– О тех, ради которых устроен деловой обед. Если нет дел – значит, обед не деловой, верно?
– Это да, – согласилась Анжелика.
– Ну так как же? Ждут кофе со своими делами – или нет?
Анжелика задумалась. Трое мужчин с некоторым напряжением ожидали ее ответа, как вердикта о процедуре встречи.
– Если хотят поговорить, говорят за едой.
– Отличный ответ, – похвалил Эскуратов, и в это время подошел официант.
Чтение, обсуждение, советы… Честно говоря, Филипп был не прочь просто пожрать, как бывало в молодые годы. Утром, после… после чего? – секса? свидания? как это назвать? – в общем, после того, что у них было с Девой, стоило ему прийти в себя – потому что это самое, с Девой, не давало ему прийти в себя, пока она была в спальне – он тут же вспомнил про Эстебановы бумажки и схватился за телефон. На другом конце был довольно-таки злющий Вальд, уже получивший бумажки и деликатно воздерживающийся звонить Филиппу домой в субботнее утро, а в результате долго ожидающий звонка. Выдержав эмоции Вальда в течение одной сигареты, Филипп скоренько оделся и скатился по лестнице в тот самый миг, когда в дверь позвонил водитель Миша. В результате сегодня утром Филипп позавтракать не успел.
А на работе тоже было голодно, так как в субботу столовая не работала – заколдованная проблема; в фирме положительно не было человека, способного ее разрешить. Впрочем, до двух часов голод не ощущался, так как внимание было поглощено анализом бумажек, толково в целом подобранных – к двум часам, когда уже был смысл потерпеть до "Славянской", они представляли себе технический подход, да в общем-то и ценовые запросы своих конкурентов. Неясным оставалось, кто все-таки эти конкуренты – предложенные ими решения были самыми что ни на есть банальными – но тем более выходило, что у "ВИП-Систем" сильная позиция и большой резерв для маневра, так что основная мыслительная нагрузка делового обеда выпадала на долю Эскуратова.
– А вот и наш друг, – сказал Эскуратов посреди холодного.
Подошли двое, один из которых сделал другому жест и остался, а другой повернулся и пошел обратно к выходу. Оставшийся был в кожаной куртке. У него была толстая шея и короткая стрижка. У него были маленькие, глубоко запавшие глазки и злое, волевое лицо. Филипп содрогнулся – те были такие же.
Эскуратов стал приподниматься. Человек в кожаной куртке опустил ладонь на его плечо, разрешая сидеть. Он тоже сел – рядышком с Эскуратовым, окинул быстрым взглядом стол, потом сидящих за ним; ненадолго задержал взгляд на Анжелике.
– Ну? – спросил он тусклым голосом, глядя в пространство, безо всяких знакомств и вступлений. – Чего надо?
– Может быть, закусим? – засуетился Эскуратов, впрочем, умело сохраняя видимость радушия и как бы этикета. – Как у нас со временем? Здесь хорошо…
Филипп заметил, что он балансирует между "ты" и "вы".
Кожаный покосился на стол, на Анжелику и, соображая, поковырял пальцем в ухе.
– Нет. Некогда. Говори суть.
Эскуратов колебался. Что-то было не так или не совсем так, как было задумано.
– Э-э, – выдавил он наконец, – Ильич мне сказал, что вы с ним уже как бы обсудили… то есть, что он довел…
– Ну, был разговор. Назначили же стрелку.
– Значит… э-э…
– Он сам в этом не рубит. Сказал, ты объяснишь.
Эскуратов озадаченно смолк. Выручил официант, шустро подскочивший к кожаному.
– Чего желаем-с?
– Исчезни, – буркнул кожаный.
Официант повиновался.
– Ну?
– Вот ребята, – решился наконец Эскуратов и кивнул в сторону Вальда с Филиппом. – Могут сделать нам хорошую систему связи. Корпоративная интеграция, то есть интеграция всего. Это профессионалы.
– Ну.
– Мы уже пытались заказать такое другим. Они подготовили проект. Он нас не устроил.
– Ну.
– Но те пришли не с улицы. Ильич должен был сказать, от кого…
Кожаный довольно хрюкнул.
– Это-то он сказал. А я ему сказал, что проблем не будет.
–
У нас , – подчеркнул Эскуратов и внезапно, каким-то неуловимым способом, сделался жестким. Может, пожестче кожаного. – А нам надо, чтобы у них проблем не было тоже.
Кожаный с некоторым удивлением покосился на Эскуратова. Потом прищурился, достал сигарету и закурил.
– А вы под кем, ребятки? – ласково спросил он у Филиппа со Вальдом.
Филипп задумался над ответом. Последний раз такой вопрос был задан ему много лет назад, и неправильный ответ на него имел для Филиппа весьма значительные и неблагоприятные последствия.
– Мы ни под кем, – сказал Вальд.
– Так не бывает.
Вальд пожал плечами.
– Значит, бывает…
– Э, погодите, мужики, – вмешался Эскуратов, – вы что-то не о том начали… – Он опять стал как бы суетливым, но Филипп уже видел, что это просто роль, маска. – Нам нужно, – он еще раз подчеркнул "нам", – чтобы у них, – подчеркнул "у них", – не было с нами проблем. Их проблемы с другими – это не наше дело.
Кожаный задумался.
Двое русских бизнесменов, собрав многочисленные принадлежности, поднялись из-за соседнего стола и неторопливо направились в сторону выхода, проходя прямо за спинами кожаного и Эскуратова. Один из них, молодой и симпатичный, неожиданно задержался, остановил взгляд на Анжелике и, глядя прямо ей в глаза, откровенно улыбнулся и кончиком языка облизал губы. Кожаный медленно поднял голову и без выражения посмотрел на молодого человека, и Филипп заметил, как в тот же момент старший из проходивших слегка задел кожаного – чем именно, трудно было рассмотреть; может быть, рукавом, а может, дипломатом. Молодой человек медленно поднял руку и коснулся губ двумя пальцами, как бы посылая воздушный поцелуй Анжелике. Блеснуло обручальное кольцо. Взгляд кожаного стал тяжелым и серьезным. Анжелика едва заметно улыбнулась и отвела глаза. Молодой человек слегка поклонился и заспешил за своим старшим товарищем.
Кожаный сглотнул и опустил голову. Его глаза внезапно выкатились и остекленели, взгляд потерял всякий смысл; он страшно побледнел и замер – так замирает пронзенный шпагой, упавший на колени бык, прежде чем опрокинуться на песок жалкой, безжизненной тушей.
"Сейчас он умрет, – с ужасом подумал Филипп. – Его задели ; я не видел, я ничего не видел". Кожаный вздрогнул и уронил сигарету; крупные капли пота покрыли его лоб, лицо исказилось страданием. Он захрипел и схватился рукой за горло.
Официант подскочил, подобрал сигарету, склонился над кожаным в выжидательной позе. Коллеги его притихли, замедлились, зорко следили издалека, стараясь не пропустить момент, когда нужно вмешаться. Анжелика продолжала смотреть вбок, происходящее ее не касалось. Эскуратов, в тревоге, растеряв показное спокойствие, подносил к губам кожаного стакан воды, пытался напоить. Кожаный вяло отстранился от стакана, с трудом проник рукой к себе под куртку, шарил там, покачиваясь, наконец что-то достал, развернул, трясущейся рукой запихнул себе в рот и тогда уже схватил стакан, выпил жадно, буквально влил в себя его одним приемом.
Кажется, обошлось. Кожаный дышал тяжело, был по-прежнему бледен, но глазки его снова спрятались вглубь, а взгляд стал осмысленным. Анжелика посмотрела на него и ободряюще улыбнулась. Официант исчез. На периферии зала опять возникло движение.
– Бывает, – сочувственно сказал Эскуратов.
Кожаный покосился на него с плохо скрываемой злобой. Однако Эскуратов уже полностью овладел собой. Он будто и не заметил злобного взгляда; смотрел на кожаного заботливо, улыбался ободряюще, почти как Анжелика.
Молчание сделалось невыносимым.
– Ладно, – буркнул кожаный. – Выкрутил.
– Мы договорились? – спросил Эскуратов.
– Да.
– Отлично. Очень рад… Может, хотя бы сейчас закусим? По чуть-чуть, может быть?
– Сказал же, некогда, – тоскливо отмахнулся кожаный, вытер лоб салфеткой и с усилием встал.
Обошел круглый стол и наклонился, прижал скатерть лапищами, разместил рядышком с головами Вальда и Филиппа свою стриженую голову, все еще бледную, похожую на череп, просверлил глазками их обоих одновременно – сделал все так, что у Филиппа поджилки затряслись.
– А вы, умники, смотрите: если что-нибудь к ним подцепите… не рядом с ними – это ваше дело – а к ним , вы поняли? К ихнему узлу… или хотя бы к той кишке, за которую они заплатят…
Филипп и Вальд тревожно переглянулись.
– Например?.. – нервно осведомился Филипп.
Кожаный улыбнулся улыбкой черепа.
– Ну, там… банкоматик с первого этажа… интернатишко для населения… понятно, да? – Улыбка его пропала. – Чего молчите? Вы поняли?
– Как же не понять, – негромко сказал Вальд, довольно-таки хладнокровно глядя в пространство. – Захочется им, чтоб подцепили – наверное, нас известят?
Он перевел взгляд на Эскуратова.
Тот дружелюбно фыркнул, красиво руками развел – да что вы, ребята, говорил жест, разве здесь могут быть проблемы…
– О’кей, – ухмыльнулся кожаный, – живите…
Он выпрямился.
Анжелика встала и томно произнесла:
– До свидания, мальчики…
Как в кино, встали все остальные. Двое пошли к выходу – кожаный и Анжелика за ним.
– Уф! – облегченно сказал Эскуратов.
Трое посмотрели друг на друга и рассмеялись – нервно, негромко, так, что уходящие уже не могли их услышать. Сладким, заслуженным призом были десять секунд этого общего смеха, когда они – предприниматели – ощущали себя единым целым против враждебной им стихии насилия, страха и хаоса.
– Вот и ладно, – сказал Эскуратов, отсмеявшись и тоже вытерев лоб, вспотевший от всего происшедшего. – Это надо отметить… По чуть-чуть, а? Официант! За начало переговоров.
– Переговоров по существу, – не удержался Вальд.
– О, да. Не дожидаясь никакого кофе.
* * *
Выбросив из головы нелепый, ярмарочный воздушный шар, отогнав его от себя, как назойливую муху, Филипп опять потащил своих дам в переплетение узких переулочков. Они походили туда-сюда и остановились перед маленькой церковью, какой-то уже по счету.
– Смотри, – сказала Зайка, – Санто-Томе.
– "Похороны графа Оргаса", – отозвался он.
– Зайдем?
– Конечно.
Вход в церковь стоил по триста песет с каждого – вообще-то дороговато за одну-единственную картину… но зато за какую !.. Здесь, в отличие от остального Толедо, было много людей; они толпились рядами, ожидая своей очереди приблизиться; и, хотя время стояния перед шедевром не было специально ограничено, простое приличие не позволяло слишком долго занимать там кусок довольно-таки неширокого пространства. А ему хотелось стоять еще и еще, чтобы в охотку рассмотреть эти загадочные, значительные узкие лица, и небесный сонм, и самого графа, ставшего поводом для столь большого собрания – все то, что он много раз видел в альбомах и что, конечно же, совсем по-другому виделось в подлиннике. "Вообще-то в Эль Греко не так уж и много испанского духа, – негромко сказал кто-то рядом по-русски. – Скажем так, не во всем. Грек есть грек… Но это – очень, очень испанское". Филипп опомнился; он понял слова, но смысл – вряд ли; он поискал глазами говорящего, но не нашел; зато увидел Зайку и Сашеньку, которые стояли позади людей и, заметив, что он наконец оглянулся, замахали руками, чтобы привлечь его внимание.
Поздним вечером они выехали из Толедо в южном направлении. Где-нибудь неподалеку от города они собирались найти ночлег, с тем, чтобы на следующий день пересечь –
Кастилию-Ла-Манча, затем пересечь –
Андалусию, и затем остановить стопы на берегу –
Средиземного моря.
* * *
Вечер пришел незаметно, сопровождаемый сладкой усталостью. Вечер застал их вдвоем. Они лежали в постели, и Ана ласково гладила завитки волос на слегка выпуклом лобке Вероники.
– Сколько же в нас всего, – мечтательно сказала Вероника. – Страшно подумать, сколько возможностей люди упускают. Ведь нам посчастливилось, правда? Мы могли никогда об этом не узнать.
– И очень даже просто, – подтвердила Ана.
– Нет, серьезно. Я чувствую, на тебя это подействовало гораздо меньше, чем на меня.
Ана пожала плечами.
– Может, ты просто занималась этим раньше? – спросила Вероника с внезапным подозрением.
– "Занималась этим", – презрительно передразнила Ана. – Ну и выраженьица ты подбираешь.
– А все-таки?
Ана хихикнула. У нее проявилась способность критиковать Веронику, не снимая ласковой руки с ее лобка.
– Тебе важно знать, занималась ли я этим раньше?..
– Вообще-то… хотелось бы.
– А как бы ты предпочла – чтобы занималась или нет? Наверно, тебе хочется, чтобы сегодняшнее, с тобой, было уникальным опытом во всей моей жизни?
– Да, – призналась Вероника.
– Наверно, это сорт ревности.
– Наверно…
– Но завтра я буду спать с Филом. К нему – тоже?
– К нему – нет. Наверно, это только к женщинам.
– Ага, – отметила Ана. – Не только к прошлым небось. К будущим тоже, а?
– Да.
– Ну, а я, – спросила Ана, – как ты думаешь, я должна интересоваться, было ли это с кем-нибудь у тебя?
Ее будто забавлял этот сорт исследования.
– Не знаю, – хмуро сказала Вероника. – Я очень просто устроена. Я люблю тебя, вот и все. И всегда хотела этого, хоть и не всегда себе в этом признавалась. И сейчас я более счастлива, чем когда-либо. А еще – надеюсь, что это будет взаимно и долго.
– Ты формулируешь, как мужчина, – задумчиво сказала Ана. – Если мыслить по аналогии, ты не должна ожидать от меня встречного интереса к своему лесбийскому прошлому.
– А его и не было, – сообщила Вероника с легкой обидой. – Это для меня не сексуальная ориентация, а просто любовь к тебе, к одной-единственной на всем белом свете.
– Это хорошо, – сказала Ана и поцеловала то место, которое продолжала поглаживать. – Приятно быть для кого-то одной-единственной на всем белом свете. Но я не хочу отвечать на твой вопрос.
Вероника изумилась.
– Секрет? Между нами?
– Ника, – попросила Ана, – сними этот вопрос. Нет никакого секрета. Просто очередной долгий разговор, и я не хочу сейчас.
– Хочешь, чтобы я мучилась ревностью.
– А ты хочешь, чтоб я тебе наврала, лишь бы ты отвязалась? Ты этого хочешь?
– Чую, ты та еще би, – сказала с тоской Вероника.
– Прекрати, дорогая. Эй, что с тобой? – спросила Ана, глядя на потерянное лицо подруги. – Теперь моя очередь утешать, да? Проблемки психоаналитические?
– Нет, нет, как скажешь… Я забылась, прости; твое слово закон для меня… ты вольна делать что хочешь…
– О, моя глупенькая…
Ана еще раз поцеловала кудрявую шапочку. Потом еще и еще. Потом Вероника не выдержала, ответила на ласку бурно и повсеместно. Они опять любили друг дружку, забыв о выяснении отношений. Только физическая усталость ставила им предел.
– Я не хочу с тобой расставаться, – сказала Вероника после очередного короткого отдыха. – По крайней мере сегодня не хочу. Можно мы хотя бы разок поспим вместе?
– Ты думаешь, нам удастся заснуть?
– Мы попробуем.
– Ну ладно, – согласилась Ана. – В порядке исключения. Поверь, – добавила она, глядя на огорченное ее последней фразой лицо Вероники, – это для нас же самих… Нам не нужно превращаться в семейную парочку. Мы должны быть любовницами… постоянно тоскующими, ждущими, жаждущими… уж поверь мне, я знаю!
– Я верю тебе.
– Хочешь, сходим на пляж? Или в кафе?
– Сейчас – нет.
В Глазках мелькнула тень разочарования.
– Мы будем ходить, обещаю, – заспешила оправдаться Вероника, – я не буду заставлять тебя лежать со мной целыми днями все в той же постели… Ну правда. Только сегодня, прошу. Будь сегодня только моей, ладно? Необязательно новые ласки… Расскажи мне что-нибудь, милая. Расскажи что-нибудь перед сном. Почему бы тебе не продолжить ту серию, которая так драматически прервалась днем в кофейне? Помнишь? – ты говорила о Гласснере…
Вероника села на постели. Ана молчала.
– Он сделал тебе предложение, он убеждал тебя, – перечисляла Вероника, стараясь увлечь Ану, будя в ней воспоминания, – и ты, кажется, фактически согласилась, сказала, что не нужно письма в банк, что ты сама решишь эту проблему…
Рассказ Аны о банкире
– Не так, – усмехнулась Ана, – я сказала ему, что обычно я сама решаю свои проблемы, только и всего. Это я помню очень хорошо, потому что тогда я еще ничего не решила…
Да, жаркое слово прозвучало, но получить приглашение – еще не значит его принять. Простившись с Гласснером, я задумалась по-настоящему. Целый год! Как же они без меня? Конечно, ужасно интересно все это… и вообще славно бы вернуться к активной деятельности… но одно дело – трехдневный симпозиум… а год…
Вернувшись в гостиницу, я обнаружила на стойке довольно толстый пакет, переданный госпоже *овой от господина доктора Гласснера. В пакете оказалась масса общей информации о фонде, его истории, программах, участниках и так далее; затем было описание барселонского института, тоже с историческими экскурсами; описание цикла, который ждали от меня; и, наконец, пачка форм, которые необходимо было заполнить участнику проекта. Я позвонила Гласснеру, поблагодарила за пакет и обещала сообщить свое решение "as soon as possible".
Визит в банк был примечателен. Я вдруг поняла, что не знаю, как себя вести, и это случилось за десять секунд до встречи. У меня просто не было времени подумать об этом заранее. Ведь почти до самого отлета я думала, что буду не одна; меня больше занимал вопрос, как правильно построить с Владимиром Эдуардовичем отношения в поездке, нежели то, что будет после нее. Когда он объявил, что не едет, я полностью погрузилась в дела; я отправила Сашеньку к маме не перед вылетом, как было решено, а сразу же, освободив себе несколько оставшихся дней, и все равно они были сумасшедшими. В тени банковского босса я обошлась бы тремя костюмами – для доклада, для приема, для отдыха; это у меня было, я и не беспокоилась; кое-что, между нами, собиралась прикупить на месте; но когда на меня в одночасье свалилась чертова уйма представительских задач… в общем, ты понимаешь. Потому-то я и не привезла оттуда ничего – просто некогда было ходить по магазинам. Ты бы видела эти горы баулов в аэропорту, с которыми возвращались золотозубые госбанковские тетушки! В Москве тогда действительно нечего было купить, но я в своих дешевеньких дорожных шмотках и с одним-единственным чемоданом на колесиках выглядела среди них – клянусь! – как настоящая иностранка.
Итак, весь симпозиум был для меня сплошной суетой; еще и Гласснер туда же; мне опять-таки некогда было подумать о Владимире Эдуардовиче, и даже два часа в самолете, страшно усталая, я полностью проспала. Потом – Фил, Сашенька, мама… встреча с тобой… Я даже разговор с Филом отложила на денек, решила вначале встретиться с Владимиром Эдуардовичем; и только увидев перед собой приветливо раскрывающуюся дверь его кабинета, я с ужасом осознала, что совершенно не готова к этой встрече. Ну, съездила, выступила… Дальше что? Сказать – спасибо, я пошла? Идиотизм.
Он вышел мне навстречу:
"Рад видеть вас, Анна Сергеевна… прошу, прошу…"