Потом позвонила. Сердце стучало: вдруг что-то сорвется, вдруг что-нибудь изменилось или это он просто так пошутил… Предложение оставалось в силе. Я поговорила с Филом. Разговор вышел значительно проще, чем я думала; он ничего не имел против, был рад за меня, но при всем при том – я видела – его гораздо больше занимали свои проблемы. На следующий день я отвезла в банк то, что требовалось.
Ничего не сорвалось. Кроме…
За несколько дней до вылета Владимир Эдуардович позвонил – его звали Владимир Эдуардович, и он не предлагал мне называть его "Владимир" – и сообщил:
"Аня, вам придется лететь одной. Вышло так, что я не могу – а кого-то другого мы уже не успеем оформить".
Честно тебе скажу, моя реакция – разочарование или как это еще назвать – была сильнее, чем я могла бы себе представить.
"Что-то случилось?"
"Дела, – кратко объяснил он. – Ничего страшного".
"Жаль".
"Надеюсь, что вы искренни… Однако в связи с этим на вас ложится дополнительная нагрузка, так что нам нужно срочно увидеться. Прошу вас приехать ко мне через час".
Через час я была у него, и он подробно объяснил мне, что нужно сделать, с кем встретиться, что сказать и так далее. Потом он устроил мне экзамен, и я сдала его.
"Да-а, – сказал он тогда, – учились бы вы у меня на потоке, я бы вас не отпустил. Что ж. Лучше поздно, чем… Уверен, вы достойно представите наше банковское учреждение".
Он смотрел на меня с довольной ухмылкой, и я увидела, что никуда он не собирался лететь вообще. Все это было – так, проверкой. Мне вдруг стало легко и свободно с ним в его кабинете; я подмигнула ему и засмеялась от удовольствия.
Он достал коньяк и две рюмки из бара.
"На посошок?"
Мы выпили.
"Мне нравится ваш муж, – проговорил он слегка мечтательно. – Бешеный Фил!.. – забавно… Когда-то и я…"
"Откуда вы знаете?" – удивилась я.
"Про Бешеного Фила? Я обязан знать… Неужели вы думаете, что мы доверили бы такие работы кому попало?"
"Да, конечно… Простите, я вас перебила…"
"Нет, что вы… может быть, я просто немного завидую…"
Я не стала уточнять, чему. Но он и сам уже завершил эту неформальную паузу, сделался официальным, проводил меня до дверей. Интересно, думала я, делая эти три шага в его сопровождении, руку – просто пожмет или все-таки поцелует?
Не поцеловал.
Ну, про сам по себе Цюрих ты помнишь – фотографии и прочее; что же касается моей миссии, то это был первый и, наверно, последний в жизни международный симпозиум, на котором мне довелось побывать. Я поняла, что это такое. Никому особенно не нужен был мой доклад, но меня запомнили. Зачем? ну, возможно, чтобы где-нибудь в том же Цюрихе, но на совсем другом форуме, рейтинг банка Владимира Эдуардовича – а с ним и шансы получить крупный кредит – пусть на самую малость, но выросли. Владимир Эдуардович, при всех его прочих достоинствах, оказался хитрым политиканом. Он узнал или рассчитал, кто будет представлять другие русские банки; в основном это был тот еще контингент – ушлые ворюги, которых за версту видать, да жуткие золотозубые тетки из прежней госбанковской системы, еще более жуткие от их фирменных нарядов и косметики; вдобавок ни те, ни другие двух слов связать не могли. На их фоне я была этакий невинный цветочек, что-то свеженькое. Сразу же после доклада ко мне прицепились какие-то аккуратные швейцарские старики, финансисты-пенсионеры; пригласили на обед – я была в тот день страшно голодна, нервничала, курила, до самого доклада кусок в горло не лез; конечно, я согласилась; мы пообедали дорого, медленно, церемонно; за мной ухаживали, мне говорили комплименты; а один из стариков, очень милый, по имени Отто Гласснер, доктор Гласснер, представлял какой-то серьезный фонд по развитию экономической науки, то есть он курировал ход международных программ, финансируемых этим фондом; вот он-то и предложил мне провести годовой – точнее, десятимесячный – цикл лекций и исследований, как он выразился, "в одной из европейских стран".
"Не в Швейцарии?" – уточнила я.
Он слегка замялся и объяснил: можно и в Швейцарии, если это так важно, но тогда только в следующем году… Помнишь такое понятие – "горящая путевка"? У них случилось что-то вроде того: конкретный проект в барселонском институте нуждался в иностранном специалисте; цикл начинался в сентябре, а они еще никого не нашли… да кого бы они уже нашли в конце июня.
"Видите ли, – смущенно пояснил доктор Гласснер, – проект рассчитан на добровольцев, потому что оплачены будут только лекции; на исследования же выделяется сравнительно небольшой грант. Мы рассчитывали на пенсионеров или, наоборот, на честолюбивых выпускников… конечно, я поступаю не вполне корректно, предлагая проект практикующему специалисту, тем более такому компетентному, как вы… но, с другой стороны, новые контакты… новые впечатления… Барселона – прекрасный город. Вы бывали в Испании?"
"Пока нет", – честно призналась я.
Он обрадовался.
"О, такая страна! Вы получили бы замечательные, незабываемые впечатления…"
Спокойно, Зайка, сказала я себе, это мы уже месяц назад проходили. Я задумалась. Старичок лукаво улыбался. Я пожелала ознакомиться с условиями проекта более детально. Не будет ли доктор Гласснер так любезен прислать мне письменные материалы в Москву? Старичок перестал улыбаться. Впрочем, сказала я (чувствуя досаду от своей неопытности и пытаясь отработать назад так, чтобы он этого не заметил), – впрочем, если эти материалы у него с собой здесь, в Цюрихе, я бы постаралась успеть ознакомиться с ними и даже, может быть, дать ответ, однако этот ответ будет в любом случае предварительный… доктор Гласснер понимает, что его предложение для меня несколько неожиданно и я должна, как минимум, обсудить это в своем банке, а также с семьей.
"У вас большая семья?" – спросил доктор Гласснер.
"Нет – муж и сын…"
"Вы могли бы поехать вместе с ними…"
"Что вы. Мой сын учится в школе, а муж – страшно занятый бизнесмен…"
"Ну, каждая семья решает эти вопросы по-своему".
Уж конечно, подумала я, выпускникам или пенсионерам почему бы такие вопросы не решить.
"Что же касается банка, то мы направим туда официальное письмо… Мы приятно удивлены, что из русских финансовых институтов начали приезжать такие специалисты… – Он уже как бы цитировал будущий текст этого дипломатического послания. – Я уверен, что ваш уважаемый банк только выиграет от личного участия в проекте одного из его должностных лиц…"
"О, спасибо, это совсем не обязательно. Обычно я сама решаю свои проблемы".
Отто посмотрел на меня примерно так, как за неделю до того смотрел Владимир Эдуардович. Я на секунду даже забыла, что передо мной старичок лет семидесяти. Приятно, когда так смотрят мужики, кем бы они ни были.
Ну неужели…
неужели они…
…и впрямь до такой степени все одинаковые?
* * *
Они посетили средоточие власти – Алькасар. Трудновато было поверить, что один и тот же народ в одном и том же маленьком городе создал и прихотливый, воздушный, кружевной кафедраль, и суровый, аскетически рубленый параллелепипед Алькасара.
Внутри здания, среди прочего, обнаружился стенд с душераздирающей историей, изложенной на многих языках (в том числе и на русском, благодаря чему ее удалось понять – ведь никто из них по-испански тогда не говорил). Сына коменданта-франкиста захватили республиканцы. Угрожая его убить, они потребовали впустить их в Алькасар, на что комендант, ставя долг перед родиной выше отцовского чувства, ответил гордым отказом.
Судьба сына не сообщалась.
* * *
Менструация кончилась быстро. Что значит настроиться! Обычно у меня три дня. Но я очень-очень хотела, и вот – за один день все почти сухо. Осталась ерунда какая-то, она не помешает нам делать то, что мы хотим.
Признаюсь тебе: когда я трахалась с мужиками, мне ужасно нравилось делать это в последний день менструации – когда уже не хлещет, но еще не прошло. Писька вся такая чувствительная, так тонко настроена. Правда, партнер должен быть понимающий. Не грубый. От грубого просто боль, никакого кайфа. Зато от нежного!
Да впрочем, большинство грубых не любят, когда кровь. Им противно. Это уж совсем зверюгам все равно, но от таких меня Бог миловал. По-настоящему понимающих мужчин легкий запах менструальной крови возбуждает, это факт. Многие любят пососать. Я не возражаю.
Кстати: мы с тобой ни разу не обсуждали моих бывших любовников. Ты не ревнуешь к ним? Что бы ты сказал, если бы у меня сейчас с кем-то что-то было? Ты бы расстроился – или, наоборот, стал бы расспрашивать, как дела?
SEND
А как ты думаешь?
SEND
Думаю, расстроился бы.
Я чувствую по твоему тону.
SEND
Как это?
SEND
Ну, как… Если бы ты действительно не расстроился, то обязательно пофилософствовал бы на эту тему. Во всяком случае, не был бы так лаконичен. Да что там лаконичен – попросту сух.
Кроме того, ты до сих пор обращался ко мне на "ты" только когда кончаешь.
SEND
Вы наблюдательны. Ведь я и сам не заметил, как допустил фамильярность. Короткая фраза была почему-то неуместна на "Вы". Возможно, это потому, что короткие фразы я подсознательно ассоциирую с указанными Вами моментами.
Однако, сегодняшний сеанс мог бы покончить с монополией оргазма на короткие фразы. Почему бы и нет? Почему я должен быть так уж обязательно многословен? Я не хочу быть каким-нибудь обязательно. Таким образом, с Вашим первым доводом я бы не согласился. Да и сейчас я, как видите, уже вовсе не лаконичен и не сух.
Теперь по существу. Все зависит от того, чья Вы, когда мы обсуждаем Ваши дела. Если Вы продолжаете принадлежать недавнему партнеру, а я для Вас – что-то вроде подружки, с которой Вам (Вам самой, это важно!) приятно вновь пережить (а попросту, помусолить) счастливые мгновения, и все назначение которой – поддакивать, завидовать и восторгаться, то – спасибо, я бы на самом деле этого не хотел. Обратно, если во время нашей связи Вы – моя, если Вы предлагаете мне разделить с Вами Ваши воспоминания, если Вашей целью является наш совместный оргазм (неважно, одновременный или нет – важно, что совместный!), – в этом случае я не вижу никакого отличия обсуждаемой темы от любой другой.
Я уже писал Вам, что наша связь предельно интимна. Для нас нет невозможных тем.
SEND
Пытаюсь понять и не могу. Может, ты для меня слишком умный? Как отличить один твой пример от другого? Ведь сказать можно все что угодно. Даже искренне убедить себя в этом. Если я обсуждаю с тобой как с подружкой, но пишу – "ах, ах, я вся твоя", – кто из нас определит, чья я – твоя или его?
Я представила себе, что описываю тебе этого воображаемого партнера. Например, его член. Мне приятно это воспоминание. Кстати, может быть и наоборот (ты не рассмотрел этот случай) – но тогда я уж явно твоя, поэтому предположим, что приятно. Но как же я могу быть его? Пишу-то я тебе! Значит, делюсь. Буду счастлива, если вместе кончим.
И почему ты так презрительно пишешь о подружке? Подружки, мой милый, тоже бывают всякие. Сам же признаешь, что подружка твоей жены более близка ей, чем ты. Но, в таком случае, откуда тебе знать, насколько глубока их близость? А может, они почище нас с тобой!
Нет, дружок, на сей раз твои рассуждения просто смехотворны, а вернее всего ты просто написал совсем не то, что думаешь. Ты именно ревнуешь, а я тебя дразню, вот что сейчас происходит. Я еще ни разу не дразнила тебя, даже не думала, что это возможно. Боже, как я люблю тебя, дурачок!
SEND
Ты хочешь, чтобы я ревновал?
SEND
Не только ревнуешь, но и злишься. Опять на "ты" – кстати, почему бы тебе не перейти со мной на "ты" полностью?
Ну, а что касается твоего вопроса… Конечно, я, как и любая женщина, не прочь, чтобы меня немножко поревновали.
SEND
Я не злюсь. Насчет "ты" или "Вы" – я уже понял, в чем дело. Это просто стилевой атрибут; зачем мне переходить полностью на "ты", если язык предоставляет возможность выбора? Разве "Ваша пизда" не звучит несравненно более волнующе, чем "твоя"? Да Вы и сами это понимаете, дорогая; не старайтесь казаться проще, чем Вы есть. Я думаю, Вы сейчас просто в игривом настроении. Раз так… собственно, почему бы и нет… Выбирайте: я могу подурачиться вместе с Вами, а могу и остаться элегически настроенным сухарем. Вам хочется, чтобы я Вас немножко поревновал? Считайте, что Ваше желание выполнено.
SEND
Давно бы так. Только почему я должна выбирать по своему вкусу? Я не хочу, чтобы ты играл какую-то роль. Я люблю тебя таким, какой ты есть, милый. Я ужасно дорожу тобой – именно таким, какой ты есть. До сих пор ты не играл со мной, вот и не надо.
SEND
ОК. Так что насчет любовников?
SEND
Каких любовников?
SEND
Я имею в виду, не прошлых. Мне почему-то кажется, что Вы имеете сейчас любовников, но все еще стесняетесь или боитесь в этом признаться.
SEND
Ты меня в краску вогнал.
SEND
Если не хотите отвечать, мы можем оставить эту тему. Вернемся к вопросам кровотечения, они не менее интересны.
SEND
Фу, какой ты. Мы ругаемся, да?
SEND
Есть немножко. Скажем так – пикируемся.
SEND
Может, хватит нам на сегодня?
SEND
Без секса? Без сладкого примирения? Как это, дорогая? Если бы вчера, это я еще понял бы – хоть какая-то уважительная причина… ;-)
Нет, я так не играю. :-(
SEND
Ага! Испугался! Слушай же, мой любимый: я давно уже возбуждаю себя своими красивыми пальчиками, то одним, то другим, но не сильно, по чуть-чуть, иначе, как ты знаешь, я не смогла бы вести с тобой этот захватывающий диалог. И пальчики мои уже давно покраснели от крови. И клавиши тоже окрасились – ты представляешь это? Я вдыхаю запах своих пальчиков. Ну что, тебе это нравится? Ты хочешь меня?
SEND
Таким слогом, должно быть, говорят телефонные девочки.
SEND
Тебе это нравится?
SEND
Да.
SEND
Ты хочешь меня?
SEND
Я хочу тебя.
SEND
Я твоя.
SEND
Раздвинь свои ноги. Сейчас я выебу тебя. Я засунул в тебя свой член и ебу тебя, ебу. Повтори. Напиши: "ты ебешь меня". Напиши, хорошо ли тебе.
SEND
Ты… я не могу – боюсь, кончу. Но мне хорошо.
SEND
Когда мой член выдвигается наружу из окружения русых волос, я вижу, как он все больше окрашивается красным И эти движения все чаще. Чувствую, это будет короткий акт.
Давай кончим вместе.
SEND
Давай. Я беру твой красный
SEND
Оооооооооооооооооооооооооооо
SEND
Удивительный акт. Позже расскажу, почему. Не пиши больше сегодня. Я люблю тебя. Я засыпаю.
SEND