Из его показаний картина предстала такой. К северо-востоку от Мадрида, в том районе, который особенно заинтересовал Ксанти, завершается концентрация трех итальянских дивизий: первой - "Так хочет господь" под командованием генерала Росси, второй - "Черное пламя" генерала Коппи и третьей - "Черные перья" генерала Нуволари. На подходе четвертая дивизия "Литторио" генерала Бергонцолли, а также две отдельные бригады. Всего около пятидесяти тысяч солдат, более двухсот орудий, сто танков, три десятка бронеавтомобилей, несколько дивизионов огнеметов и эскадрилий самолетов. По существу, для наступления на Мадрид сосредоточивался весь итальянский "Корпус добровольческих войск" - тот самый, который участвовал в захвате Малаги. Командующий корпусом - дивизионный генерал Роатт.
Капитану Феррари оказалось даже известно, что наступление на Мадрид намечено на восьмое марта. Суть замысла: моторизованные части корпуса, обладающие подавляющим огневым превосходством, прорывают оборону республиканцев на узком участке фронта, а затем под прикрытием танков в прорыв входит весь корпус. Стремительно, не снижая темпов, он продвигается вперед - и пятнадцатого марта вступает в Мадрид.
Показания итальянского офицера частично подтверждались обнаруженными в его полевой сумке документами - приказами и распоряжениями командования экспедиционного корпуса и штаба дивизии "Черное пламя".
- Эти сведения дублируют и другие мои источники, - удовлетворенно сказал Ксанти.
- Что скажут теперь те деятели из генштаба и штаба фронта, которые не верили донесениям, полученным раньше?
- "Не верили"? Теми деятелями уже занялись органы безопасности республики. Следы ведут конечно же к "пятой колонне". Обстановка осложнилась, и тебе, Артуро, пока штаб фронта будет принимать ответные меры, надо оседлать со своими джигитами Французское шоссе.
- В зоне франкистов, за Сигуэнсой? - уточнил Андрей.
- Нет. Учитывая реальные возможности, мы не успеем перебросить под Гвадалахару много войск к началу наступления фашистов. А сейчас на том участке лишь несколько неукомплектованных бригад. Думаю, в первый момент итальянцы смогут продвинуться по шоссе.
- Значит, готовить к взрыву мосты, оборудовать минные ловушки и прочее?
Ксанти лишь с улыбкой, дружески потрепал Андрея за вихры:
- Напрасно тебя прозвали Пеструхой - надо было: Хитрухой! - И, как бы между прочим, добавил: - Доложил Старику. Он доволен - и даже очень.
Но в казарме в Гвадалахаре, когда туда вернулся Лаптев, царило отнюдь не приподнятое настроение.
Командир уловил напряжение сразу, едва переступил порог. Росарио, нарушая порядок, валялся на койке в одежде. Божидар был пьян и сыпал проклятиями. Сеньор же Лусьяно чуть не со слезами на глазах тыкал в лицо Гонсалесу какую-то бумагу, а комиссар, слушая его, сочувственно кивал. Бойцы отряда, судя по выражению их лиц, были на стороне разведчиков в неведомом Андрею инциденте.
- Что случилось? - спросил Андрей серба. Но Радмилович, смерив его взглядом, отвернулся, продолжая поминать бабушек и прабабушек. - Что происходит, политделегат?
- Вот. - Комиссар взял у анархиста лист, расправил его. Это оказался номер газеты "Мундо обреро". Гонсалес ткнул пальцем в две улыбающиеся физиономии на первой странице. - Вот!
- Это же не наши... - начал разглядывать снимки Андрей.
- В том и дело! - не выдержав, подскочил серб и выхватил из его рук газету. - Это же те самые прохвосты из батальона... К ним в окопы мы притащили макаронника!
- Ну и что?
- Ах "что"? - задохнулся от возмущения Божидар. - Нам ты запретил разговаривать с корреспондентом! А вот им не запретил! Они наше дело себе и прикарманили. Это они добыли "языков"! И теперь им слава на всю Испанию, а нам - кукиш с маслом!
- Си. Обидели комбатьентес, - согласился комиссар. - Это подрывает дух.
- Э, нет, хлопцы! - Андрей присел на край койки. - Успокойтесь - и давайте разберемся. Разве мы выполняем нашу работу ради славы?
- Они говорят: "Слава нам тоже не помешает!" - вступила в разговор Лена.
- Нет! Разведчик и диверсант перестают быть разведчиком и диверсантом, когда их портреты печатают в газетах. Пусть слава достанется другим. Хотя я не думаю, что эти парни присвоили нашего "языка". Просто, наверное, газетчик напутал... А мы и впредь будем выполнять нашу работу тихо, скрытно, не ожидая аплодисментов. Переведи им. Скажи: я не думал, что они так любят славу. Кто ставит ее выше, чем свой долг перед республикой, тот пусть уходит из нашего отряда. Переводи, Хозефа.
Он в упор посмотрел на Божидара, перевел взгляд на сеньора Лусьяно, потом на пикадора... Обвел глазами всех. Бойцы молчали. Все же Андрей не был уверен, что убедил их. Но не жалел, что возник этот разговор. Честолюбие - нужная мужчине и бойцу черта характера. Но когда честолюбие перерождается в тщеславие - становится опасно. Очень опасно! Многие стоящие люди сломались на этом.
Почувствовал, как снова охватывает голову жестокая боль. Она мучила его все чаще, все дни и ночи с той неудачной вылазки под Сигуэнсой. Временами она напоминала о себе лишь ровным гудом в ушах. Иногда этот гуд поднимался с такой силой, что Андрей смотрел на небо - искал самолеты. Он забыл о боли, когда повел бойцов за "языком". Теперь, словно накопив резервы, она яростно бросилась в атаку, слепя глаза. Лучше бы его ранило. По крайней мере, мог бы отлежаться на койке. А эти тиски невидимы. Для своих бойцов - он здоров и должен в любую минуту быть бодрым и быстрым на решения.
В полдень в расположении саперного батальона появился в сопровождении многочисленной свиты сам командующий Центральным фронтом, председатель комитета обороны Мадрида генерал Миаха - очень старый маленький толстяк в фуражке с высокой тульей, перетянутый портупеями, с профессорскими очками на мясистом носу. Генерал приказал построить отряд во дворе казармы - и очень длинно, в высоком стиле поблагодарил бойцов за последнюю операцию, оказавшуюся столь важной для обороны столицы. Приказал выйти из строя участникам вылазки - и тут же объявил о присвоении звания офицеров дель Рохасу, Эрерро и Радмиловичу. И, приняв от адъютанта, каждому вручил еще и по пакету с песетами. Физиономия Божидара расплылась в самодовольной ухмылке, анархист смутился и покраснел, а пикадор горделиво вскинул чернокудрую голову. И Андрей понял, что все его нравоучения пошли насмарку. К тому же еще и сам он тут же, перед строем батальона, был произведен из майора - коменданте в коронеля, то есть в полковника. Каждый из свиты командующего счел своим долгом поздравить его.
Среди сопровождающих генерала Андрей увидел Эренбурга, а рядом с ним - полного мужчину с непокрытой головой, в кожаной куртке на "молнии", с шарфом толстой вязки, один конец которого был переброшен через плечо. Из-под куртки выглядывала кобура пистолета.
Эренбург подозвал новоиспеченного коронеля и обратился к своему спутнику:
- Познакомьтесь: это и есть тот легендарный красный диверсант, о котором рассказывал вам Малино... А вы, Артуро, любите и жалуйте моего коллегу Михаила Ефимовича Кольцова, корреспондента "Правды".
- Я вас хорошо знаю. Конечно, по статьям.
- Может быть, когда генерал уедет, найдем несколько минут? - спросил Кольцов.
- Был бы рад. Но... - Лаптев замялся.
- Я понимаю, что не обо всем... - начал Михаил Ефимович.
- Не в том дело. - Андрей рассказал о казусе с корреспондентом "Мундо обреро". - Как встретят вас мои ребята?
Эренбург и Кольцов рассмеялись.
- Можете твердо пообещать от нашего имени, что их заслуг мы никому другому не припишем, - заверил Илья Григорьевич.
12
Итальянский экспедиционный корпус перешел в наступление под Гвадалахарой на рассвете восьмого марта 1937 года. Главный удар танковые и моторизованные части нанесли вдоль шоссе Сарагосса - Мадрид - на том участке международной автострады, который обстоятельно "подготовил" отряд Андрея.
Противнику удалось прорвать первые линии республиканской обороны и преодолеть половину пути между Сигуэнсой и Гвадалахарой. Но буквально на каждом шагу интервентов подстерегали сюрпризы: взлетали на воздух или рушились в воду пролеты мостов; ссыпались на дорогу, преграждая ее, камнепады; мины замедленного действия и дистанционного управления разносили на куски танки и броневики второго эшелона.
Тем временем штаб Центрального фронта успел перебросить с мадридского сектора навстречу интервентам армейский корпус в составе трех дивизий, в том числе лучшую дивизию республиканской армии под командованием Энрике Листера - героя первой обороны столицы в ноябре минувшего, 1936 года. В дивизию Листера вошли и две интернациональные бригады: одиннадцатая - генерала Клебера (немецкого антифашиста Манфреда Штерна) и двенадцатая - генерала Лукача (венгерского писателя-коммуниста Мате Залки). Комиссаром этой интербригады был итальянский коммунист Луиджи Лонго, а один из ее батальонов - имени Гарибальди - целиком состоял из антифашистов-итальянцев. Теперь им предстояло вступить в единоборство с чернорубашечниками-легионерами.
Три дня республиканские войска, ожесточенно контратакуя, сдерживали натиск фашистов. На четвертый день, двенадцатого марта, под проливным леденящим дождем, смешанным со снегом, они на всем гвадалахарском направлении перешли в контрнаступление и обратили интервентов в паническое бегство. Неся огромные потери в живой силе, бросая на шоссе и раскисших полях автомобили, орудия и танки, легионеры к двадцать первому марта откатились к линии, откуда начали свое генеральное наступление на Мадрид. Итальянский экспедиционный корпус потерял половину состава. Однако и республиканские войска, дорогой ценой добыв победу, тоже не имели уже ни сил, ни средств, чтобы развивать успех.
В разгар контрнаступления в отряде Андрея, действовавшем на самом острие, а большей частью в ближайшем тылу итальянцев-легионеров, на путях их отхода, появился Ксанти:
- Задали мы им трепку! Муссолини небось кусает локти!
- Знаешь: в составе итальянского корпуса мы обнаружили и немцев, и марокканцев, - сказал Андрей.
- Точно. По нашим сведениям, вся авиация у них - немецкая. А кроме того - и танковый корпус, и батареи разных калибров - тоже с германским клеймом. Да и техническими службами и системой связи заправляют тоже выкормыши Гитлера из легиона "Кондор". Насколько нам известно, при наступлении на Гвадалахару действовала лишь одна дивизия Франко - "Сориа", да и та наполовину не из испанцев, а из марокканцев.
- Каудильо загребает жар чужими руками?
- Кто чьими руками загребает - тут еще надо разобраться... - задумчиво проговорил Ксанти. - Скорее Гитлер и Муссолини используют Франко в своих целях: им нужно не только подавить в Испании республику и Народный фронт - им нужно опробовать в боях своих солдат и технику, отработать тактику агрессии...
- Старик говорил то же самое! - кивнул Андрей.
- Чувствую: не только здесь придется нам встретиться с их техникой и тактикой, - махнул рукой Ксанти. - И чует сердце - не так уж много времени осталось у нас на учебу.
- Не так страшен, оказывается, черт! - улыбнулся Андрей.
- Ишь вознесся! Уже и шапками готов закидать? Ну-ну, не обижайся! Если серьезно: трудно представить, что бы было, если бы ты не изловил этого болтливого капитана Феррари. Не успей мы перебросить сюда четвертый корпус, а главное - дивизию Листера и интербригады... В какой уже раз подтверждается истина: хороший разведчик стоит целого выигранного сражения. Хотя опыт опытом, а все же должна сопутствовать и удача.
- Еще бы! - Андрей вспомнил, как в темноте показались из-за поворота тропы силуэты всадников.
- И тебе пока везет, и Мадриду. Такая же удача привалила нам и в начале первого наступления франкистов, в ноябре прошлого года. Слышал, наверное?
- Ты что-то рассказывал: как Франко уже объявил о параде на Пуэрта-дель-Соль...
- Фашисты Наварры уже прислали каудильо и генералу Мола белых коней, на которых они должны были въехать в столицу. Но накануне, шестого ноября, наши бойцы, защищавшие Толедский мост, подорвали танк, экипаж уничтожили, а машину приволокли к штабу. В танке оказался франкистский полковник, а в его планшете - приказ Молы, в котором детально расписывалась вся операция: порядок продвижения, направления главного и фланговых ударов. Можешь представить, как это нам помогло! Не меньше чем показания твоего капитана.
- Неужели, если бы не этот Феррари...
- Думаю, все равно дали бы трепку фашистам. Но крови потеряли бы во много раз больше. Тогда для парада франкисты даже приволокли из Севильи икону святой девы-покровительницы, чтобы нести ее впереди своих войск, - снова рассмеялся Ксанти. - Но, судя по всему, святая дева решила покровительствовать настоящим испанцам, а не тем, кто продался фюреру и дуче! - Он достал из планшетки свою потертую на сгибах карту. - Доброе слово - дверь в душу. Но не подумай, что я притащился сюда только для восхвалений твоих подвигов.
- Черта лысого! От тебя дождешься... - проворчал Андрей.
- Под Гвадалахарой все уже решено. Собирай свой колхоз и двигай на новый участок. - Ксанти развернул карту. - Вот сюда, под Толедо. Я в тех местах сам минувшей осенью работал... Но сейчас нас особенно интересует железная дорога на участке Талавера-де-ла-Рейна - Толедо. По этой дороге в армию Молы фашисты перебрасывают через Португалию подразделения и технику легиона "Кондор". С этими гитлеровскими головорезами ты, сам признался, уже знаком. Надеюсь, укрепишь знакомство.
- Постараюсь.
Перед отъездом под Толедо - уже после того как противоборствующие стороны снова зарылись в окопы и траншеи - Андрей решил осмотреть военные трофеи на недавнем поле сражения под Бриуэгой.
Жуткое зрелище представляла эта небольшая долина меж невысоких каменистых гор, примыкающая к Французскому шоссе. Под мрачным небом, на искромсанной гусеницами и колесами, набухшей от дождя и снега земле, чернели трупы людей и остовы сожженных машин. Еще чадили итальянские танкетки-огнеметы "Ансальдо"; зарылись в черно-красную жижу тракторы-тягачи "фиаты"; щерили стволы орудия; задирали над кюветами колеса грузовики "ланча"...
Андрей приехал с Хозефой.
В последнее время, по-иному глядя на Лену, стараясь быть как можно чаще рядом с нею, он, к радости своей, отмечал: она возбуждена, воодушевлена, то и дело беспричинно улыбается, глаза сияют. Или не замечал ее состояния прежде, или она тоже... Даже голос девушки стал мягче, глубже.
- Хелло! - окликнули их.
Андрей оглянулся. У развороченного "Ансальдо" стоял высокий мужчина. Рядом с ним куталась в меховую потертую шубку его спутница, молодая женщина. "Где я его видел?.."
- How do you do? - протянул тот широкую ладонь. И Андрей вспомнил: это американец журналист Хемингуэй, с которым они познакомились на Гран-Виа, а потом посидели в баре "Чикоте". Но сейчас янки был не в мягкой куртке, а в наглухо застегнутом брезентовом макинтоше, хотя и с тем же фотоаппаратом на груди. Но что ввело Андрея в заблуждение - корреспондент за этот месяц успел отрастить бороду а ля викинг. Короткая и густая, с проседью, она старила его лицо.
Хемингуэй начал что-то энергично говорить по-английски. Его спутница попыталась переводить на испанский, однако вскоре беспомощно развела руками. Подоспела Лена. Андрей и не подозревал, что она свободно изъясняется по-английски.
- Американец говорит, что рад встрече с вами - особенно в такой знаменательный день.
- Переведите: я тоже рад. А как ему нравится все это?
- Он участвовал в сражении и утверждает, что в военной истории Бриуэга станет в один ряд с решающими битвами.
- Пожалуй, - согласился Андрей.
- Он говорит: "Но если даже история когда-нибудь и запамятует Гвадалахару, то фашисты ее крепко запомнят: это их первое серьезное поражение и первая большая победа республики. Пусть она станет началом общей победы над фашизмом!"
- Будем надеяться... Скажите ему: он симпатичный парень. - Лаптев протянул американцу руку.
- Он говорит, что ему хотелось бы часок-другой побеседовать с вами. Пленные итальянцы, с которыми он встречался, в страхе рассказывали о "красных дьяволах": на дороге, проверенной саперами, вдруг поднимались огненные смерчи и сами камни начинали стрелять... - Лена тряхнула головой. - Он спрашивает, не наша ли это работа и не мы ли "красные дьяволы"... Ксанти пообещал, что вы поможете ему в работе над книгой о республиканцах-диверсантах. - И сама спросила у Андрея: - Кто он? Откуда он знает Ксанти?
- Это корреспондент и писатель Хемингуэй.
- О! Эрнест Хемингуэй! - Девушка уставилась на американца во все глаза. - Он очень хороший писатель! Я читала много его книг!
- Хорошо. Давай расскажем ему о ком-нибудь из наших... О ком?
- О Росарио! - воскликнула Хозефа и тут же добавила: - О Феликсе Обрагоне или о Варроне, о Лусьяно... О каждом можно рассказать.
"Почему журналистов и писателей так интересуют люди нашей профессии?.. Может, и вправду наша работа выявляет все резервы человеческого духа?.."
- Прошу! - словно бы приглашая к столу, показал он на сизую от окалины броню сожженного танка. - Давайте побеседуем...
13
Отряд Лаптева, опять же под видом саперного батальона, влился в бригаду, стоявшую в городке Мора, который находился среди холмов у реки Тахо.
За стенами мрачной казармы уже буйствовала весна: фруктовые деревья стояли будто в бело-розовой пене, днем под солнцем парила земля и раскалялись камни, а ночами все ниже опускались звезды.
В нескольких километрах от городка, за широкой и стремительной Тахо, лежал Толедо. То была уже вражеская территория. Линия фронта проходила по реке. И за рекой предстояло действовать диверсионным группам Лаптева.
Андрей чувствовал, что его отряд стал большой и дружной семьей. Нечто подобное испытывал он, когда учился в Кремле, а потом воевал с курсантской бригадой на Украине. Конечно, иное время, другие условия. Да и у горячих, темпераментных его бойцов неповторимый национальный характер. Но роднило общее - идея и самоотверженность. Они стали будто бы его братьями - Лусьяно, Обрагон, Гонсалес, Росарио, Божидар.
Офицерская форма особенно шла пикадору. Андрей видел: женщины в городке провожают лейтенанта выразительными взглядами. А однажды в лунном свете, заливавшем двор казармы, Андрей приметил в дальнем краю, на парапете, огораживавшем заброшенный фонтан, парочку. Что за женщина появилась в расположении отряда? Непорядок!..
Он окликнул. Отозвался, подошел Эрерро. Его напарница как в воздухе растаяла. Может, показалось? Померещились сплетенные руки, почудился шепот? На самого неодолимо действует весна?..
Нет, он - солдат! Он - командир! Он должен думать только о деле! И пусть испанцы посмеиваются. Вон даже Феликс Обрагон, коммунист, сказал как-то вечером: "Пойдем, амиго, и для тебя есть красивая мучача!" Хорошенькие дела!