Егеря, разделившиеся на несколько групп, уже давно были в лесу Сен-Клу, тянувшемся на десятки лье.
В их задачу входило гнать всю дичь, какая встретится, на охотников.
Гости учтиво раскланивались друг с другом. Но вот затрубили рога, собаки нетерпеливо залаяли, лошади заржали, охота началась.
Часть егерей осталась с охотниками; смешавшись с прислугой, они следовали за гостями на почтительном расстоянии.
Маркиз Монтрикур гарцевал на лошади рядом с лордом Мотервилем, князь Монте-Веро скакал с доном Олоцаго, за ними двигались маршалы, которые никак не могли обуздать своих горячих лошадей, чем обратили на себя внимание принца Меттерниха и графа Гольца, а Рамиро забавлялся проделками юного Иоганна, выкидывавшего на своем Исландце разные фокусы.
Эбергард также смотрел на него и поощрительно улыбался; дон Олоцаго не уставал высказывать князю свое удивление храбростью столь юного наездника; даже император заметил его и приветственно помахал рукой'
Кавалькада всадников миновала, наконец, парк и углубилась в лес.
Цепь загонщиков двигалась им навстречу. Они как бы отсекали отведенное для охоты пространство. За спинами их оставались холмы и овраги, где стояли лачуги угольщиков, а еще дальше в заповедном месте находилась лесная часовня, время от времени посещаемая императрицей. В одной из следующих глав мы еще расскажем о ней.
Охота должна была проходить в стороне от часовни и от избушек угольщиков.
Вскоре один за другим прозвучали выстрелы, и азарт охотников усиливался с каждой минутой.
Но егеря решили доставить императору особенное удовольствие: на дорогу, где он ехал в экипаже, пригнали дикого кабана.
Наполеон не решился прикончить фыркающее от бешенства животное, так как был уже слаб здоровьем, и попросил князя Монте-Веро сделать это за него.
Во всяком случае, это была честь, и Эбергард ее несомненно заслуживал.
Пока принц Меттерних и лорд Мотервиль с испугом поглядывали на огромного щетинистого зверя, рывшего своими клыками землю, Эбергард спрыгнул с коня и, поклонившись императору, подскочил к дикому зверю и в упор застрелил его.
Тотчас же по приказу императора затрубили рога. Наполеон вышел из экипажа и приблизился к огромному животному, лежавшему у ног князя Монте-Веро.
Подоспели остальные охотники, и все наперебой восхищались прекрасной добычей. Наполеон поздравил князя, сделав в его адрес несколько лестных замечаний, и вернулся в экипаж. Несколько егерей остались, чтобы освежевать и увезти зверя.
Тем временем увлеченные охотой гости, в том числе и Рамиро, воодушевленные отменной добычей князя Монте-Веро, двинулись дальше, и никто не заметил отсутствия юного Иоганна. Даже Сандок, который вместе с другими слугами находился в отдалении, не заметил, как мальчик отстал.
Когда всеобщее внимание было приковано к кабану, и Рамиро, предлагая питомцу князя следовать за собой, поскакал к экипажу императора, Иоганн вдруг увидел неподалеку оленя. Он еще не сделал ни одного выстрела, а ему так хотелось вернуться во дворец Сен-Клу хоть с каким-нибудь трофеем!
Поэтому Иоганн не последовал за Молодым графом де Тэба, хотя тот очень нравился ему, а, движимый охотничьим инстинктом, погнался за оленем.
- Какой красавец! - прошептал он, так пришпорив своего Исландца, что тот встал на дыбы.- Будет чистый срам, если ты убежишь от меня.
Олень мчался в чащу, Иоганн - за ним, все дальше удаляясь от дороги и шумливого сообщества охотников.
Было около полудня; теплые весенние лучи солнца освещали лесные куши, покрытые нежно-зеленой молодой листвой, но скоро их сменила темная зелень раскидистых елей и сосен.
Звук рога доносился издалека, как эхо.
Но Иоганн, увлеченный погоней, ничего не слышал. Он давно уже пересек границу отведенной для охоты территории. Олень то показывался между деревьями, то опять исчезал.
- Нет, не уйдешь! - воскликнул разгоряченный охотник.- Теперь уж я не смогу показаться дяде Эбергарду на глаза, если не всажу в тебя пулю!
И он направил Исландца в неглубокий овраг, в котором пытался укрыться олень и за которым виднелись лачуги угольщиков.
Неподалеку на возвышении стояла часовенка, но мальчик не обратил на нее внимания.
Наконец ему удалось приблизиться к животному на расстояние выстрела. Иоганн сжал коленями бока верного Исландца, бросил поводья, прицелился и выстрелил.
Олень припал на передние ноги и стал биться, Иоганн радостно захлопал в. ладоши и закричал так громко, что голос его разнесся далеко вокруг:
- Попал, попал! Я подстрелил его!
Он взялся за поводья, чтобы скакать к тому месту, где находилось раненное животное, как вдруг совсем рядом сверкнул огонь, прогремел гром, и грудь его пронзила острая боль.
Иоганн без чувств упал с коня; Исландец через кусты потащил его за собой, пока ноги мальчика не высвободились из стремян; он остался лежать на земле, а. Исландец с ржанием ускакал.
Из-за густого вяза вышел человек в легком плаще и широкополой шляпе, надвинутой на лицо; к нему подошел второй, укрывавшийся неподалеку; оба они походили на разбойников.
Они направились к тому месту, где лежал мальчик; из груди его сочилась кровь.
- Это он! - сказал Фукс, приподнимая немного свою шляпу.
- Отличный выстрел! - сказал второй, Рыжий Эде, наклоняясь к мальчику и осматривая его.- Ему конец, пуля попала в сердце.
- Ну вот, я и отомстил господину Эбергарду, князю Монте-Веро! - воскликнул Фукс.- Представляю, как обрадуются графиня и барон, что я смог, наконец, сдержать свое слово!
- Он удачно подставил себя под твой выстрел,- заметил Рыжий Эде.
- Если бы он сам не подставил себя, все равно я подкрался бы к нему, если бы даже для этого пришлось пробраться в самую гущу охотников. После побега из Ла-Рокет мне уже ничего не страшно. Сюда, сюда, господа! - закричал он громко.- Здесь подстрелена отличная дичь!
- Смываемся отсюда побыстрей! - торопил его Рыжий Эде.
- Нет, погоди! Я хочу сполна насладиться своей местью, хочу увидеть князя на коленях и в слезах перед этим бездыханным трупом! Пусть поймет, с кем имеет дело, и перестанет преследовать Фукса!
- Звуки рогов все ближе.
- Они кличут мертвеца! - ответил Фукс, и слова эти были ужасны.
У ног его лежал юный Иоганн, глаза мальчика были широко открыты, но взор их потух. Зеленый охотничий костюм и палые листья вокруг залиты кровью, ягдташ отлетел в сторону, руки безжизненно раскинуты.
Иоганн умер! Этому милому и ни в чем неповинному мальчику не суждено было увидеть свою мать, приветствовать Жозефину сладостным и доселе неведомым ему словом "сестра"! А между тем обе жаждали его увидеть! И он умирал в то время, когда мать с беспокойством думала о нем; он умер, так и не вкусив материнской любви.
Горе негодяю, подлому убийце, осмелившемуся торжествовать у его трупа!
Но настанет и его час, и кончина негодяя будет ужасной!
Юный Иоганн, любимец князя, многообещающий и не по годам развитый мальчик, пал жертвой низкого заговора, жертвой Леоны и Шлеве!
Но ведь хромой барон для того и помог освободиться Фуксу из тюрьмы Ла-Рокет, чтобы он совершил еще и это убийство. Низкий, ничтожный завистник, он не имел мужества самому сквитаться с князем Монте-Веро, непосредственно излить на него свою ненависть. Да, он остро ненавидел князя, одного из лучших людей своего времени! Ненавидел за то, что чувствовал свое ничтожество по сравнению с ним; так всякий подлец ненавидит человека благородного. Да, если бы его храбрость равнялась его ненависти, чтобы открыто восстать против князя и вызвать его на открытый честный поединок, тогда, по крайней мере, можно было бы говорить хоть о каком-нибудь характере. Но он, ничтожный трус, предпочел действовать через каторжника, наемного убийцу, и тем самым пал еще ниже Фукса, чьими услугами воспользовался, еще ниже графини Понинской, чья мстительность, по крайней мере, выражалась открыто и преследовала хотя и дьявольскую, но определенную цель!
Трус и негодяй, носивший титул барона, исчадие порока и греха, заслужил кару, которая ни в чем не должна была уступить каре, предопределенной небом прямым преступникам - Фуксу и Рыжему Эде.
Время расчета приближалось. Негодяи сами громоздили вину на вину, и чаша терпения была переполнена!
Звук рогов раздавался все ближе и ближе. Без сомнения, охотники слышали оба последовавших друг за другом выстрела и обнаружили исчезновение юного Иоганна.
Никто и подозревать не мог, что любимец Эбергарда пал жертвой проклятых убийц и сейчас бездыханный лежит неподалеку от лесной часовни.
Рыжий Эде схватил за руку своего расхрабрившегося товарища, все еще стоявшего над окровавленным телом мальчика.
- Вернемся в часовню,- говорил он,- оттуда мы все увидим и услышим.
- Да, они уже близко,- говорил Фукс и, тем не менее, не трогался с места.- Ха, вот если бы они нас поймали! То-то радости было бы захватить такую добычу! Но ничего, теперь, я думаю, у них пройдет охота продолжать борьбу со мной. Вот им расплата за все - за наше путешествие по морю в ореховой скорлупке, за испытанный нами смертельный страх, за дни, проведенные на корабле! - воскликнул он, скрежеща зубами и указывая на тело мальчика.
Рыжий Эде дернул его за руку и потащил за собой. Сдавленным голосом он произнес:
- Тихо, молчи! Они совсем близко!
- Пусть слышат! - как сумасшедший, закричал Фукс. Вид крови превратил его в дикого зверя.
Голоса охотников звучали совсем рядом, доносился уже конский топот и шорох кустов.
Эде и Фукс побежали к лесной часовне, издалека видневшейся между деревьев.
Едва они скрылись, из чащи показались Эбергард и Рамиро.
Со всех сторон доносилось пенье рогов, и эхо отвечало им негромко и печально.
Вдруг Рамиро увидел ружье Иоганна, а затем и его самого, лежащего на земле. Он подбежал ближе и наклонился над ним.
- О Боже! - воскликнул он в ужасе.- Вот он! Его убили! Вы были правы, господин Эбергард, утверждая, что из двух выстрелов только один сделан из ружья Иоганна…
Князь соскочил с лошади, бросил поводья негру и замер у обагренного кровью тела.
- Мой Иоганн… Он убит! - воскликнул он и издал глухой стон. В этом звуке вылилось все глубокое горе, пронзившее его душу, вся любовь, которую он питал к мальчику. Он стал перед ним на колени, поднял его на руки и заглянул в тусклые безжизненные глаза.
- Он мертв, помочь ему уже нельзя,- промолвил он и сжал кулаки.- О изверги, кто это сделал?! У кого поднялась рука на безвинное дитя? Или пуля, посланная в грудь мальчика, предназначалась мне? О, я поймаю этого злодея, и он ответит за безвинно пролитую кровь. Сандок! Побудь здесь, пока я не вернусь!
Негр со слезами бросился целовать мертвое тело, он так любил мальчика! А князь и Рамиро поскакали по лесу. Они увидели лежащего на земле оленя, подстреленного Иоганном, и, оставив часовню справа от себя, поспешили к лачугам угольщиков на холме.
Эбергард надеялся получить от угольщиков какие-нибудь сведения.
Егеря, подъехавшие к Сандоку, дали сигнал, что Иоганн найден, и вскоре по поручению императора на месте происшествия были герцог Морни и маркиз Монтрикур.
Они донесли императору о печальном событии, и Наполеон приказал тотчас же прекратить охоту; его чрезвычайно встревожило случившееся несчастье - не только потому, что он не ожидал появления в лесу разбойников, но и потому, что искренне сочувствовал горю князя Монте-Веро.
Эбергард и граф де Тэба узнали от угольщиков, что две таинственные фигуры все утро бродили в этой части леса и что они приняли их за разбойников.
По просьбе Эбергарда угольщики, как могли, описали ему внешность незнакомцев, и стало ясно, что это ужасное преступление совершили Фукс и его товарищ.
После недолгих размышлений князь попросил Рамиро оказать ему большую услугу - срочно возвратиться в Париж и, разыскав его особняк, подготовить обитателей к трагическому известию и его возвращению.
Не колеблясь ни секунды, Рамиро пришпорил коня, а князь вернулся к трупу своего любимца, велел Сандоку доставить его во дворец Сен-Клу, а сам с несколькими егерями продолжил преследование убийц. С помощью собак-ищеек они напали на след, который привел их к берегу Сены и там обрывался - по всей вероятности, преступники сели в лодку.
До поздней ночи преследователи продолжали поиски, но это ни к чему не привело, преступники скрылись.
Удалось поймать лишь Исландца, но для него уже не было седока.
На следующее утро Эбергард повез убитого Иоганна в свой особняк, откуда они так весело уезжали несколько дней назад.
Маргарита рассказала ему о завещании старой Урсулы, и весть о том, что покойный Иоганн приходится ему кровным внуком, еще больше усугубила горе князя.
XXI. КЛЯТВА В ЛЕСНОЙ ЧАСОВНЕ
Глубокий траур царил в особняке князя Монте-Веро. Скорбь утраты разделяла и прислуга, потому что все искренне любили маленького Иоганна - так называли его здесь с момента появления и до горького дня похорон. Для всех он был добрым гением и с помощью щедрого и великодушного "дяди Эбергарда" всем оказывал благодеяния, служил посредником между подчиненными и их господином.
Но вот он покоится в сырой земле и уже не придет, веселый и оживленный, как всегда, в прекрасно оборудованную конюшню, чтобы оседлать красавца-коня и вести его в манеж, устроенный по указанию князя в задней части парка; теперь он уже не вскочит, как прежде, в седло и не начнет гонять коня по кругу. Понуро опустив голову, стоит Исландец в конюшне, ждет своего юного хозяина, хочет услышать его голос, но увы…
Манеж в запустении, и уже не раздаются на аллеях парка звонкие голоса Жозефины и Иоганна, еще совсем недавно резвившихся там.
Лишь несколько дней прошло, а как все изменилось!
Сандок горевал о погибшем не меньше других, но кроме того негр испытывал еще и другие чувства. Он инстинктивно чувствовал, откуда исходил этот новый удар, поразивший его хозяина, и ненависть к тем, кто его нанес, разрасталась в нем все больше и больше.
Он питал особое доверие к Мартину, которое окрепло еще больше после того, как кормчий, честно сдержав свое слово, стал называть Сандока братом.
Читатель должен помнить тот уговор, который заключили меж собой старый моряк и негр: если Сандок узнает во дворце графини местопребывание Маргариты, Мартин станет называть его братом. Сандок исполнил свое обещание, Мартин - тоже.
Кончалось лето. Однажды, когда князь с Маргаритой и Жозефиной прогуливался по тенистой аллее парка, а Мартин, погруженный в свои мысли, стоял возле флигеля, к нему подошел Сандок и, по-своему истолковав его мрачный вид, сказал:
- Все равно масса Эбергард расплатится с негодяями, и Сандок ему в этом поможет.
Мартин вздрогнул от неожиданности и обернулся.
- А, это ты! Я и не слышал, как ты подошел, брат Сандок. У тебя черт знает какая бесшумная поступь.
- Тихая поступь всегда хороша, кормчий Мартин, тихая поступь идет из сердца Сандока,- важно произнес негр, сверкнув белками глаз.
- Черт тебя поймет, африканец! Каким это образом твои тихие шаги выходят, как ты утверждаешь, из твоего сердца?
- Именно так, Мартин, из самого сердца, которое у Сандока исполнено ненависти и жажды мести, а негр всегда подкрадывается к тому, кого он ненавидит.
- Черт побери, ты, значит, и ко мне подкрадываешься?
- О, Сандок не может ненавидеть доброго кормчего Мартина!
- Надеюсь, что так.
- Сандок подкрадывается потому, что у него теперь такая походка, а сердце исполнено ненависти к убийцам милого маленького Иоганна.
- Это мне понятно, брат Сандок, я тоже ненавижу тех негодяев.
- О, Сандок не знает Ни сна, ни покоя! Сандок часто просыпается ночью, и зубы его скрежещут от злости.
- Да, брат Сандок, лицо твое выражает одну только кровожадность.
- Сандок не может больше ждать, Сандок должен отомстить за массу и за своего маленького любимца!
- Ты удивительное существо, Сандок!
- Его зовут "брат Сандок"!
- Да, ты прав. Итак, брат Сандок, ты удивительное существо! Но предоставь право мстить и наказывать самому господину Эбергарду; он лучше знает, чего заслуживают проклятый Фукс, спасшийся от эшафота, и Рыжий Эде.
- Хорошо, Мартин, пусть масса накажет Фукса и Рыжего Эде, а Сандок накажет другого злодея.
- Ты что опять замышляешь? Так закатываешь глаза, что даже страх берет.
- О, Сандок сделал хорошее знакомство в замке императора, он узнал там тайну.
- Ну-ка, признавайся, что это за злодей, которого ты собираешься наказать, и какую тайну ты узнал в Сен-Клу?
- Кормчий Мартин будет молчать? - спросил негр.
- Конечно, брат Сандок, говори скорей!
- Масса накажет Фукса и Рыжего Эде, но не они главные убийцы Иоганна.
- Ты считаешь, что барон Шлеве главный убийца?
- Да, Мартин, барон самый главный злодей! Барон должен умереть, умереть страшной смертью, как умер господин черного Марцеллино.
- Черт побери, негр! Не собираешься ли и ты перегрызть ему горло?
- Барон должен погибнуть, как дикое животное, барон должен умереть после десяти часов мук и страданий.
- Конечно, брат Сандок, ты совершенно прав. Этот негодяй виноват больше всех и заслужил самую мучительную смерть. Но что общего это имеет с тайной, которую ты узнал в Сен-Клу?
- Много общего, Мартин, очень много! Сандок встретил в замке императора черного брата.
- Как, в Сен-Клу тоже есть негр?
- Моро, слуга императора, как Сандок - слуга массы.
- Но почему его никогда не видно подле императора?
- Моро живет в Сен-Клу и редко бывает около Тюильри, но Моро умный и добрый!
- И этот черный брат поверил тебе важную тайну?
- Пришлось к случаю, Мартин! Сандок прибыл в замок днем раньше массы, Сандок устал и захотел лечь спать в комнате во флигеле.
- Черт побери! Брат Сандок, твое место было не в комнате, а на конюшне.
Негр улыбнулся.
- Сандок это знает, но в комнате флигеля, где хотел лечь Сандок, никто не живет; в этой комнате находится ангел, такой прекрасный, что Сандок не мог отойти от него.
- Черт тебя разберет! В комнате, где ты хотел лечь, находился ангел?
- Да, Мартин, совершенно верно! В этой комнате на красной стене над кроватью летит ангел.
- Там-то ты и спал?
- Нет, Сандок хотел лечь на постель, но пришел Моро и согнал его с постели.
- Еще бы! - рассмеялся Мартин.- Разве брату Сандоку место на постели во флигеле дворца императора?
- Нет, Моро не потому прогнал Сандока. Белый ангел - ангел-душитель, он убивает всякого, кто спит под его сенью.
- Какие глупости, брат Сандок!
- Кормчий Мартин!
- Что я могу поделать, если ты говоришь глупости! Сперва уверял меня, будто тень старой Урсулы бродит в ее комнате. Теперь рассказываешь сказки про какого-то ангела. Избавь меня от этих историй!
- О, кормчий Мартин может верить, может не верить, Сандоку от этого ни жарко ни холодно.
- Однако ловко ты научился молоть языком,- усмехнулся Мартин.- Значит, я могу верить или не верить - тебе все равно, так? А если я еще раз повторю, что ты говоришь глупости?
- Что же делать Сандоку, если кормчий Мартин не хочет верить.