– Я не знаю, я не могу, взволновано ответил мальчик. – У меня здесь тоже есть папа и мама, а ещё две сестры и три брата. Зет один из них.
– Но как же? Павел, у тебя уже есть мама и папа, и я. – Агата смотрела непонимающе на него.
– Агата, милая, – вмешалась я. – Павел должен сам решить, с кем ему остаться. Вторая семья спасла ему жизнь и заменила вашу. Это надо понимать.
– Но я хочу, чтобы он пошёл с нами. – Задрожал девичий голосок, а глаза заблестели в предвестии надвигавшихся слёз.
– Я понимаю тебя, но мы уже знаем, что он жив и здоров, а это главное. – Успокаивала я сестру, но обратилась к брату. – Павел, решай. Но времени у нас с Агатой здесь осталось совсем мало. Нам скоро уходить. Остаться мы не сможем и вернуться тоже.
Агата сникла, я удивилась, как ещё она не закатила истерику и не стала давить на брата. Как я уже упоминала, она была взрослой не погодам. Это заметил и её младший брат, я видела страх и отчаяние накатившие на него. Бедняга, мне по-человечески было жаль его, он разрывался меж двумя семьями. Он что-то прошептал Зету на ухо и когда тот скрылся в кустах, повернулся к сестре.
– Мне нужно попрощаться с ними. Я не могу уйти так, как было с тобой.
– У тебя мало времени, Павел, у нас его очень мало, – одобрительно произнесла я. Подобным сыном по праву могли гордиться обе семьи, равно как и оплакивать его.
Он ничего более не сказал и ушёл следом за названным братом. Довольная Агата сидела и светилась радостью от удачного исхода. А я? А мне, честно говоря, было паршиво. Я представила, что должны почувствовать те, кто прикипел душой к этому мальчугану в штанишках, как им будет тяжело его отрывать от сердца, и как он себя чувствовал в этой ситуации. Снова я коверкала чьи-то жизни. Чёртов, чёртов наблюдатель!
Он вернулся к нам спустя час, тихий, с распухшим от слёз лицом. Времени у нас оставалось совсем дефицит. Мы бежали обратно, борясь с встречным ветром, внезапно образовавшимся, усилившимся и тормозящим каждый наш шаг. Солнце медленно и неумолимо приближалось к горизонту, но мы успели, Наг нас дождался, как и обещал, в том месте, где мы его оставили.
"Запомни, дитя, при переходе мальчик забудет всё, что было с ним в этом месте, он вернётся домой, и его последним воспоминанием будет тот злосчастный день, когда всё и случилось" – предупредил меня вкрадчивый голос змея.
"Спасибо, Наг, ты помогаешь мне второй раз" – отозвалась я со всей искренней благодарностью.
"Надеюсь, что третьего не будет, хотя ты пришлась мне по душе, Лиза-наблюдатель. Но в третий раз может статься, что я не смогу тебе помочь" – произнёс он.
Наг создал громаднейшую воронку из воды, лилий и воздуха. Тёмное бурлящее и пенящееся нутро вращавшегося жерла пугало нас, но мы сделали шаг вперёд, и дикий водоворот унёс нас по временной спирали обратно домой, в будущее.
IX
Воск. past
– Добрый день, Шерлок! Я весь в нетерпении после твоего звонка. Что за тайна скрывалась за этой маленькой молчуньей? Кстати, после полуденного променада мы заглянем в оранжевое кафе? Уж больно там лакомые пончики! – Мистер Вайсман тепло меня приветствовал в парке возле нашей скамейки, хорошенько припорошенной первым декабрьским снегом, пушистым и сухим.
– Добрый день, Кливленд, – поздоровалась я. – Сегодня чудесный день для прогулки, ветра практически нет, и снег прекратил идти. Мы обязательно зайдём на чашечку кофе с пончиками в кафе "ОранЖ", но мне хочется не спеша пройтись по этой дорожке вокруг всего парка и чувствовать под ногами приятный хруст первого зимнего снега. Мне так этого не хватало там. Иной раз я боюсь потерять время здесь, увлекшись перипетиями будущего. А вот так порой пройдёшься и понимаешь, что вот это и есть тот самый момент, ради которого и стоит жить.
– Ого! Что же такого сверхмасштабного с тобою произошло, Лиза? – Кливленд аккуратно взял меня под руку, и мы отчалили от нашей исходной пристани под названием "Скамья" в получасовое плавание по извилистой дороге парка.
– Всему свое время, "профессор". Дайте насладиться этим воздухом и людьми, и я вам всё расскажу.
– Хорошо, коллега, – притворно вздохнул мистер Вайсман. – Кстати, пока тебя не было, я сделал весьма забавное наблюдение. Тебе не приходило в голову, что городской парк сверху очень даже походит на раковину твоего приятеля-улитки? Дорожки заложены в спираль, как витки ракушки Феликса.
– Вот уж не думала, что вы до подобного додумаетесь, Кливленд! – Что не говори, а этот человек с лёгкостью вызывает во мне улыбку, даже когда на душе скребутся кошки размером с тигров.
Последовательно, шаг за шагом и не упуская ни единой интересной детали, я рассказала своему другу обо всём, что случилось в далёком и ещё таком призрачном будущем.
– Вот те на! Молчунья-то оказалась из нашего теста! – восклицал мистер Вайсман. – Кто бы мог подумать! Хотя я догадывался, что этот орешек не прост, но чтобы оказаться наблюдателем… Ей повезло, что ты такая настырная и решительная, иначе бы всё могло закончится хуже. Я знаю случаи, когда непосвященные дети погибали в результате несчастных и нелепых случаев, виновниками которых была их необузданная и непознанная сила. А в средневековье таких ребятишек считали бесовским отродьем и топили, либо сжигали на кострах.
– Кливлен, что за ужасы вы говорите!
– Это не ужасы, а реальные факты, Шерлок. Агате неимоверно повезло, учитывая, что по близости никого из наблюдателей нет, но зато есть тёмные и отрицательно настроенные соседи, вроде той стервы соседки, что на тебя кидалась недавно, – заметил мужчина.
– Это вы её ещё мягко назвали. – Я рассмеялась от души, мой собеседник меня поддержал сухим смешком.
– Но у меня есть один вопрос: а вы вернулись в промозглый ноябрь мокрые и в той одежде, в которой щеголяли по таинственной земле? Мальчик, как я понял, лишь в штанишках-то был. – Мистер Вайсман открыл довольно массивную дверь кафе "ОранЖ" и пропустил меня вперёд.
– Я не стала упоминать такую мелочь, как одежда, чтобы не удлинять рассказ, – небрежно ответила я, заходя внутрь и взглядом отыскивая нам столик. – Пока мы искали брата Агаты, наша верхняя одежда подсохла, не полностью правда, но всё лучше, чем ничего. Так как времени у нас практически не было, то мы кое-как натянули одежду и обувь. Я отдала Павлу свои ботинки и куртку, зная, какой холод его ждёт по прибытии, а Агата обвила его тонкую и длинную шею своим тёплым шарфом. Но, Кливленд, всё это было напрасно. Мы снова вошли в водоворот из воды и хаоса, и поэтому, когда нас выкинуло по другую сторону, одежда наша была в том первоначальном состоянии, в каком мы с девочкой впервые ступили на землю этого затерянного временем уголка.
– Как мальчик перенёс путешествие? – Мы уже выбрали столик у светлого и украшенного снежными узорами окна и уютно расположились за круглым с апельсиновой скатертью пьедесталом для вкусностей.
– Произошло то, о чём и предупреждал Наг, – довершала я свой отчёт, в то время как мой друг озвучивал заказ подошедшей официантке. – Павел позабыл обо всём, что с ним было в другом временном отрезке, он ничего не понимал, да и не мудрено, ведь его сознание помнило летний день, а тут пасмурная осень с налётом зимы. Он не мог взять в толк, почему на нём чужая мокрая, да к тому же и зимняя одежда, почему все тепло одеты, куда делось лето, что с его волосами и кто я такая?
– Скажу тебе, мой Шерлок, что это не первый случай переноса обычных людей по временной спирали, и ты не первопроходец, – важно заметил "профессор". – И прежде такое случалось по неосторожности или по прихоти наблюдателей. И есть какой-то незыблемый закон для обычных людей, что теряют они свою память частично или полностью. А бывали и такие случаи, что и ума лишались напрочь. Потому, как нельзя простым людям касаться времени, как нам.
– Я этого не знала, но уже было поздно. Мы с Агатой еле успокоили мальчика, нам пришлось на ходу сочинять историю его жизни вне дома за два последних года. Причём эта история должна была дойти до родителей и такая, чтоб ей все поверили. Это сложно для меня, я плохо вру, а сочиняю и того хуже, но меня выручила Агата. У этой девочки талант. – Нам принесли белоснежные чашки с черным в кружеве пены кофе и на большом блюде четыре пухлых пончика, сдобренных снегом пудры.
– И что же придумала эта молчунья? – Кливленд мило улыбнулся девушке-официантке, украсившей наш столик парочкой пузатых фирменных апельсинов.
– История получилась, конечно, притянутой за уши, но всё же – это лучше, чем ничего, – ответила я. – Она сказала брату, что его похитили бандиты в тот злосчастный день; ударили палкой по голове, он потерял сознание, и его утащили невесть куда, а она была в этот момент в воде и затаилась, поэтому её никто не заметил. Мы придумали с ней, что в результате такого разбоя она потеряла дар речи и у неё случилась подмена памяти. Родителям она должна была сказать, что от страха в её голове помутилось, и она вместо нападавших людей видела жуткий водоворот, который затянул в себя её брата, а когда она вновь увидела Павла, то всё вспомнила. К слову, мальчик ничего не помнит про те фокусы, что Агата ему демонстрировала ранее и про чудовищную воронку воды, что разлучила его с семьей на два года, он тоже забыл.
– Как удобно! У девчонки талант, согласен. Но как вы объяснили его возвращение? – Кливленд уплетал первый пончик с наслаждением, закрыв от балдежа глаза.
– А так и сказали, что он сам вернулся, практически голый, в одних штанах, – пояснила я, сама с удовольствием отпив кофе. – Видимо, ему удалось наконец-то сбежать от этих головорезов, а вот почему он не помнит два последних года, так это скорее от пережитых странствий и злоключений, что с ним произошли. Сложность, Кливленд, в том, что память у мальчика на уровне семи лет, а вот разум и мышление уже, как у сестры. Я видела, как он понимает, что где-то что-то явно не сходится. А может, когда-нибудь он вспомнит всё и про ту семью, и Зета.
– Ему лучше не вспоминать, может возникнуть внутренний конфликт, и это приведёт к не лучшему результату. Но он вам поверил?
– Да, с трудом, но поверил. Я наказала девочке ни в коем случае не упоминать о своей силе брату и кому бы ни было, молчать в тряпочку, но, тем не менее, бросать её я не собираюсь. Обещала её всему научить, правильно обращаться со временем. Этим она прибодрилась.
– Молодец, – похвалил меня Вайсман. – Молчунью одну оставлять нельзя, ещё дров наломает, похлеще, чем с братом. Да и свой наблюдатель нам в будущем тоже понадобится.
– Дело не в этом, Кливленд, просто этот ребенок два года жил в тюрьме, сотворенной из молчания, чувства вины и беспомощности. А мне удалось отковырять только несколько кирпичиков этой мрачной темницы. Я хочу полностью избавить её от страхов и объяснить, что она особенная, а также подготовить её к тому уделу, каков для любого из наблюдателей.
– И этим прессом правды ты раздавишь свою ученицу. – Констатировал он суровый факт.
– Вот в этом и заключается мой долг, чтобы правда не погребла под руинами тюрьмы всё светлое и доброе, что есть в этой девочке, – подытожила я свои мысли.
– А как родители встретили пропавшего сына? Они же с ним распрощались и считали его погибшим, – спросил Кливленд.
– У них был колоссальный шок, – ответила я, вспоминая встречу в домике друзей. – Мария причитала, плакала и возносила хвалы Создателю, а также мне, потому что я вернула ей сразу двоих детей. Агата стала говорить, как и прежде, а её сын был жив и здоров, хоть и в одних штанах. Константин чуть не грохнулся в обморок, когда с ребятишками вернулся с рыбалки. Они по очереди обнимали детей, меня и благодарили, и плакали.
– И поверили той сказке о чудесном возвращении блудного сына?
– Думаю, что они приняли эту историю, – неуверенно ответила я. Да и как можно быть уверенной в подобной ситуации? – Они счастливы – их сын жив, дочь более не замкнута, их семья полна, как и прежде. Кливленд, я слышала смех и плач, молитвы и песни в том доме. Пётр с Аннушкой так по-взрослому и в тоже время так мило приняли пропавшего брата. И вечером играл граммофон, который был в диковинку Павлу, мы ели рыбу, и я физически ощущала то тепло любви и единства, что живёт в этой семье. Это непередаваемо, Кливленд! И я была неотъемлемой частью этого единства!
Вт. past
Сны, эти вязкие туманные дали, болото разума, где я бессильна и беззащитна перед всеми страхами вселенной. Они вернулись, чтобы мучить меня, изводить и кидать в чёрные бездонные пропасти неизвестности. Они пришли не одни, отныне Он верховодит моими иллюзиями и управляет ужасами в кошмарной яви снов. Проклятый Волк не оставит меня в покое, Его зубы алчут разорвать мою плоть, а Его чудовищное нутро жаждет насладиться моей кровью. Он кровожаден, как никогда, хотя разве Смерть может быть кровожадной, прибирая своё?
Я вновь очутилась на той улице с аптекой, где Кливленд познакомился с Натали. Тишина и пустынность места меня не озадачили, и даже лёгкая позёмка наплывавшего волнами тумана поверх огромной дождевой лужи не встревожила мою "чуйку". Это место меня обескуражило и наполнило смутой чувств, я ожидала встречу с красавицей Натали, а возможно и сам "профессор" явил бы свою персону, а заодно разъяснил мне, какого чёрта я здесь забыла?
Тяжелое животное дыхание выбило мигом все нелепые мысли и приковало моё внимание к противоположной стороне широченной лужи, за которой из-за сгустившегося тумана не было видно ни зги. Расплывчатый силуэт приблизился к белёсой завесе, и дыхание перешло в невыносимо жуткий рык. Даже львы рычат намного милее, чем то существо, серая лапища которого уже выглядывала из толщи мглы.
Я узнала Его, этого громадного волка, чья взъерошенная морда с оскаленной пастью взирала на меня по ту сторону лужи. Эта заколдованная лужа, такое ощущение, что она там была во все времена.
Мы смотрели в глаза друг другу. Не знаю, что Он видел в моём взгляде, скорее ужас и растерянность, но Его глазища полыхали столь нестерпимо ярким небесным огнём, что у меня потекли слёзы, хоть я и сопротивлялась этому проявлению страха.
"Моя заблудшая овечка, моя ускользнувшая душа, мой упёртый и наивный враг, ты думала, что я о тебе забуду, или потеряю твой след? Глупая, глупая овца! Мой нюх переплюнет обоняние сотен тысяч псов, волков и рысей! Мои глаза зрят дальше земных покровов, и всякая тварь низшая благоволит мне, считаясь с моим превосходством. Смотри мне в глаза и видь ту необъятную и неотвратимую пропасть, в которую я погружу твою душу".
Я не могла произнести в ответ ни слова, мои уста запечатал холод, что лучами простирался из безумных горящих глаз Волка. Он почему-то мешкал и не решался ступить в воду, хотя расстояние от Него до меня было ничтожно малым, захоти Он преодолеть его в прыжке, уж я-то знала. И, тем не менее, Он не торопился, хотя зубы Его клацали от нетерпения. И я догадалась, мысль озарила меня вспышкой – Он не может коснуться воды, потому что боится её! Но чем она так опасна Волку? Я не успела об этом подумать, как Он ступил обратно в туман и вышел оттуда уже в человеческом обличье, смело шагнув в воду. И тут догадка полоснула мой разум: вода не причиняет Ему вреда в облике человека, но в животном – она способна Ему навредить!
"Не подходи ко мне! Не смей!" – Я отпрянула назад, но спиной упёрлась в стену дома, улица казавшаяся минуту назад бесконечно широкой, теперь сжалась до невозможной узости.
"Ты слепа, наблюдатель. Ты так была горда своими делишками, своими подвигами, что позабыла про меня, а я о тебе не забывал ни на миг. Ты ничто передо мною, ты слаба и тщедушна, ты бессмысленна, ты, в конце концов, посмела перейти дорогу мне, наивно решив, что тебе за это ничего не будет. Мне надоело гоняться за тобой, мы заигрались в кошки-мышки. Я завершу то, что должен. Сейчас!".
Если бы я могла убраться оттуда, то сделала это тотчас же, но меня что-то блокировало, а Его лицо уже нависло надо мной и каждое слово, вылетавшее из Его оскаленного рта, несло мерзкое зловоние гибели.
"Ну-с, моя дорогуша, моя запутавшаяся во времени душонка, теперь тебе некуда бежать и никто не спасёт принцессу из лап волка. Какой-то каламбур получился, но тебе не смешно, а зря, это последнее, что ты можешь себе позволить в отпущенном мной тебе времени. Я люблю души с примесью горького смеха. Этакая перчинка, разбавляющая смесь страха и смирения".
"Ты говоришь со мной, как любовник с возлюбленной" – Это вырвалось у меня случайно, а может мой вечный напарник-юмор меня решил пощадить и смягчить жуткий конец. А возможно и помочь мне выиграть время. Волк прищурился, но улыбнулся холодной и жёсткой улыбкой, а я отчаянно стала думать, как бы мне выскользнуть из Его ловушки.
"Любовник? Это больше, чем любовь. Разве Смерть любит, когда прибирает душу? Разве ей дозволено презренное чувство смертных? То, что я испытываю, куда сильнее и тысячекратно выше этой жалкой любви! Это непостижимое желание – разорвать тебе горло и впиться в него. Со всей невообразимой страстью вкусить живую кровь, что пока ещё не тронута и течёт по венам твоего тела! Я желаю обладать твоим телом столь сильно, как и изгнать жизнь из него. Я хочу твою волю, твою душу и твою жизнь вот здесь, на устах. Ты ничего не знаешь о любви, о жизни, иначе не говорила бы подобной глупости. То, что я испытываю к тебе, не объяснить ни на одном языке вселенной. Даже Солнце так не любит Землю, как я тебя. Твоя душа есть моя душа, твоя кровь – проводник, а жизнь лишь временное препятствие. Когда я вкушу первую каплю твоей крови, ты навеки станешь моей и ничьей более. Мы станем едины, одним целым. Вот она – единственная истина, которую ты сейчас познаешь".
Если я скажу, что не растерялась и вырвалась из Его цепких и весьма сильных объятий и дала дёру, то наврала бы с три короба. Я жутко испугалась, потому что Он говорил правду, и мы оба это знали. Я зажмурила глаза и сжалась. Чудеса происходят везде и довольно часто, но когда-нибудь и они заканчиваются, или просто их действие ограничено во времени и пространстве.
Волк не торопился, Он наслаждался моим пленённым видом и забавлялся от души. Я почувствовала, как Он едва касаясь моего лица, провёл носом, вдыхая мой запах.
"Что это у тебя? Я чувствую, что за тобой кто-то есть. Она. Вас связывает одна кровь. Она тоже особенная и имя её принадлежит цветку смерти. Может мне к ней наведаться после?".
Вот тут меня поразило осознание всей чудовищности сказанного – Он говорил о моей сестре, той, кто должен жить долго и счастливо и не ведать всей жути, что исходит из моей жизни. Я не могла допустить, чтобы Он причинил вред единственному человеку в моей жизни, кто рос со мной с детства и делился теплом души, согревая в минуты безысходного отчаяния. Я не могла!
Что есть силы, я пнула Его по ноге, кажется, попала в колено. Боль Ему была доступна, вопреки тем высокопарным дифирамбам о могуществе, так что Он скорчился и ухватился за колено, выпустив меня из оков рук. Я тут же забежала в самый центр лужи, озираясь по сторонам и соображая, куда бежать. Но вокруг лужи стеной стоял непроходимый туман, язычками, лизавший края лужи и словно обжигаясь, отступавший обратно.