Но сквозь эти решительные и правильные мысли сквозила тоска. И ночами всплывало - то ли во сне, то ли наяву - лицо Лены, легкий пушок на посмуглевших щеках, спрятавшаяся за ухом родинка - ее обнажил ветер, когда девушка высунула голову в окно машины... Он ворочался на койке. Думал: "Вот когда кончится... Когда я уже не буду ее командиром... Только бы ничего не случилось с ней, не дай бог!.." Теперь он, хотя уже давно не брал Лену на задания в тыл, испытывал постоянную тревогу за нее. Но почему-то в глубине души верил: все будет хорошо. Украдкой поглядывая на девушку, примечал: расцветает прямо на глазах. Неужто тоже любит? И поэтому так светится счастьем?..
Все чаще ночами небольшими группами переправлялись диверсанты через реку, и где-то за двадцать - тридцать километров от линии фронта, в скалах, грохотали фугасы, срывались в пропасти, разбиваясь в щепы, вагоны с вражескими солдатами и техникой.
Вода в Тахо была ледяной. Бойцы форсировали ее то вброд, то вплавь. Обученные, уже набравшиеся опыта, они успешно выполняли задания. Группы без потерь возвращались в Мору. Так прошло несколько операций. Но вот ушла на диверсию группа - десять бойцов под командой лейтенанта Росарио Эрерро. Через сутки после контрольного срока вернулись лишь трое, без своего командира.
- Наскочили на засаду, - сказал участвовавший в рейде Феликс Обрагон. - Чудом вырвались. Остальные убиты. Фашисты схватили командира...
Переводила Хозефа. При последних словах Обрагона - показалось Андрею - кровь отхлынула от ее лица.
Спустя день над расположением республиканских войск "юнкерс" сбросил на парашюте грубо тесанные ящики. Вначале подумали: мины. Потом осторожно вскрыли. В ящиках оказались изрубленные на куски тела бойцов Лаптева. Что хотели продемонстрировать этой изуверской жестокостью фашисты? Свою лютую ненависть к солдатам республики? Или думали запугать живых?
- Будем бить врагов без пощады! Смерть за смерть! - выразил чувства всех комиссар Гонсалес.
- Победа или смерть! - отозвались бойцы.
Андрей тяжело переживал гибель парней. Но особенно трудно было ему смириться с потерей веселого красавца Росарио. Да простят ему другие солдаты, верные боевые товарищи, но пикадора он за эти месяцы особенно полюбил. Теперь он с болью восстанавливал в памяти его лицо, обрамленное смоляной курчавой бородкой, его улыбку. Сколько у них было общего, начиная с Малаги... Да, не выйти тебе на арену с бандерильями в руках, пикадор... И где та женщина, которая еще долго будет ждать тебя?.. Наверное, много женщин будет тебя ждать...
На следующий день после похорон бойцов Лаптева и Гонсалеса вызвал в Мадрид Ксанти.
- Надо выполнить одно очень трудное задание. - Достал свою неизменную потрепанную карту, ткнул пальцем в квадрат, обведенный толстой линией, на окраине Толедо. - Здесь - самый большой у франкистов патронный завод. Снабжает Молу боеприпасами. Так вот: нужно его взорвать.
- Да, крепкий орешек!.. - Андрей даже присвистнул. - А не проще ли артналетом или авиацией?
- Завод старинный, стены цехов - метра три. Их могла бы взять крепостная артиллерия. Такими калибрами мы не располагаем. Вокруг завода - плотная противовоздушная оборона. Но главное - склады готовой продукции зарыты глубоко в землю, - объяснил Ксанти и заключил: - Задание могут выполнить только диверсанты. Готовься. Организуй разведку объекта. И мы, конечно, поможем.
Возвращаясь в Мору, Лаптев прикидывал: как приступить к заданию? Без сомнения, франкисты бдительно охраняют завод. К тому же такую махину одной миной не подорвешь: потребуются сотни килограммов взрывчатки. Как проникнуть с ними на территорию, да еще уложить в самые уязвимые точки?..
Той же ночью он послал группу бойцов на разведку. Вернувшись, они рассказали: завод опоясан рядами колючей проволоки, вокруг всей территории - смотровые вышки с пулеметчиками. Перед главными воротами, из которых выходят железнодорожные вагоны с готовой продукцией, бронеколпаки с амбразурами. Разведчики зафиксировали время смены нарядов.
На следующий день Андрей и комиссар снова отправились в Мадрид. Ксанти разложил на столе схему-план завода.
- Вернее всего - заложить взрывчатку вот в этой, этой и этой штольнях, а также в складах готовой продукции, - показал на плане Андрей. - Используем неизвлекаемые мины замедленного действия с часовым механизмом, задублированным на электросигнал. Их разрушительная сила огромна. Даю голову на отсечение, противнику они не известны - последнее изобретение Старинова. Почти все штольни расположены недалеко друг от друга. Если подорвем главный склад, от детонации взлетят на воздух и они. А в этот куст, расположенный в стороне, направлю отдельную группу.
- Убедительно. Но как ты думаешь проникнуть на завод? - посмотрел на него Ксанти. - Среди рабочих есть надежные товарищи. Это они и передали моим агентам план территории. Да вот как проникнуть за ограду?
- По-моему, возможен только один вариант, - убежденно сказал Лаптев. - Во время налета нашей авиации мы прорвемся на территорию, а затем будем действовать по обстановке.
- В смелости твоих джигитов никто не сомневается, но смелость без хитрости - конь без узды. - Ксанти досадливо пробарабанил пальцами по схеме и, повернувшись к Андрею, исподлобья посмотрел на него. - Я не хочу, чтобы стены этого завода стали вашей надгробной плитой. - Он помолчал, пощипал густые брови над переносьем. - Н-да, что же придумать?.. Хитростью, только хитростью нужно раскалывать этот орешек, а не кулаком - и тем более не лбом.
- Рабочие-компаньерос взрывчатку не пронесут?
- Нет. Каждого в проходных обыскивают. Они смогут только встретить на территории и провести к складам.
Гонсалес, все это время хранивший угрюмое молчание, попыхивавший сигарой и лишь разглядывавший чертеж, вдруг вскочил и радостно раскинул руки, будто собираясь обнять Андрея и Ксанти:
- Camaradas. ¡Tengo una idea! ¡Una magnífica idea!
Лаптев еще не видывал своего сурового комиссара таким радостно-возбужденным. А тот, путая и в невероятном порядке мешая испанские и русские слова, стал выкладывать свою "превосходную идею".
Перед тем как Гонсалес пошел защищать республику, он работал на заводе - химическом, а не боеприпасов, но это сходные производства. Был мастером по канализации. На каждом таком предприятии имеется целая система отводных труб. Толедский завод расположен на плато, пересеченном оврагами. Отработанную воду сбрасывают в овраги или даже в Тахо...
- Отлично! - не дал ему договорить Ксанти. - Каким может быть диаметр этих труб?
- Вот! - попилил по шее ребром ладони Гонсалес - Даже вот! - Он крышей поднял ладонь над головой.
- А как далеко отводятся они за территорию завода?
Комиссар объяснил: бывает, и за несколько километров от заводских цехов.
Андрею тоже не нужно было ничего доказывать - он сразу оценил предложение Гонсалеса.
- По этим трубам и проберемся, если только они не доверху заполнены.
- Доверху не бывает обычно! - Жесткое, обросшее колючей черно-седой щетиной лицо комиссара изображало сейчас подобие улыбки. - Не бывает обычно!
От возбуждения он не мог усидеть на месте, снова вскочил, начал бегать по комнате, как барс, рвущийся на волю.
- Ну я же тебе говорил - лев, а? - Ксанти восхищенно перевел глаза с Андрея на комиссара. - Великолепно! Вряд ли франкисты догадались охранять и выходы из труб. Ночью у нас будет связник оттуда. Товарищи с завода, уверен, и план коллекторов раздобудут, и помогут пробраться по ним. Готовьте людей и все необходимое для операции. - И снова весело улыбнулся: - Лев у тебя комиссар, а? Тигр!
Лаптев и Гонсалес вернулись в Мору.
Андрей переступил порог своей комнаты - и вдруг навстречу ему поднялся Росарио!
Это было так неожиданно, что Лаптев стиснул пикадора в объятиях, расцеловал и только потом, усадив, начал расспрашивать и разглядывать. Впрочем, он не все мог понять без переводчика. Хлопал лейтенанта по плечам и повторял:
- Бьен, Росарио! Браво! Бьен!
Эрерро был исхудавший, заросший. Его смоляная бородка распатлалась. Лицо в жестоких, запекшихся ссадинах. Но даже и кровоподтеки казались живописными на этой белозубой физиономии. Одет он был в грязное рванье, а на ногах вместо щегольских мягких сапог с неизменными шпорами - лапти-альпарагеты с веревочной шнуровкой до колен.
Андрей приказал, чтобы позвали комиссара и переводчицу. Лена вошла, увидела Росарио, ахнула и бросилась к нему. Гонсалес сочувственно цокнул языком. А Андрей обмер: "Что такое?.."
Девушка отступила, виновато наклонила голову. Но потом дерзко тряхнула волосами и посмотрела Андрею прямо в глаза. И он словно бы прочел в ее синем взгляде: "Да! Это правда!"
Он почувствовал, как все похолодело у него внутри. Отвел глаза. Повернулся к пикадору:
- Рассказывай.
А в голове стучало: "Как же так?.. Может быть, она просто обрадовалась, что хоть один из них вернулся живым?"
Лейтенант начал рассказывать. Голос его был хриплый. Он говорил, вскидывая глаза то на Андрея, то на комиссара, то на переводчицу. И когда он смотрел на Лену, Андрею казалось, что воздух комнаты рассекают лучи света. "Так вот оно что... Вот кто был тогда с пикадором во дворе ночью... Это ее руки..." Он вдруг испытал такое чувство злости - и к ней, и к Эрерро, что даже зажмурился и стиснул зубы. "Возьми себя в руки... Ты же командир... Ну, нравятся друг другу... Этакий красавец! И она... Ну обнимались - весна..." Андрей заставил себя подавить неприязнь, уловить нить рассказа лейтенанта.
А Росарио меж тем восстанавливал картину происшедшего: как повел он группу к железной дороге, как нарвались они на засаду; он дал приказ отходить - и в том бою почти все были убиты, а он сам, раненный, схвачен в плен. Его бросили в тюрьму. К счастью, надзиратель оказался знакомым. Вернее, знал пикадора по его корридам. Он и помог Росарио бежать. И вот он здесь... Эрерро смущенно улыбался, словно стыдясь багровых рубцов на лице - следов пыток.
Нет, что бы ни было у него с Леной - это несравнимо с тем, что лейтенант жив и вернулся в отряд. Андрей уже справился с собой. Подавил в душе чувство ревности. Он рад, рад за отважного парня! И может понять Лену - таким парнем стоит гордиться!..
Комиссар угрюмо молчал. Его лицо с каждой минутой становилось все суровей. "Сочувствует?" - посмотрел на него Андрей. Но разбираться в переживаниях Гонсалеса ему было некогда. Он приказал восстановить лейтенанта во всех видах довольствия, обмундировать и два дня не трогать - пусть отдышится, - а сам приступил к приготовлениям. Надо было продумать каждый шаг предстоящей операции.
Теперь уже сам Кстати приехал в отряд. Привез план коллекторов и обнадеживающее известие: одна из труб сбрасывает отходы в излучину самой Тахо, в двух километрах от заводской территории. Охраны на выходе нет. Однако имеются заградительные сети. Уровень сточной воды невысок, но она насыщена различными кислотами, и в трубе могут скопиться ядовитые испарения. Нужно особенно позаботиться об одежде и обуви, обязательно прихватить противогазы. В назначенное время проводники будут ждать диверсантов у выхода из трубы.
Обсудили весь ход рейда. Решили создать две группы. Одна форсирует реку, завяжет бой, отвлекая внимание на себя. Следом за нею переплывет Тахо вторая группа. По трубе она выйдет на заводскую территорию, а там, разделившись, диверсанты проберутся в склады готовой продукции, в штольни.
- Непременно заложите взрывчатку и в хранилище, расположенное в стороне от основного склада. Предполагаю, что там у франкистов особо ценные материалы, - сказал Хаджи. - Ну, джигиты, желаю успеха! Сами понимаете, как важно нам вывести из строя этот завод.
Запершись в командирской комнате, Андрей и Гонсалес приступили к комплектованию боевых групп. Первая - группа прикрытия. У нее задача самая опасная: открытый бой с превосходящими силами.
- Pon mi nombre aquí, - ткнул пальцем комиссар в верх листа, на котором Лаптев столбцом вывел фамилии бойцов первой группы.
Андрей оценивающе посмотрел на его мрачное, колючее лицо, на плотно сжатые губы, давящие черную сигару. Гонсалес - не минер. Он не умеет устанавливать взрыватели, и на заводе от него проку будет мало. Но он вправе участвовать в операции - бойцы должны как можно чаще видеть комиссара в деле.
- Хорошо. - И первой вписал фамилию политделегата.
Группу, которой предстояло заложить взрывчатку в главном складе, он решил повести сам.
- А командиром второй группы на склады в стороне назначим лейтенанта Эрерро.
- Но, - мрачно качнул головой Гонсалес, и тлеющий конец сигары, зажатый в его губах, прочертил огненный минус. - Он не пойдет.
- Почему? Росарио уже оправился от ран.
- Не верю, - снова качнул головой комиссар.
- Не понимаю. Чему не веришь? Кому не веришь?
- Попал в плен, был у фашиста, живой пришел - не верю. Эрерро - traidor!
- Не смей! - Лаптев вскочил и грохнул кулаком по столу.
Комиссар сидел черный, колючий.
- Был в плену у фашиста, пришел живой - traidor, - упрямо повторил он.
- Факты! - потребовал Андрей. - Выкладывай факты! - Он с силой похлопал ладонью по столу. - Ну? Давай факты!
Гонсалес насупился еще больше. Помолчал. И начал говорить, нанизывая русские и испанские слова. Надо было бы позвать переводчика. Нет, лучше Андрею разобраться с комиссаром с глазу на глаз. В конце концов он понял. Рассказ Гонсалеса сводился к следующему. Политделегат заподозрил, что пикадор говорит неправду, еще во время их первого разговора. Очень все складно получалось: схватили, знакомый помог бежать... Другим - не помог. И пытали лейтенанта не так, как пытают фалангисты солдат республики. Те ящики - вот их почерк. А у пикадора все уже зажило, командир сам сказал. Пусть Артуро не трясет головой. Дело не только в шрамах. Дело в том, что точно такую же историю Гонсалес однажды уже слышал. Только не здесь, а на самом севере, в Астурии, под Овиедо, где он начинал борьбу с фашистами. Тот человек, как оказалось потом, был завербован фалангистами. И за свою доверчивость республиканцы заплатили очень дорого в Овиедо.
- Ну знаешь! Если тот оказался предателем, значит, все, бежавшие из плена, - предатели? Так мы далеко пойдем!
- Альто! Стой! Слушай конец, - настоял Гонсалес и продолжил.
После того разговора он еще раз беседовал с лейтенантом: где Росарио был, когда и с кем встречался, как выбирался назад. Потом комиссар проверил в отделе безопасности. Агентурные работники утверждают, что в тех местах, о которых говорил Эрерро, нет франкистской тюрьмы. Где же его допрашивали? Откуда же он бежал?.. Но у фашистов в лапах он был. Значит?..
- Ничего не значит! "Утверждают"! Те, в штабе обороны Мадрида, тоже "утверждали", что под Гвадалахарой итальянцев нет. А насчет неточностей - вполне мог лейтенант перепутать, где и когда. Его тащили раненного, избитого. Нет! Во всех твоих фактах не хватает главного: что могло заставить Росарио предать нас и республику? За эти месяцы я убедился: испанцы - люди чести.
- Франкистас и "пятая колонна" - тоже испанцы, - ответил комиссар.
- Я говорю о Росарио! Я столько раз видел его в деле.
- Я тоже. Но он не идет. Его надо арестовать.
- Нет!
Гонсалес встал, отошел к двери:
- Подумай хорошо. Очень хорошо подумай. - И вышел из комнаты.
Лаптев минуту сидел в каком-то оцепенении. Неужели комиссар прав? Неужели это может быть? Бесстрашный лейтенант - предатель? Произнеси это слово кто-нибудь другой, Андрей отдал бы клеветника под трибунал. Но Гонсалес вызывал уважение. В мрачной фигуре комиссара Лаптев ощущал железную силу. Не физическую, а силу духа, неколебимую убежденность в своей правоте. Такому, как Гонсалес, веришь. Но сейчас Андрей поверить ему не мог. Он решил сам поговорить с пикадором.
Лейтенант вошел в комнату бодрый, веселый. Чувствовалось: отдохнул, случившееся - позади. И даже на лице его, кроме наклеек пластыря, не осталось следов истязаний. "Фалангисты пытают не так..." - будто проговорил над ухом комиссар. А Малага? И как уничтожали самолет в сахарном тростнике, и "длинный язык". И все другое, пережитое вместе?.. И Андрей без всякой подготовки спросил:
- Росарио, ты сказал правду о побеге?
Лицо лейтенанта мгновенно передернулось, как от острой боли. Он отступил на шаг, одной рукой рванул, разорвал ворот рубахи, другой выхватил из ножен на поясе тесак, крикнул:
- И ты! С этим жить нельзя! Убей!
"Черт их побери! Как опера "Кармен"!.." Андрей сжал его руку с ножом.
- Я должен был спросить.
- Я не предатель! Слышишь? Клянусь матерью. Не веришь - убей!
- Успокойся. Забудь о нашем разговоре. Иди.
Эрерро, понурившись, тяжело дыша, будто после изнурительной корриды, начал вкладывать тесак в ножны, и Лаптев увидел, как острие ножа тыкается, не попадая в узкую щель. Потом лейтенант застегнул на груди рубаху, провел ладонью по серому лицу и вышел.
"Дьявол их всех побери!.." Андрей понял, что разговора не получилось. Поверил он или не поверил?.. Другу нужно верить, какими бы убедительными ни казались факты. Вера в человека важнее фактов. И все же... Не должно остаться ни малейших сомнений... Неожиданно для самого себя он решил поговорить с Леной.
Но как приступить к этому разговору?.. Тем более если между нею и пикадором что-то есть?.. Конечно, ничего серьезного: просто романтическое увлечение в романтической обстановке. Голубой флер... А все же...
Нет, он будет говорить не здесь. Лена почему-то очень хотела побывать на берегу Тахо. Он не разрешал - там, на передовой, появляться опасно. Но теперь ему самому нужно еще раз осмотреть место, откуда предстоит отряду переправляться через реку.
Они поехали поздним вечером. Вел машину сам Андрей.
Вдоль кромки берега были прорыты траншеи. Патрули, прежде чем пропустить их к реке, придирчиво проверили документы. В их "тархетах" значилось, что они имеют право перехода через линию фронта в любое время - до полной победы над врагом. И патрули, посветив в лица фонариками, почтительно отсалютовали им. У могучего вяза они осторожно спустились к самой воде. Тахо, бурля и позванивая меж обломков камней, текла у ног. А на противоположном берегу над крутым обрывом обрисовывался острыми пиками соборов, крепостными стенами и башнями старинный город.
- Вот и исполнилась моя мечта... - с грустью в голосе проговорила девушка, глядя на реку.
- Какая? - удивился Андрей.
- Еще до института - в девятом, нет, в восьмом классе, когда увлеклась Испанией и испанским, самой моей большой мечтой стало - увидеть Толедо. Знаете, одни ребята мечтают - летчиками там или с парашютом прыгать, другие - с челюскинцами по Северному морскому пути... Я тоже, конечно, обо всем этом мечтала. Но больше всего - о Толедо.
- Чего вдруг? Почему не о Мадриде?