дергало. Было больно даже прикасаться пальцами ноги к земле. Вода быстро убывала. В пятидесяти ярдах к востоку шел путь, натоптанный зверьем, приходящим к ручью на водопой. Август решил использовать карабин, который он забрал у индейца, в качестве костыля. Он срезал с седла подпруги и прикрепил их с двух сторон карабина, затем соорудил подушечку из обрывка одеяла, чтобы подложить на один конец. Засунув один пистолет за ремень брюк, другой – в кобуру, он напихал в карман сушеного мяса, взял ружье и похромал вдоль берега к тропинке.
Он осторожно поднялся на берег, но индейцев не заметил. Широкая равнина на много миль кругом была пустынна. Индейцы ушли. Август не стал об этом задумываться, а сразу заковылял на юго-восток, к Милс-Сити. Он надеялся, что до него осталось не более тридцати или сорока миль.
Гас не привык к костылю и двигался медленно. Иногда он забывался и наступал на больную ногу и тогда от боли едва не терял сознание. От слабости ему приходилось почти каждый час останавливаться, чтобы отдохнуть. На солнце с него градом лил пот, хотя на самом деле ему было холодно, и он опасался, что, ко всему прочему, простудился. Пройдя две или три мили, он пересек следы бизонов – вероятно, поэтому индейцы и ушли. Зима на носу, и для воинов бизоны были важнее, чем двое белых, хотя, возможно, индейцы и намеревались вернуться после охоты.
Весь день он тащился, перебарывая себя. Он стал останавливаться реже, потому что обнаружил, что ему все труднее и труднее подниматься. Отдых казался заманчивым еще и потому, что в это время он несколько скрашивал ситуацию с помощью воображения. Вдруг стадо движется на север быстрее, чем он рассчитывал? Может, Калл уже завтра приедет и избавит его от этой болезненной процедуры – тащиться по равнине с костылем.
Но он не терпел ожидания. Он привык идти и встречать то, что ему суждено, лицом к лицу.
А сейчас его ждала смерть, в этом он отдавал себе отчет. Он и раньше с ней сталкивался, только ему всегда удавалось успеть сделать первый ход. Сидеть и ждать означало дать ей слишком много преимуществ. Он видел многих, умерших от ран, и наблюдал, как стремление выжить сменяется безразличием. Если рана опасна, как только верх берет безразличие, смерть неминуема. Редкому человеку удалось ее избежать, большинство же теряли всякое желание сопротивляться и, можно сказать, наполовину приветствовали смерть.
Август так поступать не собирался, потому продолжал бороться. Теперь он отдыхал стоя, опершись на костыль. Так ему требовалось меньше волевого усилия, чтобы снова двинуться в путь.
Прохромав весь день и вечер, он наконец свалился уже где-то в темноте. Его рука соскользнула с костыля, он почувствовал, как выскальзывает опора. Он наклонился, чтобы поднять костыль, и упал лицом вниз, потеряв сознание еще в падении. В бреду он видел Лорену в палатке, в жаркий день в Канзасе. Он хотел, чтобы она помогла ему как-то охладиться, дотронулась бы до него прохладной рукой, но она, хоть и улыбалась, руки не протягивала. Мир весь стал красным, как будто солнце распухло и поглотило его. Гасу казалось, что он лежит на поверхности раскаленного солнца, такого красного, каким оно бывает перед закатом.
Открыв глаза, он обнаружил, что солнце белое, а не красное, и прямо над ним. Он услышал звук плевка, на какой способен лишь человек, и потянулся за пистолетом, решив, что появились индейцы. Но, повернув голову, увидел белого: очень старого, седого, маленького дедка в кожаных штанах с заплатами. У старика вся борода была в табачных пятнах, а в руке он держал нож. Спутанная лошадь паслась неподалеку. Старик сидел на корточках и наблюдал. Август не снял руки с пистолета, но и не вытащил его – он не был уверен, что у него хватит на это сил.
– То были Кровавые индейцы, – сказал старик. – Невероятно, что они вас не схватили. Вы их порядком проредили.
– Всего пятерых уложил, – признался Август, садясь. Ему не нравилось разговаривать лежа.
– Я слышал, семерых, – поправил старик. – Я с ними лажу. В хорошие дни покупал у них много бобров.
– Меня зовут Август Маккрае, – представился Август.
– Хью Олд, – сказал старик. – Там, в Милс-Сити, они называют меня Старым Хью, хотя мне вроде нет еще и восьмидесяти.
– Вы не собирались случайно проткнуть меня этим ножом? – спросил Август. – Мне бы не хотелось стрелять без надобности.
Старый Хью ухмыльнулся и снова сплюнул.
– Я как раз собирался отрезать эту вашу гнилую ногу, – сообщил он. – Пока вы не пришли в себя. Нога пропала, но мне бы трудно пришлось с костью без пилы. Да и вы могли очнуться и задать мне работы.
– Наверное, так бы оно и вышло, – согласился Август, разглядывая ногу. Она уже не была в черную полоску – просто вся черная.
– Ее надо отрезать, – решительно произнес Старый Хью. – Если гниль перекинется на другую ногу, вы лишитесь обеих.
Август знал, что старик говорит чистую правду. Нога сгнила, но таким ножом ее не отрезать.
– Милс-Сити далеко? – спросил он. – Наверное, у них там есть спецы по перепиливанию костей.
– Было двое, когда я туда в последний раз ездил. Оба пьяницы.
– Вы забыли просветить меня насчет расстояния, – напомнил Август.
– Чуть больше сорока миль, – ответил Хью. – Не думаю, чтобы вы смогли их пройти.
Август поднялся с помощью костыля.
– Я вас еще удивлю, – сказал он, хотя сам понимал, что это в нем говорит гордость. Он сам прекрасно знал – ему не дойти. Он едва встал на ноги, а его уже тошнит.
– Откуда ты взялся, незнакомец? – спросил старик. Он встал на ноги, но не выпрямился. Спина так и осталась сгорбленной. Августу показалось, что в нем не больше пяти футов роста.
– Устраивал капкан, да недосмотрел, сам в него попался, – жизнерадостно объяснил Хью. – Меня нашли индейские воины. Их это развеселило, но спину с той поры не выпрямить.
– Что же, в каждой избушке свои игрушки, – заметил Август. – Я не мог бы взять у вас взаймы коня?
– Берите, только не пинайте, – предупредил Старый Хью. – Пнете – он взбрыкнет. Я пойду следом побыстрее на случай, если вы свалитесь.
Он подвел пятнистую лошадь и помог Августу сесть на нее. Август было подумал, что потеряет сознание, но каким-то образом не потерял. Он взглянул на Старого Хью.
– Вы уверены, что ладите с индейцами? – спросил он. – Мне будет неприятно, если вы из-за меня попадете в беду.
– Не попаду, – уверил его Старый Хью. – Они поехали отъедаться свежим мясом бизона. Меня тоже приглашали, но я решил поискать вас, хоть и не знал, откуда вы здесь взялись.
– Маленький городишко под названием Лоунсам Дав, – пояснил Август. – В Южном Техасе, на Рио– Гранде.
– Черт, – восхитился старик. – Ну вы и даете!
– У этой коняки есть имя? – спросил Август. – Вдруг мне потребуется с ним поговорить?
– Я его Кастером зову, – сообщил Старый Хью. – Я одно время был в разведчиках у генерала.
Август немного подождал, глядя вниз на старика.
– Хочу попросить вас еще об одном одолжении, – начал он. – Привяжите меня. У меня не хватит сил залезть на лошадь, если я свалюсь.
Старик удивился.
– Гляжу, вы кое-чему научились, несмотря на то что бродите по свету. – Он сделал петлю из сыромятного ремня вокруг талии Августа и крепко привязал его к седлу.
– Поехали, Кастер. – Август дернул поводья, помня, что не стоит давать ему пинка.
Через четыре часа, когда уже садилось солнце, он въехал на уставшей лошади на холм и увидел в четырех или пяти милях к востоку маленький городок Милс-Си ти.
Когда он добрался до города, уже почти стемнело. Он остановился перед домом, который принял за салун, но обнаружил, что не может спешиться. Потом вспомнил, что привязан. Он не смог развязать узлы на ремне, но умудрился вытащить пистолет и выстрелить в воздух. Первого выстрела, похоже, никто не заметил. Тог да он выстрелил еще дважды, и в дверях салуна показались несколько мужчин и уставились на него.
– Это лошадь Старого Хью, – заметил один угрюмо, как будто заподозрил Августа в конокрадстве.
– Верно, мистер Олд любезно одолжил мне свою лошадь, – сказал Август, глядя вниз на мужчину. – У меня плохо с ногой, и я был бы очень признателен, если бы кто-нибудь побыстрее показал мне, где живет врач.
Мужчины обошли лошадь. Когда они увидели ногу, один из них присвистнул.
– Что случилось? – спросил он.
– Стрела, – ответил Август.
– Кто вы, сэр? – спросил другой, выказывая больше уважения.
– Август Маккрае, капитан техасских рейнджеров, – представился Август. – Кому-нибудь из вас, джентльмены, придется помочь мне с этими узлами.
Они поспешили на помощь, но, прежде чем они успели снять его с лошади, его глаза снова залила красная вода. Пятнистой лошади по имени Кастер не понравилась такая толпа вокруг. Он попытался цапнуть одного, потом дважды взбрыкнул, сбросив только что отвязанного Августа на землю. Двое мужчин попытались поймать коня, но он легко обогнал их и поскакал прочь из города.
96
Август плыл в красной воде. Иногда он видел лица, слышал голоса, потом опять видел лица. Он видел Боливара и Липпи, своих двух жен, трех сестер. Он видел давно умерших людей, с которыми работал рейнджером, Пи Ая и Флореса и ту рыжую, с которой жил месяц, когда плавал по реке. Вода вспенивалась, и он беспомощно барахтался в ней.
Затем красное марево исчезло, и когда он снова открыл глаза, то услышал звуки пианино в отдалении. Он лежал на кровати в маленькой, душной комнате. Через открытое окно он мог видеть огромную прерию Монтаны. Оглянувшись, он заметил низенького толстого человека, дремавшего рядом на стуле. На нем был черный пиджак, обсыпанный перхотью. На маленьком столике стояла бутылка виски и лежал котелок такого же неприличного вида, как шляпа Липпи. Толстяк мирно похрапывал.
Испытывая сильную боль, Август взглянул вниз и увидел, что левой ноги нет. Обрубок был забинтован, но вся повязка уже пропиталась кровью. Кровь продолжала сочиться, хотя бинта было накручено порядочно.
– Если вы врач, то проснитесь и остановите кровотечение, – сказал Август. Он чувствовал печаль и раздражение и пожалел, что не может дотянуться до бутылки.
Толстячок вздрогнул, как будто его пырнули вилкой, и открыл глаза. Его щеки были все в красных прожилках – из-за чрезмерного пристрастия к спиртному, так решил Август. Он поднял руки к голове, как бы удивившись, что она все еще на месте.
– И передайте бутылку, если можете поделиться, – добавил Август. – Надеюсь, вы мою ногу не выкинули.
Врач снова вздрогнул, как будто этот вопрос поразил его.
– У вас здорово громкий голос для больного, – заметил он. – Для такой комнаты такого голоса многовато.
– Ну, другого у меня нет, – отрезал Август. Доктор снова поднес руки к вискам.
– Бьет в виски как огромным молотком, – пожаловался он. – Извините, что ною. По правде говоря, я сам себя погано чувствую.
– Наверное, пьете много, – предположил Август. – Если дадите мне бутылку, я помогу вам слегка избавиться от искушения.
Доктор протянул бутылку, но сначала сам отпил глоток. Август несколько раз приложился к бутылке, пока доктор шаркал ногами по комнате и наконец остановился у окна. Через улицу кто-то все еще играл на пианино.
– Эта девочка прекрасно играет, – произнес доктор. – Говорят, она училась в Филадельфии, когда была моложе.
– А сколько ей сейчас? – поинтересовался Ав густ. – Может, я пошлю ей букет.
Доктор улыбнулся.
– Вы явно сильны духом, – одобрил он. – Это хорошо. Боюсь, вам еще предстоит испытать много неприятностей.
– Каких неприятностей? – спросил Август. – Вы бы представились, прежде чем говорить загадками.
– Доктор Мобли. Джозеф Ц. Мобли. Ц означает Цинциннатус.
– Снова загадки, так я полагаю, – заметил Август. – Объяснитесь насчет первой.
Я хотел предупредить, что нам придется ампутировать вам и вторую ногу, – проговорил доктор Мобли. – Мне бы надо было это сделать, пока вы были без сознания, но, честно говоря, я здорово притомился, работая над левой.
– И это хорошо, – согласился Август. – Если бы вы отрезали и правую, вам бы несдобровать. Мне правая нога нужна.
Его ремень с кобурой висел рядом, и он, протянув руку, вытащил пистолет.
Доктор оглянулся, разыскивая бутылку. Август протянул ее ему, он основательно приложился и вернул ее Августу.
– Я понимаю вашу привязанность к своим конечностям, – заметил он, разбинтовывая культю. Доктор поморщился, увидев рану, но продолжал работать. – Мне не так уж хочется резать вашу вторую ногу, если меня могут в это время пристрелить. Но вы умрете, если не передумаете. Это ясно как день.
– Пойдите и купите еще виски, – попросил Август. – Там у меня в брюках есть деньги. Та девушка, что играет на пианино, она проститутка?
– Да, ее зовут Дора, – ответил врач. – Боюсь, у нее чахотка. Ей больше не видать Филадельфии. – Он принялся накладывать на культю свежую повязку.
Август неожиданно ослабел.
– Дайте ей двадцать долларов из моих штанов, пусть она продолжает играть, – попросил он. – И подвиньте эту кровать поближе к окну, здесь очень душно.
Доктору удалось придвинуть кровать к окну, но усилие настолько утомило его, что он снова сел на стул, на котором только что дремал.
Август немного пришел в себя. С минуту смотрел на доктора.
– Врачу, исцелися сам. Кажется, так говорят? – спросил он.
Мобли грустно усмехнулся.
– Да, именно так говорят. – С минуту он тяжело дышал, потом встал. – Пойду куплю виски, – сказал он. – Пока я хожу, я бы вам посоветовал трезво оценить свое положение. Если вы будете настаивать на своей привязанности к вашей правой ноге, то это ваш последний шанс вообще что-то оценить трезво.
– Не забудьте дать деньги девушке, – напомнил Август. – Поспешите назад с виски и прихватите стакан.
У дверей доктор Мобли обернулся.
– Оперировать надо сегодня, – сказал он. – Через час, хотя можно и подождать, пока вы основательно не надеретесь, если это поможет. Тут людей хватит, что бы вас удержать, и я думаю, что за пятнадцать минут я управлюсь с вашей ногой.
– Моей ноги вы не получите, – возразил Август. – Я бы мог еще обойтись без одной, но я не хочу жить без обеих.