Он опять всего лишь пожал мою руку, но при этом слегка коснулся другой рукой моего плеча – и сразу стало как-то легче. Он умел создавать нужную дистанцию. Не большую, не маленькую, а именно нужную.
"Я тоже рада вас видеть, Владимир Эдуардович".
Он усадил меня не перед письменным столом, а в слегка затененном углу кабинета, у журнального столика, и сам сел там же. Мы помолчали. Я не знала, как начать разговор – просто открыла сумку и стала выкладывать на столик всякие цюрихские бумаги, недостатка в которых не было. Я выкладывала понемножку, чтобы у него иссякло терпение и он заговорил первым.
Но он молча дождался конца бумаг, а потом спросил:
"Вам чай или кофе?"
"Мне… чай, пожалуйста". – Я произнесла эту фразу с подчеркнуто представительской интонацией, какую постоянно слышала вокруг себя на протяжении трех суток симпозиума. И дежурно улыбнулась при этом.
Он хохотнул, коротко распорядился насчет чая.
"Владимир Эдуардович, – совершенно неожиданно для себя спросила я, – неужели в банке не нашлось никого для этой очень приятной и интересной поездки?"
Он покачал головой.
"Хороший вопрос. Ну, а если я скажу, что не нашлось?"
"Я не поверю".
"Тогда что вы хотите услышать?"
"Почему вы послали меня".
"Вы мне понравились".
"Хм".
"Не только как женщина. Я знал, что вы сможете это сделать".
"Откуда вы знаете, как я это сделала?"
"Знаю".
"Вы знаете все на свете, да?"
"Почти. Не забывайте, я был педагогом".
Я подумала, что он, верно, знает и про Гласснера. Я опять не знала, что сказать, но в это время принесли чай, и я получила возможность размешивать ложечкой сахар.
"Значит, понравилось?" – спросил он.
"Да, – сказала я, и меня понесло, – даже очень. Просто ужас как понравилось! Только, видите ли, я ничего не привезла с собой. Кроме этих бумаг, конечно. Ни себе, ни даже вам сувенира… Некогда было, понимаете".
Он посмотрел на меня сочувственно:
"Понимаю".
Мы опять помолчали.
"Я, наверно, должна написать отчет".
"Должна? – удивился он. – А вы что, не написали?"
"Не успела, – призналась я. – Честно говоря, я очень устала".
"А-а", – сказал он, как бы принимая это объяснение.
"Владимир Эдуардович, – сказала я, – тогда, на банкете, да и вообще до поездки, мне было легко и приятно с вами беседовать. А сейчас… конечно, тоже приятно, но совсем не легко. Я что-то должна сказать… или сделать… или вы что-то хотите сказать, но все откладываете…"
"Да, вы совершенно правы, – сказал он, – я хотел бы предложить вам работу в банке и все думаю – стоит или нет. Пытаюсь сопоставить вас сегодняшнюю с той… до поездки…"
Мне стало обидно.
"А вы не подумали, хочу ли я этого?"
"Почему же, – спокойно сказал он, – это уже следующий вопрос… Если я решу, что не стоит предлагать вам работу, то он отпадет сам собой. Разве не логично?"
Я улыбнулась – должно быть, кривовато.
"Давайте позанимаемся делом, – неожиданно предложил он. – Меня интересует…"
В общем, он расспросил о деталях. Следующие полчаса я отвечала на его вопросы и рассказывала вещи, которые – как было нами условлено – я не собиралась включать в письменный отчет.
"Да-а, – сказал он наконец, точно так же как тогда, после экзамена, – вы способная женщина… Откровенно говоря, постоянная работа в банке – не для вас. Вы стали бы украшением соответствующего департамента… но и только. Через год вы уже не смогли бы сделать то, что сделали сейчас".
"Вам виднее", – заметила я. И подумала – сказать или нет про Гласснера?
"Но мы могли бы сотрудничать. Правда, не всегда это будет связано с заграницей… Бывают разные ситуации, сложные… э-э… теоретические вопросы…"
И тут я вдруг прозрела. Ах ты, хитрый пес! Захотел сделать из меня свою нештатную осведомительницу, вот какая была затея. Умница… научная киска… понравилась, видишь ли… Да, проверка была что надо. То-то он удивился, что я не написала отчет – это не вписывалось в его безупречную схему. Всего одна мелкая ошибочка, одно словцо – сотрудничать , вот оно! Дешевый трюкач – конечно, не знает он ни про какого Гласснера… Ну погоди, Владимир Эдуардович, сейчас я тебе устрою… сложный теоретический вопрос…
"Понимаю, – сказала я в глубоком раздумье, – это, наверно, наилучший вариант… Только вот…"
"Да?"
"Видите ли, – я осторожно подбирала слова, на самом деле осторожно, – там, на симпозиуме, я почувствовала, что по большому-то счету практика в этом деле все же нужна. Я имею в виду, в науке…"
"Хм". – Он не понимал, куда я клоню.
"Ведь это случайность, что тема была близка моей бывшей специализации. Попросту, мой доклад был чистой авантюрой".
"Хм. Интересно".
Я видела, что не интересно ему совсем. По схеме полагалось, видно, перейти к следующему действию, а я тут затеяла какую-то ерунду.
"И я подумала, что мне нужно позаниматься научной работой. Плотно позаниматься, восстановить форму. Сейчас так много нового… Море информации. Потом – живые контакты…"
"Прекрасный вывод, – сказал он с облегчением, и я увидела, что мысль о живых контактах ему понятна и близка. – Могу я оказать вам содействие? У меня сохранились кое-какие связи в академических кругах…"
Осторожно, сказал тут мне внутренний голос, не очень-то. Не забывай – это крупный клиент твоего мужа. Смотри, на нем отыграется.
"Да вы уже помогли мне, – сказала я со всей искренностью, на которую была способна. – Мне предложили поучаствовать в одной программе… – И я коротенько рассказала ему про Гласснера, стараясь не замечать, как его рожа вытягивается по ходу моего рассказа. – Итак, если до визита к вам я еще сомневалась, то теперь все сомнения позади. Я должна ехать! Ведь так?"
"Э-э.. ну, в принципе…"
"И я уверена, – перебила я его с энтузиазмом, – что в итоге я буду значительно полезней… для вас… чем сейчас…"
"Ну что ж… надеюсь… очень интересно…"
Он скушал. Пришлось ему скушать. Ах, как ловко я выкрутилась! Выплыла сухой из воды и Фила не подставила при этом. Наверно, я прирожденная динамистка. Я получала огромное удовольствие от уныло-церемонного завершения нашей беседы.
"Я оставляю дверь открытой, – высокопарно сказал он, держась за латунную дверную ручку, и я поразилась, насколько по-другому я почувствовала себя, нежели час назад, входя в эту дверь и трепеща перед великим и могучим Владимиром Эдуардовичем, который на поверку оказался обычным напыщенным и жалким интриганом, – то есть, если вы передумаете… или что-то не склеится…"
"Спасибо… Я вам так благодарна…"
"И вообще – be in touch".
"Sure, – сказала я. – Bye!"
Я кокетливо сделала ручкой и пошевелила пальчиками. А он, старый козел, повторил мой жест.
Через минуту, в лифте, когда эмоции утихли, я воспроизвела в памяти этот дурацкий жест и подумала, что могла и ошибиться насчет его намерения. Может, он все-таки хотел меня трахнуть, просто не знал, с чего начать. В любом случае…
…в любом случае я выкрутилась замечательно. И при этом… Давай спать, дорогая?.. при этом… что особенно приятно…
…я никак не подставила Фила…
…спокойной ночи, милая…
…я тебя люблю…
* * *
Они выехали из Толедо поздно вечером в южном направлении. Где-нибудь поблизости они собирались найти ночлег, с тем, чтобы на следующий день пересечь Кастилию-Ла-Манча и Андалусию, а затем провести пару дней на побережье. Почему-то гостиница все не попадалась – это было уже странно для них, в одночасье привыкших к обилию сервиса. (Позже выяснилось, что дорога, по которой они поехали, лежала в стороне от обычных туристских трасс. И вообще половина этой дороги была на ремонте.)
Наконец, появилось что-то похожее. Пошли посмотреть. По всему, вход в гостиницу был со двора, огороженного каменным забором с закрытыми воротами. Однако вделанная в ворота калитка была слегка приоткрыта. Они шире открыли калитку и заглянули во двор.
Там звучала негромкая музыка, благоухало цветами и жареным мясом. Длинные столы, освещенные настоящими свечами, ломились от еды и питья. Человек сто, не меньше, с бокалами в руках прогуливались вдоль столов, ожидая, очевидно, начала трапезы. Дамы были в вечерних туалетах. Мужчины были в смокингах. На одетых по-дорожному чужаков, застрявших в калитке и разинувших рты от изумления, кое-кто посмотрел – без враждебности, без интереса. Никакая охрана не бросилась их выпроваживать. Если бы они зашли, их, может, посадили бы и за стол, как путников, как в старину, как в сказке…
– Мы не туда попали, – сказала Сашенька.
Они поехали дальше. Опять показалась гостиничка, на этот раз обычная, без торжественного приема, только вот комнат в ней не было. "Дальше по дороге еще одна гостиница, – сказал по-английски портье, – там должны быть свободные комнаты. Километров пять отсюда, а место называется Оргас. Запомнили? Ор-гас".
Ор-гас. Почему бы не запомнить…
Гостиница называлась "Хави".
* * *
Здравствуй, милый! Сегодня я мила и весела; я объясню тебе, чем наш последний акт был для меня так уж удивителен.
Я всегда немножко боюсь признаться тебе в моих идеях или в моих маленьких новшествах. Так было и когда мы обсуждали чат, и когда я рассказывала тебе про пятно на экране, и вообще во всяких таких вещах я как бы робею. Ты бываешь таким консерватором: предложу что-нибудь новенькое, а ты возьмешь меня и отругаешь. Правда, ты ругаешь очень нежно и бережно, но от этого суть не меняется; я уже научилась различать твои полутона.
Дело в том, что я кончила с помощью воображения. Пальчики мои – помнишь? – окрасились от моей менструальной крови. И я печатала ими, и клавиши тоже окрасились. В какой-то момент я испугалась, что кончу раньше положенного, и не потянулась пальчиком туда. И у меня возникла азартная мысль: а слабо мне кончить вообще не касаясь своих нежных местечек? В это время ты предложил мне написать, что ебешь меня. Я начала было писать это, но безо всякого прикосновения мне вдруг стало так хорошо, как бывает только перед самым оргазмом. Если ты откроешь ту запись, то увидишь: я не смогла написать этой фразы. И тут ты предложил кончить вместе. Я успела только написать "Я беру твой красный" – и все, и я уже не смогла дальше; я подплывала уже со словом "беру"; когда я писала "твой", мое тело крупно содрогнулось, и я еле-еле напечатала "красный" и тут же нажала на Send, потому что поняла, что больше не смогу напечатать ничего.
Никогда в жизни я не кончала, держа ручки вдалеке от моей главной эрогенной зоны. Это меня поразило; я хотела подумать об этом, но устала и хотела спать; я заснула со свежим воспоминанием и не коснулась ее рукой. Я даже не подмылась перед сном – сама не знаю почему, я никогда так не делаю; наверно, я боялась к ней прикоснуться.
Сейчас, когда я описываю тебе это, я чувствую сладкое томление. Мое тело будто вспоминает, как было тогда. Напиши что-нибудь. Хорошо бы растянуть один-единственный оргазм на весь сеанс. Ах, почему он – оргазм – обычно так короток?
SEND
Любимая! Ваши простые, на первый взгляд непритязательные и даже, по Вашему признанию (верю, что это не кокетство), слегка робкие строки повергли меня в трепет. Я обожаю Вас; именно Вы, а не я, являетесь духовным лидером нашей связки. Исключение тела для духа – краеугольный камень таких вещей, как йога или восточные единоборства. Я не большой их знаток (чтобы быть в них большим, нужно только ими и заниматься), но из того, что я познавал по верхушкам, следовала именно эта грустноватая мысль. Почему грустноватая? Потому что в такие минуты я более остро, чем когда-либо, ощущал собственное ничтожество и краткость отведенного мне земного часа – часа, который нельзя уделить сразу нескольким дисциплинам, таким, как йога и успех в обществе, например, – а еще я очень хотел бы реинкарнации, чтобы, может быть, другую жизнь уделить чему-то более высокому… но поверить в нее не могу.
От Вашей записки пахнуло вечностью. Люди приходят к богам разными путями… быть может, Вы уже на пути туда, куда мне, застывшему в этой жизни на уровне питекантропа, ходу нет и не будет.
Ну и что, думаю я с отчаянием богоборца. Я – таков! Главное, что Вы меня любите – меня, с моими мелкими, деликатесными вопросиками, с нудной манерой разложить все по полкам, а в какой-то момент переключиться на регистр "матюги" и, содрогаясь, испустить побольше спермы. А потому –
SEND
– потому я расстегиваюсь и приступаю к любимому делу; я совершенен ровно настолько, чтобы осознать невозможность для себя бесконтактного акта – да даже и не пытаться. Как-то раз (я печатаю уже одной рукой) я голышом разглядывал себя перед большим зеркалом. Я делал это с целью некой самооценки. Однако я смотрел не на фигуру свою, не на лицо и не на мускулы; я хотел лишь оценить свою сексуальную привлекательность для себя самого. Гожусь ли я в Нарциссы? Дело во внешности – или в чем-то другом? Могу ли я возбудиться, глядя на себя? Вот какие вопросы меня интересовали.
Как Вы поняли, я не касался члена рукой; он висел неприкаянно, как бы укоряя меня за то, что я это затеял. Но когда я, уныло вздохнув, уже готов был начать одеваться от холода, он вдруг ожил и начал расти на глазах. Это было как чудо – ведь я уже перестал о себе думать. Я не смог удержаться: разумеется, я горячо поддержал эту инициативу и через весьма короткое время, впервые в жизни, наблюдал свое семяизвержение со стороны.
Придя в себя, я проанализировал происшедшее. Было важно, что к моменту эрекции я уже перестал думать о себе. Может быть, распорядитель эрекции (Бог, организм, нейрон… – называть можно по-разному) таким способом мне указал: больше не делай так. И я поверил. Не стал ждать возбуждения от зеркального своего собрата… но и искать бесконтактной эрекции – тоже не стал.
Таков мой опыт; здесь мы расходимся. Тешу себя надеждою, что на мой век Вас хватит. В конце концов, мы не должны быть одинаковыми: Вы – нежное, одухотворенное существо, приближающееся ко мне своими простыми словами; я – варвар духа, прячущийся за мелко вкопанным частоколом сомнительных фраз.
Однако и у меня есть новаторский порыв: сменить руку. Я прежде не делал этого. И если до настоящего места я бойко отстукивал правой, то теперь она настоятельно просится под стол, и я перехожу на левую руку. Мой коварный дружок уже длинный и пухлый. Он рад моей правой руке; он просится к Вам. Вы примете его, дорогая?
SEND
Приму, и с большим удовольствием. И зря ты так уж меня возносишь: в тот раз я только попробовала – еще не знаю, буду ли делать так дальше хоть иногда. Наверно, нужно сравнить ощущения. Видно, меня пока все-таки интересует не столько одухотворенная высота, сколько качество оргазма. Ты, конечно, напишешь или хотя бы подумаешь, что в этом деле важен первый шаг.
Короче, много сегодня болтаем, давай-ка его сюда. Хочу пососать. Хочу приласкать язычком моего любименького. А как ты считаешь, если я куплю в магазине искусственный член и буду ласкать его во время нашей переписки – это будет хорошо или плохо?
SEND
А Вы будете думать, что это мой?
SEND
Само собой. А чей же – дяди Васи?
SEND
Ну, не знаю. Может быть, чей-то абстрактный, собирательный… А Вы хотели бы этого?
SEND
Мой язык, пожалуй, хотел бы.
SEND
Право, не знаю. Вы – фонтан идей; что ни новый сеанс, то какие-то очередные новации. На Вашем фоне я кажусь себе все дряхлее, все неповоротливее; мои мозги трещат от напряжения, пытаясь как-то все это уместить, осмыслить… а учитывая, что еще и член в кулаке… Может, не будем обсуждать отвлеченные вопросы хотя бы во время акта?
SEND
Не думала я, что это отвлеченный… Но будь по-твоему; я взялась сам знаешь за что. Заходи в свой домик, он уже мокренький и теплый. Он ждет тебя!
SEND
Я там.
SEND
Я чувствую тебя. Какой он сегодня большой. Ты делаешь мне больно, и мне это нравится.
SEND
Опять слышу телефонную девочку.
SEND
Но тебе же это нравится, разве нет? Я хочу побыть телефонной девочкой. Ну, смелее. Как больно, как хорошо. Ну, скажи какое-нибудь свое чудесное слово.
SEND
Твои ноги у меня на плечах. Я поддерживаю тебя за жопу. Я, как маятник, качаюсь взад и вперед.
SEND
Ты достаешь хуем до самых глубин моей пизды. Но всё… ни слова больше… их надо дозировать…
SEND
Я понял… ты дашь мне стонать? Наши стоны становятся громче и чаще. Я … тебя, я … тебя. Если хочешь, ты так же – запуская в точки воображение настолько, насколько позволит тело – можешь написать мне фразу, которую не смогла в тот раз.
SEND
Ты … меня. Я сейчас буду… приготовься вместе
SEND
Я готов. Давай
SEND
Все. Мне хорошо.
SEND
И я все, и мне хорошо.
SEND
Я часто мечтаю как-нибудь поболтать с тобой после оргазма. И все никак не могу себя заставить. Меня всегда тянет в постельку после него… Мне жаль тебя: я-то дома, я вольна пойти спать, или включить телевизор… а ты в кабинете, и у тебя впереди улица, путь домой, а там свое. А ты думаешь обо мне по пути домой?
SEND
Да. Я всегда расстаюсь с Вами неохотно.
SEND
И я. Но помногу нельзя, будет не так возбуждающе.
SEND
Увы, да. Например, завтра я бы предложил помечтать друг о друге.
SEND
То есть, отдохнуть друг от друга? Твои эвфемизмы иногда до умиления трогательны. До послезавтра, милый.
SEND
До послезавтра, моя любовь.
SEND