- Помогая вашей дочери пережить ее горе, вы должны также простить тем, кто так страшно согрешил против нее,- сказала игуменья, протягивая князю руку.- В вас столько великодушия и благородства, что в моих глазах вы олицетворяете идеал человека. Не препятствуйте мне высказать все, что наполняет мое сердце, это для меня благодетельно. Если на земле кто-нибудь в состоянии ободрить несчастную, так это вы, Эбергард. Я буду молиться за Маргариту, за вашу кающуюся дочь, бесчисленными страданиями искупившую свою вину. Пресвятая Богородица смилуется над нею. А принцу я скажу, что Жозефина, эта прелестная девочка, вырванная из воспитательного дома, принадлежит вам, что я отдала ее в ваш дом и тем облегчила горе несчастной матери.
- Не сердитесь на меня, Шарлотта, если я попрошу вас ничего не говорить принцу о моем посещении; не спрашивайте у меня также причину этой просьбы, которая, может быть, покажется вам странной; я желал бы, чтобы принц не знал, в чьи руки попала Жозефина.
Благородная принцесса, внимавшая словам Эбергарда, не посмела высказать ужасной догадки, вызванной в ней просьбой князя, лишь закрыла руками побледневшее лицо.
- Ваше желание будет исполнено, Эбергард! - проговорила она после долгой и тягостной паузы.- А вы наверняка знаете, что Жозефина именно та девочка, которую вы хотите возвратить несчастной матери?
- У нее есть родимое пятно, Шарлотта. Бог словно бы хотел оказать милость страдалице, дав ей возможность узнать свою дочь между тысячами детей. Происхождение этого знака так ужасно, что я весь горю возмущением против человека, позволившего себе такую бессердечную жестокость. На плече у девочки, которую я ищу, запечатлены следы пальцев этого проклятого человека, четыре красных пятна.
- Это она, Эбергард, больше нет сомнений! Подойдите сюда, я покажу вам этого ангелочка.
Шарлотта тихо подошла к боковой двери и осторожно приоткрыла ее.
Князь увидел маленькую Жозефину, сидящую за столом у окна.
Игуменья была права, называя прелестную девочку ангелочком.
Белокурые волосы природными волнами ниспадали на плечи Жозефины; она не замечала приоткрытой двери, ее голубые, исполненные невинности глаза были обращены на лист бумаги, лежащий перед ней.
Эбергард увидел, что она рисовала. С сияющим лицом наводила она цвета, ящик с красками составлял сейчас все ее счастье.
Шарлотта приложила палец к губам и указала Эбергарду взглядом на прилежную художницу, будто хотела сказать:
"Посмотри на нее, благородный человек, посмотри на ребенка Маргариты и возрадуйся! Этот ангелочек, эта милая невинная девочка и есть та, которую ты ищешь и которую хочешь возвратить ее матери!"
Князь Монте-Веро долго смотрел на маленькую Жозефину, а та и не подозревала, что за ней наблюдают.
Но вот она подняла глаза и увидела игуменью и чужого господина, пристально смотревшего на нее. Но она не испугалась, а только застенчиво улыбнулась и смущенно потупилась.
Эбергард почувствовал, что это милое существо с темно-голубыми глазами и нежным здоровым румянцем на щеках доставит ему немало радости.
Шарлотта ввела князя в теплую уютную комнату, где сидела Жозефина. Девочка встала и вежливо поклонилась вошедшим.
- Ты опять занималась рисованием, художница моя,- ласково проговорила Шарлотта и погладила девочку по головке.- Посмотрите, Эбергард, какой у нее талант! Эта девочка просто поразила меня и принца, когда мы впервые увидели ее на благотворительном базаре, где она продавала свои картинки в помощь погорельцам.
Князь подошел к столу и взял лист бумаги. Нарисованная на нем степная роза была так, естественна, что Эбергард был поражен.
- Очень хорошо, милое дитя,- с улыбкой сказал он,- роза просто как живая.
- Но рисование не мешает ей заниматься и более полезным делом,- добавила игуменья, любовно глядя на девочку.
- Под вашим руководством она могла научиться только хорошему; благодарю вас, Шарлотта, за все доброе, что вы сделали для этого ребенка; вы сделали это для меня!
- Ваши слова радуют меня и ободряют, теперь мне будет легче расстаться с девочкой, очень ко мне привязавшейся. Да-да, милая Жозефина, мы должны расстаться.
- О, это ужасно! - воскликнула девочка и, горячо поцеловав игуменью, тихо спросила: - Разве этот чужой господин имеет право нас разлучать?
Шарлотта грустно улыбнулась на вопрос ребенка.
- Этот господин, Жозефина, мой лучший и благороднейший друг; он хочет возвратить тебя твоей матери.
- Моей матери? - переспросила девочка.- Но вы были для меня матерью!
- Прекрасные слова! - воскликнул Эбергард.- Они выражают все, что вы сделали для этого ребенка, Шарлотта.
- О, Жозефина так ласкова со мной, так благодарна! Но теперь, милое дитя, ты узнаешь свою настоящую мать. Пройдет какое-то время, и ты полюбишь ее так же, как и меня.
Девочка заплакала…
Эбергард был растроган этой сценой.
- Твоя мать грустит и страдает без тебя! - уговаривала девочку Шарлотта.- Неужели ты не хочешь утешить ее? Я ведь только заменяла тебе ее. Спроси господина Эбергарда, который нарочно приехал издалека, чтобы взять тебя с собой.
- Хорошо, я поеду, но и вы должны поехать со мной,- проговорила девочка, заливаясь слезами.
- Ах ты, милое доброе дитя! - воскликнула Шарлотта и поцеловала Жозефину в голову.
- Мне будет тяжело увозить ее от вас,- проникновенно сказал Эбергард.
- И для меня будет нелегко расстаться с моей милой Жозефиной,- растроганно сказала Шарлотта,- но я не вправе задерживать ее здесь после того, что узнала о ней. В моем лице, милое дитя, ты всегда найдешь верного любящего друга и советчика. Да благословит и сохранит тебя Пресвятая Матерь Божья!
Шарлотта крепко прижала девочку к груди, потом отстранила от себя и перекрестила.
- Когда ты будешь рядом с той, что дала тебе жизнь, когда глаза твои будут встречать любящий материнский взор, а нежные ручонки - обнимать материнскую шею, вспомни тогда обо мне, своей Шарлотте, которая никогда тебя не забудет и всегда будет молиться за тебя Господу.
Жозефина все плакала. Она никак не могла себе представить, что лишается покровительства той, которая так заботилась о ней все эти месяцы.
- Утешься, дитя! - сказал Эбергард, протягивая руку плачущей девочке.- Мы оба желаем тебе добра! Неужели любящая тебя тетя Шарлотта отпустила бы тебя, не будь на то очень серьезной причины? Твоя мать призывает тебя к себе!
- Да, вы правы,- с трудом совладав со слезами, проговорила Жозефина.- Я исполню ваше приказание, благородный господин.
- Не называй меня так, это звучит слишком казенно,- с улыбкой сказал Эбергард.
- Жозефина, а ведь господин Эбергард - твой дедушка! - заметила Шарлотта.- Но лучше будет, если ты станешь называть его "дядя Эбергард". А теперь я тебя укутаю, чтобы ты не простудилась, и уложу твой ящик с красками и твои книги. А картинки можно оставить себе?
Жозефина утвердительно кивнула, новый приступ слез помешал ей говорить.
Душа ее разрывалась на две половины. Ей хотелось видеть свою настоящую, родную мать, ее влекло к ней новое сильное чувство, которого она еще никогда не испытывала.
С другой стороны, она очень любила Шарлотту, сильно и глубоко была к ней привязана, и вот теперь, через несколько минут, они должны навеки расстаться.
Эбергард мысленно уже дал себе слово никогда больше не встречаться с принцессой, чтобы не искушать ее и себя.
Шарлотте было тяжелее всех: ей предстояло расстаться и с Эбергардом, и с Жозефиной.
Но она научилась отказывать себе во всем; в утешение ей осталось сознание того, что Маргарита наконец обретет дочь, а Жозефина - настоящую мать.
С какой заботой укутала она девочку, с каким старанием укладывала ее вещи! Потом еще раз обняла Жозефину, горячо поцеловала, перекрестила и попросила не забывать ее и любить.
Эбергард простился с великодушной женщиной, и они вышли из здания монастыря. Князь взял девочку на руки, чтобы она не простудилась, ступая по расчищенной от снега дорожке.
Знал бы он, что всего лишь несколько месяцев назад Жозефина ходила по снегу босиком и в рубище!…
Шарлотта проводила их до ворот и в последний раз простилась с ними. На глазах Жозефины снова показались слезы. Эбергард усадил ее в экипаж.
Слуга затворил дверцы кареты, сел на козлы. Лошади тронули и вскачь понеслись по направлению к столице.
К вечеру они были в Берлине. Карета остановилась перед дворцом князя Монте-Веро на Марштальской улице.
Жозефину ожидала здесь улыбчивая горничная и уютная комната.
До отъезда в Париж Эбергард намеревался навестить своего друга Ульриха, с которым он сдружился, не зная еще, какими тесными узами соединит их природа.
Ульрих, когда-то сильный и на вид здоровый мужчина, стал последнее время хворать и поехал на юг, чтобы провести там зиму.
Доктор Вильгельми, разысканный Эбергардом, рассказал ему, что болезнь легких, которая в последние годы заметно обострилась, по всей вероятности, сведет Ульриха в могилу. Это известие очень опечалило князя, приехавшего с надеждой увезти с собой своего друга.
Настал день отъезда.
Эбергард уже переоделся в дорожное платье, экипаж, который должен был отвезти его, Жозефину и прислугу на вокзал, уже стоял у ворот, как вдруг подъехала карета принца Вольдемара…
Неужели, несмотря на просьбу князя и принятые меры предосторожности он все-таки узнал то, что должно было быть навеки от него сокрыто?
Каким образом напал он на след?
Князь Монте-Веро не желал видеть Вольдемара.
Хотя он и был глубоко тронут рассказом Маргариты о своей жизни и признаниями в любви к принцу, он не мог заставить себя встретиться с человеком, который так ужасно согрешил против горячо любимой им дочери.
Его прием вряд ли обрадовал бы Вольдемара.
Князь Монте-Веро не принял принца Вольдемара.
Вскоре отъезжающие уже сидели в вагоне поезда. Впереди был Париж, где в особняке на улице Риволи томилась ожиданием Маргарита.
Радостный день предстоял ей.
Эбергард подвел к ней Жозефину. Маргарита тотчас спустила платье с плеча девочки и увидела родимое пятно.
С радостным криком прижала она к сердцу обретенную дочь, а растроганный Эбергард издали любовался этой счастливой встречей.
Луч радости осветил особняк на улице Риволи, но новые тучи скоро должны были вновь омрачить жизнь обитателей этого дома.
Возникли новые сложные вопросы.
Где второе дитя, живо ли оно?
Действительно ли принц Вольдемар узнал, что любимая им женщина - дочь князя Монте-Веро?
Знает ли он, что Маргарита жива?
XV. ЭШАФОТ НА ПЛОЩАДИ ЛА-РОКЕТ
Каждая крупная столица имеет свои увеселительные заведения и городские парки, но каждая из них имеет также и свои тюрьмы, и крепости, и места казни.
В немецком государстве, где смертная казнь значительно усовершенствовалась, преступники подвергаются ей в стенах тюрем, дабы не развивать у толпы вредных инстинктов.
Во Франции же, в Париже, эти кровавые зрелища до сих пор происходят публично, на площади Ла-Рокет, и собирают огромные толпы народа.
Казни парижским палачам не в новинку.
Должность эта упрочилась во время революций и состояла теперь только в том, чтобы прижимать планку у гильотины и тем самым освобождать нож.
Таким образом, цивилизация преобразовала весь процесс казни.
Палачи прежних столетий были, как правило, изгоями общества. Нынешний же палач - не только достаточно образованный человек, но кроме своей кровавой должности исполняет еще и гражданскую службу.
Разница эта произошла оттого, что прежде, когда голову отрубали вручную, все зависело от искусства палача так направить удар, чтобы перерубить шею с одного раза. Гильотина же не знает промахов, палач должен только положить голову преступника в лунку, остальное исполнит машина.
Теперь расскажем, как устанавливается эшафот на площади Ла-Рокет.
С вечера накануне казни площадь оцепляют часовые, чтобы любопытные не мешали работе. Палач со своими помощниками приезжает в прекрасной карете, способной вызвать зависть почти у каждого почтенного буржуа.
За ними следует запряженная парой лошадей повозка со всеми принадлежностями для эшафота. Мастер и рабочие приезжают в извозчичьих экипажах.
Когда все окажутся в сборе, начинается зловещая и тайная работа, которую не должны слышать и видеть даже живущие по соседству.
Прежде всего работники вкапывают в землю четыре толстых столба, поддерживающих весь эшафот; затем, вкопав между ними несколько маленьких столбиков и уложив поперечины, они прибивают к ним доски, обагренные кровью не одного казненного. Это помост, к нему пристраиваются ступени; доски и ступени покрываются черным сукном. Эшафот готов. Сверху на него устанавливается старая темно-красная машина, называемая гильотиной. Она состоит из двух высоких толстых брусьев, внизу соединенных собственно плахой, а вверху перекладиной; сооружение это напоминает грубо сделанную раму, стоящую строго отвесно на короткой своей стороне.
В обоих брусьях проделаны пазы; по ним падает нож, очень тяжелый, широкий и острый, формой своей напоминающий прямоугольник с одной скошенной стороной, остро заточенной; ею и перерубается шея. Деревянным засовом нож крепится в пазу и у верхней поперечины почти незаметен.
Палач нажимает на планку, та отодвигает засов, нож падает на плаху и разом отделяет голову от шеи.
Голова падает в корзину; палач поднимает ее за волосы и показывает толпе, а работники тем временем уже подставили под эшафот сосуды, куда стекает кровь казненного.
Площадь Ла-Рокет, где воздвигается эшафот, просторна и может вместить тысяч двадцать зрителей.
Народ собирается с раннего утра, чтобы занять место поудобней, а к моменту казни все окна, балконы и крыши домов заняты любопытными…
Эшафот, подобный тому, о котором мы рассказывали, воздвигался на площади Ла-Рокет в ночь накануне прибытия в Париж Эбергарда и Жозефины. Предназначался он… для Фукса.
Этот хитрый, ловкий и опытный преступник попал, наконец, в руки правосудия, и история его наделала много шума.
Рыжему Эде удалось скрыться, и это обстоятельство вселяло в Фукса надежду, что товарищ освободит его.
Теперь узнаем, каким образом захватили Фукса.
Беглые каторжники убили, как мы помним, двух путешественников, чтобы завладеть их платьями. Родственнику одного из убитых, некоему Люсьену Авантье, удалось разыскать их могилы, он настоял, чтобы трупы погребенных были освидетельствованы, и пришел к выводу, что то были трупы не каторжников, а путешественников.
Полиция держала это открытие в тайне; преступники, несомненно осевшие в Париже, не должны были знать, что их разыскивают, тем более что со времени их побега прошло уже несколько лет.
Люсьен Авантье, молодой решительный француз, поклялся, что не успокоится до тех пор, пока не разыщет подлых убийц.
Префект, к которому он обратился за содействием, обнадежил его, сказав, что преступников наверняка удастся найти, потому что они почувствовали себя в полной безопасности и, осмелев, перестали принимать меры предосторожности.
Внешность преступников была известна, как и то, что живут они по паспортам убитых путешественников. Стали перелистывать все книги, куда записывались приезжие. Люсьен был неутомим и пообещал щедрое вознаграждение чиновникам, производящим следствие, если они нападут на верный след.
Розыск этот производился в то время, когда Эбергард отправился в Бургос за Маргаритой.
Работа, предпринятая отважным молодым французом и полицейскими чиновниками, была трудоемка и кропотлива. Несколько раз находили они в записях имена убитых с указанием адреса. И каждый раз, входя в означенный дом, чтобы арестовать преступников, они уходили ни с чем: оказывалось, что интересующие их лица съехали неизвестно куда.
Наконец полицейские застигли в одном подозрительном доме пожилого человека с рыжей с проседью бородой и второго, помоложе; они устроили там дикую оргию с развратными женщинами. Когда они стали сопротивляться полиции, их силой потащили в Мазас.
Но там выяснилось, что задержанные - вовсе другие люди, хотя тоже преступники. Их тотчас же отправили в тюрьму.
После долгих розысков Люсьен узнал, что возле монастыря Святого Антония, в той части города, которая пользуется дурной славой, часто можно видеть двух человек. По всей вероятности, это злоумышленники, говорила работница, натолкнувшая Люсьена на этот след, потому что они появляются там только поздним вечером или ночью.
Много подобных сообщений выводили молодого француза на ложный след, но он был неутомим и проверял каждое.
Он попросил описать ему наружность двух таинственных посетителей монастыря; описание это вполне соответствовало приметам беглых каторжников, сообщенным ему в полиции.
По словам работницы, один из них (Фукс) пожилой, небольшого роста, волосы и борода с проседью, глаза злые и беспокойные, а говорит по-французски и по-немецки.
Товарищ его (Рыжий Эде) моложе; он худощав и внешностью вовсе не напоминает преступника. Бороды он не носит, волосы его разделены пробором посреди головы, как у всех парижских франтов, ногти длинные и ухоженные.
Оба хорошо, даже изысканно одеты и своим поведением не вызывают никаких подозрений, кроме таинственных ночных посещений монастыря, где, как утверждает молва, творятся темные дела.
Когда Люсьен Авантье сообщил эти сведения полицейским чиновникам, ответом ему были гримасы неудовольствия: слежка за монастырем представлялась делом очень непростым.
Не нашел он поддержки и у префекта.
- Вторгаться в монастырь мы не можем,- дружески объяснял он.- Полиции не дано такого права.
- Но если в монастыре скрываются преступники? - воскликнул Люсьен.
- Даже в этом случае мы не можем нарушить святость и спокойствие обители, поверьте мне, сударь. Императрица - покровительница всех монастырей, и если…
- А, теперь я понимаю! Но в таком случае мы можем окружить монастырь, и если вы дадите мне несколько человек, мы сделаем это сегодня же вечером.
- Я дам вам людей, но прошу вас - никаких попыток проникнуть в монастырь; мне не хотелось бы иметь из-за вас неприятности.
- Обещаю вам, господин префект, что покой святой обители мы не нарушим.
- Хорошо, я вам верю. Сегодня вечером вы найдете близ улицы Святого Антония десять полицейских. Мы не меньше вашего заинтересованы в поимке этих опасных преступников, поэтому, господин Авантье, вполне можете рассчитывать на нашу помощь.
Молодой француз вышел от префекта исполненный надежды и с нетерпением принялся ожидать вечера.
Когда стемнело, он вооружился револьвером и отправился в квартал Святого Антония.
Но напрасно ждал он полицейских, их не было. Авантье подумал, не сбегать ли за ними в участок, но это было рискованно: преступники могли заподозрить неладное и скрыться.
Решив полагаться только на свои силы, Люсьен отправился поближе к монастырю и стал караулить ворота и прилегающую часть улицы.
Смелый юноша ждал не напрасно; около полуночи он увидел две фигуры, закутанные в плащи.
Люсьен был один, но, несмотря на это, он преградил дорогу этим двум людям, спешившим по направлению к монастырю.