Осторожно - сегодня ночью об одном, завтра о другом - лейтенант выведал, где они находятся и что строят. Оказалось: на востоке Франции, в Эльзасе, недалеко от станции Урбез. Этот тоннель начали пробивать еще в двадцатых годах, чтобы открыть железнодорожное сообщение через горный массив Вогез, но так и не пробили. А теперь, когда усилились налеты союзной авиации на Германию, немцы решили оборудовать в тоннеле завод авиационных моторов.
Понятно. Коль военный объект - нет сомнений, что после окончания работ заключенных уничтожат. Так гитлеровцы всегда делали - для сохранения тайны.
Алексей попросил француза:
- Не можете ли принести соли? Все пресное.
В другой раз:
- Нет ли у вас лишнего коробка спичек?
- Бежать собрался?
- Что вы, мсье! Разве убежишь?
- Не убежишь, - согласился француз. - По всем дорогам, на всех перевалах и тропах - патрули бошей.
- Против партизан? - с надеждой спросил его лейтенант.
- Нет. О франтирерах в здешних краях не слышно.
Спички и соль Алексей зашил в шапки. О карте побоялся заикаться: это уже прямо раскрыть замысел, а кто его знает, чем дышит мастер? Все равно теперь он мог сориентироваться.
Как же бежать?.. Множество планов - самых фантастических - рождалось в голове. Реальным в них было одно: умрут с честью. Пусть так! Жить - это не долбить камень под стволами пулеметов, задыхаясь и проклиная каждый час. Жить - это бороться.
Возможность для побега открылась неожиданно. Удача! А может быть, она по праву пришла к ним? Ночью Сергей долбил базальтовую глыбу. Из-под кирки летели искры. Нащупал выступ, поддел его острием, чтобы отколоть кусок побольше, - и вдруг глыба податливо сдвинулась. От кликнул Алексея. Вдвоем они сдвинули камень и почувствовали, как потянуло свежим воздухом.
- Погоди! - встрепенулся Сергей. - Давай-ка задвинем.
Привалился к мокрой стене. Перевел дыхание. Сердце бешено заколотилось, но он сдерживал себя, боясь поддаться надежде.
- Знаешь, что это может быть? В железнодорожном училище мы проходили... Это может быть вентиляционный колодец...
- Так это же!..
- Погоди... А если только руку просунуть? Скалу не раздолбишь. А если...
- Чего там гадать?
- Погоди, Алешка. Давай обмозгуем. Это наш последний шанс.
Начали обдумывать. Рискнуть: отвалить камень и попытаться пройти весь вентиляционный канал? А если охранники заприметят? В тоннеле их немного - их позиции у выхода, с пулеметами. Наблюдают за арестантами и в забоях, но больше для того, чтобы подгонять. Лампочка недалеко от глыбы?.. Надо ее разбить. Камень, загораживающий отверстие, чересчур тяжел?.. Надо улучить момент и заменить его на иной, полегче. Сейчас рядом работают. Придется подождать, когда каменотесы перейдут на другой участок. Как томительно тянулись дни! Даже растратив все силы в ночную смену, они с трудом заставляли себя заснуть в бараке. А им надо беречь силы...
Бригаду перевели дальше по тоннелю. Накануне удалось разбить лампу, в эту смену ее еще не заменили.
Каторжников ввели в тоннель. Захлопнулись ворота.
- Шнелль! Шнелль!
Алексей поравнялся с тем местом, где был канал. Припал на ногу:
- Ой! Ой!
Стражник остановился:
- Что случилось?
- Подвернул ногу!
- Валяйся тут.
- Я помогу ему, герр вахмистр, - склонился, подставил плечо Сергей.
Эсэсовец махнул рукой: куда, мол, денетесь? - и зашагал за бригадой.
Друзья выждали мгновение - и к камню. В темноте отволокли.
- Я первым, - втиснувшись в лаз, прошептал Сергей. - А ты привали его сзади!
- И я с вами! - как громом.
Узнали голос одного из их бригады - Николая. Откуда взялся? Обсуждать некогда.
- Давай вторым!
Колодец был почти отвесным, узким. Но - на их счастье - диаметром все же шире плечей, и стенки вырублены грубо, можно поставить на выступы ноги, уцепиться руками, упереться локтями. Но как высоко!.. Зато с каждым рывком вверх все чище, холодней воздух. Обдувает разгоряченное лицо, распирает грудь.
Последний рывок - и Сергей по пояс вывалился наружу. Помог вылезти Николаю, затем - Алексею. Здесь, над выходом, густым навесом разросся можжевельник. Сквозь ветви проблескивали звезды.
- Давайте замаскируем отверстие, - предложил Алексей.
Они уложили толстые ветви. Сверху набросали землю и обломки камней.
- Пошли. А где твои пантофели? - обратил внимание на босые ноги Николая Сергей.
(Пантофели - деревянные башмаки, в которых ходили арестанты.)
- Там оставил, чтобы сноровистей было!
- В тоннеле? А, черт! Могут обнаружить!
- Ничего, робяты! Свобода - накось им выкуси!
- Откуда ты взялся?
- Хо!.. Давно я за вами приглядываю, сразу засек: в бега собрались! А тут, вчерась, как лампочку вы порешили, так скумекал - чойсь будет!
Голос у Николая был довольный: вот, мол, какой я!..
- Ну ладно, ноги в руки!
Теперь и им колодки ни к чему. Закопали их в кустах, ноги обмотали тряпками, обвязали веревками - все было припасено. "Обули" и третьего. И - в гору, в гущу леса.
Внизу - лай собак. Голоса. Погоня? Нет, переклик без тревоги. Судя по звездам - полночь. Значит, обычная смена караулов. До утра не хватятся. К рассвету беглецы должны уйти как можно дальше.
Подъем становился все круче. В расщелинах еще лежал снег.
- Будем держаться строго на запад, в глубь Франции, - сказал Алексей.
Карабкались, петляли по ледяным потокам, запутывая следы.
- Нет мочи, робяты, - из последних сил отдувался Николай.
К рассвету, казалось, ушли на сотню километров. Выбрали укромное место, чтобы отлежаться днем.
- Всем разом не спать! Дневалить по очереди! - взял на себя права старшего Сергей. - Укладывайтесь на перинах. Чур - не храпеть!
Алексей и Николай заснули. А Сергей, когда стало совсем светло, глянул вниз и обомлел - лагерь прямо под ними, рукой подать! Сейчас услышит приближающийся злобный лай...
Погони не было. Может, в лагере еще не хватились. Или охранники рассчитывают, что беглецам все равно не уйти далеко: на всех дорогах и перевалах патрули...
Значит, идти надо сквозь чащобы, по осыпям, выбирая самый трудный рельеф.
Сориентировавшись днем, теперь ночью они шли более уверенно. От лагеря их отделяло уже не меньше двадцати километров, две горные гряды. Внизу, на склонах и в долине, - черепичные крыши, лоскуты полей, выше - луга. Дома в зелени садов, а в огородах, кажется, уже высаживают картофель, хотя с такого расстояния можно только гадать.
Третьей ночью голод заставил их спуститься ниже, в долину. Накопали клубней, снова засыпали гряды. Теперь провизии должно хватить надолго. И снова - к снегам.
На рассвете разожгли костер, в золе испекли картошку. Сергей приказал экономить соль, отсыпал малую щепоть. И на еду не налегать - каждая вылазка на ферму чревата опасностью. Алексею все это не надо было объяснять, а Николай начал канючить:
- Два года не жрал досыта! Вон их сколько, ферм!
Он сделался беспечен: то и дело приходилось предупреждать, чтобы говорил тише, продвигался осторожней.
При определении маршрута на следующую ночь они оказались перед выбором: если продолжать идти на запад, то нужно перебраться через бурную горную речку, которая просматривалась со склона. Внизу она была перехвачена мостом; стоит пройти по нему - и забирайся на следующую гору. Если же идти в обход, к истокам, - и до свету не управишься. В темноте одолевать реку вброд рискованно: было видно, как вода ворочает камни, пенится в каньоне. Сергей считал, что нужно двигаться по гребню. Николай воспротивился:
- Охота была! Ты погляди, мы и так ободрались! Ты на ноги погляди!
Действительно, никаких тряпок на обувку уже не хватало, острыми камнями иссечены ступни. И все же...
- Ну и трясуны! Я первым пойду!
В темноте спустились на тропу, с тропы - на проселок, ведущий к мосту. Было тихо. Ни огонька.
Николай первым ступил на мост. Зашагал. Алексей и Сергей за ним, в отдалении. Уже и спуск.
- Хальт! Хальт!
Вспыхнул фонарь. И тут же - выстрел.
Алексей с Сергеем отпрянули назад. Бежали, карабкались, ползли, пока хватало сил. А снизу, множась эхом, Доносились нечеловеческие крики. Можно было представить, как били, убивали Николая.
- Давай посидим, простимся с Колькой...
Не знали, где бросили мешок с картошкой. Теперь на фермы не сунешься..
Держались вершин. Но на них еще плотно лежал снег. Холодно. Да и не пройдешь босиком, без ледорубов... Голод все же заставлял спускаться в долины. Но уже не к жилью, а на перезимовавшие поля. Подбирали мерзлые и гнилые овощи. А все равно шли, шли. И чем дальше за перевалами и реками оставался Урбез, тем больше крепла уверенность: уж на этот-то раз вырвались!
Алексей почувствовал: бьет озноб. То обливает тело жаром - и все плывет перед глазами, то леденеют руки и ноги. Идет, все равно идет, а в коленях - будто вата, подгибаются. Днем, в кустах, придя в себя от забытья, почувствовал: Сергей зажимает ему рот.
- Кричал? Заболел я, Серега... Плохи наши дела...
Друг взвалил его на плечи. Понес. А сам от голода и бессилия едва передвигает ноги, вот-вот рухнет.
Увидел на краю леса сарай. Перед рассветом втащил в него Алексея, обложил соломой.
Что же дальше?.. Прислушивался к хриплым стонам товарища, ощупывал свои распухшие, обросшие кровавыми струпьями ноги. Бежать из тоннеля, уйти от погони - и на тебе!.. Пусть это и смертельно опасно, но придется искать встреч с жителями... Алешка говорил: "Это Франция! Французы должны быть славными ребятами!.."
От леса, на опушке которого стоял сарай, сбегала в лощину пашня. Когда стало светать, Сергей увидел в лощине сад, за голыми деревьями - постройки фермы.
По тропке от фермы девушка гнала к лесу коров. Пританцовывала в тяжелых деревянных сабо, озорно щелкала бичом. Около нее кружила громадная собака-волкодав.
Сергей растормошил друга:
- Рискнем, Алешка. Кликну девчонку. - Приоткрыл дверь сарая, свистнул.
Девушка остановилась. Волкодав напружинился, зарычал.
- Не бойся. Подойди. Нам нужна помощь, - сказал по-французски Алексей.
Она подтянула за поводок собаку и нерешительно приблизилась к сараю. Увидела их - и отпрянула. Истощенные, заросшие, в полосатых изодранных куртках, они были страшны.
- Не бойся.
- Кто вы?
- Из лагеря... Русские.
- Русские? - Ее глаза в изумлении округлились. - Смирно, Бержер!
- Помоги. Еду... - Челюсти Андрея свела судорога. - Мы давно не ели. И я болен.
Девушка уже без страха смотрела на незнакомцев.
- Настоящие русские? Я принесу, не уходите!
И помчалась вниз по тропинке, наперегонки с собакой, - черные косицы, деревянные сабо, пестрое платье.
Скоро она вернулась. Принесла в корзинке сыр, колбасу, яйца, хлеб, бутыль вина.
- Когда стемнеет, спускайтесь к ферме - отец встретит.
Ночью они подкрались к ферме. Бержер учуял, залаял.
- Ну, Алеха... Пан или пропал!.. Без помощи все равно нам хана...
Скрипнула дверь. Выбежала девчонка. Протянула, как бы нащупывая, руки. Повела в дом. Навстречу им поднялись крестьянин и женщина.
- Папа, мама! Вот они, настоящие русские!
Алексей сделал шаг в комнату, в обжитое тепло, и повис на руках друга: потерял сознание.
Хозяева помогли оттащить его на чердак, на сено. Крестьянин раздел его, стащил рубища, обмыл, общупал. Что-то бормотал. Сергей конечно же не понял ни слова.
С каждым часом Алексею становилось все хуже. Девушка принесла миску с кусками льда, лоскуты, начала делать примочки. Больной метался, бредил.
Из оконца Сергей увидел с чердака, как крестьянин запряг дрожки, отворил ворота. Куда он?..
Уже затемно вернулся. С фермером - еще четверо. Один - с чемоданчиком. И по виду - доктор. Хоть и молод, а важен. Осмотрел Алексея. Что-то сказал. Сергей разобрал только одно слово: "Пневмония".
Незнакомцы уехали. Когда друг очнулся, Сергей наклонился над ним, зашептал:
- Приезжали какие-то... Один - вроде бы доктор - сказал: пневмония. Значит, воспаление легких.
Фермер поднялся на чердак, принес ампулы и шприц. Неумело сделал укол.
- Дайте я сам, - забрал у него инструмент и склянки Сергей. Товарищ снова был в забытьи.
Через несколько дней температура у Алексея спала. Девчонка - ее звали Сюзанна - все свободные часы проводила на сеновале. Делала компрессы, кормила. Даже приноровилась управляться со шприцем - колола, вся дрожа от страха и сострадания. Теперь лейтенант мог подолгу разговаривать с нею. Она беспечно напевала, шаловливая, ребячливая, порывистая. А то вдруг начинала разыгрывать из себя строгую сестру милосердия. Временами ее лицо становилось взрослым.
- Вы такие были страшные тогда, в сарае... Как живые мертвецы... А теперь ты такой светлый. И глаза у тебя синие!..
Сказала - и убежала. Весь день не появлялась. Еду и вино принес крестьянин Пьер.
В другой раз дурачилась, все норовила поймать в сене мышонка, потом затихла, подсела и вдруг спросила:
- У тебя есть девушка в России, Алекс?
- Есть. Настя...
Выговорил имя - и перехватило дыхание.
Сюзанна молча посидела-посидела и ушла. А он наконец-то позволил вернуться мыслями к тому, что уже давно было под запретом, - к памяти о давнем. Как удивительно ясно встало все перед глазами. "Настя... Где ты сейчас, что с тобой?.. Помнишь ли, вспоминаешь?.." Заныло сердце. Тоской?.. Не ведал - предчувствием.
Сергей обжился на ферме. Помогал по хозяйству - пилил с хозяином дрова в сарае. Починил будильник. Фермер подивился. Приволок старые настенные часы. Отремонтировал и их. В пристроенной к сараю столярной мастерской искал инструменты и наткнулся под стрехой на сверток. Развернул: смазанные пистолеты, сумка с патронами. "Эге!.."
Оттащил на сеновал. Когда остались одни, показал:
- Теперь голыми руками нас не возьмешь!
Наконец-то за все эти годы - оружие! Тяжесть боевого металла словно бы вливала в руку силу и твердость. Что бы теперь ни было, они могут стрелять! В ненавистных, в бешеных собак!.. Что бы ни случилось, дорого теперь заплатят за их жизни! Сколько в сумке патронов? Только бы не ослабли глаза, а уж рука не дрогнет! Пулю - на каждого!..
- Этот тебе, этот - мне.
Он зарядил обоймы.
- Хорошо, - подержал в ладони пистолет Алексей. - Хорошо, что в этом доме оружие. Старик, значит, с кем-то связан. Поговорю с ним. Нам все одно пора отсюда уходить.
Да, не следовало злоупотреблять гостеприимством Пьера - случись облава, гитлеровцы жестоко расправились бы с ним и его семьей.
Выбрав минуту, Алексей сказал:
- К партизанам нам нужно, отец. К макизерам, понимаешь?
Пьер молча покачал головой и ушел. Спрашивать ни о чем не стал.
Но спустя несколько дней около фермы остановилась легковая машина. На сеновал поднялся мужчина с твердым угрюмым лицом. Выступающий подбородок, хрящеватый орлиный нос, маленькие и колкие светлые глаза под темными бровями... Пристально вгляделся в лица русских. Начал подробно, будто вел допрос, расспрашивать. Отвечать или не отвечать?..
Алексей стал отвечать. Сергей отошел в угол, занял удобную позицию. Рука в кармане. Мужчина коротко глянул, жестко усмехнулся. Приказал фермеру принести из автомобиля узел. Бросил на солому:
- Переодевайтесь.
В узле были крестьянские сюртуки, брюки, обувь. Пока переодевались, суровый незнакомец не спускал с них взгляда.
- Пошли.
В машине сидели еще трое. Молодые. Настороженные. Руки тоже в карманах. Пьер крепко обнял своих постояльцев. Хозяйка перекрестила. Сюзанна заплакала.
Машина помчалась по тропе, выехала на дорогу. Проехали через одно селение, другое, просрочили городок, на улицах которого увидели немецких солдат. Миновали мост, начали подниматься на вершину горы.
Куда их везут? Сергей приподнялся, глянул в переднее стекло - и оцепенел: внизу концлагерь и стальные ворота тоннеля!..
- Ловушка!
Суровый мужчина обернулся:
- Спокойней.
Молчаливые попутчики стискивали их плечами, не давая возможности высвободить руки.
"Опять! Нет! Они не знают, что мы вооружены! Живыми больше не дадимся!"
Не доезжая трех-четырех километров до концлагеря, машина свернула на узкую дорогу, уходящую в гору.
Остановились на вершине, среди камней. Проводник в сопровождении своих парней повел их в лес. В зарослях кустарника спрыгнул куда-то в темноту. За сеткой ветвей оказался лаз в пещеру.
Отбиваться здесь?.. В их душах уже затеплилась надежда. Спрыгнули следом. В пещере Алексея и Сергея обступили люди.
- Это ваши новые друзья, - сказал мужчина. - А я - командир отряда "Сражающаяся Франция" капитан Проспьер.
8
В отряде капитана Проспьера их было поначалу всего десятеро: Рене, отец двух уже взрослых дочерей; Антуан, не знающий устали крепыш; книжник Жан, восемнадцатилетний Тото, еще двое французов - все из окрестных селений, и у каждого - свой повод уйти в маки́ - партизаны, - бежавший с работ поляк Стась, совсем еще мальчишка, и хмурый, молчаливый испанец Феликс. На вид ему можно было дать и тридцать, и все пятьдесят. И они двое - Сергей и Алексей. Капитана в счет не брали. Он возглавлял несколько отрядов в районе Вогез и наведывался в пещеру лишь изредка, раз в неделю. Карабкаться в гору чаще не было повода - в те дни весны 1944 года партизаны еще не предпринимали вооруженных вылазок против оккупантов. Но с фермы на ферму шел по округе слух об отряде, и тянулись из долин в леса на склонах новые добровольцы.
Однажды Алексей был в дозоре. Видит, пробирается парень, плечистый, беловолосый.
- Стой! Руки вверх!
А он обрадованно, тоже по-русски:
- Свой я!
Задохнулся от радости. Рассказал потом - родом из Ленинграда, моряк. Тоже был в плену и бежал. Так и стали звать: Петр из Ленинграда.
Но произошел и другой, заставивший насторожиться случай. Пришел по цепочке, по явке еще один русский. Глянули лейтенанты, обомлели. Тот самый, из "офлага 13-Д" - переводчик-предатель, обходивший ряды военнопленных и выплевывавший: "Коммунист! Комиссар!.." В лагере он именовался Константином.
Константин не узнал лейтенантов - в "офлаге" на эту мелкоту внимания не обращал, рыскал все больше среди старшего комсостава, да и обрели они за недели, проведенные на ферме и в отряде, человеческий вид: на головах - береты, рубахи апаш, на поясах - подсумки с патронами, гранаты; на лацканах курток - трехцветные лоскуты франтиреров.
Откуда появился, кем заслан?.. С нетерпением и тревогой ждали они прихода Проспьера. Выложили ему все. Под благовидным предлогом он увел Ивана (так назвал себя теперь предатель) с собой.
Снова вернувшись в отряд, капитан рассказал: все правильно, друзья не ошиблись - когда предателя прижали, выложил как на духу: прислуживал немцам в "офлаге", получил за это повышение, был переведен во власовскую часть, с нею прибыл во Францию. А теперь, чувствуя приближение расплаты, бежал и под видом бывшего военнопленного связался с ячейкой Сопротивления в Нанси - оттуда и направили его в отряд "Сражающаяся Франция". Не признался, имел ли задание от гестапо. Но наверное, имел.
- У нас говорят: собаке - собачья смерть, - заключил Проспьер.