- Так, так, так, - произнёс Маккиннон, качая головой, и улыбнулся. - Ну, это уж чересчур. Действительно чересчур. Два потрясения буквально за какие-то двадцать минут.
- Если бы вы мне объяснили, о чём вы говорите...
- О сестре Моррисон. Вам нужно с нею быть вместе. Я только что узнал, что она наполовину немка.
- О господи! Вот это да! - Сказать, что Ульбрихт был ошарашен, значит преувеличить реальность, но то, что он был поражён, в этом сомнений быть не могло. - Ну конечно же, у неё мать - немка. Потрясающе! Должен сказать, боцман, это сразу же поднимает серьёзный вопрос. Я хочу сказать, что она всё-таки моя медсестра. Военное время. Международные осложнения, вы прекрасно всё понимаете.
- Я ничего не знаю и ничего не понимаю. Вы просто оба выполняете свои обязанности. Как бы то ни было, она вскоре придет навестить вас.
- Навестить меня? Мерзкого нацистского убийцу?
- Вполне возможно, отношение её изменилось.
- Конечно, под давлением.
- Она сама это предложила и даже настаивала на этом.
- Ну ясно, придёт со шприцем. Вколет мне летальную дозу морфина или ещё что-нибудь в этом духе. Но к делу. Я вернусь к нашим шести ходячим, но не раненным. Поле поисков расширяется, согласны со мной? Подкупленный симулянт или, что то же самое, больной туберкулёзом. Как вам это нравится?
- Мне это вообще не нравится. Как вы думаете, сколько подкупленных типов, шпионов, диверсантов среди тех, кого мы подобрали с "Аргоса"? Я понимаю, что это ещё одна идиотская тема для размышления, но вы же сами сказали, что мы ищем несуразный ответ на несуразные вопросы. А если уж говорить о несуразных вопросах, вот вам ещё один. Откуда мы можем знать, действительно ли "Аргос" подорвался на минах? Нам только известно, что танкеры необычайно прочны, имеют много отсеков, а этот возвращался с совершенно пустыми баками. Танкеры погибают с трудом, и даже перегружённые, торпедированные, они выживают. Мы даже не знаем, был ли "Аргос" торпедирован. Может быть, его захватили диверсанты, чтобы иметь возможность проникнуть на наше судно. А, как вам это нравится?
- Как и вам, вообще не нравится. Но неужели вы серьёзно считаете, что капитан Андрополус мог преднамеренно...
- Я ничего не могу сказать в отношении капитана Андрополуса. Единственное, я знаю, что он может оказаться негодяем, двойным агентом, каких сейчас на море хватает. Хотя я готов обдумать любое идиотское решение наших вопросов, я всё-таки не могу примириться с мыслью о том, что капитан может пожертвовать своим судном, даже ради любой воображаемой цели. Но люди, для которых "Аргос" ничего не значит, могут с легкостью пойти на это. Было бы также интересно узнать, не набирал ли Андрополус в Мурманске новых членов команды, каких-нибудь земляков, которым удалось спастись, когда их судно пошло ко дну. К сожалению, и Андрополус, и члены его команды говорят только по-гречески, и никто больше на борту моего корабля греческого не понимает.
- Я говорю немного по-гречески, только чуть-чуть, в размере школьной программы. Просто английские средние школы уделяют значительное внимание греческому, но я почти всё забыл. Впрочем, от этого всё равно было бы мало толку, даже если бы выяснилось, что кто-то - один или несколько человек были набраны в команду "Аргоса" в Мурманске. Они сразу же все будут строить из себя обижённых и заявлять, что они вообще не понимают, о чём мы говорим. Что можно поделать в таком случае?
Ульбрихт ненадолго замолчал, а потом вдруг произнёс:
- Русские судоремонтники.
- Что русские судоремонтники?
- Те, что устраняли повреждение вашего корпуса и приводили в порядок ваш лазарет. В особенности те, что чинили корпус.
- Ну и что с ними такого?
- Минутку. - Ульбрихт вновь задумался. - Я не знаю, где и как на "Сан-Андреасе" искать подозрительные обстоятельства, но я абсолютно уверен в том, что начинать надо с новых членов вашей команды.
- Почему вы так считаете? Говорите всё. Меня, напоминаю вам, удивить невозможно.
- Вы получили повреждение корпуса, когда "Сан-Андреас" подошёл к борту тонущего корвета, прежде чем вы потопили его артиллерийским огнем. Правильно?
- Правильно.
- Как это произошло?
- Не знаю. Ни торпед, ни мин, ничего подобного. С одной стороны корвета был эсминец, который снимал его команду, а мы - по другую сторону - снимали тех, кто уцелел на тонущей русской подводной лодке.
Внутри корвета раздалось несколько взрывов. В результате одного разнесло паровой котел, другие повредили пороховой погреб, разнесли пушки, а затем в трюме возник пожар. Примерно в это время мы и получили повреждение корпуса.
- Думаю, что всё произошло совсем иначе. Мне кажется, что кто-то из членов вашей команды, из людей, которым вы доверяете, что-то взорвал в трюме, в балластном пространстве по левому борту. Этот неизвестный точно знал, какой мощности должен быть заряд, чтобы судно не пошло ко дну, но получило бы вполне серьёзные повреждения и вынуждено было бы направиться в ближайшим порт на ремонт, в нашем случае - в Мурманск.
- Что же, в этом есть какой-то смысл. Так действительно могло произойти. Но ваши слова меня всё равно не убеждают.
- А когда вы были в Мурманске, кто-нибудь видел, каковы размеры повреждений в корпусе?
- Нет.
- А кто-нибудь пытался это сделать?
- Да. Мистер Кеннет и я.
- Но, как ни странно, вам это не удалось. Не удалось, потому что вам не разрешили это сделать.
- Да, действительно так и было. Откуда вы узнали?
- Повреждённую часть корпуса, которую решили ремонтировать, покрыли просмоленной парусиной, так?
- Да, так.
Маккиннон помрачнел.
- А какие-нибудь объяснения вам дали?
- Избегать ветра и снега.
- А это каким-нибудь образом может повлиять на повреждения?
- Очень незначительно.
- Вы просили разрешения поднять парусину и посмотреть, что за повреждения?
- Да, просили. Нам не дали это сделать. Сказали, что это слишком опасно и только будет мешать работе судоремонтников. Мы не стали спорить, потому что считали, что это не важно. Причин думать иначе у нас не было. Если бы вы имели дело с русскими, то должны были бы знать, как они могут быть упрямы, когда дело касается самых странных вещей. Кроме того, они оказывали нам любезность, а у нас не было оснований для подозрений. Ну ладно, ладно, лейтенант, нечего мне доказывать, что дважды два четыре. Для того чтобы понять, что пробоина в корпусе возникла в результате взрыва изнутри, не надо быть инженером или металлургом.
- А вам не показалось странным, что второе повреждение корпуса произошло точно в том же самом отсеке, в балластном отделении?
- До данного момента не казалось. Наши любезные - наши, а не ваши - любезные союзники почти наверняка оставили там заряд с достаточно длинным бикфордовым шнуром. Вы правы, лейтенант.
- Так что нам остается только одно: выяснить, кто из членов вашей команды разбирается во взрывчатке. Вам известно подобное лицо, мистер Маккиннон?
- Да.
- Что? - Ульбрихт приподнялся на локте. - Кто же это?
Маккиннон посмотрел в сторону палубы.
- Уже какой-то толк. - Ульбрихт опустился вновь на койку. - Большой толк.
Глава 6
Было чуть позднее десяти часов утра, когда снег пошёл вновь.
Маккиннон провёл в капитанской каюте ещё пятнадцать минут и ушёл только тогда, когда заметил, что у лейтенанта слипаются глаза. Затем он переговорил по очереди с Нейсбаем, Паттерсоном и Джемисоном, который опять руководил работами по укреплению надстройки. Все трое согласились, что Ульбрихт почти прав в своих предположениях, только толку от этого никакого. Когда Маккиннон вернулся на мостик, шёл густой снег.
Он осторожно попытался открыть боковую дверь, но сила ветра была такова, что её вырвало у него из рук. Снег шёл под углом, чуть ли не параллельно палубе. Что-то разглядеть сквозь него было невозможно, но, повернувшись к нему спиной, в сторону носа, боцман смог разглядеть, как меняется характер волн. При первых проблесках рассвета уже было видно, что это не ровные ряды, а вспенивающиеся, вздымающиеся вверх стены, которые, достигнув определённой высоты, рушились, превращаясь в бесформенные пузырьки. Палуба под его ногами задрожала. Холод стал невыносимым. Маккиннон с трудом закрыл дверь, возвращаясь на мостик.
Он перекидывался отрывочными фразами с Трентом, стоявшим за штурвалом, когда раздался телефонный звонок. Звонила сестра Моррисон.
Она сказала, что готова идти к лейтенанту Ульбрихту.
- Я бы не советовал вам этого делать, сестра. Наверху штормит. Время сейчас не для прогулок.
- Должна напомнить вам, что вы мне обещали, - произнесла она голосом благовоспитанной девушки.
- Я это помню. Просто погодные условия несколько изменились.
- Ну, право, мистер Маккиннон...
- Иду, иду. Пеняйте на себя. Когда он проходил через палату В, Джанет Магнуссон посмотрела на него с неодобрением.
- Госпиталь - не место для ряженых.
- Да я просто мимо проходил. Выполняю миссию милосердия. Так, по крайней мере, считает ваша крепколобая подружка.
Выражение лица сиделки Магнуссон несколько смягчилось.
- Значит, идете к лейтенанту Ульбрихту?
- Ну к кому же ещё? Самое главное, что я его уже видел, и он показался мне вполне здоровым. Просто она чокнулась.
- Вся беда в том, Арчи Маккиннон, что вы не способны на тёплые, человеческие чувства. Во всех отношениях, а не только когда дело касается больных. Сестру же вы считаете чокнутой только потому, что она рассказывает о вас разные вещи.
- Обо мне? Да она же не знает меня!
- Это уж точно, Арчи. - Она одарила его нежной улыбкой. - Зато капитан Боуэн знает.
Маккиннон хотел было сказать, что негоже капитанам болтать с сиделками, но не нашёл подходящих слов и молча прошёл в палату А. Сестра Моррисон, тепло одетая, ожидала его прихода. Рядом с нею на столике стоял небольшой медицинский саквояж. Маккиннон кивнул ей.
- Не могли бы вы снять эти очки, сестра?
- А зачем?
- В нём наверняка проснется донжуан, - с несколько развязной интонацией бросил Кеннет, - а без очков вы понравитесь ему ещё больше.
- Полярный день ещё не наступил, медведи спят, мистер Кеннет, а уж донжуаны тем более.
- Кстати, боцман, - вмешался в разговор капитан Боуэн, - какова сила ветра?
- Одиннадцать метров, сэр. Буря. Восемь ниже нуля. Девятьсот девяносто девять миллибар.
- Волна поднялась?
Даже в госпитале чувствовались содрогания судна.
- Да, сэр. Немного.
- Проблемы есть?
- Кроме присутствующей здесь сестры, жаждущей совершить самоубийство, нет.
Нет, подумал он, пока надстройка находится на своём месте.
Сестра Моррисон в ужасе ахнула, когда они поднялись на верхнюю палубу. Как бы мысленно она ни готовилась к тому, что её ожидает, она даже представить себе не могла, что ветер может дуть с такой ураганной силой и сопровождаться снежной бурей. Маккиннон не терял времени. Одной рукой он с силой притянул сестру Моррисон к себе, другой ухватился за леер. Их в буквальном смысле пронесло над предательски скользкой палубой в сторону надстройки. Оказавшись в укрытии, сестра, сняв капюшон, долго не могла отдышаться.
- В следующий раз, мистер Маккиннон, если, конечно, он будет, я обязательно прислушаюсь к вашим словам. Даю слово! Я представить себе не могла... мне даже в голову не приходило, что подобное возможно. А мои ребра! - Она осторожно провела руками по бокам, как бы убеждаясь, что всё на месте. - Вы же переломали мне все кости!
- Весьма сожалею, - с мрачным видом произнёс Маккиннон, - но, думаю, вам бы не понравилось, если бы вы вдруг свалились за борт. И следующий раз, к сожалению, будет. Не забывайте, что нам ещё придется возвращаться. И идти против ветра, а это значительно тяжелее.
- В данный момент я не спешу возвращаться. Благодарю вас покорно.
Маккиннон поднялся с ней по трапу наверх, к каютам экипажа. Она остановилась и в шоке уставилась на изогнутый коридор, сломанные перегородки и искорёженные двери.
- Так вот, где они все погибли, - хриплым голосом произнесла она. - Когда подобное видишь, нетрудно представить, как это всё произошло. Но сперва надо это видеть, иначе не поймёшь. Ужас! Просто ужас - иного слова и не найдёшь. Слава богу, что я не видела, как это всё произошло. А вам пришлось всё это приводить в порядок.
- Я делал это не один.
- Знаю, но самое ужасное выпало на вашу долю. Мистер Спенсер, мистер Ролингс, мистер Бейтсман пострадали больше всех. Это ведь так? Мне известно, что вы запретили к ним прикасаться. Джонни Холбрук рассказал об этом Джанет, а она - мне. - Она вздрогнула. - Я не могу больше стоять здесь. Пойдемте к лейтенанту.
Маккиннон отвел её к капитанской каюте, где Нейсбай не спускал глаз с лежащего на койке лейтенанта.
- Ещё раз доброе утро, лейтенант. Я только что имела удовольствие испытать на себе погоду, которой вы подвергались благодаря любезности мистера Маккиннона. Это было ужасно. Как вы себя чувствуете?
- Плохо, сестра. Очень плохо. Думаю, мне необходимы уход и внимание.
Она сняла с себя штормовку и пальто с капюшоном.
- По-моему, на больного вы совсем не похожи.
- Это только внешне. Я чувствую себя очень слабым. Конечно, я не собираюсь назначать себе какое-нибудь лекарство, но мне кажется, что мне просто необходимо какое-нибудь тонизирующее средство, восстанавливающее силы. - Он протянул безжизненную руку. - Вы, случайно, не знаете, что находится в том стенном шкафчике?
- Нет, не знаю, - резко ответила сестра, - но догадываюсь.
- Вы знаете, я подумал, что, может быть... при сложившихся обстоятельствах...
- Это личные запасы капитана Боуэна.
- Капитан просил передать, - вмешался в разговор Маккиннон, - что лейтенант Ульбрихт, пока занимается навигацией, имеет право опустошать его запасы. Клянусь, он так и сказал.
- Но я не вижу, чтобы он сейчас занимался навигацией. Ну, ладно. Только немного.
Маккиннон налил и протянул лейтенанту стакан виски. По выражению лица Моррисон было видно, что она совершенно по-иному, в отличие от боцмана, понимает слово "немного".
- Пойдёмте, Джордж, - сказал Маккиннон. - Здесь для нас места нет.
Сестра Моррисон даже не стала скрывать своего удивления.
- Вы можете остаться.
- Мы не выносим вида крови. Или страданий, если уж на то пошло.
Ульбрихт опустил свой стакан.
- Вы хотите оставить нас на милость Невидимки?
- Джордж, если вы подождёте в коридоре, я схожу и на время заменю Трента у штурвала. А вы, сестра, когда будете готовы отправиться в путь, знаете, где меня найти.
Маккиннон думал, что обязанности сестры займут у Моррисон минут десять, от силы - пятнадцать. На самом деле прошло почти сорок минут, прежде чем она появилась на мостике. Маккиннон с сочувствием посмотрел на неё.
- Оказалось больше проблем, чем вы думали? Да, сестра? Похоже, он не шутил, когда сказал, что очень плохо себя чувствует.
- Я бы так не сказала. Просто язык у него хорошо подвешен. Боже, как он говорит!
- Не со стенкой же он разговаривал!
- Что вы хотите этим сказать?
- Думаю, - с глубокомысленным видом произнёс Маккиннон, - он не стал бы растекаться по древу, если бы у него не было такой слушательницы.
Сестра Моррисон, которая, похоже, никуда не спешила и уходить не собиралась, несколько секунд помолчала, а затем с едва уловимой улыбкой на лице произнесла:
- Меня это... как бы это сказать... не бесит, а раздражает. Многим наверняка было бы интересно знать, о чём мы говорили.
- Лично меня это интересует, хотя по натуре я - человек не любопытный. Хотите что-то рассказать мне - рассказывайте. Если же я у вас буду о чём-то допытываться, а вы не захотите говорить, значит, не говорите, хотя, по правде говоря, мне было бы любопытно услышать, о чём вы говорили.
- Даже не знаю, взбесило меня это или нет. - Она помолчала. - Зачем вы сказали лейтенанту Ульбрихту, что я наполовину немка?
- А разве это секрет?
- Нет.
- Вам нечего стыдиться. Вы сами мне это сказали. Так что же в этом такого? Почему я не упомянул вам о том, что сказал ему? По правде говоря, не знаю. Мне это даже в голову не приходило.
- Но вы могли бы, по крайней мере, сказать мне о том, что он наполовину англичанин.
- Мне и это в голову не приходило. Какая разница? Лично меня совершенно не волнует, к какой национальности принадлежит человек. Я рассказывал вам о своём зяте. Как и лейтенант Ульбрихт, он - лётчик. И тоже лейтенант. Если бы он считал, что он должен сбросить бомбу прямо на меня, он бы это сделал не задумываясь. И, тем не менее, лучше человека вы вряд ли найдёте.
- Вы - очень великодушный человек, мистер Маккиннон.
- Великодушный? - Он посмотрел на неё с удивлением. - Вряд ли. Просто я хочу сказать, что бомбу на меня он ещё не сбросил.
- Я не об этом говорила. Даже если бы он сбросил, это все равно ничего не изменило бы.
- Почему вы так считаете?
- Я просто знаю.
Маккиннон решил сменить тему.
- Ну, я думаю, это не очень интересная тема для разговора. Во всяком случае на сорок минут её не растянешь.
- Ему, кстати, доставило большое удовольствие подчеркивать, что он в большей степени англичанин, нежели я. С точки зрения крови, я имею в виду. Пятьдесят процентов британской крови изначально плюс более двух пинт английской крови вчера.
- Неужели? - уважительным тоном произнёс Маккиннон.
- Ну, хорошо, статистика тоже неинтересная тема. Он мне также сказал, что его отец знает моего.
- Вот как? А это действительно интересно. Он говорил мне о том, что его отец был атташе в германском посольстве в Лондоне, правда, при этом он не уточнил, каким атташе - по торговым или культурным делам или ещё по каким-то. Может быть, он вам говорил, что его отец был там военно-морским атташе?
- Да, говорил.
- Только не говорите мне, что его старик - капитан германского военно-морского флота.
- Так и есть.
- Значит, вы чуть ли не кровные братья. Точнее сказать, брат и сестра. Помяните моё слово, сестра, - с серьёзным видом произнёс Маккиннон, - это рука судьбы. Божественное предопределение - кажется, так говорят.
- Фи...
- И оба они ещё служат?
- Да, - печальным голосом произнесла она.
- А вам не кажется забавным, что ваши папаши таинственно рыскают по северным водам в надежде отыскать способ, как бы свести вас друг с другом?
- Ничего забавного в этом нет.
- Я не совсем правильно выразился. Я хотел сказать - странным. - Если бы кто-то когда-нибудь сказал бы Маккиннону, что Маргарет Моррисон в один прекрасный день поразит его своим безутешным горем, он сразу же задал бы себе вопрос, а в здравом ли он ещё уме. Он решил, что её неожиданная печаль не стоит того. - Не надо тревожиться, девочка моя. Этого никогда не произойдет. - Правда, он сам не был уверен, что он хотел этим сказать.
- Конечно, не произойдет. - По голосу её чувствовалось, что она совсем в этом не уверена. Она хотела было что-то сказать, застыла в нерешительности, посмотрела вдоль палубы, а затем медленно подняла голову. Хотя лицо её было в тени, ему показалось, что оно всё в слезах.