Но, еще не выбравшись из трубы, Лаптев понял: на берегу что-то происходит. Слышалась стрельба. Отверстие трубы озарялось вспышками. Что? Сообщили с завода на передовую о появлении диверсантов или фалангисты обнаружили оставшуюся в засаде группу комиссара?..
Звуки выстрелов подсказали Андрею, что схватка происходит в стороне от того места, где они укрыли под навесом ветвей свои лодки, - там, где должна была залечь группа Гонсалеса. Она будет сдерживать франкистов, пока все участники диверсии не покинут правый берег и он не подаст условный сигнал.
Вот и лодки.
Андрей приказал своей группе:
- Отплывайте! Остаемся только я и Божидар.
Лодки вспороли носами воду. Течение подхватило и понесло их вниз. Бойцы налегли на весла - и вот уже одна за другой черные их тени растворились в предрассветном тумане.
Совсем недалеко, за бугром, сыпал очередями пулемет, мгновениями замолкая, будто захлебываясь от ярости. Частили винтовочные выстрелы.
"Черт подери, где же Росарио и его группа? Где Лусьяно и рабочие?.."
Он ждал. Пытался растянуть секунды и минуты, как пружины эспандера, все ясней понимая: что бы там ни произошло с группой пикадора и с Лусьяно, ждать дольше бессмысленно. Каждая секунда промедления может стоить жизни бойцам группы Гонсалеса. Но Андрей знал и другое: если отойдут они, никому из бойцов лейтенанта уже не добраться до левого берега... Может быть, он думал еще и о том, что в эти мгновения решается его спор с комиссаром? Может, думал о Лене?.. Нет. Только о парнях, которые ушли вслед за Росарио и должны вернуться. Он действовал по неписаному параграфу незыблемого закона: товарищей не бросают в беде. Почему же нет группы? Ему почудилось, что сама труба, как удав, стиснула его товарищей извивающимися стальными кольцами...
Пулемет замолк. Снова зашелся в кашле - и снова оборвалась очередь. Одинокими и беспомощными показались хлопки винтовочных выстрелов.
Он больше не имеет права ждать...
Однако не успел Андрей подать сигнал к отходу, как послышались треск сучьев, шарканье тяжелых шагов, колыхнулись ветви и на берег выбрались из-за кустов люди. Бойцы поддерживали под руки тяжело раненного, его безжизненные ноги носками сапог гребли траву, сучья, песок. В этом обвисшем Андрей узнал комиссара.
Гонсалес мутным взглядом посмотрел на командира:
- Todo está terminado... No podemos sostenernos más... - Вскинулся, глаза его загорелись: - ¡Ordene! ¡Ordene!
Лаптев помог бойцам уложить комиссара на дно лодки, сам перевалился через борт, обеими руками обхватил весло и отвел его для гребка. И в эту последнюю секунду на берег выбежали двое, они несли третьего. Это были рабочие и Лусьяно.
- В лодки!
Пока отплывали, Божидар перебросился с рабочими несколькими словами. Перевел Андрею:
- Они уже успели выйти за ворота, когда на заводе началась тревога. Лусьяно был бодрый. Он сказал, что может быть погоня, они не должны идти прямо к лодкам - выдадут всех нас. Они пошли далеко в обход, и сил у него не хватило. Несли его, поэтому опоздали.
Лодки вырвались из-под навеса ив. Только те две лодки, предназначенные для группы Росарио, безмолвными пустыми гробами качнулись на черной воде.
Лаптев греб, а сам до рези в глазах вглядывался в уходящий берег. Потом, одной рукой подняв весло, чтобы не мешать грести другим, дотронулся до колючей щеки Гонсалеса. Комиссар шевельнулся, открыл глаза. Взгляд его был осмыслен. Он разомкнул губы, с сипом спросил - Андрей не разобрал слов.
- Комиссар спрашивает о той группе, - перевел Божидар.
Андрей пожал плечами и снова взялся за весло.
Они миновали излучину и вышли на открытое место. Со стремительным посвистом взмыла ракета, вспыхнула в небе и повисла, казалось, над ними, над их лодкой, озарив мертвенным ярким светом реку и каждую щепку на ее волне. Бойцы невольно припали к бортам. Но их уже заметили. С франкистского берега ударили сначала винтовочные выстрелы, а потом застучал пулемет. Вода вспенилась фонтанчиками. Из лодки ответили выстрелами наугад, на звук. Пулеметная очередь настигла их. Пробарабанила по борту, вылущила щепу. Кто-то вскрикнул. Андрею обожгло лоб и сбило в воду берет. Он перегнулся, подхватил берет, натянул на голову. На глаза, на лицо потекла густая горячая вода. Провел ладонью. Вода была липкой. Поднес руку к глазам. Пальцы черные. Кровь? Почему же не больно?..
Ракета с шипением врезалась в реку. Стало очень темно. Бойцы налегли на весла. Лаптев услышал глухие стоны.
- Кого?
- Комиссара! - отозвался Божидар. - Снова в грудь.
Опять взлетела ракета. И еще одна, и еще... Но их лодка была уже далеко, а первые достигли своего берега. Оба рубежа полыхали огнем, трассирующие пули со свистом прочерчивали над их головами цветные арки. Еще в воде их лодку подхватили, втянули на песок.
- Помогите комиссару!
Санитар склонился над Гонсалесом, начал с хрустом разрывать санпакет. Раненый хрипло стонал. В куртке на груди темнела дыра. Из нее медленной струйкой сочилась кровь. На смуглом лице комиссара выделялись побелевшие губы.
Божидар приподнял Гонсалеса, помогая санитару стащить куртку, и осторожно вынул руку из-под его спины. Она была черной от крови.
Быстро светало. Высоко над рекой розовым золотом засветились облака. Стрельба с обоих берегов прекратилась.
Андрей посмотрел на часы. Неужели всего тридцать две минуты, как они вырвались из зловонной трубы? И через три минуты...
Он повернулся к комиссару. Тот пристально смотрел на него. Пошевелил белыми губами, обрамленными жесткой черно-седой щетиной:
- ¿Pero que pasó? ¿Por qué?.. ¿Ud. cumplió con su deber? ¿Si o no?
- Сейчас! - Андрей пальцами правой руки охватил часы.
Секундная стрелка с фосфоресцирующим острием начала обегать черный круг циферблата. Каждое ее движение отдавалось в руке, в висках. Она пульсирует? Или в такт ей пульсирует кровь? Четверть круга... Половина... Три четверти...
Вот и минутная стрелка, повинуясь ей, передвинулась на деление.
Тишина... Лаптев почувствовал, как обмякают руки.
И вдруг там, за рекой, за холмами, всплеснулось что-то багровое и черное, полыхнул ослепительный огонь. А еще через мгновение заколебалась земля, застонала река, ударил в лицо горячий ветер, небо начала заволакивать черная пыль. И только потом троекратным эхом донесся оглушающий грохот.
Комиссар встрепенулся. Его бескровные губы дернулись.
- Что ты говоришь? - наклонился Андрей.
- Он сказал: "Выполнили, бьен, хорошо!" - перевели Андрею.
Губы комиссара передернула судорога. Лаптев отвел глаза в сторону. Когда он повернулся, Гонсалес был уже мертв. На его лице застыла гримаса боли. Рядом с ним на коленях стоял студент. Он плакал навзрыд, как ребенок, кулаками размазывая по щекам грязь, и шептал:
- Это из-за меня... Я виноват! Я!
"Из-за тебя или из-за меня? Или солдатская судьба?"
А там, за рекой, все дыбилось и грохотало, будто разверзлась преисподняя. Взрывы разной силы следовали один за другим. Андрей представил, как рушатся трехметровой толщины стены цехов, огонь красной стружкой сворачивает двутавровые балки перекрытий, жаркий ветер гнет деревья и крошит стекла в окнах. Где-то в том аду - пикадор Росарио и его бойцы... Андрей почувствовал усталость и тупую боль в голове.
Оглянулся. Лусьяно уже не плакал. Он стоял около комиссара, но смотрел на зарево над рекой. Его осунувшееся лицо было взрослым и суровым.
С неба еще сеялся сухой дождь, в воздухе носились черные перья, и по реке плыли и тонули обуглившиеся обломки. А отряд медленным и тяжелым шагом возвращался на свою базу, и бойцы - в грязных и мокрых куртках, в высоких сапогах с отвернутыми голенищами и с опавшими рюкзаками за спинами - походили, наверное, со стороны на рыболовецкую бригаду, возвращающуюся с промысла. Огрубели, поросли щетиной лица, красны от бессонницы и пережитого напряжения глаза, в ссадинах и свежих мозолях пальцы... Но карабины, оттягивающие плечи, пистолеты и ножи у пояса и бинтовые повязки со свежими пятнами крови - у кого на руке, у кого на голове - молчаливо свидетельствовали: не рыболовецкая бригада, а военный отряд возвращается с боевого задания.
Впрочем, здесь привыкли к таким картинам.
У ворот казармы их ждала Лена. Приветствуя, она по-ротфронтовски сжала пальцы и, держа кулак над головой, обводила взглядом строй бойцов, входивших в распахнутые ворота.
Посмотрела на Андрея, на мгновение задержала глаза на его перебинтованной голове. Приподнимаясь на цыпочки, стала высматривать в последних шеренгах.
- А где?.. - И кулак ее начал медленно сползать вдоль тела.
- Он дрался до последнего... - проговорил Андрей.
14
Ксанти вызвал его в Мадрид.
Андрей поднялся по мраморным ступеням мимо строя грозных рыцарей, миновал анфиладу зал, потянул на себя бронзовую львиную пасть. Вспомнил, как совсем недавно впервые отворил эту дверь Виктор Гонсалес... "Не надо, не надо, не надо, друзья... Гренада, Гренада, Гренада моя!"
Команданте сидел за столом и пил крепкий чай.
И в самой комнате все было точно так же, как тогда... Да вот комиссара уже не было.
- А-а, герой! - Хаджи отставил в сторону стакан и, обменявшись рукопожатием, протянул вчетверо сложенную газету. - Последняя почта из Москвы.
Это был номер "Правды". На первой странице красным карандашом отчеркнут заголовок:
"Республиканская артиллерия уничтожила патронный завод в Толедо".
Андрей стал читать:
"Мадрид. 20 апреля. Сегодня республиканская артиллерия бомбардировала патронный завод в Толедо. Несколько снарядов попало в склад боеприпасов, где произошел взрыв огромной силы и вспыхнул пожар, за которым последовали взрывы в различных цехах завода. В результате бомбардировки и пожара значительная часть завода сгорела. Как полагают, уничтожено большое количество боеприпасов. Толедский завод - самый крупный патронный завод в Испании".
Кровь ударила Андрею в голову. Да, самый крупный - и уничтожен! Но только не артиллерией!.. Он вспомнил смрадную трубу, боль в пояснице, духоту в противогазной маске. Вспомнил белые губы Виктора Гонсалеса. Представил: под руинами погребены пикадор и его бойцы. "Это несправедливо!.." Наверное, мысли отразились на его лице.
- Главное - дело сделано, - сказал Ксанти. - Не вешай носа. Наступит время, когда все люди узнают, кто помогал Испании в борьбе за свободу, кто воевал на этой земле под именами Павлито, Доницетти, Антонио и о тысячах других советских добровольцев. И кто воевал под именем коронеля Артуро - тоже узнают. И как мы воевали...
- Ты не так понял, Ксанти... Разве я об этом!.. - Андрей остановился. - Все гораздо сложней.
- Да, я знаю. Но за каждую победу и за каждое поражение плата у солдат одна - кровь. - И без перехода спросил: - Есть сведения о группе лейтенанта Эрерро?
- Нет... Наверное, они не успели выбраться.
Ксанти достал схему, развернул.
- Они должны были заложить взрывчатку здесь? - Он ткнул пальцем в обозначение отдельного куста штолен на краю заводской территории.
Лаптев кивнул. Ксанти разогнулся и, все еще придерживая пятерней лист, не давая ему свернуться трубкой, проговорил:
- Так вот, дорогой: этот склад не уничтожен.
- Не может быть!
- Факты. Фотодокументы. - Он рассыпал по столу отпечатки кадров аэрофотосъемки. - Полюбопытствуй. К слову, комиссар Гонсалес предупреждал тебя о чем-либо?
- Да. Он подозревал, что Росарио - предатель. Я не поверил.
- Почему?
- Черт возьми! Да потому, что я верил пикадору!
- Верил или веришь?
Андрей не отвечал. Наступила тягостная пауза. Лаптев оперся ладонями о спинку стула.
- Хочу верить...
- Так вот, - холодно чеканя слова, проговорил Ксанти. - Служба безопасности проверила сведения Гонсалеса. Установлено: брат лейтенанта Эрерро - видный фалангист, офицер штаба генерала Молы, перед тем служивший в Астурии. Далее. Накануне взрыва завода контрразведкой был задержан франкистский агент. Он шел на связь с лейтенантом Эрерро по заданию его братца. Теперь что ты скажешь, дорогой?
Снова в комнате повисла гнетущая тишина.
- Вот так-то... Пора научиться различать лису не только по рыжему хвосту. Сколько нас секли - а все бегаем в коротких штанишках. - Он снова взял в руку стакан с остывшим чаем.
- Не укладывается в голове... Только подумать: Росарио!..
Но больней всего была мысль: "Что я скажу Лене? Как я смогу сказать ей?.."
- Откуда ты знаешь Лену, Хаджи?
- Очень важно? - прищурил один глаз товарищ.
- Очень, - не принял его насмешливого тона Андрей.
- Коль так, пожалуйста, - никакого секрета. Лена-подруга моей жены. Обе учатся в медицинском. Лена у них в институте комсомольский секретарь - то ли на курсе, то ли на факультете. Выведала у моей супруги, что я имею какое-то отношение к отъезду волонтеров в Испанию, - ох уж эти болтливые жены! Учти на будущее, злостный холостяк, - ну и пристала с ножом к горлу: "Хочу! Голубая мечта! И язык знаю, и ворошиловский стрелок!" Разве такой красотке откажешь? Не откажешь ведь, правда? - Он снова хитро подмигнул. - Так что, как говорится, дай тебе бог, Пеструха!
"Что-то ты, бог, все перепутал, - устало подумал Андрей. - И как нам, простым смертным, теперь распутывать? Что я скажу и ей, и ребятам?.."
Не ведая того, Ксанти пришел ему на выручку:
- В интересах дела ни один человек в отряде не должен знать об Эрерро и обо всем прочем. - И, не щадя, добавил: - Гибель группы - на твоей совести, коронель. А теперь тебя зачем-то срочно вызывает в Валенсию хозяин. Завтра утром и отправляйся. На обратной дороге жду. - Он отставил пустой стакан.
Андрей вышел из дворца. В парке, разбитая прямым попаданием, валялась скульптура конного рыцаря: отдельно - бронзовая голова всхрапывающей лошади, отдельно - рука с мечом.
На Гран-Виа чадил выжженными глазницами дом с затейливыми лепными украшениями по фасаду. Лепка была иссечена осколками. Меж двух воронок на тротуаре косматая старуха в черном платке жарила над очагом каштаны, и в воздухе стоял приторный, сладковатый запах.
"Что я скажу Лене? - пытаясь ступать в такт острым ударам маятника, снова подумал Андрей. - Но почему надо ей что-то говорить?.." И тут только всплыло: "хозяин". Почему Хаджи назвал Берзина хозяином, а не как привычно - Стариком?..
По дороге в отряд решил: всему батальону даст двое суток отдыха, а всем участникам операции - и увольнительную в город на этот же срок. После такого нервного напряжения необходима разрядка. И вино, и девушки. А главное - освобождение от жесткого распорядка. Вместо себя оставит Феликса Обрагона - он такой же колючий и требовательный, каким был Виктор Гонсалес. А сам за эти двое суток обернется...
В Море его ждали с нетерпением. Оказывается, весь его саперный батальон на нынешний вечер пригласила в гости бригада, дислоцирующаяся в городке над Тахо. В местном театре бригада давала концерт художественной самодеятельности. Командир бригады, седоусый кадровый офицер - команданте, пригласил в свою ложу Артуро, Обрагона, Хозефу и еще несколько командиров отряда.
Помещение театра было хоть и маленьким, но настоящим: с фойе, люстрами, с круглым залом - партером и амфитеатром, с расписанным фресками потолком и тяжелым занавесом на сцене. Зал был битком набит. В воздухе пластами колыхался тяжелый запах сигар.
Когда офицеры вошли в ложу, бойцы в партере и амфитеатре вскочили и, повернувшись к ним, остервенело захлопали в ладоши. "Ишь как любят своего деда", - подумал Лаптев. Но седой майор и его командиры повернулись к гостям и тоже зааплодировали.
- Хозефа, в чем дело?
- Это они благодарят вас за патронный завод.
- Откуда они узнали?
- Весь город уже знает. Наверно, Божидар и другие, чтобы не повторилась та гвадалахарская история с корреспондентом, позаботились о "медных трубах"...
Лицо переводчицы даже сквозь загар было бледным, и под глазами лежали синие тени.
"Черт побери! - Андрею было уже не до жгучих хабанер и хот, от которых сотрясались стены театра. - Не послушались!.. Придется немедленно переводить отряд на другой участок! Проклятые честолюбцы!.. Хорошенькую взбучку устроит мне Ян Карлович!.."
15
Отъехав с десяток километров от передовой, шофер переключил фары, и теперь их свет желтым инеем осыпа́л листву деревьев, плясал на глыбах, нависших над дорогой, обрывался, пропадал в пропастях на виражах. Андрей выехал затемно, чтобы успеть как можно скорее вернуться в отряд: "засветка" диверсантов его очень тревожила.
Машина неслась с огромной скоростью. Временами стрелка спидометра в бессилии билась о предельную шкалу. Лаптев уже привык к лихим повадкам испанских шоферов, а своему Педро доверял полностью.
"Зачем вызывает Старик? Что случилось? Новое задание?.. Он мог бы передать его через Ксанти, как делал уже столько раз. Хочет поблагодарить за толедский завод? Берзин не позволил бы гонять машину за сотни верст ради этого... Может, случилось что дома, на Родине?.. - Андрей терялся в догадках. Подумал: - Об Эрерро Ян Карлович уже знает. Сказать ему об отношениях пикадора и Хозефы?.. Зачем?.. Если уж Ксанти не сказал, а тот - друг Лены... Нет. Это ее личное дело. Ее беда..."
Он откинулся на спинку сиденья, прижался к дверце, чтобы не стеснять Лену. Закрыл глаза. Но сон не шел: перед глазами вспыхивали огненные зарницы, трассирующими пулями мельтешили пестрые мошки... Он посмотрел на спутницу. Лена сидела, напряженно изогнувшись, уперев, локти в колени и подбородок - в стиснутые кулаки. Светящиеся циферблаты панели приборов искорками мерцали в ее глазу - немигающем, огромном, сейчас темном. Призрачный свет обрисовывал ее слегка выпуклый невысокий лоб, профиль с милыми пухлыми губами, круглый подбородок, прижатые к нему кулаки.